II. Девушка с миссией, девушка в бегах

Калида Баттерфляй принесла с собой раскладывающийся массажный столик, а также небольшой плоский чемоданчик из кожи страуса. Чемоданчик имел два отделения и открывался с двух сторон. В одном отделении хранились лосьоны, маслá и прочие вещи, имеющие отношение к массажу. Во втором, как заявила женщина, было то, что понадобится после, но пока она не расслабит напряженные мышцы Биби, и словом об этом не обмолвится.

– Если ты будешь думать о том, что последует за массажем, ты не расслабишься, – заявила Калида.

– Если я буду гадать, что же будет дальше и почему столько таинственности, я ни за что не расслаблюсь, – возразила Биби.

– Ты писательница, а писатели – настоящие диктаторы. Писатели привыкли повелевать своими персонажами и заставлять их делать то, что нужно для развития сюжета.

– Ты ошибаешься. Писатели так не делают.

– Вот и хорошо. Со мной поступать подобным образом не следует, – снимая свои браслеты и кольца, сказала Калида. – А теперь ложись и будь хорошей девочкой.

Обвернув грудь полотенцем, в одних трусиках, Биби делала то, что ей говорили. Замешательство быстро улеглось благодаря несколько грубоватой, но успокоительной манере общения, которую избрала для себя Калида. А вот беспокойство никак отступать не хотело, и Биби не могла понять причины своего душевного состояния. Не исключено, что это остаточное действие испуга, вызванного раком, призрак беспокойства, которое больше не тревожит ее.

В столике было вырезано отверстие для лица. Биби смотрела на ковер, расстеленный в гостиной, и мерцающие, словно на воде, отражения свечного света.

– Это ты принесла все эти свечи и розы? – спросила Биби, лежавшая в ожидании массажа.

– Святые небеса! Нет. Твои родители попросили меня, чтобы я заказала через доставку. За два часа я все уладила.

– Как тебе удалось?

– Есть связи, но это конфиденциальная информация. А теперь тсс…

Калида включила айпод. Зазвучал один из приятнейших голосов, когда-либо записанных в студии. Израэль Камакавиво’оле исполнял попурри из успокаивающих нервы «Где-то над радугой» и «Что за чудесный мир».

– А как ты сюда зашла?

– У твоей мамы есть запасной ключ. Она сунула его в конверт и оставила старшей официантке в ресторане, а я забрала.

Спустя пять секунд после первого прикосновения Биби осознала, что у Калиды Баттерфляй волшебные руки.

– Где ты этому научилась?

– Ты хоть когда-нибудь молчишь, девочка? Помолчи, и ты поплывешь.

– Куда поплыву?

– Туда и сюда. А теперь помолчи-ка, а не то я заклею тебе рот скотчем.

– Не заклеишь.

– Не стоит испытывать мое терпение. Я не твоя дежурная массажистка.

Несмотря на легкую тревогу, Биби справилась с программой. Мерцание языков свечного пламени на ковре действовало на нее усыпляюще.

Когда Биби начала уплывать, то принялась фантазировать, что женщина, ее массирующая, не Калида Баттерфляй, а какая-то другая, обездвижившая Калиду или, возможно, убившая, чтобы занять ее место, что…

Для чего?

Нет. Все это причуда романиста, причем не особо хорошего. Получается сюжет плохого триллера или фильма с пронзительно визжащими скрипками и последней королевой визга молодой Джейми Ли Кёртис.

Дрожащий, неверный свет. Музыка. Волшебные руки Калиды. Биби вновь и вновь плыла, плыла прочь, плыла в никуда…

Куда-то… в супермаркет «Гелсон». Экспресс-касса. Прошло семь месяцев с тех пор, как Биби ушла из университета.

Она удивилась, что снова в ее памяти всплыл образ доктора Соланж Сейнт-Круа, второй раз за два дня, а ведь столько воды утекло…

В тот день, три года назад, она заскочила в супермаркет за головкой салата-латука, несколькими зрелыми, но твердыми томатами, редисками и сельдереем. Положив все в корзинку, Биби узнала свою бывшую преподавательницу. Женщина стояла последней в очереди перед экспресс-кассой.

Первым желанием девушки было отойти и пройтись по рядам, хотя ей не нужно было еще что-то покупать. Надо лишь задержаться, пока богоматерь университетской программы по литературному творчеству не поскупится и благополучно отсюда уйдет. Столкновение с женщиной в минималистском кабинете с полупустыми книжными полками, однако, оставило зияющую рану в самолюбии Биби. Она всегда могла постоять за себя, никогда не робела, не отступала без видимых причин, но в тот раз Биби пошла на попятную с нехарактерной для нее покорностью, шокированная и сбитая с толку неожиданным гневом профессорши. Если она отступит сейчас, спрячется в бакалейном отделе, это будет второй удар по ее самолюбию, теперь еще более сильный.

Коль уж начистоту, было у нее и другое соображение. За семь месяцев после ухода из университета, живя с родителями, Биби написала шесть рассказов. Три были опубликованы в «Антиохском ревю», «Гранте» и «Фургоне переселенцев». Такая плодовитость и успех у редакторов казались удивительными для девятнадцатилетнего новичка. В глубине сердца Биби таила не свойственное ей желание поделиться своим триумфом с бывшей преподавательницей.

Она встала позади женщины в очередь, заставляя себя не форсировать события: пусть профессорша сама первая заговорит с ней. Биби не станет проявлять сарказма, рассказывая о своей удаче. Стараясь быть искренней, она поблагодарит профессоршу за все то, чему научилась в течение тех трех месяцев. Она сделает вид, что уход из университета сослужил ей добрую службу, указав на ошибки и поспособствовав дальнейшей литературной карьере. Биби проявит столько искренности и скромности, что Соланж Сейнт-Круа растеряется с ответом.

В корзинке профессорши было девять покупок. Когда пожилая женщина повернулась налево к конвейерной ленте, чтобы выложить их, краешком глаза она заметила Биби. Соланж Сейнт-Круа порывисто повернулась. На лице профессорши появилось почти комическое выражение изумления.

Женщина, кажется, носила ту же самую одежду, что и в тот день, когда извергала пламя в своем кабинете. Дамский юбочный костюм, по-видимому, был сшит на заказ, но казался каким-то поношенным. Блузка серо-зеленого цвета засохших морских водорослей. Седеющие волосы собраны на затылке в узел, как и прежде. На лице – никакого макияжа. В голубых глазах холода столько, что профессорша, похоже, способна была заморозить ее взглядом, как мифическая Медуза.

Прежде чем Биби смогла вымолвить хотя бы слово, профессорша завопила:

– Наглая маленькая сучка! – Она брызгала слюной. Лицо Соланж Сейнт-Круа искажала смесь гнева и страха. – Ты следишь за мной! Преследуешь!

Биби не успела заверить женщину в обратном – профессорша продолжала скандалить:

– Я заявлю на тебя в полицию! Думаешь, я не позвоню? Я добьюсь, чтобы суд запретил тебе ко мне приближаться! Ты сумасшедшая!

В последующем за этим потоке оскорблений профессорша не раз использовала слова, начинающиеся на «б», «ш» и «с». Нельзя было понять, что ею движет в большей степени – ярость или настоящий страх.

– Уберите от меня эту девчонку! Кто-нибудь, помогите мне! Уберите ее!

Три покупательницы уже стояли в очереди позади Биби, делая бегство девушки еще более проблематичным, чем ей хотелось. Возможно, окружающие узнали эту уважаемую профессоршу. Быть может, несмотря на все ругательства, Соланж Сейнт-Круа выглядела слишком жалкой, похожей на вдову, поэтому безотчетно вызывала сочувствие. Биби казалось, что все покупатели, кассирши и грузчики в передниках смотрели… пялились на нее так, словно она совершила что-то кошмарное в отношении беспомощной пожилой леди. Никто ничего, конечно, не видел, но оскорбление должно было быть просто ужасным… А как по-другому объяснить случившееся? Сейнт-Круа снова и снова взывала о помощи, жалуясь на свою опасную «преследовательницу». Биби вернулась обратно и, повернув налево, пошла вдоль касс. Она была обескуражена до глубины души, а еще унижена. Девушка не понимала, куда идет, пока не поставила корзину со своими покупками на рекламный стенд кока-колы, извинилась перед молодой мамашей с ребенком, на которую случайно натолкнулась, и направилась к ближайшему выходу.

Слишком много для «плавания».

– Ты вдруг напряглась, – заметила Калида Баттерфляй.

– Плохие воспоминания.

– Мужчины, – сделала массажистка неправильный вывод. – Ничего с ними не поделаешь… разве что пристрелить, но это незаконно.

После случившегося Биби год не посещала «Гелсон», хотя прежде это был ее любимый супермаркет. Даже сейчас девушке казалось, что продавщицы иногда ее узнают и, чтобы не нарываться, стараются исчезнуть поскорее от греха подальше.

С тех пор она ни разу не встречалась с доктором Соланж Сейнт-Круа и очень надеялась, что никогда больше не встретится. Биби не имела ни малейшего понятия, с какой стати профессорша так безумно повела себя с ней. Поразмыслив, девушка предположила, что это, скорее всего, ранняя болезнь Альцгеймера.

Сквозняк заколыхал пламя свечей. Трепещущие каскады мягкого янтарного света рассеивались по комнате, наполненной благоуханием роз. Биби набрала полную грудь воздуха и медленно выдохнула через отверстие в массажном столике.

– Вот так-то лучше, – заметила Калида, – гораздо лучше. – Через несколько минут она произнесла: – Ну, с этим покончено, девочка. А теперь узнаем, почему ты избавилась от рака.

Полностью одевшись, чувствуя себя приятно уставшей, Биби откупорила охлажденную бутылку шардоне, налила в два бокала и поставила их на пластмассовую столешницу столика с хромированными ножками из обеденного уголка. Калида Баттерфляй забрала несколько свечей из гостиной и расставила их на обеденном и разделочном столах, чтобы создать соответствующую атмосферу для продолжения того, что она задумала.

Поставив чемоданчик из страусовой кожи на черный винил стула с хромированными ножками, Калида спросила у Биби:

– Ты знаешь, что такое гадание?

– Предсказание будущего, – ответила Биби.

– Не только. С помощью гадания можно выявить скрытое знание о сверхъестественной подоплеке событий.

– Какое такое скрытое знание?

– Любое скрытое знание, – сказала Калида, открывая то отделение чемоданчика, где не хранились массажные масла.

– Я не верю в предзнаменования и всю прочую чепуху.

Калида, не обидевшись, бодро заявила:

– Ладно. Гадание, веришь ты в него или нет, от этого менее истинным не становится.

Биби увидела в ее чемоданчике, помимо других вещей, «Зиг-Зауэр П220»… Или это «П226»? Биби узнала оружие потому, что «П226» с магазином, рассчитанным на девятимиллиметровый патрон, был стандартным пистолетом на вооружении морских котиков. Пэкстон приобрел себе «П220» по той причине, что он рассчитан на сорок пятый калибр. В ближнем бою от таких пуль плохим парням достается больше. Внешне эти две модели не отличаются. У Биби имелся «П226», и Пэкстон научил ее им пользоваться. Это был его подарок на обручение.

Затихнувшая тревога насчет Калиды теперь вновь закралась в сердце Биби.

– А зачем пистолет?

Калида взяла оружие из чемоданчика и положила на стол.

– Гадание создает парапсихический эквивалент сейсмических и ударных волн. Большинство людей не чувствуют их или не понимают, что именно они чувствуют. Но некоторые могут их ощущать, а иногда определять их источник.

– А что за люди?

– Плохие. Это все, что тебе нужно знать. Обычно они меня не трогают. Они знают, что не стоит связываться с Калидой Баттерфляй.

Эксцентрические личности и подробности их маний были замечательным материалом для писателя. Услышанное очень заинтересовало Биби.

– А в пистолете – серебряные пули?

Вытащив из чемоданчика бутылочку медицинского спирта, свернутый в небольшой рулон бинт в дюйм шириной и катушку удобного в обращении лейкопластыря, Калида промолвила:

– Не думала, что ты из тех писательниц, которые падки на клише. Старые добрые американские пули для этого дела вполне годятся.

Биби уселась на один из стульев, сжимая винный бокал обеими руками.

