Книга: Спасая Амели
Назад: Часть II Октябрь 1939 года
Дальше: Эпилог

Часть III
Июль 1940 года

57
Теплым июльским днем после уроков курат Бауэр остановил Рейчел в вестибюле школы. Она как раз собиралась уходить. Из рукава сутаны курат вынул маленький пакетик и положил его в корзинку, с которой Рейчел ходила на рынок.
– Шоколадка, подарок от друга.
– Здесь был Джейсон?
– Nein, – покачал головой курат, – но я видел его в Мюнхене. – Он улыбнулся. – Хороший парень этот ваш молодой человек.
– У него все благополучно? – Рейчел чувствовала, как внутри у нее поднимается теплая волна.
Курат утвердительно кивнул.
– Правда, он уверяет, будто совсем разбит из-за того, что каждую ночь ему приходится сидеть с берлинцами в бомбоубежищах, ожидая, когда английские самолеты закончат бомбардировку. К тому же его раздражает цензура. Говорит, что в новостях нет ни слова правды, да и нет ни одной доброй новости, которая заслуживала бы упоминания.
Рейчел улыбнулась. Все это очень похоже на Джейсона.
– У его друга Бонхёффера большие неприятности с гестапо, – сообщил курат, посерьезнев. – Насколько я понял, Исповедальная церковь предоставила пастору официальный отпуск «для написания богословского труда». Герр Янг дал понять, что Бонхёффер будет находиться в районе Мюнхена и Этталя.
– Этталя? Там же бенедиктинский монастырь, совсем рядом с поселком.
– Ja. Думаю, что его друг Йозеф Мюллер организовал приглашение от монастырского руководства. Там хорошо работается, пишется. Я молюсь о том, чтобы пастор Бонхёффер обрел там мир и покой, хотя, боюсь, мира в наши дни нет нигде. А вот опасностей хватает. Все больше иностранных корреспондентов перебираются в Англию и Америку.
– А Джейсон? Он тоже?..
– Он сейчас является как бы курьером для тех, кто в этом нуждается. Даже не знаю, сколько времени он будет… Времена трудные, фрейлейн, ни в чем нельзя быть уверенным, особенно последователям Иисуса. Вы должны быть внутренне готовы ко всему. Понимаете, о чем я говорю?
У Рейчел тревожно екнуло сердце, но она, собрав всю свою храбрость, кивнула в ответ на вопрос курата.
– Еще одно. – Он увлек девушку в тень. – Если меня заберут…
– Не нужно так говорить!
– Если меня заберут, – повторил Бауэр с печальной улыбкой, – вы непременно должны передать герру Янгу, чтобы он не привозил газет. Иначе они смогут выследить всю нашу подпольную сеть. Это будет грозить смертью для Янга и разоблачением для тех, кого мы пытаемся спасти.
– Но как же мы без вас? А продукты, паспорта? Как же?..
– Бог обеспечит вас всем необходимым. Он укажет вам истинный путь. Незаменимых среди нас нет.
Рейчел трудно было в это поверить. Она хотела еще о многом расспросить Бауэра, но в дальнем конце вестибюля послышался стук кованых сапог – это патруль гитлерюгенда обходил территорию. Курат пожал ей руку и удалился.
* * *
Как только Рейчел добралась до дома, она загнала в укромный уголок Ривку и Амели, а Лию увлекла на чердак и рассказала ей все, что узнала от курата Бауэра.
– Этого я и боялась. Вчера вечером я поняла, что затевается что-то плохое. Мы с Фридрихом как раз выходили из церкви, когда рядом с нами остановился большой черный автомобиль. Я ясно видела на заднем сиденье Максимилиана. А ведь я его уже столько времени не встречала! Он бегал от меня, как от чумы – с того самого дня, когда…
– Но что ему может быть известно?
– Да он же почти год патрулировал в школе, вокруг церкви. Что-то увидел, что-то подслушал.
– Курат Бауэр умный человек, – покачала головой Рейчел. – Не сомневаюсь, что он всегда осторожен.
– Конечно, так и есть. Но он ведь очень многим помогает. Так легко об этом догадаться. Достаточно, чтобы кто-то сболтнул неосторожное слово, мельком увидел документ, паспорт. Где-то могли не закрыть дверь вовремя. – Лия в отчаянии потерла виски.
– Перестань! Нельзя так думать. Надо выработать план. Что мы станем делать, если?..
Кто-то громко постучал в дверь черного хода. Лия схватила Рейчел за руку.
– Пойду я. Притворюсь тобой, – твердо сказала Рейчел. – А ты сиди здесь и постарайся взять себя в руки.
– Не надо! – оттолкнула сестру Лия. – Спрячься подальше. Бабушка пришлет к тебе Ривку и Амели. А я открою дверь.
Времени на пререкания не было, и Рейчел сделала, что ей велела сестра. Она ползком добралась до потайной двери на лестницу и тут услышала, как Лия открывает дверь черного хода. Ривка тут же пробралась через раздвижную стенку шкафа. Но где же Амели?
