Глава 18
– Леди Гленмораг ожидает вас в библиотеке, – доложил Хопкинс, когда Виктория вернулась домой.
– О господи, это наверняка из-за фотографии в «Таймс», она хочет отчитать меня, – пробормотала Виктория.
– Боюсь, это действительно так. Выглядела она несколько раздраженной, – заговорщически понизив голос до шепота, произнес Хопкинс.
«Несколько раздраженная» – это на его языке, Виктория знала об этом, означало «крайне рассерженная». И действительно, войдя в библиотеку, Виктория почувствовала, что бабушка вот-вот начнет метать молнии.
– Как ты могла показаться на людях в подобном наряде! – она рассерженно ткнула пальцем на страницу в «Таймс», лежавшую раскрытой на диване рядом с ней. – И как обычно, тебе обязательно нужно было привлечь как можно больше внимания к своему недостойному поведению.
– Поверьте, я не заказывала фотографа в Гайд-парк, – решительно заявила Виктория.
Она послушно наклонилась, чтобы поцеловать бабушку в щеку. На пожилой леди, как с тоской отметила Виктория, было чудесный бархатный дымчатый плащ с вышитыми розами чуть более темного синего оттенка.
К огромному удивлению Виктории, Гермиона Гленмораг взяла ее за плечи и принюхалась.
– От тебя пахнет сигаретами! – в ужасе воскликнула она.
«Как это похоже на нее – приехать ко мне в гости именно после того, как я побывала в пабе…»
– Я ехала домой на метро, – солгала девушка. – Вы же знаете, в вагонах курят.
– Для меня это еще одна из причин никогда не пользоваться подобным транспортным средством, – мрачно заявила бабушка. В другой ситуации Виктория развеселилась бы при мысли о том, что леди Гленмораг и Хопкинс испытывают одинаковое презрение к общественному транспорту, однако сейчас она мысленно приготовилась к головомойке, которую ей предстояло выдержать. – Должно быть, бедный герцог был шокирован, увидев тебя в костюме для верховой езды. – Леди Гермиона возмущенно покачала головой, и дымчато-голубой шелковый шлейф на шляпке задрожал.
– Мне так не показалось. Кроме того, он не обязан был показываться со мной в таком виде, – возразила Виктория. – Он ведь мог и отказаться, увидев меня.
– Ах, для подобного герцог слишком мягок, – махнула рукой пожилая леди.
– Мы с Рэндольфом мило побеседовали во время прогулки…
Не договорив, Виктория закусила губу. Как она могла забыться и назвать герцога по имени в присутствии бабушки…
Раздражение исчезло с лица леди Гленмораг. Она задумчиво посмотрела на Викторию – и это было даже неприятнее, нежели рассерженный взгляд. Девушка достаточно хорошо знала свою бабушку, чтобы догадаться, что та что-то задумала.
– Полагаю, в своем неприятии правил порядочности и хорошего тона твой отец разрешал тебе ездить в мужском седле, – наконец произнесла она. – У тебя вообще есть платье для верховой езды?
– Да, но оно на меня мало, – призналась Виктория.
– Ты немедленно поедешь со мной в «Хэрродс». Там я куплю тебе платье для верховой езды, чтобы больше не было подобных неприятных происшествий, – заявила леди Гленмораг и поднялась. Виктория тоже встала. Девушка уже начала думать, что все могло пройти гораздо хуже для нее, когда бабушка коснулась ее руки и присмотрелась. – Милая моя, не тешь себя надеждой. Герцог не женится на тебе.
– Я не собираюсь выходить за него замуж. – Виктория подчеркнуто равнодушно пожала плечами, пытаясь скрыть, какой болью отозвались в душе слова бабушки. – Мне нравится герцог, мне приятно бывать в его обществе. Вот и все.
– Виктория… – бабушка снова покачала головой. – Меня можешь не обманывать. Вообще, ты безнадежно романтична и веришь в силу чувств, в точности как твой отец.
– Мои родители любили друг друга!
– Да, я тоже опасаюсь, что они питали друг к другу сентиментальные чувства, приличные лишь для представителей среднего класса. – Бабушка тяжело вздохнула. – Не только потому, что твоему отцу пришлось убеждать молоденькую девушку бежать с ним и выйти за него замуж в Гретна-Грине. Нет же, его избранницей должна была стать непременно католичка.