– А как тебя зовут на самом деле?

– Калида Баттерфляй. Можешь верить, можешь не верить.

– В Калиду я поверить еще могу, но кем ты была до того, как стала Баттерфляй?

– Ладно. Признаю́. Ты вывела меня на чистую воду. До того, как стать Калидой Баттерфляй, я была Калидой Гусеницей.

Массажистка-гадалка положила небольшой пакетик величиной с два спичечных коробка возле бутылки со спиртом, а затем снова полезла в чемоданчик. Потянувшись, Биби взяла этот пакетик. Оказалось, что это набор швейных иголок всевозможных размеров.

– А что ты собираешься здесь шить? – вернув пакетик на место, поинтересовалась девушка.

– Плоть.

За этим ответом следовало бы задать очередной вопрос, но Биби промолчала. Сперва гадание, хотя и казалось совершенно никчемным времяпровождением, обещало ее позабавить, но по мере того как странности множились, нагромождаясь друг на друга, настроение Биби начало ухудшаться. Нэнси и Мэрфи водили знакомство с довольно эксцентричными типами, однако большинство из них были безвредными дурачками, помешанными на серфинге. Их столько раз кидали, вертели, били и кружили чудовищные волны приливов, что окончательно лишили гóловы помешанных остатков здравомыслия. Калида не казалась опасной психичкой, но и до конца намотанной, как новая катушка бечевки, она тоже не была.

Напоследок женщина вытащила из чемоданчика сложенную белую хлопчатобумажную ткань, небольшую серебряную мисочку и фланелевый мешочек, содержимое которого глухо постукивало, когда она его доставала.

– Я не знала, что мои родители интересуются этим. Ну… они никогда не выказывали при мне желания узнать свое будущее. Ну, ты знаешь… Чему быть, того не миновать…

Калида присела, взяла бокал и вылила в рот половину вина с таким видом, словно ей все равно, какой у напитка вкус.

– Как я уже говорила: гадание не только предсказывает будущее.

– Ну да. Гадание также является открытием скрытого знания о сверхъестественной подоплеке событий. И какое знание мои папа и мама хотели в свое время открыть?

– Ты милая девочка, но уж слишком говорливая. Я храню тайны моих клиентов не менее рьяно, чем священники – тайну исповеди.

Биби отповедь Калиды совсем не смутила.

– А когда ты впервые заделалась гадалкой?

Вместо того чтобы ответить, женщина одним глотком допила шардоне. Она опустила бокал на столешницу и уставилась в глаза Биби, словно хотела проверить, как долго та может хранить молчание. Свет пламени свечей касался ее лица, будто пытаясь приподнять тени, частично скрывающие его. Ранее цвет ее глаз менялся в зависимости от угла падающего на них освещения, однако сейчас они приобрели устойчивый оттенок зелени. Они напомнили Биби глаза тигренка, которого ей подарили родители.

Подняв бутылку и вновь наполнив бокал, Калида наконец ответила:

– Я начала двадцать семь лет назад. Мне было тогда шестнадцать. Меня всему обучила мама.

– А как ее звали?

– Талией. Талия Баттерфляй.

– Баттерфляй и Баттерфляй. Значит, вы работаете вместе как мать и дочь? Есть юристы мать и дочь, работающие вместе…

– Моя мама умерла двенадцать лет назад, и ее смерть легкой не была.

Хотя Биби не знала, чему верить, а чему нет, она почувствовала себя неважно из-за своей излишней легкомысленности.

– Извини. А что с ней случилось?

– Однажды ночью, после сеанса, такого же, как этот, появились плохие люди. Они пытали маму и расчленили ее труп. Если ты полагаешь, что я все придумала, поищи в интернете. Преступников так и не нашли.

Астрагаломантия – предсказание будущего или узнавание тайного знания посредством игральных костей. Церомант капает расплавленным воском в холодную воду и пытается растолковать образы, возникающие на воде. Галомантия – толкования образов, оставленных пригоршней рассыпанной соли. Некромант ищет ответы на свои вопросы у мертвых.

Когда Калида дернула завязки фланелевого мешочка и рассы́пала испещренные знакомыми буквами костяшки на обеденном столе, она произнесла:

– Моя мама изобрела и довела до совершенства оккультное искусство, названное ею словоделомантия.

Биби едва не рассмеялась, но потом подумала о жестоком убийстве и расчлененном трупе, о чем больше можно узнать из интернета. Девушка проглотила свой смех и запила его глотком вина, стараясь скрыть, как близко она была от того, чтобы оскорбить другого человека. Даже среди тех, кто интересуется таким пустым и никчемным занятием, как гадание, встречаются социопаты, и ты невольно можешь стать жертвой их гнева. Впрочем, удивляться этому не стоит. Чем бесполезнее и никчемнее объект вашего интереса, тем выше вероятность, что дорогу вам перейдут люди без морального компаса, склонные к насилию, пустопорожние, бредущие по жизни в поисках подтверждений своих взглядов. К тому же она не хотела задеть чувства Калиды.

– Нам говорят, что в самом начале было Слово, – произнесла женщина, – и этот мир, вся наша Вселенная были созданы после его произнесения. Мама пришла к выводу, что лучший материал для гадалки – это слова. Ни человеческие потроха, ни линии на твоей руке, ни пригоршня соли, высыпанная на стол, а слова. Но если они существовали раньше материи, солнца, мира, морей, людей и гадалок, значит, алфавит должен был существовать еще до того, следовательно, слова можно составлять. Буквы более основательны и могущественны, чем все прочее, и гадалка может использовать это ради того, чтобы узреть тайны Вселенной. Сейчас я задам тебе вопрос, Биби Блэр, и ты должна ответить на него как можно искреннее, откровеннее. В зависимости от твоего ответа я внесу в сеанс определенные изменения. Словоделомантия кажется тебе логичной или нет? Я не спрашиваю, веришь ли ты или не веришь. Меня интересует, кажется ли тебе подобный вид гадания вполне логичным и, если да, – до какой степени.

Калида, подавшись вперед, оперлась о стол и наклонила голову ближе к Биби. Ее светлые волосы вспыхнули и засверкали в пламене свечей, обрамляя лицо женщины подобно золоченым крыльям. Глаза гадалки привели Биби в замешательство своим ястребиным блеском и застывшим вниманием хищника. Хотя эта женщина была немного симпатична Биби, порой девушке начинало казаться, что они были рождены в разных мирах и никогда не смогут понять друг друга.

– Так мамина теория логична, а если логична, то до какой степени? – тихо промолвила Калида.

В стеклянных полусферах на столе пламя свечей шипело и колыхалось, находя нечто инородное на фитилях. Создавалось впечатление, будто тающий воск поддакивает гадалке.

– Ну, я не нахожу много смысла во всем этом гадании, – произнесла Биби, стараясь быть искренней, но при этом не показаться уж слишком высокомерной. – Я больше интересуюсь тем, что с помощью слов обретает свое существование, чем каким-либо оккультизмом, способным узреть скрытое знание.

– А если то, что обретает существование посредством слов, и скрытое знание – одно и то же?

– Я так не думаю, – сказала Биби.

Ястребиноглазая гадалка, казалось, искала глубину во взгляде Биби, словно настоящая хищная птица, что парит в океане воздуха и всматривается в луг далеко внизу в поисках мышки, чтобы обрушиться на нее сверху и сцапать. Потом Калида откинулась на спинку стула. Крылья льняных волос сомкнулись по сторонам лица женщины, прикрывая ей уши. Она вновь отпила вина, прикончив полбокала зараз.

– Ты заперла дверь в квартиру, когда вошла?

Биби кивнула.

– Да.

– А второй выход есть?

– Нет.

– А окна закрыты?

– Да.

– Тогда чем раньше начнем, тем быстрее закончим. Чем быстрее сделаем, тем безопаснее.

Гадалка смахнула костяшки с буквами со стола в серебряную мисочку. Кольца ловили на себя отблески свечей. Биби отпила вина и принялась его смаковать, обдумывая, не обидятся ли ее родители, если она откажется от второй части подарка и отошлет женщину.

Калида поставила мисочку на стол. Из пакетика с иглами женщина вытащила самую длинную иглу, поднесла кончик к пламени свечи, а потом положила ее на сложенную белую ткань. Открутив крышечку бутылочки с медицинским спиртом, Калида засунула большой палец левой руки в горлышко и подержала его немного в спирте. Затем она закрутила крышечку.

Когда гадалка правой рукой взяла иголку длиной в два дюйма, Биби воскликнула:

– Ну, вы ведь не серьезно?

Калида заговорила мягким голосом на незнакомом Биби языке. Женщина вогнала иглу себе в подушечку большого пальца, не под ноготь, а сбоку, пронзив плоть насквозь. Теперь ушко торчало с одной стороны, а сверкающее острие – с другой. Примерно третья часть иглы скрылись в ее плоти.

– Какого черта?! – воскликнула Биби, когда кровь полилась из двух ранок на белую ткань.

Калида произнесла несколько слов на загадочном языке, а затем сквозь стиснутые зубы прошипела, превозмогая боль:

– Твой скептицизм мешает мне помогать тебе. Я вынуждена преодолевать твое неверие. Ничто так не содействует концентрации воли, как боль.

– Это дурость.

– Если ты не прекратишь бесполезные комментарии, – предупредила гадалка, – мне придется проткнуть себе другой иглой ладонь.

– Не придется, мы можем сейчас все это прекратить.

Биби оттолкнула назад стул, на котором сидела.

Лицо Калиды исказила гримаса.

– Мы начали сеанс. Мы должны его закончить, закрыть дверь, которую я распахнула, а не то эти парапсихические ударные волны, упомянутые мною прежде, ничем не остановить. Они радиомаяки, чей зов непреодолимо завлекателен. Если эти люди придут, то ты им не обрадуешься.

Скептицизм Биби не был абсолютным. Пронзившая палец игла и кровь свидетельствовали об искренности Калиды, пусть даже не о ее здравомыслии. После недолгого колебания Биби уселась, выровняв спину, и пододвинула стул поближе к столу.

Мама и папа не стали для нее чужаками лишь потому, что заинтересовались гаданием и сделали ей этот странный «подарок». Ничто не могло уменьшить полноту ее любви к ним, вот только созданный ею приличный образ родителей, судя по всему, не совсем соответствовал действительности. Устоявшееся мнение о внутренней жизни отца и матери теперь представлялось девушке неполным, незрелым и, возможно, наивным.

Помешав правой рукой костяшки в серебряной мисочке, Калида, как казалось, обратилась к кому-то невидимому:

– Я истекаю кровью в жажде получить ответы. Мне нельзя отказать. Приди… – Потом она обратилась к Биби: – Сколько букв ты выберешь?

– Не знаю. Откуда мне знать?

– Девочка, ты должна мне помочь. Сколько букв?

Биби взглянула на кухонное окно над раковиной и ощутила странное успокоение из-за того, что оно в самом деле было закрыто.

– Одиннадцать, – произнесла она, хотя не имела ни малейшего понятия, почему выбрала именно эту цифру. – Одиннадцать букв.

Пэкстон и Денни не верили в привидения. Перри не исключал такой возможности, но сам призраков никогда не видел. Только Гибб верил в реальность существования беспокойных духов так же твердо, как в существование воздуха, которым он дышал. Его мама, растившая сына одна, иногда видела покойного мужа прогуливающимся по полям за домом, или стоящим под дубом во дворе, или сидящим на крыльце. Муж всегда улыбался и был полупрозрачен. После увиденного мать заявляла: ее дорогой Гарри отказался отправиться туда, куда попадают все добрые души после смерти, а предпочел остаться со своими обожаемыми женой и сыном, которых он при жизни любил так, как ни один другой мужчина на свете. Гибб ни разу не видел привидение, хотя очень хотел этого. Он знал, привидения существуют, ведь его мама никогда не лгала, а еще после каждой встречи с покойным мужем она прямо-таки светилась от счастья.

Как бы там ни было, никто из морских котиков, включая сомневающегося Перри и верящего в потустороннее Гибба, не думал, что этот городок в бесплодной пустоши на заднем дворе ада могут населять привидения. Хотя, казалось бы, это прóклятое поселение как нельзя лучше подходит для гостей из иного мира. Демоническая, всеразрушающая жестокость, с которой убили жителей, распространилась не только на их тела, но и на их души, лишив этих людей жизни после смерти, а значит, возможности являться в мир живых в виде призраков.