* * *
Лия отворила дверь, ведущую на бабушкину кухню, и увидела мальчика, который отчаянно колотил кулачками.
– Генрих! В чем дело? Что случилось?
– Я вернулся в церковь… Я забыл там пакет с завтраком!
– Очень хорошо. Уверена, что он и сейчас там лежит. Ты смотрел на пианино?
Мальчик отстранился и схватил Лию за руки.
– Послушайте же! Они его забрали! Пришли и забрали курата Бауэра! Его увели в наручниках! Я все видел сам!
Лия почувствовала, как у нее окаменело лицо, а в коленках появилась предательская слабость.
– Кто забрал?
– Гестаповцы. Наверное, это люди из гестапо, у них же черный автомобиль!
Рядом с Лией оказалась бабушка. Она присела на корточки, чтобы легче было говорить с мальчиком.
– Ты узнал кого-нибудь из них?
Перепуганный Генрих только кивнул головой. Глаза его заблестели, он готов был расплакаться.
– Там был Максимилиан, Максимилиан Гризер. Он грубо обращался с куратом. Я-то думал, он ему поможет. Я упрашивал Максимилиана помочь, объяснить всем, что курат Бауэр – добрый человек, что произошла какая-то ошибка, а он молча стоял и смотрел на то, что происходит. Потом засмеялся и оттолкнул меня. – По лицу Генриха покатились крупные слезы. – Я не мог им помешать. Пытался, но ничего не смог сделать!
Лия обняла мальчика.
– Конечно, не мог. Как ты мог справиться с ними один? Однако ты правильно поступил, что пришел и рассказал об этом мне. Мы должны молиться о курате Бауэре. Ты прав: он добрый, очень добрый человек. Он многим помогает…
Но Генрих уже не слушал ее. Он застыл, как статуя, не сводя глаз с кого-то за спиной Лии.
– Кто это?
Лия и бабушка одновременно обернулись.
Там стояла Амели, одной рукой обнимая свою тряпичную куклу, а большой палец другой засунув в рот.
Бабушка потеряла дар речи.
– Это ваша дочка? – У Генриха от восторга засияли глаза. – Такая красивая!
– Нет-нет, – забормотала Лия. – Это мальчик… он пришел в гости… это сынишка моей подруги. – Она повернула Генриха лицом к двери. – Тебе пора идти домой. Уже поздно.
– Но это же не мальчик, фрау Гартман. – Генрих так посмотрел на Лию, как будто считал, что она не в себе, потом перевел взгляд на Амели. – Я тебя никогда раньше не видел, зато видел твою куклу. Как тебя зовут?
Он помахал Амели рукой. Девочка ничего не сказала, но засмеялась своим резковатым смехом и помахала ему в ответ.
Бабушка бросилась к Амели, вытолкала малышку с кухни и закрыла за ней дверь.
– Вы ее прячете? – У Генриха округлились глаза. – От гестаповцев?
– Нет-нет, ничего подобного. – Говоря это, Лия ясно видела, что он ей не верит. – Просто… у ребенка высокая температура, ему надо лежать в постели. Он пришел к нам в гости. А я не хочу, чтобы ты заразился. Ну, тебе действительно пора идти. – Она мягко, но решительно подтолкнула мальчика к двери. – Наверное, будет лучше, если ты никому не станешь рассказывать о том, что… приходил к нам.
Генрих остановился и посмотрел Лии в глаза.
– Я ничего никому не скажу – ни о том, что приходил к вам, ни о том, что видел девочку. Я же знаю, что тайны нельзя выдавать. Можете на меня положиться, фрау Гартман.
Лия с удивлением смотрела на мальчишку, главного хулигана в ее классе. У него вдруг оказались такие взрослые глаза. Он был умницей, он предлагал ей… Что именно? Что он ей предлагал? Можно ли доверить ему тайну Амели? Лия не была в этом уверена и не могла действовать наугад, а воображение уже рисовало ей всякие ужасы. Она крепко обняла Генриха за плечи. Это был знак доверия. Он ответил ей тем же, погладил ее по щеке, а потом выбежал из дома и пустился прочь по дорожке.
Лия заперла дверь и заплакала.
58
Рейчел и Ривка выбрались из своего укрытия и пришли на кухню к бабушке и Лии.
– Простите меня, пожалуйста! – Ривка вся дрожала. – Я думала, что Амели на чердаке, иначе не пошла бы без нее. Я…
– Понимаю, милая, понимаю, – успокоила ее бабушка. – Что случилось, того уж не вернешь. Ничего не поделаешь.
– Мне думается, Генриху можно доверять, – сказала Рейчел. Она вывела из коридорчика встревоженную Амели, посадила ее к себе на колени и обняла. – Я ему верю.
– Но он ведь еще ребенок! – воскликнула бабушка. – Он всем расскажет об этом, лишь бы поделиться секретом с друзьями.