Вдруг Виктория вспомнила о том, что давно хотела спросить у своей бабушки, но потом совершенно забыла, увлекшись расследованием убийств.
– Кстати, а мы с отцом жили где-нибудь еще до того, как поселились рядом с Холланд-парком? – поинтересовалась она.
– Почему ты вдруг вспомнила? – удивилась бабушка.
– Ах, просто подумалось на днях, – обронила Виктория. – Хопкинс о том времени ничего не знает.
– Вы с отцом жили в «Белгравии» на Слоун-сквер, там ты и родилась.
– А когда и почему мы переехали?
– Если я ничего не путаю, это произошло вскоре после смерти твоей матери, – леди Гленмораг задумчиво нахмурилась. – Возможно, причиной переезда стала ее смерть. Но мы с твоим отцом не говорили о таких вещах. Однако с него бы сталось. Он всегда сильно поддавался эмоциям.
Виктория попыталась скрыть раздражение.
– А вы ничего не знаете о женщине, которая жила с нами в квартире у Холланд-парка, лицо которой было обезображено болезнью, отчего на людях ей приходилось носить вуаль?
– Милая моя, – бабушка пристально посмотрела на внучку, – боюсь, ты читаешь слишком много романов ужасов. Если такая женщина считала необходимым скрывать свое лицо, выходя в свет, то потому, что она была любовницей твоего отца. А теперь поехали наконец.
Виктории было очень жаль, что она не может спросить бабушку о том, почему она ездила в наемном экипаже в Ист-Энд, не сказав при этом, что была там сама.
Леди Гермиона Гленмораг вошла в отдел женской одежды универмага «Хэрродс» важной походкой, словно генерал, и продавщицы и даже руководитель отдела следовали за ней, словно неопытные новобранцы. Виктория пришла в восторг при виде просторного помещения с украшенным золотой лепниной потолком. Толстые ковры кремового цвета и диваны, обитые светлым шелком, выглядели невзрачным фоном для изысканных платьев. У одной из колонн Виктория увидела вечернее платье с шелковым лифом в складку и спинкой из зеленого бархата, на котором были вышиты крупные цветы. Девушка с тоской взглянула на него.
Наконец бабушка остановилась напротив манекена, одетого в элегантное платье для верховой езды, которое так понравилось Виктории во время показа. Она перевела взгляд с платья на Викторию.
– В нем ты могла бы выглядеть довольно прилично, – наконец заявила она.
– Да, неплохое платье, – подчеркнуто незаинтересованным тоном произнесла Виктория.
Она решила не показывать, насколько сильно ей нравится это платье с черной бархатной юбкой и бархатной оторочкой на рукавах и воротничке, поскольку подозревала, что именно по этой причине бабушка решит его не покупать.
– Не хочет ли юная леди примерить платье для верховой езды? – приветливо спросила светловолосая продавщица.
– Да, хочет, – вместо Виктории ответила бабушка Гермиона.
Девушка проводила Викторию к примерочной, помогла ей переодеться, принесла подходящую шляпку-котелок с вуалью, а также туфли и перчатки. В таком наряде Виктория вышла из примерочной и взглянула на свое отражение в большом зеркале. Отражение ей очень понравилось, и она невольно задумалась, понравится ли она Рэндольфу в этом наряде.
– Платье очень идет юной леди, – прошептала продавщица.
Бабушка окинула Викторию критическим взглядом.
– Что ж, в этом платье тебя хоть людям показать можно, – наконец заметила она. – Но я вот размышляю, не слишком ли это платье все же экстравагантно. Возможно, традиционная модель была бы лучше. – Она скользнула взглядом по отделу и остановила взгляд на простеньком платье для верховой езды.
Виктория отошла от зеркала.
– Вообще-то я предпочитаю ездить верхом в мужском, а не в женском седле, – заявила она. – Поэтому мне вообще не нужно платье для верховой езды.
– Мы берем это платье, – поспешно произнесла бабушка Гермиона, обращаясь к продавщице. – Упакуйте.
Четверть часа спустя Виктория вместе с бабушкой вышли из «Хэрродса»; посыльный в форме, несший коробку с платьем, следовал за ними.