В три часа ночи морские котики покинули свой наблюдательный пост на крыше и двинулись по узким улицам тихо крадучись, словно призраки. Город, освещенный лишь эфемерным, неясным светом, казался мертвым с самого своего появления, будто какой-то кратер на поверхности лишенной атмосферы Луны. Жилища теснились, отделенные друг от друга высокими стенами. Странное глухое размежевание, почти сегрегация. Грубо возведенные, мрачные дома, лишенные комфорта и духа товарищества. Каждая семья жила здесь как отдельное племя на своем крошечном островке в архипелаге. Все эти дома были напрочь лишены самобытности, а также истории. Они не стали даже могильными памятниками для тех, кто здесь когда-то обитал.

У Пэкса мелькнула мысль, не случится ли так, что это самое мертвое из всех мертвых мест станет могилой и для него самого, но старшина отмахнулся от подобной вероятности. Как ни странно это для гражданских, морские котики, закаленные в боях, ценят собственные жизни меньше, чем жизни своих побратимов, меньше даже, нежели честь. Только так ты сможешь победить в войне.

Разделившись на две группы, они принялись окружать цель, тихо ступая по улочкам, тянущимся параллельно к той улице, на которую фасадом выходил дом, – именно на его крыше они и видели террориста. Пэкс и Перри зашли сзади. Здание, расположенное рядом с предполагаемым гнездом Абдуллаха аль-Газали, было полуразрушенным. Четверть часа им потребовалось, чтобы крадучись пересечь огороженный каменным забором и заваленный строительным мусором внутренний дворик и, прошмыгнув мимо полуразрушенной внутренней обстановки дома, очутиться у проема входной двери, выбитой взрывом во время штурма семнадцать месяцев тому назад.

Присев на корточки за порогом, морские котики принялись вблизи рассматривать дом на противоположной стороне. Через приборы ночного видения они наблюдали ту же картину, что до этого выявили с помощью биноклей и перископных видеокамер. За исключением оспин, оставленных пулями, дом был нетронут. Окна защищали закрепленные снаружи металлические ставни. Несмотря на глинобитный кирпич и штукатурку, строение казалось более новым в сравнении с другими. Совсем недавно стены укрепили бетоном. Вполне разумное решение в стране, раздираемой бесконечными религиозными и межплеменными войнами. Времена, когда расхождения во взглядах здесь решались при помощи винтовок, давно сменились эпохой автоматов и гранатометов.

В 5 часов 11 минут утра в кармане бронежилета Пэкстона завибрировала миниатюрная спутниковая радиостанция, разработанная для связи при проведении особо секретных операций. Звонить мог только Перри. Он и Гибб заняли позицию на крыше дома к востоку от цели. Оттуда открывался хороший вид на задний дворик гнезда Абдуллаха аль-Газали.

– Вижу слабый свет в щели между ставнями, – тихим голосом доложил Перри.

Это подтверждало предположение, что курильщик на крыше, замеченный ими вчера вечером, не просто использовал дом в качестве пункта наблюдения, но скрывался в его стенах, возможно, вместе с мясником Абдуллахом аль-Газали.

Пэкс и его люди планировали штурм не раньше, чем рассветет. Лучше подождать, пока позволяет время. Нужно дождаться подтверждения того, что курильщик не единственный обитатель этого дома. Если семеро террористов рассредоточились, положим, в трех зданиях, отстоящих друг от друга на приличном расстоянии, нападение на один из домов встревожит обитателей оставшихся двух, и преимущество внезапности будет утеряно. В таком случае шансы добраться до самого аль-Газали существенно уменьшатся. Как бы там ни было, а штурмовать дом придется утром. Дальнейшее промедление грозит неоправданным риском.

Откуда-то из клонящейся к рассвету ночи донесся странный крик пустынного кота, называемого здесь каракалом. Пэкстон напрягся.

От происходящего веяло безумием… Проткнутый большой палец… кровь… тигриные глаза белокурой амазонки… Шипящие и потрескивающие фитили свечей… Саламандры свечного пламени, гоняющиеся за собственными грациозными тенями по столешнице… Аромат роз, долетавший из соседней комнаты. Теперь цветы пахли сильнее и в их аромате чудилось что-то «похоронное»… Неизвестные враги, собирающиеся в ночи, чтобы сфокусироваться на ударных волнах, которые Биби не может даже почувствовать… При всем этом девушка ощущала, как скепсис ее дал слабину. На время Калида Баттерфляй обрела в ее глазах ауру авторитетности. Даже самый большой скептик на месте Биби начал бы сомневаться в своих сомнениях.

Гадалка запустила пальцы правой руки в костяшки, насыпанные в серебряную мисочку. Ни она сама, ни Биби не глядели, какие буквы выбирают ее пальцы из алфавитного супа. Она не пыталась определить их на ощупь, словно это была азбука Брайля.

– Я призываю тайное знание об исцелении Биби от рака, – произнесла Калида слегка хрипловатым, но в то же время мелодичным голосом с нотками решимости преодолеть любой отпор неведомой оккультной силы, к которой она обращалась. – Я истекаю кровью в жажде получить ответы. Мне нельзя отказать. Приди… Почему Биби Блэр излечена от глиоматоза мозга?

Калида уронила четыре костяшки на стол. Они ударились, издав звук, характерный для падающих игральных кубиков. Потом женщина взяла из мисочки еще две костяшки… три… и, наконец, последние две. Некоторые из них оказались повернуты так, что букв не было видно. Калида перевернула костяшки и выстроила буквы по алфавиту от «a» до «v»: a, a, e, e, f, i, l, o, s, t, v. Гадалка выложила их в линию на столе таким образом, чтобы, если она повернется налево, а Биби направо, они обе могли их свободно видеть.

Из одиннадцати букв, пусть даже некоторые из них друг друга дублировали, может получиться много слов. Хотя Биби не пыталась что-то сложить из них, девушка теперь видела возможные комбинации: leave, leaf, fast, feast, soft, solve, float, sole…

Калида пальцем выбрала четыре буквы, составив слово «evil». Это не улучшило Биби настроение.

– Нужно использовать все одиннадцать букв, чтобы добраться до истинного смысла, – принялась объяснять гадалка.

Сначала Калида составила «a fate so evil», на пару секунд задумалась, а потом произнесла:

– Нет, это не ответ. Самое большее это может быть бестолковой угрозой.

– Угрозой? Кто тебе угрожает? Или это мне угрожают?

Не ответив на ее вопросы, женщина поменяла местами несколько букв. Получилось: east evil oaf.

– Ошибочка с самого начала, – произнесла она. – «Evil» – не ключевое слово.

В Калиде чувствовалась все нарастающая торопливость. Она хранила молчание. Аромат роз усиливался, но при этом в нем с каждой секундой явственнее ощущался сопутствующий ему запах гниения, вступивший в соперничество с духáми женщин. Мерцающий, неверный свет множества свечей заплясал серебристыми рыбками бликов на столешнице. Призрачные мотыльки беззвучно забили своими крылышками на стенах… Биби почувствовала, как ее охватывает лихорадочный озноб, рожденный не физической болезнью, а душевным дискомфортом. При этом подобный недуг может оказаться не менее опасным, нежели обыкновенная инфекция.

Выложенная на столе фраза «foil a tease» не имела решительно никакого смысла. К тому же одна буква оставалась лишней. «Via least foe» также ясностью не отличалась.

Внезапно Биби увидела то, что не заметила гадалка, протянула руку и сложила: «to save a life».

– Получилось, – уверенным тоном заявила Калида. – Девочка, у тебя интуиция и природная предрасположенность к гаданию. Клиенты никогда не видят того, что им предначертано судьбой. Они сидят, словно жабы, и ждут, пока я накормлю их мухами.

– Ладно, однако я хочу понять, – промолвила Биби. – Значит, я излечилась от рака, чтобы сохранить себе жизнь. Но это я и так знаю.

– Детка, ты совсем неправильно все поняла. Ты можешь читать слова, а я не только читаю, но и вижу их скрытый смысл. Тебя спасли от рака, чтобы ты могла спасти жизнь другому человеку.

Биби не сразу признала правоту Калиды. Спасти от чего? Когда? Где? Зачем? Она не искательница приключений, не героиня комиксов. Она терпеть не может трико и плащи-накидки. Биби не была женщиной действия, если оно не происходило на печатной странице.

– Кого? – спросила девушка. – Кого я должна спасти?

– Этот вопрос будет следующим.

Собираясь с силами, гадалка схватила бокал и быстро глотнула оставшееся в нем вино.

Биби подумала, что шардоне помогает Калиде справиться с болью в проткнутом иглой пальце… или взбодрить свою храбрость… или, возможно, и то и другое…

Помешивая правой рукой костяшки в серебряной мисочке, гадалка промолвила:

– Я истекаю кровью в жажде получить ответы. Мне нельзя…

Прежде чем женщина договорила, смартфон Биби, лежавший на столе, зазвонил, имитируя звонок старых телефонных аппаратов с дисковым номеронабирателем. Девушка бросила взгляд на экран.

– Звонящий не определен, – сказала Биби. – Не отвечать?

Звонок явно встревожил Калиду.

– Нет! Если ты не ответишь, мы не узнаем, они это или не они?

– Что за «они»?

– Плохие люди!

В мерцающем свете свечей гадалка уже не казалась такой самоуверенной. Она явно, как выражаются, не упиралась ногой в горло тому сверхъестественному существу, которому задавала свои вопросы.

– Ответь, ради бога!

Еще больше сбитая с толку, Биби приняла звонок.

– Алло!

– Суперагент? – послышался мужской голос.

– А-а-а… Кто это?

– Что это значит? Почему суперагент?

– Я понятия не имею, о чем вы…

– Не разыгрывайте здесь наивность. Я видел номер на вашей машине.

– А-а-а… Но это не моя машина, а мамина. Кто вы?

Звонивший отключился.

– Какой-то мужчина, – сообщила Биби гадалке. – Я сейчас приехала на мамином авто. Он хотел узнать, почему у меня такой автомобильный номер с претензией.

Из-за морщин, появившихся на лбу Калиды, ее лицо уже не казалось настолько моложавым.

– Не похоже на одного из них.

– Из них он или не из них, но этот мужик должен был видеть, как я подъезжала к дому, или он сейчас торчит на стоянке перед ним. Все явно сползает…

– Что? Что сползает?

– Все! Все сползает вниз, катится с холма к чертям собачьим, – сказала Биби, задаваясь вопросом, с какой стати ее всегдашняя выдержка ей изменила.

Ладно. Она просто не готова принять мир с этими новыми, неожиданными и странными измерениями. Биби готовила себя к тому, что придется писать рассказы для «Антиохского ревю», «Гранте» и «Фургона переселенцев». Недавно ее первый роман опубликовал «Рэндом Хаус». Такова была ее жизнь до недавнего времени. У нее не хватало эмоциональной и психологической гибкости, чтобы легко воспринять неожиданное, необъяснимое исцеление от рака и сверхъестественные последствия этого исцеления.

Калида бросила пытливый взгляд на девушку.

– Все всегда сползает. Жизнь – это снежная лавина, девочка. Ты это знаешь не хуже меня. Иногда она движется медленно, и это почти приятно, а иногда все катится в тартарары. Я прочла твой роман. Сейчас как раз тот случай. Хватай свои лыжи, девочка, и мчись прочь от снежной лавины. Не позволяй, чтобы она тебя догнала.

– А-а-а… Ну да. Я чувствую себя полной салагой.

– Что?

– Занудой, недотепой, ботаником…

Она приподняла полупустой бокал, пододвинулась ближе к Калиде и опорожнила его одним глотком.

– Спасти жизнь, значит, – произнесла гадалка, глядя на костяшки, рассыпанные на столе. – Давай выясним кого…

Крик каракала в ночи встревожил Пэкса. Он подумал, что его мог издать человек, а не животное. Потом послышались еще два. Они доносились из места, находившегося на довольно большом расстоянии от первого кричащего. Тревога старшины только усилилась. Что, если их выследили агенты одного из местных полевых командиров? Что, если враги знают, что он и его люди сейчас в городишке, и теперь дают сигналы друг другу на языке каракалов.

