Глава 18
Брат Амадео да Кортона родился вовсе не в Кортоне, как можно было бы предположить по его имени, а в нищебродском трактире в Бергамо.
Его матери было пятнадцать. Она умерла при родах.
Мать Амадео была дочерью трактирщика.
Сходя с ума от горя, трактирщик завернул младенца в залитое кровью одеяло и вышел в ночь, не внемля стонам и мольбам жены.
Все постояльцы пошли за ним, и каждый из них знал, кто отец этого ребенка.
Дойдя до доминиканского монастыря, трактирщик так долго колотил кулаком в ворота и орал, что разбудил привратника. Тот открыл смотровое отверстие и выглянул наружу.
Трактирщик накричал на него, требуя позвать монастырского лекаря. Испугавшись, привратник побежал в монастырь, где уже разжигали первые свечи к заутрене, и рассказал своим собратьям, мол, под воротами собралась разъяренная толпа и требует лекаря.
– Вот твой ублюдок! – У рассвирепевшего трактирщика чуть глаза из глазниц не вылезли, когда монастырский лекарь со своими братьями приблизился к воротам. – Он убил свою мать, когда родился на свет! Да падет наказание за сие преступление на тебя, ибо это ты зачал его! Да горит твоя душа в вечном пекле! Я проклинаю тебя, распутный монах! И ублюдка твоего проклинаю! – С этими словами трактирщик опустил курлыкающего младенца на оледеневшую землю, повернулся к монастырю спиной и отправился в свою таверну, подкошенный смертью дочери, которую соблазнил монах.
Монаха звали Реджинальдо да Кортона.
Когда толпа разошлась, озябнув на холоде, Реджинальдо вышел к младенцу, взял его на руки и вернулся в тепло под неодобрительными взглядами собратьев по вере. Монах отпоил своего сына козьим молоком, и ребенок выжил. Но тут поднялся вопрос о том, что же с малышом делать. Конечно, следовало бы отдать его в сиротский приют. Но брат Реджинальдо да Кортона испросил разрешения оставить ребенка себе как напоминание о слабости и грехе.
– Как крест. – Как часто бывает с фанатичными слугами Господними, он думал только о себе, а не о том, что этим накажет и ребенка.
Ребенка крестили Амадео – на радость монахам, усмотревшим в его имени особый смысл и называвшим малыша Ama-Deo-e-non-le-donne – «Люби Господа, а не женщин». Он рос воплощенным напоминанием о грехе отца, и Реджинальдо повсюду водил его с собой. Люди в городе, еще не знавшие о скандальной истории, все выяснили в последующие годы. На Амадео все таращились. Если отец случайно встречал незнакомого человека, то торопился поскорее рассказать чужаку о своем грехе, винясь и стуча себя кулаком в грудь. Даже в присутствии малолетнего сына он не упускал из истории ни одной пикантной подробности. За столь чистосердечное раскаяние братья в Бергамо простили распутника, ему даже удалось вернуть их уважение. Муки, выпавшие на долю маленького Амадео, очистили его отца от греха, а мальчик так и остался «крестом». Так его и называли. У него просто не было возможности стать кем-то другим.
Когда Амадео исполнилось десять лет, он поздним вечером сбежал из монастыря. Мальчик знал, куда идет – в таверну, где он родился. В таверну, где умерла его мать.
В темном грязноватом трактире мальчик сразу увидел своего деда и женщину, в которой признал бабку. Амадео робко приблизился к трактирщику. В зале воцарилась тишина – даже постояльцы таверны узнали его. Трактирщик тоже понял, что это за мальчик.
– Мне жаль, что из-за меня умерла моя мать. – Голос Амадео срывался.
Ребенок опустился на колени. За эти годы он научился у отца только одному – нужно каяться в своих грехах.
Душу трактирщика разрывали противоречивые чувства. Его тронули слова ребенка. Да и его жену тоже – женщина, ахнув, зажала рот ладонью.
Но затем ненависть победила.
– Она была моей дочерью пятнадцать лет, а твоей матерью – всего пару мгновений, и эти мгновения ты потратил на то, чтобы убить ее. Не смей называть ее в моем присутствии своей матерью!