Виктория улыбалась про себя.
«Конечно, сходить за покупками с Констанс было бы гораздо интереснее, – думала она, – но далеко не так результативно».
После беседы с Викторией Джереми Райдер поехал в Кемден; он жил в небольшом домике рядовой застройки. Некоторое время он ходил взад-вперед по своей гостиной и кабинету, где, как и на его рабочем месте в «Спектейторе», на полках и на полу стопками лежали книги. Наконец он сел за письменный стол и взял трубку телефонного аппарата. Преимуществом его работы на специальный отдел Скотленд-Ярда было наличие в доме телефона. На зарплату журналиста он не смог бы себе этого позволить.
Некоторое время помучившись угрызениями совести, поскольку должен был известить комиссара сразу же по приходе домой, он снял трубку. Покрутив рычаг, он попросил телефонистку соединить его с сэром Артуром Стенхоупом из Скотленд-Ярда. Они договаривались, что он постарается приходить туда как можно реже, поскольку низшие и даже средние чины не догадывались о существовании особого отдела.
Вскоре он услышал голос комиссара, нетерпеливый, как почти всегда.
– Стенхоуп…
– Говорит Райдер, сэр, – представился Джереми. – Есть новости от мисс Бредон, – и он поведал сэру Артуру о том, что рассказала ему в пабе Виктория.
– Мисс Бредон и ее дворецкий вломились в бордель? – Как и ожидалось, в голосе комиссара слышалось неприкрытое удивление. – Пожалуй, самое время вывести юную леди из игры.
– Эрмитейдж обнаружил отпечатки пальцев на столе? – поинтересовался Джереми.
И по молчанию на другом конце провода он понял, что это не так.
– Нет, не нашел, – проворчал через некоторое время комиссар.
– В таком случае вы обязаны мисс Бредон и мистеру Хопкинсу обнаружением важной улики, сэр. Кроме того, без их непреднамеренной помощи мы ни за что не выяснили бы так быстро, что миссис Оливер на самом деле звали мисс Уилкокс. Нам следует попросить посольства Британии в Италии и Греции связаться с Кармайклами, чтобы их можно было допросить по телефону о жизни мисс Уилкокс до того, как она поступила к ним на службу.
– Эта идея, Райдер, тоже пришла мне в голову, – фыркнул комиссар.
– Я в этом не сомневался, сэр, – спокойно ответил Джереми, нажимая на клавиши печатной машинки. – С учетом того, что мы обязаны мисс Бредон ценными сведениями, я предложил бы позволить ей заниматься своими делами и дальше. Поскольку она мне верит и надеется на помощь в раскрытии убийств, я всегда в курсе ее действий.
– Эта юная леди – сущая чума. Равно как и ее отец, с которым я, к счастью, лично дела не имел. – Тон комиссара стал резким. – Как вам угодно, Райдер, продолжайте приглядывать за мисс Бредон и держите меня в курсе событий.
– Разумеется, сэр, – Джереми коснулся еще одной клавиши. Негромко звякнув, буква ударилась о закрепленную в машинке бумагу. – К тому же, поскольку Эрмитейдж явно не справляется со своей задачей, я сам осмотрю место преступления.
– Вы не полицейский, Райдер.
– Я это прекрасно осознаю, сэр. Но уверен, что сумею получить необходимую информацию.
Немного помолчав, комиссар ответил:
– Я позабочусь о том, чтобы вас обучили основам полицейской работы.
– Рад слышать, благодарю вас, – вежливо отозвался Джереми Райдер. По раздавшемуся в трубке щелчку он понял, что сэр Артур закончил разговор.
Джереми задумчиво смотрел на лист бумаги в печатной машинке, на которой буквы, которые он набирал, оставили слабые отпечатки. Год назад бывший сокурсник по Оксфорду спросил у него, не хочет ли он попробовать устроиться на работу в недавно основанный особый отдел Скотленд-Ярда. Зная за собой тягу к приключениям и желание послужить стране, он согласился побеседовать несколько раз с чиновниками из министерства внутренних дел, и в конце концов его действительно приняли. Скорее всего, здесь сыграло роль в том числе и то, что он хорошо знал немецкий язык. Англия соперничала с Германией во многих сферах, и каждая из сторон пыталась прощупать противника. Работа молодому человеку нравилась. Она была немного опасна, чего ему иногда не хватало в работе журналиста. Однако он даже представить себе не мог, что вскоре ему придется злоупотребить доверием женщины, которая ему по-настоящему нравилась.