На Ближнем Востоке каракалы обитают, вот только здесь их гораздо меньше, чем в Африке и Азии. Когда-то иранцы приручали этих животных для охоты на птиц. Хотя вес взрослого каракала составляет около сорока фунтов, эта дикая кошка может подпрыгивать на высоту семи-восьми футов над землей, кусая и сбивая лапами до восьми-десяти птиц из низко летящей стаи.

Пэкс и Денни застыли, вслушиваясь в ночь. Они хотели услышать еще один дикий крик, чтобы составить мнение, насколько он похож на рев настоящего животного. Их руки сжимали снайперские винтовки МК12. Мысленно бойцы очень жалели, что на вооружении у них нет чего-нибудь с более убийственным калибром…

Время шло. Рассвело. Ничего плохого не случилось. Иногда кричал каракал – на самом деле каракал.

В первые часы после рассвета даже легкий ветерок не смог нарушить звенящую тишину вокруг. Пэкстон очень надеялся, что благоприятный случай подтвердит присутствие в доме с металлическими ставнями еще кого-либо помимо курильщика. В 8 часов 47 минут завибрировал спутниковый телефон. Звонил Перри, сидевший вместе с Гиббом на крыше двухэтажного дома к востоку от их цели.

– Один мужчина, – полушепотом сообщил Пэкстону Перри. – Не курильщик. На заднем дворе. С двумя ведрами.

– Повтори. Ты сказал: ведра?

– Несет ведра… – после паузы Перри добавил: – Вышел через заднюю калитку на улицу… Движется на юг.

– Оружие? – спросил Пэкстон.

– Набедренная кобура.

Если бы террорист не был вооружен и отошел бы далеко от дома-цели, они, пожалуй, попытались бы захватить его для «беседы». Один выстрел встревожит плохих парней и, коль разведка права, плохих девочек тоже.

– Думаю, это нечистоты, – сказал Перри.

Он любил исторические романы, особенно те из них, действие которых происходило в XVIII веке, романы о войне и мореплавании. Порой в речи Перри проскакивали старомодные словечки и выражения. Это не было притворством или осознанным выбором. Просто подобные слова стали частью его лексикона.

– Не понял. Что за нечистоты? – спросил Пэкстон.

– Дерьмо, – ответил Перри, выразив тем самым то, о чем думал сам Пэкс.

Как и большинство небольших поселений в этой разрушенной стране, городишко нес на себе черты средневековья. Здесь не было канализационной системы, отстойников и водопровода, проведенного в частные дома. Исключением являлась ручная водокачка на кухне, качающая воду из частного колодца наверх. Принадлежащие всей общине отхожие места находились под открытым небом за последними зданиями. Это были обычные выгребные ямы, разделенные перегородками. Здесь люди опорожнялись. Сюда же они выливали продукты своей жизнедеятельности. Отхожие места располагались с учетом преобладающих в той или иной местности ветров для того, чтобы ветер гнал вонь прочь от города, в данном случае их разместили в направлении юга и запада.

Возможно, стандарты личной гигиены Абдуллаха аль-Газали не позволяли выливать нечистоты в дальнем углу заднего дворика, но более логичным представлялось то, что террористы время от времени сливают свои испражнения в общественные выгребные ямы, чтобы зловоние и тучи мух не выдали место их пребывания с той же легкостью, как развевающийся над домом черный с красной полосой флаг.

– Одно ведро для женщин, другое для мужчин, – произнес Пэкстон в телефон.

– Весьма благопристойно, – согласился с ним Перри и завершил сеанс радиосвязи.

Это все равно что постучаться в дверь Абдуллаха и представиться чиновниками Бюро переписи населения. Значит, все семеро террористов сидят в одном доме, и лучшего подтверждения этому быть не может. Ведра – первоклассная развединформация.

В глубине теней, в глубине дверного проема здания, располагавшегося напротив рая террористов, Пэкстон и Денни принялись неслышно устанавливать ручной противотанковый гранатомет «Карл Густав М4», очень эффективное противобункерное оружие.

Биби почувствовала ужасную тяжесть, и дело было даже не в шардоне. Ее невероятно утомили все эти странности. Ощущение надвигающейся жестокости витало в воздухе подобно давлению в атмосфере, предшествующему первой молнии, которая, черканув по небу, предвещает своим появлением бурю настолько лютую, что она станет матерью торнадо.

Очевидно, какой-то странный мужчина сейчас торчит на автостоянке, раздумывая над природой тщеславного номерного знака на седане Нэнси. А еще безымянный дух таится где-то на кухне. Запах гниющих роз превратился в зловоние. Пламя свечей поднялось на добрые три-четыре дюйма выше края стеклянных емкостей, в которых они горели. В комнате повеяло необычной прохладой. Часы, висевшие на стене, а также те, что были у нее на руке, остановились. Их быстрые стрелки больше не отмеряли секунды. Электронные часы на микроволновой печи погасли. Казалось, нечто, живущее вне времени, проникло в наш мир и принесло вместе с собой это безвременье. Возможно, плохие люди, привлекаемые парапсихологическими волнами, кем бы они ни были, уже направляются к квартире Биби, чтобы забить ее до смерти, высосать ее кровь, украсть душу, сделать все, что им заблагорассудится, с двумя дурами, возомнившими, будто гадание за кухонным столом может быть безвредным, вероятно, даже забавным.

Сутки назад Биби ни за что не восприняла бы все это всерьез. Она была очень целеустремленной, энергичной самоучкой, которая благодаря самообразованию наработала себе опыта на два диплома, не меньше, а еще уравновешенной реалисткой, любящей фантазировать, но при этом точно знающей грань между реальным миром и ложными интерпретациями действительности. Восприятие жизни Биби было чересчур пытливым, чтобы соглашаться с излишней яркостью и причудливостью миров, создаваемых идеалистами, но при этом девушку совсем не привлекали особо мрачные, усложненные вариации реальности, создаваемые параноиками. Сейчас границы были сметены, по крайней мере, померкли. Впервые в жизни Биби подумала, что современной женщине пистолет нужен не меньше, чем смартфон.

– Мне нужен пистолет, – промолвила она.

Хотя это заявление противоречило ее природе, Биби понимала, что говорит истинную правду.

Пистолет гадалки лежал на столе, однако женщина пододвинула его к себе. Теперь Биби не смогла бы до него дотянуться. Казалось, Калида не исключает возможности, что ее клиентка способна попытаться пристрелить ее, посланницу.

– Мне ваш не нужен, – пояснила Биби. – У меня свой есть. Пэкстон настоял. Я его храню в коробке, в шкафу.

Биби собралась встать, но Калида резко остановила ее:

– Сиди! Надо все закончить, и быстро.

Правой рукой женщина помешала костяшки в серебряной миске.

– Я истекаю кровью в жажде получить ответы. Мне нельзя отказать. Приди…

Похолодало сильнее.

– Я хочу знать имя человека, которого ты должна спасти, – обратилась она непосредственно к Биби. – Сколько букв?

– Не знаю.

– Ты знаешь. Ты просто не знаешь, что знаешь. Сколько букв?

– Десять, – произнесла Биби.

После того, как Калида вытащила из мисочки костяшки, она разложила их на столе в алфавитном порядке: a, b, e, e, h, l, l, l, s, y.

Увидеть имена в мешанине этих букв было труднее, чем обычные слова, но женщина очень быстро выложила из костяшек «sally bheel».

– Знаешь кого-нибудь с таким именем?

– Нет.

– Впрочем, не обязательно, чтобы ты знала этого человека.

Калида переставила буковки: «shelly able».

– Смехотворно, – сказала Биби.

Она не могла отрицать, что в комнате ужасно похолодало. Из ее рта шел пар. Пар также поднимался изо рта гадалки. Как и прежде, Биби первой заметила то, что укрывалось от внимания Калиды. Она протянула руку. Ashley bell. Когда пальцы девушки передвигали две последние буквы на место, она услышала перезвон серебряного колокольчика с тремя язычками, привезенного Капитаном из Вьетнама. Звук был тихим, мелодичным и очень приятным, но Биби знала, что он звучит у нее в памяти.

Калида смотрела на Биби с видом пытливой кошки, которая собирается размотать клубок шерсти, чтобы узнать, какой же дикий секрет сокрыт в его середине. Гадалка не спускала с девушки глаз, выжидая удобного момента, чтобы, потянувшись, ухватиться за кончик и броситься наутек.

– Это имя тебе знакомо?

– Нет, – отрицательно покачав головой, сказала Биби.

– Понятно…

– Нет, но оно находит отклик в моем сердце.

– Отклик, – промолвила гадалка. Похоже, она предпочла бы что-нибудь более основательное.

– Это очень благозвучное имя. Интуитивно хочется узнать ту, что носит его, лично удостовериться, так же она приятна, как приятно звучит ее имя.

– Ее или его. Это может быть и мужчина.

– Ее, – с полной уверенностью в голосе произнесла Биби.

– Откуда такая уверенность?

Биби нахмурилась.

– Не знаю… Я просто знаю…

– Тебе придется не только найти ее. Ты должна спасти ей жизнь.

Биби сидела и смотрела на костяшки. Она едва не вошла в транс, словно каждая из десяти букв была слогом заклятия колдуньи. Девушка задрожала и посмотрела на гадалку.

– Спасти ее от чего? Может, надо опять спросить и вытащить буквы?

– Нет. У нас заканчивается время. Мы и так задержались.

Биби ощутила, что в кухне снова стало тепло, а все часы опять пошли.

– Я должна узнать, почему она в беде или может попасть в беду, где она живет, как выглядит… У меня тысячи вопросов.

С губ Калиды сорвался едва слышный стон, когда она быстро выдернула иглу из раны. Женщина замотала кровоточащий палец испачканной кровавыми пятнами белой тканью.

– Мы получили столько ответов бесплатно, сколько могли. Каждый последующий вопрос будет обходиться нам все дороже и дороже. А теперь отрежь мне несколько полосок этого лейкопластыря. Три дюйма – в самый раз.

Встроенный в катушку механизм отрезал ровно столько, сколько Биби отмеривала.

– А чем мы могли бы расплачиваться? – отрезав первую полоску, спросила девушка.

Калида в спешке крепко обматывала свой палец бинтом, стараясь остановить кровотечение.

– Временем, – ответила гадалка, – отведенным нам временем, днями, затем неделями, а после месяцами. Наши жизни будут таять все быстрее и быстрее, сгорая с противоположной стороны, а затем мы заплатим кое-чем посерьезнее жизней.

– Что может быть серьезнее, чем потеря нескольких лет жизни?

– Утрата способности любить и надеяться. Жить, но ничего не чувствовать, кроме горечи и отчаяния. – Калида вытянула свой большой палец так, чтобы Биби было удобнее обматывать его лейкопластырем. – Никакие ответы не стоят такой цены.

Розы в гостиной снова благоухали. Пламя перестало дико вздыматься над краешками прозрачного стекла подсвечников. Отражения свечей на столешнице и стенах больше не напоминали Биби роящихся насекомых.

Предчувствие надвигающейся опасности должно было бы схлынуть, но… не схлынуло.

Гадалка посредством еще трех полосок пластыря поспешно зафиксировала на своем пальце повязку, а Биби приходила в себя по мере того, как в прежде холодную комнату возвращалось тепло.

– Я не смогу.

Калида, недовольно взглянув на часы, спросила:

– Что не сможешь?

– Спасти ей жизнь, кем бы и где бы она ни была. Все это похоже на полное безумие.

– Конечно сможешь. Это под силу такой девочке, как ты. К тому же у тебя нет другого выбора.

– От меня будет больше вреда, чем пользы. Я собираюсь выйти замуж за героя, но сама не гожусь в героини. Я, конечно, не трусиха, но у меня нет опыта и необходимых навыков.

Высыпав костяшки с буквами «Словодела» во фланелевый мешочек, Калида сунула его и миску в чемоданчик из страусовой кожи.

– Ты хотела знать, почему тебя спасли от рака. Я тебе сказала. Если ты не готова делать то, что от тебя требуют, цена окажется страшной.

– От меня будет больше вреда, нежели пользы, – повторила Биби. – Это может закончиться тем, что и меня, и ту женщину по фамилии Белл убьют.