Те слова больно ранили ребенка. От унижения он склонил голову, но нашел в себе силы произнести:
– Мне жаль, что из-за меня умерла твоя дочь.
Его бабка разрыдалась. Если бы муж не удержал ее, она бросилась бы к внуку и заключила его в объятия. У ребенка были точно такие же голубые глаза, как и у ее доченьки. Но трактирщик озлобился еще больше.
– Убирайся отсюда, греховное создание! – рявкнул он, указывая на мальчика пальцем.
И по какой-то необъяснимой причине – тот трактирщик вовсе не был фанатиком и особо не раздумывал над вопросами веры – ему в голову не пришло ничего лучше, чем сказать:
– В этом мире хуже тебя только евреи. – Он не нашел других слов, чтобы выразить ненависть к своему внуку.
Когда Амадео вернулся в монастырь, его наказали за побег. Но с тех пор он начал выяснять, кто же такие евреи. Оказалось, что это они убили Господа Иисуса Христа, распяли его на кресте. Грех, свершенный на Голгофе, пятном лег на весь народ.
И тогда в детском сознании Амадео сложилась четкая картина: вполне логично, что евреи хуже него. В конце концов, они убили Сына Божьего, а он всего лишь простую девушку. Впервые в жизни Амадео испытал облегчение. Он был не самым ужасным человеком на свете.
И впервые в жизни он обрел того, кого можно презирать, – точно так же, как остальные презирали его.
Евреи стали его освобождением. Евреи стали всем смыслом его жизни. Амадео изливал на них свою ненависть, и от этого ему становилось легче. Впервые в жизни он выступал на стороне Добра.
Амадео удалось убедить себя, что его ненависть к евреям – акт любви к Господу. И он предавался этой любви через ненависть.
Со временем Амадео позабыл и своего деда, и произнесенные им слова. Прошли годы, он сам стал доминиканцем и уже не помнил, как возникла его ненависть к евреям. Он воспринимал ее как данность. И Амадео сумел найти нужные слова, чтобы разжечь такую же ненависть в сердце Цольфо. Он прекрасно разбирался в людях и сразу отличал слабых и добрых. Именно поэтому он снимал комнату у Анны дель Меркато.
Теперь же Амадео понимал, что можно сделать Цольфо символом своей борьбы.
– Мы расскажем о том, что случилось, и тогда все поймут, какими тайными тропами пробирается в наш мир Сатана, а проводят его по этим тропам верные слуги зла – евреи, – повторял он, направляясь к каналу Сальсо. – Правда, нужно будет… немного подправить твою историю. Например, не нужно упоминать, что вы ограбили купца. Так грех всего еврейского народа становится нагляднее, понимаешь?
Цольфо кивнул, он был готов к любому лжесвидетельству, лишь бы отомстить евреям за смерть Господа нашего Иисуса Христа, а главное – за смерть Эрколя.
– Нам нужно пробраться в Венецию, – продолжил брат Амадео. – Венеция – город евреев. Там они проводят свои колдовские ритуалы, там процветает их проклятая торговля. И там наш очищающий поход нужен как нигде.
На пристани монах приблизился к большой рыбацкой лодке, перевозившей рыбу на рынок Риальто.
– Добрый человек, – обратился к рыбаку брат Амадео. – Не доставите ли вы нас в Венецию?
Мужчина растерянно уставился на него, покосившись на большую плетеную корзину в лодке. Верх корзины закрывала зловонная окровавленная тряпка, измазанная рыбьими внутренностями.
– Мы можем заплатить, – добавил Цольфо, угадавший мысли рыбака.
– Сколько? – осведомился мужчина, не сводя глаз с монаха.
– А сколько ты хочешь? – не унимался Цольфо. Судя по всему, он умел улаживать подобные дела намного лучше, чем Амадео.
И тут Цольфо показалось, будто в корзине что-то шевельнулось. Будто бы между двумя ивовыми лозами мелькнули чьи-то тонкие пальчики. Цольфо шагнул вперед, встав на скользкую ступеньку пристани, и присмотрелся внимательнее.
Рыбак явно забеспокоился.