Только сейчас Джереми осознал, что из отпечатков на бумаге образовалось слово «Виктория». Какое-то мгновение он удивленно смотрел на машинку, а затем негромко выругался.
– Я хотела бы поговорить с мисс Адэр.
Поздно вечером Виктория поехала в театр «Воксхолл». И вот теперь она стояла перед распорядителем и пыталась расположить его к себе.
– Обычно мисс Адэр не принимает посетителей после выступления, – с важным видом ответил ей пожилой мужчина. – Ей нужен покой, нужно отдохнуть после напряженного спектакля.
– Пожалуйста, передайте, что с ней хочет встретиться мисс Бредон. – Виктория улыбнулась распорядителю очаровательной улыбкой. – Я уверена, что в таком случае она сделает исключение. Прошу, просто спросите ее, потому что этот разговор для меня очень важен, – добавила она и бросила на старика мимолетный, но пристальный взгляд.
– Хорошо, мисс, я посмотрю, что можно сделать.
Улыбка Виктории действительно смягчила сердце распорядителя, и он направился в сторону гримерок. Девушка опустилась на одну из обтянутых бархатом цвета увядшей розы скамеечек на краю фойе. Двери театра были открыты, поскольку было необыкновенно тепло. В помещение проникал теплый воздух с улицы, запах лошадей, влажной земли и травы из расположенного неподалеку Кеннингтон-парка. В большом зале с украшенным лепниной потолком и хрустальными люстрами было множество людей в вечерних платьях, пивших шампанское. Виктория отбросила мысли о том, как ей хотелось бы иметь бархатный или шелковый плащ, вышитый жемчугом или пайетками, и принялась оглядывать вывешенные в фойе афиши. Самой популярной комедией этого года можно было считать «Эмилию», главную роль в которой играла Джеральдина Адэр, и никто не смел оспаривать ее титул королевы лондонского театрального мира.
Она была пышной женщиной около сорока лет, не столь красивой, однако же весьма чувственной. В Джеральдине сочетались остроумие, грубость, экстравагантность, и ей удавалось совмещать, казалось бы, несовместимое: выглядеть сексуально и вместе с тем по-матерински. Говорили, что в юности у нее был роман с тогдашним кронпринцем, нынешним королем. При этом Виктория не совсем понимала, правда ли это. Позже у нее несколько лет был роман с отцом Виктории. Это-то и стало причиной, по которой девушка решила навестить актрису. Она надеялась, что Джеральдина Адэр сумеет дать ответ на несколько мучивших ее вопросов относительно отца. Виктория не знала, почему их роман в конце концов прекратился, однако расстались они мирно и продолжали поддерживать дружеские отношения. Джеральдина Адэр приходила на похороны отца. На голове у нее была шляпа размером с колесо повозки, с черными шелковыми розами. Одета она была в пальто простого покроя, тоже черное, в стиле ампир, с ярко-красной шелковой розой на воротничке, которую актриса, к огромному неудовольствию бабушки Гермионы, широким жестом бросила в его могилу. Виктория была уверена, что отцу эта выходка понравилась бы.
– Мисс Бредон… – Виктория только теперь заметила, что рядом с ней стоит распорядитель, – мисс Адэр действительно готова принять вас, – удивленно произнес он.
– Милая моя! – Поздоровавшись, Джеральдина Адэр расцеловала Викторию в обе щеки. Ее каштановые волосы еще были спрятаны под тонкий хлопчатобумажный чепец, поскольку для роли Эмилии ей приходилось надевать светло-русый парик, а кожа блестела от жирного крема, с помощью которого она снимала с лица грим. Однако Виктория ни капли не сомневалась, что актриса согласилась бы показаться в таком виде и своему любовнику. На ней было черное кимоно с узором из розовых пионов. Везде были цветы, отражавшиеся в зеркале гардероба, – вазы с изысканными букетами, присланными многочисленными поклонниками: орхидеями, розами и камелиями, источавшими сладковатый аромат.
