Примечания автора
В Венеции, точнее, в районе Каннареджо у набережной Ормезини, стоит дом, в котором я жил когда-то: трехэтажный особняк из темно-красного кирпича, построенный в семнадцатом веке. Прямо напротив двери дома расположен железный мост через канал Рио-ди-Сан-Джироламо. Этот дом, а в особенности его коридор, так называемая mezza, стал средоточием моей жизни в детстве. Мецца – это что-то вроде длинного коридора в старых домах, где жили когда-то mediatori d’affari, то есть посредники и переговорщики. Как и в широких галереях домов, принадлежавших дворянству, в этом коридоре был высокий сводчатый потолок и по трехчастному окну с каждого края: одно выходило на Рио-ди-Сан-Джироламо, второе – во внутренний двор. Когда-то в этом коридоре посредники заключали договоры между купцами: люди, желавшие продать товары, становились у одного окна, те же, кто хотел эти товары купить, у другого. Свет, падавший из окон, озарял их лица, и они прекрасно видели друг друга, но находились на достаточном расстоянии, чтобы их не было слышно, поэтому и те и другие могли посоветоваться или поговорить с посредником. Чтобы добиться компромисса, переговорщик все время бегал от одного окна к другому, передавал требования, предложения, пожелания к изменению сделки, согласие или отказ. Итак, договор предварительно обсуждался опосредованно – неспроста слово mediatore именно это и означает. По мере продвижения переговоров посредник уговаривал продавца и покупателя двинуться навстречу друг другу по коридору, и те делали шаг за шагом, пока не встречались посредине меццы. Если посреднику удавалось добиться заключения сделки, покупатель и продавец пожимали друг другу руки.
Помню, я был совсем маленьким, когда мне рассказали об этой традиции. В те же годы во мне зародилась любовь к истории, в первую очередь к истории Венеции. Из окна, выходившего на Рио-ди-Сан-Джироламо, я видел, как на площади за мостом мальчишки собираются играть в футбол. Тогда я летел вниз по ступенькам, мчался через мост и присоединялся к их игре. «Раньше это было не так просто», – рассказали мне чуть позже. Оказывается, по ту сторону моста находилась площадь Гетто Нуово. Пускай это название – Гетто Нуово, то есть Новое Гетто, – не вводит вас в заблуждение. На самом деле Гетто Нуово стало первым местом в Европе, где, по приказу городских властей, евреев поселили отдельно от христиан. До эдикта от 29 марта 1516 года слово Ghetto не употреблялось в современном значении. В таком написании оно использовалось в венецианском диалекте и, как и в случае с его итальянским аналогом, Getto, означало «литейное производство». Дело в том, что именно на территории бывшей литейной и соорудили «загон» для евреев. Кто тогда мог представить себе, что когда-то это слово приобретет совершенно иное значение и будет использоваться как название места, где обособленно от христиан в каждом городе Европы вынуждены будут проживать евреи? Никто. И уж точно даже помыслить такого не могли жители Венеции того времени.
Будучи мальчишкой, я интересовался не только футболом, но и девочками. Одна из них особенно меня восхищала – худенькая девчушка с темными курчавыми волосами и огромными бездонными очами, от которых меня бросало в жар, когда наши взгляды встречались, – а такое случалось редко. Я так и не узнал, как ее звали. Но та девочка жила на площади Гетто Нуово. И дверь в ее подъезд находилась прямо под аркадой, где когда-то располагались лавки ростовщиков.
Однажды я заметил силуэт этой девочки у окна на пятом этаже, выходившего на Рио-дель-Гетто-Нуово. Я увидел, как девочка сняла белье, развешенное на веревке, которая тянулась от ее дома к палаццо напротив. Тем вечером я лежал в кровати с открытыми глазами и думал о том, как здорово было бы, живи я в том палаццо напротив ее дома. Я повесил бы на эту веревку письмо с признанием в любви, закрепил бы прищепкой и передвинул бы к ее окну. На следующее утро девочка пришла бы развешивать белье и нашла мое письмо. Тогда мы встали бы у наших окон на цыпочки и протянули друг к другу руки. И почти соприкоснулись бы кончиками пальцев, ведь эти два дома стояли так близко.
И все же, как я узнал немного позже, раньше их разделяла непреодолимая граница. И мне никак не удавалось отделаться от этой своей фантазии. Я представлял себе, что случилось бы, если бы мы с той девчонкой жили в те годы в Венеции и она оказалась бы заперта в Гетто Нуово, а я нет. Я твердо верил в то, что из любви к ней принял бы иудаизм. Конечно, тогда я еще не знал, что в те времена любого христианина, кто решил бы отречься от своей веры и принять чужую, прилюдно сожгли бы на костре инквизиторы. И я понятия не имел, что тогда все окна в Гетто Нуово, выходившие на Рио-дель-Гетто-Нуово, были заколочены наглухо. Но мне думается, даже знай я это, я не отказался бы от своих фантазий. И те чувства до сих пор живут в моем сердце. Тогда речь не шла об идеалах справедливости, морали, о политике, религии или социальном равенстве. Только о любви. Любви столь невинной и страстной, что на нее может быть способен только подросток. Прошли годы, и в какой-то момент я понял, что должен окончательно разделаться с той историей, которой так и не суждено было приключиться. И я представил себе, что ту девушку из мира моих фантазий звали Джудитта.