Калида встала и захлопнула чемоданчик.

– Ты ходила на свидание с вестником Смерти и осталась жива. Если он вновь к тебе придет, поцелуй его и попроси подождать. Поцелуй страстно, с языком, а теперь хватай свой пистолет и давай отсюда сматываться.

– Зачем? Нет, – зевнув, Биби потянулась. – Я ужасно устала и хочу спать.

Калида посмотрела на девушку так, словно та заявила, что собирается добровольно окунуться в котел с кипящим маслом.

– Если ты задержишься здесь еще на десять минут, ты труп… возможно, осталось минут пять…

– Но это моя квартира!

– Уже не твоя. После того, что мы здесь натворили, привлекли их внимание, эта квартира теперь их. Ни один замок их не остановит.

Учитывая, что Абдуллах аль-Газали и его сторонники могут быть вооружены до зубов и готовы умереть мученической смертью, было бы чистой воды самоубийством, выбив дверь, сражаться со всеми семерыми, переходя из комнаты в комнату. Их будет ровно семеро. Женщины не останутся в стороне. Если разведка точно определила личности этих двух мамаш, мамаш не в переносном, а в прямом смысле слова… Они с полной готовностью сделали из четырех своих маленьких детей смертников, увешанных взрывчаткой. Эта специальная операция представляла собой научно-фантастический эквивалент охоты на жуков. Надежда на успех в первую очередь зависела от максимально безжалостного использования максимального насилия.

Ручной гранатомет «Карл Густав М4» весит пятнадцать фунтов, на четыре фунта меньше, чем «М3». Общая длина – 37 дюймов. Боеприпасы также назвать легкими было нельзя. Рассмотрев все предполагаемые цели в городе-призраке, морские котики не обнаружили там ничего похожего на бункер. Мертвый городок состоял из наземных строений, многие из которых, судя по всему, прочностью не отличались, поэтому бойцы захватили с собой только четыре гранаты. Дополнительная тяжесть затруднила бы их переход, и, чтобы компенсировать ее, пришлось взять с собой меньше боеприпасов к полуавтоматическим винтовкам и вообще отказаться от снаряжения, не являющегося жизненно необходимым.

Гранатомету требовалась обслуга из двух человек. Один должен был стрелять, а другой заряжать. Наводить будет Пэкстон, а заряжать – Денни. Они решили стрелять не из дверного проема заброшенного дома, а из давным-давно выбитого окна, выходящего на улицу. Кое-кто называет «Карла Густава» «Карлом Джонсоном», сленговым названием мужского полового органа, другие предпочитают сленгизм «гусак», но, как ни называй этот гранатомет, он более эффективен, чем молот Тора. Эффективная дальность стрельбы – более 1300 метров. Теперешняя резиденция Абдуллаха располагалась в двадцати с небольшим футах от гранатометчиков. После взрыва обломки разлетятся во все стороны. Стреляя с колена из-за подоконника, они смогут нагнуть головы и надеяться, что большинство обломков, ударившись о стену перед ними, не причинят им никакого вреда.

Они надели на уши двойные защитные наушники. Денни разложил на полу под окном четыре гранаты. Опустившись на колено, Пэкстон взгромоздил на плечо «Густав». Денни открыл сопло внутри, ручка которого откидывает казенную часть на шарнирах, и засунул первую гранату.

Крыша двухэтажного дома через улицу от задворок крысиной норы Абдуллаха была окружена высоким глинобитным парапетом, поверх которого располагались железные перила из арматуры. Идеальное место для засады снайпера. Перри и Гибб сидели у двух разных бойниц, смотрящих на задворки дома и улицу.

В утренней тиши пустые ведра скрипели, раскачиваясь на ручках, пока убийца возвращался от общественного нужника. Он вошел через калитку на задний дворик и, медленно ступая, пересек этот залитый потрескавшимся бетоном и усыпанный мусором четырехугольник. Из дома наблюдали за его приближением. Дверь приоткрылась, и он вошел.

Перри нажал на цифру 1 на своем спутниковом телефоне. Когда соединение было установлено, он произнес:

– Все благополучно собрались в доме.

Учитывая, насколько малым было расстояние до цели, Пэксу не понадобился ни оптический прицел с трехкратным увеличением, ни механический прицел. Грохот взрыва разорвал утреннюю тишину. Отброшенный взрывной волной битый кирпич грохотал по стене дома, за которым они укрылись. Воздух свистел в оконном проеме у них над головами. По крайней мере, так им казалось. Запахло цементной пылью и горящими газами, вырвавшимися из «Густава». Денни чихал, пока открывал сопло внутри и вставлял в ствол вторую гранату.

Выпущенная «Карлом Густавом» граната способна пробить сталежелезобетон с такой легкостью, с какой нож режет сыр. Мощная взрывная волна должна была сильно повредить внутренности здания. Со своей крыши Перри и Гибб не могли наблюдать за тем, что же происходит с фасадом дома, но они видели, как затряслось, закачалось и начало разрушаться здание. Две внешние ставни выходящих на задний двор окон вынесло взрывной волной, и они, грохоча, покатились по бетону. Битое оконное стекло посыпалось вниз, рикошетя от камня.

Спустя секунд двадцать после попадания гранаты в дом задняя дверь распахнулась. Двое мужчин, пошатываясь, выскочили оттуда. Они, без сомнения, были контужены и потеряли ориентацию. Тот, кто выносил экскременты, выхватил пистолет из набедренной кобуры. У другого в руках был зажат полностью автоматический карабин с выпирающим магазином, возможно, «Узи». Гиббу понадобился один выстрел, чтобы утихомирить того, кто претендовал на главную роль в «Лице со шрамом». Вторым выстрелом он гарантировал, что тот не поднимется. Перри тем временем избавил другого террориста от обязанностей золотаря.

После взрыва второй гранаты, выпущенной «Густавом», дом стал напоминать картинку из фильма о трансформерах, когда робот проламывается напрямик через стены здания. Пэкстон собирался пустить в ход две оставшиеся гранаты. Денни зарядил гранатомет, но дом затрясся, словно гигантский пудинг, и развалился, подняв над улицей тучи пыли.

Когда пыль немного улеглась, а воздух очистился, морские котики сорвали с голов защитные наушники, схватили «МК12» и выскользнули наружу. Приближаясь к разрушенному дому, бойцы были начеку, хотя и понимали – шансов на то, что кто-то выжил, почти нет. Перри и Гибб пришли с восточной стороны по улице. Пэкс узнал, что товарищи пристрелили двоих. Под развалинами должны были остаться пятеро.

Настало время вызвать за ними базирующийся на авианосце вертолет, хотя до отлета следует еще кое-что сделать. Главная цель их миссии – доказать миру: нельзя безнаказанно убить 317 американцев, а потом прожить достаточно долго, чтобы у тебя появились собственные внуки. Надо найти труп аль-Газали, сфотографировать его лицо или то, что от него осталось, и взять пробу для анализа ДНК. В противном случае какой-нибудь ушлый баран, хорошо разбирающийся в интернете, подделает доказательства того, что он и есть аль-Газали, а тридцать один процент американцев ему поверят.

Пэкс уже собирался звонить и вызывать вертолет, когда лицо Биби настолько отчетливо возникло у него перед глазами, что руины города-призрака на мгновение перестали существовать. Если прежде его терзала смутная тревога, что Биби попала в беду, теперь он в этом не сомневался. Это была интуиция человека на поле боя, даже более чем просто интуиция. Надо побыстрее закругляться, делать ноги из выгребной ямы, мнящей себя страной, и позвонить Биби, как только радиомолчание будет отменено и они окажутся уже далеко в море на авианосце.

Калида Баттерфляй превратилась в водоворот, вихрь темной энергии, которой невозможно было противиться. Биби была поймана в силки страха этой женщины, чувствовала, как ужас гадалки, подхватив, кружит ее. Настолько убедительной была паника Калиды, настолько потрясенным и искаженным казалось лицо женщины, что было трудно заподозрить, будто бы она обычная мошенница с криминальными намерениями. Уж слишком много странного случилось за последнее время, чтобы счесть эту особу страдающим галлюцинациями параноиком. Происходит что-то немыслимое. Нечто нехорошее приближается, и приближается очень быстро. Будет разумнее убраться отсюда до того, как станет слишком поздно.

В стенном шкафу, стоящем в спальне, Биби нашла обувную коробку, открыла ее и вытащила кобуру с «Зиг-Зауэром П226».

– Я оставлю здесь массажный столик, – заявила Калида. – Он мне будет мешать. Заберу позже… на следующей неделе или еще когда… Быстрее, девочка! Можешь поторопиться?

Биби нацепила на себя подплечную кобуру, закрепила ее, стянула висевший на вешалке блейзер и накинула его на плечи. В пистолет уже была вставлена полная обойма. Девушка взглянула на свое отражение в зеркальной двери шкафа. Пистолет не выглядывал из-под куртки. В зеркале она совсем не походила на ту Биби, которую помнила. Волосы ее были спутаны, словно она стояла на ветру, хотя ночь выдалась безветренной. Неведомое выражение застыло в темных озерах ее глаз. Лицо окаменело в твердых складках. Такого Биби за собой не замечала. Девушка подумала, что напоминает сейчас отчаявшегося человека или полную идиотку.

В гостиной, пока Калида возилась со своим чемоданчиком, Биби схватила свои сумочку и лэптоп.

– Блин! Какого черта мама и папа навязали тебя на мою голову?

– Не их вина. Они не знали. Ничего похожего прежде со мной не случалось.

– Вообще ничего?

– Ну, я имею в виду эту вонь гниения, холод из ниоткуда, странное пощелкивание свечей и еще часы… А теперь за нами идут плохие люди.

Неотступно следуя за женщиной к входной двери, Биби сказала:

– Я думала, такое всегда происходит.

– Никогда со мной прежде такого не было.

– Совсем никогда? – Биби захлопнула за собой дверь. Она неуклюже возилась с ключом, пытаясь закрыть ее на массивный замок. – Но ты же гадалка, великая пророчица…

Торопливо следуя вдоль балкона к лестнице, Калида ответила ей:

– Такое иногда случалось с моей мамой. Она меня предупреждала, но я, возможно, недостаточно серьезно внимала ее предостережениям.

– Подожди! – торопясь вслед за блондинкой, воскликнула Биби. – Ты серьезно ее не воспринимала? Это правда? Твою мать пытали и расчленили, а ты серьезно ее не воспринимала?

– Попридержи язычок, детка! Иногда ты позволяешь себе язвить там, где не следует.

Длинноногая словоделоманка бежала вниз, перепрыгивая через ступеньки. Удары ее ног гулко отдавались в металле лестницы. Одетая в ванильно-белые слаксы, яркий кушак и шарфик, с серьгами из нескольких колец в ушах и выставкой перстней на пальцах, Калида вполне могла сойти за очаровательную беглянку из комедии пятидесятых годов прошлого века, танцовщицу из Лас-Вегаса, которая спасается от гангстеров.

Проворная и подвижная, Биби бросилась вслед за гадалкой. Она рисковала упасть и серьезно травмироваться, но вместо этого доказала, хотя в том и не было никакой надобности: все симптомы глиоматоза исчезли, не оставив после себя никаких последствий.

– Знаешь, иногда ты ведешь себя чертовски несносно.

– Лучше быть несносной, чем язвой.

– Я не язва.

– Ты считаешь себя ухом Создателя, – отрезала Калида.

Соскочив с последней ступеньки, она побежала между шезлонгами и краем поблескивающего бассейна, где прежде плавал молодой, прыткий, как лосось, человек.

Быстро несясь слишком близко к краю, Биби левой рукой ухватилась за кончик дорогого на вид, украшенного золотыми звездами голубого шарфика, развевающегося позади Калиды. Она надеялась заставить запаниковавшую гадалку ответить на несколько ее вопросов. Щегольской шарфик, как оказалось, был не просто обернут вокруг шеи женщины, но завязан на свободный узел, что дало толчок к осуществлению законов физики, особенно тех, которые имеют дело с движением, действием и противодействием. Выпустив из руки чемоданчик, Калида издала сдавленный возглас, схватилась за душивший ее шелк и, отшатнувшись на пару шагов назад, столкнулась с Биби, которая на всех парах мчалась вперед. Секунду они качались на месте подобно карданному подвесу гироскопа, но, в отличие от этого прибора, одной из особенностей которого является сохранение равновесия, им было совсем непросто балансировать на облицовочной плитке бассейна, рискуя оступиться и с головой рухнуть в воду. Когда Биби наконец поняла, что следует отпустить удушающий женщину шарф, силы природы, что нередко просто обожают разыгрывать дурацкие шутки с человеческими телами, тотчас же поспешили сделать так, чтобы обе женщины утратили равновесие. Калида упала на колени на плитку, а Биби, отшатнувшись назад, больно плюхнулась попой на один из шезлонгов.