– Что я могу для вас сделать, Виктория? Вряд ли вы хотите выразить восхищение моим актерским талантом. Вы ведь не возражаете, если я буду называть вас по имени? Мы виделись нечасто, но ваш отец столько рассказывал о вас, что мне кажется, будто я видела, как вы росли, – и Джеральдина Адэр провела Викторию к креслу. – Присаживайтесь.
– Я бы хотела поговорить с вами об отце, – произнесла Виктория. – Мне кажется, вы знали его очень хорошо.
– Да, это правда, – кивнула Джеральдина Адэр. – Хотите виски? – и она налила в стакан янтарной жидкости. – После представления я всегда выпиваю стаканчик, чтобы расслабиться.
– Нет, спасибо, – покачала головой Виктория. – В последнее время я постоянно задаюсь вопросом, был ли мой отец тем человеком, которым я его считала, – нерешительно начала она. – Был один повод… – и она рассказала Джеральдине Адэр о намеках сэра Френсиса и о том, что после этого она стала наводить справки об обстоятельствах пожара. – Позавчера была убита хозяйка борделя по имени Молли. У меня есть причины полагать, что мой отец был ее клиентом… – Виктория запнулась.
– И теперь вы хотите узнать у меня, водился ли ваш отец со шлюхами? – без обиняков поинтересовалась актриса.
– Да… – растерянно проронила Виктория. – И для меня здесь дело не в морали. Просто если мой отец действительно был клиентом того борделя, он мог быть участником событий, которые привели к смерти троих человек.
Джеральдина Адэр взболтала виски в бокале.
– Конечно, поклясться я вам не могу, но мне кажется весьма маловероятным, чтобы ваш отец ходил в тот бордель или вообще в какой бы то ни было бордель. По крайней мере, регулярно… – наконец ответила она.
– А почему вы так считаете?
– Во-первых, ваш отец был ученым и прекрасно представлял опасность, которую таит в себе сифилис. Конечно, эту болезнь можно подцепить где угодно, однако вероятность заразиться в борделе слишком велика. А с другой стороны, он был не тем человеком, который стал бы покупать любовь.
– Даже физическую? – Виктория сглотнула. Ей было очень неловко вести этот разговор, но она просто обязана была узнать правду.
– Скорее всего нет, – деловито отозвалась актриса. – Не хочу исключать, что иногда он мог поразвлечься со шлюхой – например, после вечеринки, выпив. Но у него просто не было необходимости платить женщинам, чтобы они спали с ним, – и она улыбнулась.
– Он курил опиум?
– Да, временами.
– В том борделе был найден опиум, – неопределенно заметила Виктория. Ей не хотелось рассказывать Джеральдине Адэр о том, что они с Хопкинсом проникли туда.
– Деточка, опиум употребляют во многих районах этого города. – Джеральдина Адэр осушила бокал и закурила сигарету. – Я и сама пробовала, но потом решила не баловаться. Мне кажется, это слишком опасно. Не хочу стать зависимой от него.
– Мой отец был зависим?
– В последние годы мы редко виделись. Но я так не думаю. Иногда ему требовалось опьянение, однако он ухитрялся не опуститься до зависимости.
– Мой отец не любил, чтобы я рисовала. Хотя он никогда не говорил об этом прямо, я чувствовала это. Полагаю, что это слишком напоминало ему о моей матери, которая была художницей. Поэтому я, если уж так случалось, рисовала лишь в школе и никогда – дома. Но если то, что я любила рисовать, напоминало ему о матери – а я уверена, что чувства не обманывают меня, – почему же он выносил постоянное присутствие ее фотографий? Одна стоит у него на столе. Раньше я не задумывалась об этом, но теперь мне кажется, что это нелогично.
– Я никогда не встречалась с вашей матерью, но у вашего отца был медальон с ее фотографией, который он всегда носил при себе. Вы очень похожи на нее, – голос Джеральдины Адэр звучал нежно. – Ведь фотография неживая. Возможно, у вас, хотя вы были совсем ребенком, было выражение лица или жест, который слишком напоминал ему о вашей матери.
– Вероятно, вы правы, – отозвалась Виктория. Ей очень хотелось поверить в это, но убеждена она не была. – А мой отец никогда не упоминал при вас о пожаре в нашей квартире рядом с Холланд-парком?