– Сколько? – повторил Цольфо.
Мужчина уже готов был ответить, но в этот момент вдалеке показалось двое стражников.
– Уходите, пожалуйста! – громко воскликнул он.
Цольфо оглянулся на стражников. До тех оставалось шагов двадцать.
– Ну же, сколько? – прошептал мальчик, глядя на корзину. Теперь он был уверен, что там вовсе не рыба. – Если не ответишь, я скажу страже, что ты перевозишь в этой корзине беглого преступника.
Рыбак побледнел.
– Уходите, прошу вас.
– Сколько? – повторил Цольфо, наклоняясь к корзине.
Ему достаточно было протянуть руку, чтобы перевернуть ее.
И тут мальчик услышал голос, доносившийся из-под грязной тряпки:
– Цольфо, не выдавай нас!
Цольфо узнал этот голос. Бенедетта.
Он в изумлении отпрянул, покосившись на брата Амадео и рыбака. Те ничего не слышали.
В корзине Бенедетта тряслась от страха. Меркурио сжал ее руку.
– Не шевелись, – шепнул он.
Они заплатили плуту, с которым Меркурио вчера познакомился на рыночной площади, и их отвели к этой лодке. Вот уже час они сидели в корзине, задыхаясь от тошнотворного запаха рыбы. В щель между лозами Меркурио и Бенедетта наблюдали за происходящим, понимая, что их в любой момент могут обнаружить.
Они увидели, как Цольфо отошел от лодки, пытаясь оттеснить монаха подальше.
– Мы найдем другой способ переправиться, – увещевал он брата Амадео.
– Нет, я хочу, чтобы в Венецию нас доставил именно этот рыбак! – не успокаивался Амадео.
– Он не может отвезти вас в Венецию, – миролюбиво заметил один из стражников, подходя поближе. – Это запрещено.
– Но мне нужно в Венецию! – высокомерно отрезал монах. – Этого хочет Господь!
– В Венецию можно попасть только тогда, когда этого захочет дож, – усмехнулся стражник.
– Так значит, ты помешаешь слуге матери нашей Церкви… – начал брат Амадео, вперив палец в небеса.
– Вражескому шпиону не составило бы труда раздобыть доминиканскую рясу, – перебил его стражник. Он больше не улыбался. – В военное время лагуна закрыта для чужаков.
– Так значит, ты хочешь помешать мне?! – Монах угрожающе ткнул в стражника пальцем. Он нисколько не сомневался в могуществе креста на своей шее. – Я взойду на борт этой лодки.
– Тогда мне придется задержать тебя, монах.
– Это мы еще посмотрим!
Из своего укрытия Меркурио и Бенедетта наблюдали за тем, как первый стражник подзывает второго.
– Держи мальца, – бросил он, грубо хватая доминиканца за рукав. – Во имя Светлейшей Республики я арестовываю тебя по подозрению в шпионаже. – Стражник потащил его в сторону гарнизона.
– Что будем делать? – испуганно прошептала Бенедетта.
– Не шевелись, – шикнул на нее Меркурио, выглядывая из корзины.
Лодка отчалила от пристани – рыбак воспользовался суматохой и приказал своим людям сняться с якоря.
– Но их же арестовали! – возмутилась Бенедетта, в ужасе глядя на Цольфо.
– Не дергайся! – прошипел Меркурио.
Гребцы оттолкнулись от пристани, сели на лавки и вложили весла в уключины.
Бенедетта подалась вперед, словно собираясь выбраться из корзины.
– Я должна помочь ему.
Меркурио молчал. Лодка уже была достаточно далеко от берега, и девушку все равно бы не услышали, поэтому не имело больше смысла вновь и вновь повторять, чтобы она не дергалась. Вскоре они увидели, как стража отпустила Цольфо и брата Амадео. Пристыженно опустив головы, они пошли прочь. Наверное, к Анне дель Меркато, подумалось Меркурио.
Остановившись на углу улицы, Цольфо оглянулся и в последний раз взглянул на лодку. Бенедетте он показался печальным.
– Терпеть не могу этого монаха.
– Этот доминиканец – сущий дьявол, – согласился с ней Меркурио.