Амазонка от страха и гнева быстро перешла к ужасу и ярости. Вскочив на ноги, гадалка принялась проклинать последними словами Биби и пока еще не рожденных ею от Торпа детей.

– Отстань от меня! Убирайся прочь, сумасшедшая сука!

Когда Калида повернулась к своему уроненному чемоданчику, Биби сказала ей в спину:

– Это я-то сумасшедшая сука? Я? У меня сегодня выдался самый лучший день в жизни! Я излечилась от рака, а потом являешься ты…

Но девушка оборвала себя на полуслове, заслышав в своем голосе жалобные нотки. Биби не хотела выставлять себя жертвой. Храбрые женщины не хнычут. Они не исполняют роль жертвы даже тогда, когда могут извлечь выгоду из подобного разыгрывания. В нашем мире прикидываться жертвой – весьма прибыльно, поэтому каждый стремится нынче поиграть в нее.

Одно из отделений сделанного на заказ чемоданчика при падении раскрылось. Оттуда выпали серебряная мисочка и еще несколько вещиц, которыми Калида пользовалась во время сеансов гадания. Женщина, ссутулившись, в спешке собирала рассыпанные предметы.

Биби поднялась с шезлонга, на который упала.

– Послушай. Возможно, я на самом деле сумасшедшая. Я убегаю из своей квартиры только потому, что ты сказала мне, будто бы кто-то или что-то собирается на меня напасть. Я даже не знаю, кто, что и почему. Полное безумие верить во все это гадание с Эшли Белл, но я послушалась тебя и теперь хочу знать, как ее найти. Скажи, кто такие эти плохие люди.

Зажав чемоданчик в руке, Калида обернулась и мрачно промолвила:

– Ты сама узнаешь, кто они.

Жилищный комплекс, в котором находилась квартира Биби, служил пристанищем многим молодым высококвалифицированным профессионалам, большинство из которых не были связаны узами брака, поэтому строители подумали даже об освещении внутреннего двора. Ради романтичности обстановки (или как там это сейчас называется в среде продвинутых профи?) высокие бронзовые фонари и прочие приспособления, установленные среди травы, яркие и раскаленные добела, освещали каждое лицо в самом выгодном свете, придавая коже мнимый вид здоровья и нивелируя любые изъяны.

В этом выверенном, искусственном свете лицо Калиды казалось таким же бледным, как отбеленная мука. Охваченное страхом, застывшее, словно ломоть хлеба, оно, казалось, уже не могло ничего выражать кроме ужаса.

– Ты узнаешь их, когда увидишь.

– Что мы будем делать? – спросила Биби.

– Мы ничего не будем делать. Я не хочу даже близко к тебе приближаться ни сейчас, ни в будущем. Лично я собираюсь бежать… бежать и прятаться.

Женщина отвернулась и поспешила в направлении автостоянки. От всего ее усыпанного драгоценными камнями шелково-шарфикового великолепия не осталось и следа. Она превратилась во впавшую в отчаяние женщину, бегущую от безумия мира.

В течение шести лет найденыш Олаф оставался ее верным другом. Он был чист сердцем, благороден, игрив и мил, таким, каким может быть только пес. Он вышел из дождя, чтобы стать ее лучшим другом. Пес преданно держался рядом с Биби вне зависимости от ее настроения и прочих обстоятельств. К морю и серфингу Олаф относился с не меньшим энтузиазмом, чем его хозяйка.

Когда проявили себя первые симптомы, рак уже распространился от селезенки к печени и сердцу. Доктор Джон Керман назвал его злокачественной гемангиомой. Хотя Биби испытывала глубокую любовь к словам, это слово она возненавидела до конца жизни, так, будто оно являлось одним из имен Зла. Ни химиотерапия, ни облучение не могли бы продлить жизнь пса. Ветеринар сказал, что Олафу осталось жить одну, самое большее две недели.

Биби окружила своего верного друга всей любовью и заботой, которые можно было проявить в настолько короткий срок. Она кормила Олафа его любимыми лакомствами и кое-чем таким, чего псу еще не доводилось попробовать. Биби водила его на прогулки, не туда, куда ей нужно было, а куда ему самому хотелось идти. Они часами сидели на скамейке в «уголке вдохновения» и глядели на море во всей его прозрачности и колеблющейся красоте. При этом девушка, как обычно, поверяла золотистому ретриверу все свои секреты.

Родители не удивлялись преданности Биби, однако они не ожидали, что желание обеспечить наибольший комфорт Олафу в эти последние дни его жизни зайдет так далеко, что дочь захочет принять участие в эвтаназии. Приближался момент, когда рак, в общем-то, безболезненный, начинал доводить живую плоть до агонии. У людей природная смерть – это достойная смерть. Однако животные – существа невинные, и люди, их хозяева, обязаны их жалеть. Биби решила, что Олаф не только не должен страдать, но, когда придет время, – упокоиться без страха. Псу нравился ветеринар, однако он боялся и очень нервничал при виде иголок. Только его заслуживающая полнейшего доверия хозяйка могла сделать ему укол, и он при этом отделывался лишь мгновенным страхом.

Доктор Джон Керман был хорошим человеком. Мужчина выказывал по отношению к людям и животным много доброты и сочувствия. Сначала ветеринар не встретил с пониманием желание Биби позволить ей самой ввести смертельную инъекцию в тело пса. Какой бы здравомыслящей девушка ни казалась для своих лет, ей было все-таки лишь шестнадцать. Вскоре, однако, Биби убедила ветеринара в том, что как ее душа, так и сознание вполне готовы к этому. На протяжении той недели, всякий раз, когда приходилось делать какой-то собаке операцию либо иную процедуру под наркозом, например, чистить зубы, доктор Керман приглашал девушку к себе в хирургический кабинет, чтобы та присутствовала при том, как катетер вводят животному в вену на лапе. Также Биби присутствовала при двух срочных эвтаназиях. Она держалась стойко, а расплакаться позволяла себе позже, дома. Вооружившись шприцом для подкожных впрыскиваний, девушка на зеленом винограде отрабатывала, под каким углом правильно вводить иглу.

Наутро десятого дня после того, как Олафу поставили диагноз, случился кризис. Неожиданно его перестали держать ноги, дыхание затруднилось и он принялся скулить. Джон Керман приехал в бунгало со своей аптечкой и заявил, что время настало. На ночном столике в спальне Биби он разложил все необходимое.

Мэрфи отнес ретривера к ней на кровать. Взрослые оставили пса и его хозяйку на несколько минут одних. Биби смотрела ему в глаза, гладила и говорила ласковые слова, обещая, что однажды они встретятся в мире, где нет смерти.

Когда Биби собралась с духом, ветеринар вернулся и стоял на подхвате, наблюдая, готовый вмешаться, если девушка дрогнет либо допустит какую-нибудь ошибку. Нэнси и Мэрфи сидели на кровати, держали Олафа, гладили и успокаивали его. Пес на этот раз не проявил своего всегдашнего страха по отношению к игле, а лишь с любопытством следил за действиями хозяйки. Ее руки оказались нежными, но сильными и совсем не дрожали. Как только катетер был вставлен в бедренную артерию левой задней лапы и прилеплен пластырем, Биби опустила иглу в ампулу успокоительного и набрала шприцом требуемую дозу. Через катетер она медленно ввела вещество. Доктор Керман был сторонником двухэтапной эвтаназии. Собаку не следует подвергать излишнему стрессу, а надо сперва усыпить. Пока барбитурат выливался из цилиндра шприца в вену, Биби смотрела Олафу прямо в глаза. Девушка видела, как они наливаются усталостью, а затем закрываются с наслаждением от последнего в его жизни отдыха. Когда пес заснул в совершенном спокойствии, о чем свидетельствовало его ровное сердцебиение, Биби с помощью другой иглы ввела лекарство, остановившее благородное сердце животного.

По дороге на кладбище животных родители сидели впереди, а Биби – позади, с завернутым в одеяло трупом Олафа на коленях.

Крематорная система «Пауэр-Пак II» располагалась в похожем на гараж строении позади административного здания кладбища. Обычно, если семья желала подождать во время кремации, люди располагались в зале для посетителей в первом здании. Биби проследила за тем, чтобы труп Олафа сжигали в печи отдельно. По ее настоянию пепел пса не смешали с пеплом других животных. Нэнси и Мэрфи предпочли остаться в зале для посетителей, где к их услугам были журналы, телевизор и кофе. Девушка осталась сидеть на стуле в углу крематория и наблюдала за тем, как ее друг отправляется в последний путь в огненное нутро громоздкой печи.

Спустя более чем два часа, когда прах передали ей в маленькой бронзовой урне, та оказалась еще теплой.

Викинги верили, что павших воинов проводят в Валгаллу красивые девы, которых называют валькириями. Сидя на скамейке в «уголке вдохновения», прогуливаясь по пляжу и в других местах, Биби часто объясняла Олафу, что мир – это поле боя, а каждый мужчина и женщина в определенном смысле слова – воин. Это было частью жизненной философии Капитана, которую Биби усвоила еще до появления Олафа. Каждый сражается, сражается доблестно или поднимает руки и сдается.

– Ты настоящий боец, – говорила она ретриверу, который смотрел на нее так, будто понимал каждое произнесенное хозяйкой слово. – Собаки стараются поступать так, как следует себя вести, по крайней мере, большинство из них. Кто знает, что тебе довелось вынести, прежде чем ты меня отыскал, мой лохматый боец?

В тот день, выйдя из крематория, она стала для Олафа валькирией. Хотя провести его в Валгаллу девушка не могла, Биби привезла урну к себе домой, в бунгало, положила к себе в кровать, где и держала три дня, страдая от своего горя, не желая ни с кем разговаривать и видеть даже родителей.

Во время встречи с Нэнси и Мэрфи, когда доктор Санджай Чандра рассказал о раке мозга Биби, врач хотел узнать, что же она за человек, немного разобраться в ее психологии и личностных качествах. Ему это нужно было, чтобы выбрать наиболее оптимальную линию поведения при обсуждении с Биби ее диагноза.

Мэрфи тогда сказал: «Биби – исключительная девушка. Она умная… Биби догадается, если вы от нее хотя бы что-то утаите… Она предпочтет знать все наверняка, без экивоков и недоговоренностей. Характер у нее куда сильнее, чем может показаться».

Когда эти слова не до конца убедили врача, Мэрфи рассказал доктору Чандре историю с эвтаназией Олафа.

Биби проводила взглядом убегающую с внутреннего дворика Калиду Баттерфляй, пока женщина не скрылась во тьме автостоянки.

Из-за всей этой таинственности и ожидания самого худшего уровень адреналина в крови девушки повысился, и теперь она была, что называется, на взводе. Биби взглянула на часы. 10 часов 4 минуты вечера. Подняв голову, она посмотрела на балкон, тянущийся вдоль третьего этажа, и подумала о своей постели. Возбуждение, вызванное страхом и удивлением, заставляло ее мозг работать быстро. При этом Биби ощущала растущую усталость. Если дать ей шанс, изнеможение нахлынет и сломит ее волю. Недопитая бутылка шардоне может послужить ей ключом, открывающим дверь в страну грез. На самом ли деле она чем-то рискует, запершись в уютном мирке, который сама создала? Ведь на протяжении многих лет он уберегал Биби от всех искушений и тревог большого мира! Калида говорит, что укрыться не получится, надо бежать, но Калида еще не является носительницей истины в последней инстанции. Покидая свою квартиру, Биби заметила, что розы были такими же красивыми и благоухающими, как в первые минуты, когда она только-только пришла домой. И вовсе не воняли гнилью после того, как Калида – теперь девушке это представлялось именно так – загипнотизировала ее у стола на кухне. Очутившись на свежем воздухе калифорнийской ночи, Биби наполовину удалось убедить себя в том, что последние события не были такими уж странными и необъяснимыми, как ей только что казалось.