Джеральдина Адэр затянулась сигаретой.
– Очень редко, а если и говорил, то лишь то, что тогда вы едва не погибли в пламени и что он никогда бы себе этого не простил.
– Значит, вы ничего не знаете о женщине, которая жила тогда в нашей квартире и лицо которой было обезображено вследствие болезни?
– Нет, ваш отец никогда не говорил со мной об этом.
Джеральдина Адэр в последний раз затянулась сигаретой. Она глубоко вдохнула дым, затем выпустила большое облако, прежде чем погасить окурок в черной стеклянной пепельнице в стиле модерн, украшенной листьями.
– Не знаю, поможет ли вам то, что я сейчас скажу, Виктория, – произнесла она. – И все же я хотела бы, чтобы вы знали, что пришло мне на ум.
– Полагаю, вы хотите мне сказать, что мой отец любил меня и не сделал ничего плохого, – вздохнула Виктория.
– Не знаю, действительно ли ваш отец никогда не делал ничего плохого, – Джеральдина Адэр слабо улыбнулась. – Но он любил вас. Когда он говорил о вас, это всегда чувствовалось в его голосе. Но я не об этом хотела сказать.
В дверь постучали.
– Войдите! – крикнула актриса, и в комнату вошла полная гардеробщица в полосатом платье с передником, держа в руках завернутый в целлофан букет орхидей.
– Мадам, это от мистера Джеркинса, – произнесла она.
Насколько было известно Виктории, Джеркинс был богатым банкиром.
– Положите цветы на туалетный столик, Вевер, – с некоторым нетерпением в голосе произнесла Джеральдина Адэр. – Позже можете поставить их в вазу.
– Конечно, мадам, – и гардеробщица удалилась.
– Ваш отец всегда дарил мне анемоны. Это мои любимые цветы, – на миг Джеральдина Адер уставилась прямо перед собой, а затем снова обернулась к Виктории. – Вы были слишком юны, чтобы понимать, что работа вашего отца была связана с риском. Я уверена, что ваша мать давала ему поддержку, которой ему всегда не хватало.
– Что вы имеете в виду? – удивленно переспросила Виктория.
– Он так много занимался смертью и насилием… Его манили пропасти. Он любил рисковать…
– Он любил жизнь, – горячо произнесла Виктория.
– Да, верно, – улыбнулась Джеральдина Адэр. – Однако есть люди, которые любят жизнь и при этом не чувствуют потребности в постоянном риске. Он так и не оправился после смерти вашей матери, пытался забыться, погружаясь в работу, выпивку, опиум. Думаю, если бы у него не было вас, рано или поздно он стал бы жертвой одной из своих страстей. Однако благодаря вам он мог балансировать на грани.
– Мой отец был сильным человеком, – возразила Виктория.
– Да. Но вместе с тем он был и очень слаб, раним. Он часто бывал у меня. Ах, дитя! – вздохнула Джеральдина Адэр. – Поймите же, я не отзываюсь дурно о вашем отце. Я любила его. Но, в отличие от вас, его дочери, видела и его недостатки.
– Кто из вас бросил кого, вы моего отца или он – вас? – Виктория жалела, что пришла к актрисе, но просто обязана была задать этот вопрос.
– Я – его. Мне надоело, что, кроме меня, у него постоянно были другие женщины, – она пожала плечами. – Но мне его не хватает. Хочется, чтобы после спектакля он пришел ко мне в гардеробную и сказал: «Джеральдина, давай поедем ужинать в “Риц” или “Савой”». Мы часто так делали, хотя вообще-то он не мог себе этого позволить. Потом мы иногда танцевали до утра в каком-нибудь клубе. – Джеральдина Адэр некоторое время остановила взгляд на своем отражении в туалетном зеркале, словно вдруг перестала узнавать себя. Затем сняла чепец, тряхнула каштановыми волосами. – Мне очень жаль, Виктория, но, боюсь, я больше не могу заставлять ждать мистера Джеркинса. Надеюсь, что помогла вам.
Виктория поблагодарила женщину и попрощалась. Однако после посещения театра у нее появилось больше вопросов, чем ответов.