Однако быть наполовину убежденным в чем-то – этого еще недостаточно. Сердце до сих пор часто-часто билось в ее груди. Девушка подняла сумочку, которую уронила, когда столкнулась с гадалкой, и забросила ее себе за плечо. Зажав в правой руке свой лэптоп, Биби направилась к автостоянке.

Предмет, лежащий в свете фонарей, затененный опахалом пальмовых листьев, привлек ее внимание. Девушка подняла книгу небольшого формата в твердой обложке. Она, должно быть, выпала из чемоданчика Калиды, когда раскрылось отделение с принадлежностями профессии гадалки. Книга была обернута высококачественной материей желтовато-коричневого цвета. Обложку украшали две вставки в стиле арт-деко из затейливо украшенной, тисненой, тонко вырезанной кожи. На одной стороне виднелась запечатленная в профиль пантера, прыгающая к корешку, на другой – газель, несущаяся направо. Больше на обложке не было ничего – ни названия, ни имени автора.

Неподалеку послышался пронзительный, чуть хрипловатый, несмотря на трубные нотки, крик большой голубой цапли. Биби вздрогнула. Она взглянула на небо, уверенная в том, что не слышала хлопанья крыльев низко летящей над землей птицы. За исключением жужжащего вдалеке полицейского вертолета ничто не тревожило прохладной свежести ночного неба. Птицу размером с большую голубую цаплю, чей рост составляет четыре фута, а размах крыльев – шесть, нельзя не заметить, когда она летит по небу. Но крик повторился, на этот раз громче и длительнее, и теперь показался Биби не простым выражением сил природы, а раздавшимся из пространства вне времени мистическим сигналом тревоги, призванным вывести девушку из ее нерешительности. Надеясь успеть ускользнуть прежде, чем появятся плохие люди, Биби выбежала из дворика на автостоянку.

История, которую Мэрфи поведал доктору Санджаю Чандре, кончалась на том, что после кремации Олафа Биби заперлась на три дня в своей спальне вместе с урной, в которой покоился прах пса. Это было вполне естественным окончанием для рассказа, хотя имелась еще одна сцена – о ней никто, помимо Биби, не знал. Возможно, называть случившееся полноценной сценой было бы излишне, однако эпилогом, по крайней мере, вполне прилично. Вот только одна лишь Биби знала о всей сложности и напряженности этого самого эпилога.

В любой другой семье шестнадцатилетняя девушка-подросток не смогла бы три дня сидеть, запершись в своей спальне, питаясь заначками из яблок, крекеров с сырно-арахисовой начинкой и обжаренным миндалем. Когда ее родители спали, Биби выходила за бутылками с водой и газировкой, которые извлекала из холодильника. Она отказывалась отвечать на вопросы, задаваемые ей родителями через дверь, так что спустя некоторое время Мэрфи и Нэнси оставили ее в покое.

Родители всегда очень сильно, беззаветно любили свою дочь, желали ей всего самого хорошего, но при этом никогда не пытались вести ее по жизни, ограничивая свое воспитание элементарнейшими нормами поведения. Никогда они не навязывали ей свои стремления и желания, не заявляли, что знают лучше, как поступать и чего хотеть достичь. Их политика в отношении дочери, если вообще можно говорить о таких вещах, используя подобные термины, была сугубо либертарианской. Любовь к Биби взрастала у них в саду либертарианства. Если их взгляды по поводу чего-то расходились, семья превращалась в поле бесконечного противостояния и споров, так как даже в шестилетнем возрасте Биби иногда выражала свои убеждения, несколько отличающиеся от воззрений ее родителей.

В детстве родня и просто знакомые часто говорили Мэрфи и Нэнси о том, что девочка у них – тихоня, к тому же очень сдержанная в своих поступках. Этим они хотели сказать, что, по их мнению, Биби застенчивая, а то, возможно, даже хуже – замкнутая в себе и недружелюбная. Они считали, что ребенок необычайно самоуверен и независим для своего возраста. Утверждая это, они всего лишь хотели выразить собственную настороженность, вызванную своеобразностью личности Биби. Из самых лучших побуждений они часто говорили о том, что девочка воспринимает все излишне серьезно. Их беспокоило, почему ребенок с таким энтузиазмом и старанием принимается за любое дело, будь это новая книга, серфинг, участие в соревновании по скейтбордингу или обучение игре на кларнете. Эти доброжелатели хотели высказать свое опасение, что у девочки может быть склонность к синдрому навязчивых состояний. А еще они, с трудом скрывая беспокойство за маской похвалы, заявляли, что в Биби, возможно, теплится искра гениальности, по крайней мере, она очень одаренный ребенок. Нэнси и Мэрфи понимали – в одном с ними доме поселился чужой, существо из иного мира, вполне безобидное, но не знакомое со многими основополагающими доктринами их бытия, например, знаменитой философией «чему быть, того не миновать». Как бы там ни было, они радовались тому, что имеют.

И вот, поставив урну с прахом Олафа на расстоянии не дальше вытянутой руки, Биби просидела три дня в затворничестве, но отнюдь не в одиночестве. Что-что, а скучно ей не было. Сидя у себя на кровати или за письменным столом в углу спальни, девушка часами рыдала от горя и писала. Иногда она делала записи в своем перекидном блокноте-дневнике, иногда писала прозу на больших желтых страницах в записной книжке. При этом ее красивый, правильный почерк оставался таким же красивым, сколько бы она ни продолжала писать.

В прошлом Биби часто могла писать до двух часов без остановки, когда все ее внимание полностью поглощали мысли, язык и сюжет повествования. В такие периоды у нее не возникало ни малейшего желания оторваться от страницы. Теперь же, поставив урну с прахом возле себя, девушка черпала вдохновение у горя, которое порождало сильнейшее отчаяние. Ничего подобного этому прежде Биби не испытывала. Ее первичной мотивацией на протяжении всех трех дней было отговорить саму себя от кое-каких плохих идей, особенно от одной, по сравнению с которой самоубийство казалось предпочтительнее.

Биби надрывалась за своей писаниной, доводя себя до такого состояния, чтобы, сломавшись, уже не иметь сил что-либо себе воображать и проваливаться в сон без сновидений. Вот только сны все равно роились в ее голове, полные приключений, угроз и тайн. Биби часто, но далеко не всегда снились высокие, похожие на монахов фигуры, появляющиеся в разных местах и разыгрывающие перед ней разные сценарии. Когда эти зловещие фантомы обращали к ней свои лица, девушка всякий раз просыпалась посреди ночного кошмара, вполне серьезно уверенная в том, что умрет во сне, если увидит больше, чем освещенные бледным лунным светом контуры страшных лиц.

На третий день Биби вспомнила трюк забывания – ему научил ее Капитан. В войнах, в которых он принимал участие, Капитан видел много кровавых последствий человеческого ожесточения и злобу темного конца спектра всевозможных изуверств. Виденное лишало его сна ночь за ночью. Он ходил мрачный и подавленный. Капитан не мог полноценно жить, терзаемый этими воспоминаниями. Трюку забывания его научил или цыган, или вьетнамский шаман, или иракец, занимавшийся местной аналогией вуду. Капитан не мог вспомнить личность своего благодетеля потому, что, воспользовавшись его даром, постарался напрочь забыть о его существовании. Скорее всего, на это у мужчины были веские причины… Первым делом надо записать ненавистное воспоминание, опрометчивое желание или злое намерение на листке бумаги. Этот трюк должен был полностью и навсегда избавить человека от мерзких воспоминаний. Ты произносишь шесть слов, которые имеют великую силу, говоришь их со всей искренностью, от всего сердца. После того, как ты произнес заклинание, надо положить листик бумаги в пепельницу или миску, а затем поджечь. А еще можно разрезать бумагу на мелкие куски и спустить в туалет или похоронить на кладбище. Если ты произнесешь эти волшебные слова со смирением, если ты на самом деле хочешь того, о чем просишь, ты и вправду забудешь.

Биби забыла, не навсегда, а на шесть лет, как оказалось, забыла плохую идею, записанную на полоске бумаги, то, что она хотела сделать и почти сделала, несмотря на угрозу таким образом разрушить всю свою жизнь. Горе осталось, но страх пропал вместе с воспоминанием. Биби в ту ночь спала без сновидений, а на следующее утро вернулась к обычной жизни.

Это был третий раз, когда она воспользовалась методом забывания, которому ее обучил Капитан. Были еще первый и второй, но о них Биби ничего не помнила.

На автостоянке позади дома ряды автомобилей и толстые колонны, поддерживающие крыши навесов над местом парковки машин, обеспечивали превосходное укрытие для всякого, кто имел преступные намерения. Во всяком случае, здесь Биби вполне могла повстречаться с мужчиной, который звонил ей по поводу тщеславного номера на машине ее матери.

Девушка направилась прямиком к своему «Форду-Эксплореру», стоявшему рядом с «БМВ» Нэнси. Шаг за шагом приближаясь к цели, она всматривалась в ночь, силясь разглядеть подозрительного субъекта, каждую секунду готовая бросить лэптоп и выхватить из кобуры пистолет. Оружие должно его отпугнуть. Биби добралась до своего полноприводного внедорожника без приключений. Никто не собирался на нее нападать. Опустившись на водительское сиденье, она тотчас же заперла дверцы.

Девушка чувствовала себя полной дурой, опасаясь, что «Форд-Эксплорер» может взорваться после того, как она включит зажигание. Машина, разумеется, не взорвалась. В какую бы неприятность из реальной жизни она ни вляпалась, здесь действие разворачивается не по клише фильмов о мафии.

Когда ее машина выезжала со стоянки и сворачивала налево, позади нее мигнули фары другого автомобиля, отразившись в зеркале заднего вида. Следом увязался седан. Биби свернула направо на первом перекрестке, седан неотступно ехал за ней. После еще двух поворотов сомнений не оставалось: за ее машиной увязался хвост.

«Может ли это быть один из плохих людей?» – задала она сама себе вопрос, впервые мысленно написав два последних слова с заглавных букв.

Нет. Здравый смысл подсказывал, что враги, обладающие паранормальными способностями (а плохие люди явно ими обладали), не нуждаются в стандартных методах частных детективов. Будь это плохие люди, они не стали бы садиться ей на хвост, словно частный детектив, выслеживающий чью-то жену, подозреваемую в измене.

Существовал только один способ узнать, кто же едет за ней в седане, однако Биби не хотелось идти на конфронтацию. Она была благодарна Пэкстону за то, что жених настоял на покупке пистолета и научил ее им пользоваться, вот только правда заключалась в том, что являться владельцем оружия, уметь из него стрелять и, наведя его на человека, нажать на курок – не одно и то же. Около пяти минут Биби ехала куда придется и размышляла, что же ей делать дальше. Хвост то отставал, то приближался, потом позволил другому автомобилю встать между ним и машиной Биби, обеспечивая тем самым себе прикрытие, но, как бы страстно девушка этого ни желала, отставать от нее преследователь явно не собирался.

Наконец Биби отважилась действовать решительнее. Она свернула на Пасифик-Коуст-хайвей. Эта улица славится модными ресторанами и увеселительными ночными заведениями. Здесь даже в такое время суток – оживленное движение и много свидетелей. Тут ей нечего бояться. Биби подгадала время так, чтобы остановиться первой на перекрестке перед светофором. Красный свет. Преследователь на колесах оказался на две машины позади нее, почти незаметный за «Кадиллаком-Эскалейдом». Биби остановила свой «Форд-Эксплорер», поставила машину на тормоз и вышла.

Пока она шла мимо «Кадиллака-Эскалейда», сверкающего всевозможными излишествами никчемных побрякушек с рынка запчастей под маркой поставщика, мужчина за рулем бросил на нее сердитый взгляд, всплеснул руками, опустил боковое стекло и вызверился на Биби:

– Дорога не только твоя, сука!

Учитывая, в каком паршивом настроении она была, девушка не колеблясь провела пальцем себе по горлу и оставила водителя волноваться насчет того, не оскорбил ли он опасную психичку.

Преследователь сидел ссутулившись за рулем черного «лексуса». Хотя свет от фонаря играл бликами на лобовом стекле автомобиля, Биби сразу же узнала водителя, и это ее очень удивило. Чаб Кой, начальник охраны больницы, обвинивший ее в том, что она солгала по поводу ночного визита к ней незнакомца с собакой-терапевтом, сидел за рулем «лексуса», похожий на мрачного мистера Тоуда. Его старые полицейские инстинкты, без сомнения, зудели, словно кожа после ядовитого плюща.

Когда Кой заметил приближение Биби, он резко развернул «лексус» налево, едва не зацепив девушку передним бампером, пересек двойную желтую линию и выехал на полосу, ведущую на юг. Под аккомпанемент визжащих тормозов и гудков автомобильных клаксонов Кой, сделав поворот на 180 градусов, умчался в ночь.

Биби Блэр била сильная дрожь, когда, усевшись за руль своего «эксплорера», девушка захлопнула за собой дверцу автомобиля. Дрожь эту вызывал не страх, вернее, страх тоже присутствовал, но главным раздражителем был гнев. Оскорбляющее вторжение Коя в ее личную жизнь рассердило Биби, но злость на толстяка лишь тлела. Главными причинами возникновения гнева были негодование, шок и досада из-за вторжения чего-то всеразрушающе-беспричинного, ворвавшегося в ее мир. А еще она чувствовала возмущение – все линии истории ее жизни внезапно спутались, несмотря на то, что Биби столько лет выстраивала четкую прямолинейность повествования своего комфортного бытия в этом мире. Случай с Калидой не имел решительно никакого смысла. Зачем открывать дверь в холодное и воняющее гнилыми растениями Где-то, в котором обитают враждебные, чуждые людям силы? Доброго самаритянина в толстовке с капюшоном и с собакой-терапевтом зафиксировали одни камеры видеонаблюдения и не «видели» другие. А теперь вот Чаб Кой и его зудящая интуиция! Зачем он следит за ней посреди ночи? Это далеко за рамками юрисдикции охранника, которая ограничивается пределами территории больницы. Сейчас, вспоминая случившееся, Биби догадалась, что слышала именно Коя, когда тот, позвонив, поинтересовался насчет номерного знака «суперагент». Этот тип вошел в ее жизнь прежде, чем гадание Калиды Баттерфляй могло пригласить туда же сверхъестественное, до того как она впервые услышала о плохих людях, однако здравый смысл подсказывал Биби, что все эти странности взаимосвязаны.

Водитель «кадиллака» позади принялся жать на клаксон, стоило загореться зеленому свету. Еще раз столкнувшись с его ужасной невоспитанностью, Биби теперь решила не вести себя подобно склонной к насилию психопатке.

Спустя несколько минут на улице в спальном районе города, засаженной высокими старыми платанами, на которых к концу зимы не осталось ни единого листочка, Биби остановила свою машину у бордюрного камня и задумалась. Она выключила свет фар, но двигатель по-прежнему работал. Ей было как-то спокойнее осознавать, что есть возможность сорваться с места в любую секунду.

Подумать. Когда в ее квартире начали случаться странности, Биби реагировала на происходящее, призвав животные инстинкты, а не со своей всегдашней спокойной вдумчивостью. Она играла не по своим, а по их правилам, идиотским правилам полупомешанных неврастеников. Теперь Биби осознала, что, играя по этим правилам, она лишь добавляет безумие в происходящее с ней. Надо подумать. Противоречащие реалистическому восприятию действительности, кажущиеся невозможными события последних дней должны иметь логическое объяснение. Надо только подумать. Если она хорошенько разберется в ситуации, то угрозы, которые окружают ее со всех сторон, покажутся не такими страшными или вообще исчезнут. Подумать.

Зазвонил телефон. Идентификатор номера звонящего определил, что Биби делает звонок сама себе. Они еще над ней издеваются. Хитрые ублюдки! Кем бы ни были эти плохие люди, а в технике они толк уж точно знают.

– Да, – стараясь не выдать своих эмоций, сказала девушка.

– Привет, Биби, – произнес мужчина мягким, неуловимо чарующим голосом. – Вы уже нашли Эшли Белл?

Девушка сказала себе, что, участвуя в разговоре, она играет по их правилам, но, сбросив звонок, лишится шансов узнать что-нибудь полезное для себя.

– Кто это? – промолвила Биби.

– При рождении меня звали Фолкнером.

Из полученного ответа можно было сделать вывод, что многозначность и увертки будут фирменным стилем общения с этим человеком, но Биби решила продолжить игру.

– Родственник писателя?

– Рад сообщить, что нет. Терпеть не могу книги и тех, кто их любит, поэтому я изменил свое имя. Уже довольно продолжительный период времени я известен как Биркенау Терезин, – мужчина по буквам повторил свой псевдоним, а затем добавил: – Друзья называют меня Бирком.

Биби очень сомневалась, что это имя можно найти в телефонной книге округа Ориндж, в списках избирателей либо в документации, посвященной налогообложению недвижимого имущества.

– Что вам от меня надо, мистер Терезин?

– Я сейчас стою посреди вашей квартиры.

Биби не заглотила приманку.

– Я бы сказал, вы обладаете хорошим вкусом, – продолжал Терезин, – но вам не хватает средств на приобретение по-настоящему первоклассных вещей. В результате при великолепной задумке получилось довольно скромно. У ваших родителей деньги есть, почему вы не обратились за помощью к ним?

– Их деньги – это их деньги. Я сама зарабатываю.

– Может, зарабатываете, а может, и нет. Мы обнаружили двести сорок восемь страниц романа, который вы сейчас пишете. Мы заберем эти страницы вместе с компьютером и уничтожим их.

Биби взглянула на лэптоп, лежащий на пассажирском сиденье рядом с ней. В его памяти также содержались эти самые 248 страниц текста.

– Мы в свое время доберемся и до лэптопа, – пообещал Терезин.

Биби не дала врагу удовольствия задеть ее этой неуклюжей попыткой представить дело так, будто бы он умеет читать ее мысли.

– Если вы скопируете страницы на флешку, мы до нее тоже доберемся и уничтожим.

По тротуару через озёра электрического света, льющегося от фонарей, и пруды теней, отбрасываемых платанами, к ней приближался мужчина, ведя на поводке немецкую овчарку.

– Что вам от меня нужно? – задала Биби вопрос звонившему.

– Мы хотим убить вас.

Мужчина с собакой прошел мимо ее «Форда-Эксплорера» и последовал дальше. Биби наблюдала за ними через боковое зеркало заднего вида.

– И дело не ограничится пулей в голову, – продолжал Терезин. – Слишком банально для писательницы, чьи рассказы появились в таких уважаемых журналах. Куда оригинальнее смерть от тысячи ран, нанесенных, скажем, остро заточенными карандашами. Вас так и оставят умирать, похожую на дикобраза.

Ответ, который вертелся у нее на языке, был почерпнут из низкобюджетного телевизионного фильма, поэтому девушка промолчала.

– Мы верим в справедливость, Биби. Неужели вы не считаете, что все живые существа на свете заслуживают справедливости?

– Считаю, – ответила она.

– Клетки рака, они живые, Биби. Вы когда-нибудь об этом задумывались? Они настолько сильно радуются жизни, что растут намного быстрее обычных. Опухоль – тоже живое существо. Оно также заслуживает справедливого обращения с собой.

– Я ничего плохого вам не сделала, – сказала девушка, стараясь, чтобы ее голос не звучал плаксиво.

Нельзя выказывать свою слабость.

– Вы оскорбили меня. Вы очень сильно оскорбили нас всех, когда позволили этой пустоголовой массажистке задавать вопросы от вашего лица. Почему Биби Блэр излечена от рака? Ответ прост: чтобы она смогла умереть другой смертью.

Биби не надеялась, что разговор с одержимым жаждой убийства фанатиком может вразумить его, но существовал риск подбросить дров в пламя его безумия и превратить Терезина в еще более опасного психа. С другой стороны, она ничего не добьется, если отключит телефон и сделает вид, будто этого человека не существует на свете. Девушка решила ускорить развитие событий.

– Кто такая Эшли Белл? – спросила она.

Червь снисхождения проявил себя в его голосе со всей откровенностью:

– Вы же не восприняли серьезно всю эту жалкую игру в вопросы?

– А вам какое дело?

– Для нас ты – червяк, полнейшее ничтожество. Мы на тебя наступим, раздавим и не заметим, – не пожелав отвечать ей прямо, промолвил Терезин. – Не надейся ее отыскать. Ты знаешь, дорогая Биби, что у всех смартфонов есть джи-пи-эс? Куда бы ты ни поехала, коварный телефон будет докладывать нам, где ты находишься.

Биби, конечно, знала об этом, но прежде подумать не могла, что окажется в роли дичи.

– Всякий, кто имеет связи в полиции или кое с какими компаниями, работающими в сфере связи, может найти тебя в любое время дня и ночи. А также любой, кто в состоянии взломать их системы, обнаружит тебя, дорогая дурочка.

Телефон казался живым существом, зажатым в ее руке.

– И трехлетний твой «Форд-Эксплорер», – продолжал Терезин, – купленный не за деньги родителей, еще одно гордое свидетельство твоей независимости, имеет, само собой разумеется, систему джи-пи-эс. Спутник будет следить за тобой, куда бы ты ни поехала. Кстати, если ты обратишься за помощью к своим родителям, мы их тоже убьем.

Выключив телефон, Биби уронила его на пол. Однако такой меры было явно недостаточно. Сигнал все равно выдаст ее. Девушка выключила мотор внедорожника. Но, казалось, и этого тоже слишком мало. Она раскрыла молнию на сумке, сунула туда тонкую книгу с пантерой и газелью, застегнула, схватила лэптоп с 248 страницами своего неоконченного романа, порывисто распахнула дверцу и выбралась из машины.

Расставаясь с мобильником и «фордом», Биби допускала возможность невозможного. Если она верит, что плохие люди могут найти ее с помощью высокотехнологических средств, то придется также поверить в то, что, когда Калида проводила сеанс гадания, те же самые люди узнали о происходящем, уловив психический эквивалент сейсмических волн, и смогли обнаружить место их источника.

Свет головных фар автомобиля возник в трех кварталах в западном направлении. Белый холодный мерцающий свет пробивался сквозь ряды платанов-стражей. Это производило странное впечатление. Словно Биби увидела колдовской огонь, имеющий, по крайней мере, внеземное происхождение. Тени, отбрасываемые голыми ветвями, удлинялись, пока не рассеивались. При звуке двигателя Биби порывисто обернулась. В двух кварталах к востоку вспыхнули фары огромного внедорожника, сворачивающего на улицу из-за угла. В этой машине вполне может оказаться полным-полно убийц из ЦРУ. Сложившаяся ситуация, казалось, взята прямо из киноленты, однако многие из наименее правдоподобных киношных злодеев последних десятилетий совсем недавно появились во плоти в реальном мире наравне со всевозможными истеричными социопатами, которых прежде играли в кино актеры. Если она побежит налево или направо, то может попасть в челюсти врага. Двигаясь на север, она будет вынуждена пересекать открытое пространство проезжей части улицы.

Оставшись без жизнеспособных альтернатив, Биби после недолгого колебания приняла как данность новый темный и загадочный мир, в котором она очутилась. Девушка пересекла тротуар и вбежала на лужайку перед частным домом с крытой гонтом крышей, белоснежной покраской стен, широкой верандой спереди и окнами, подсвеченными так, словно внутри в середине фонаря горела свеча. Это было место, где можно найти убежище после долгого, тягостного дня, место, где ты всегда будешь чувствовать себя как дома, вот только этот дом не был ее собственным. Биби подозревала, что, если она попытается найти здесь убежище, стук в дверь приведет сюда в конечном счете Чаба Коя, или того, кто был когда-то Фолкнером, а сейчас предпочитает называться Биркенау Терезином, или еще кого-нибудь такого же эксцентричного и опасного. Она побежала вдоль стены особняка, пересекла местá, освещенные падающим из окон светом, и оказалась во тьме заднего двора. Биби не знала, куда бежит. Девушку гнал инстинкт, подсказывающий, что относительную безопасность ей может обеспечить лишь постоянное движение.