– Нет, – возразила Лия. – Мы идем на большой риск, но я думаю, Рейчел права. Генрих что-то от всех скрывает, и уже давно. Это как-то связано с тем, что он украл деревянную скульптуру младенца Иисуса. Значит, секреты он хранить умеет.
– Сейчас важнее другое – как помочь курату Бауэру, – проговорила Рейчел, кусая губы.
– А что мы можем для него сделать? – бессильно развела руками бабушка.
– Он предвидел, что это может случиться, – упрямо покачала головой Рейчел. – Курат Бауэр мне сказал: если его заберут, нужно передать Джейсону, чтобы он не привозил больше газет. Объяснил, что в противном случае Джейсону грозит верная смерть, а всей подпольной сети – неминуемый провал.
– И как мы ему это передадим? Нельзя же просто снять трубку и позвонить! – не сдавалась бабушка, волнуясь все сильнее. – Все это очень опасно.
– Через Дитриха. Его друг Дитрих сейчас в Эттале. Я могу найти его, поговорить. А уже он свяжется с Джейсоном.
– Ой, нет! – испуганно воскликнула бабушка.
– А что будет с людьми, которые прячутся у тебя в подвале? – спросила Ривка у Лии. – Курат ведь приносил им еду.
– Сам? Или это делал кто-то другой по его просьбе? А что, если попробовать через лесничего Шраде? Он что-то знает. Он и нам помогал. – Лия откинула волосы со лба. – Надо сказать Фридриху. Нам нужно будет походить возле дома, посмотреть, что можно сделать.
– Ну да! По улицам шастают гестаповцы! – Голос бабушки едва не сорвался на крик.
– Ну, конечно, не прямо сейчас. Мы это сделаем, когда Фридрих будет возвращаться домой с работы. Я пойду вместе с ним. Никто не удивится, что мы остановились у своего дома. Мало ли зачем? Быть может, нам придется даже переночевать там. – Лия усадила расстроенную Хильду в кресло-качалку. – Не нужно тревожиться, бабушка. Мы легко это сделаем. – Из-за бабушкиной спины она подала Рейчел знак. – Ну, пора выпить по чашечке чаю. Ривка, подай, пожалуйста, чайник.
Рейчел понимала: опасность стала так велика, что бабушке не под силу справиться с тревогой. У нее может не выдержать сердце, так что нет нужды посвящать ее во все детали того, что они задумали. Рейчел пересадила Амели на другое колено и пощекотала ее под подбородком. Девочка улыбнулась.
– Я переоденусь и загримируюсь, – прошептала Рейчел Лии, пока та разливала чай. – На этот случай у меня есть документы. Даже если меня остановят, это не страшно.
– А я, – предложила Ривка, – посижу с Амели в шкафу. Мы не шевельнемся, пока ты не вернешься.
– Тебя-то я расслышала, – упрямо сказала бабушка и поманила рукой Амели.
– Это совершенно безопасно, бабушка, – уверенно сказала Рейчел, передавая девочку Хильде. – Кого заинтересует пожилая женщина, бредущая к монастырю?
* * *
Рейчел вышла в путь, когда летнее солнышко еще не взошло над вершинами гор. Она надеялась дойти до цели раньше, чем начнется дневная жара, пока гестаповцы еще не начали облаву, пока никто еще не глазеет на прохожих. На третьем километре пути девушка мысленно перебрала в уме все возможные варианты развития событий. «Что, если пастора Бонхёффера не окажется на месте? Что, если у него нет возможности связаться с Джейсоном? А что, если он как-то связан с нелегальной работой курата Бауэра и его тоже арестовало гестапо? Джейсон говорил, что за пастором пристально следят».
Когда Рейчел добралась до монастыря, тамошний петух как раз прокукарекал. На лужайке стояла тележка, на которой развозят молоко. Рейчел обошла тележку, низко опустив голову, и направилась к центральному входу. Дверь была крепко заперта, как отчаянно ни дергала Рейчел за ручку.
Должен быть другой вход. Девушка осмотрелась вокруг, собираясь с мыслями, и увидела домик монастырского священника.
Рейчел так разволновалась, что позабыла о том, что должна изображать почтенную даму, и чуть ли не бегом припустила к маленькой двери черного хода. «Стоп!» Рейчел мысленно обругала себя, восстановила дыхание, разгладила складки на юбке и лишь тогда осторожно постучала в дверь.
Никто ей не ответил. Вокруг не было ни души. Рейчел постучала еще дважды, но после этого впала в отчаяние. Целых пять минут ей пришлось колотить в дверь почти без передышки, и в конце концов та отворилась. На пороге возник высокий полный мужчина, который представился приором монастыря.
– Помогите мне, отче, пожалуйста. Я ищу Дитриха… то есть пастора Бон… Бонхёффера. – Слова с трудом слетали с уст Рейчел. Она остро чувствовала, как впустую уходит драгоценное время. – Он сейчас здесь?
Монах чуть отступил, впуская ее внутрь без дальнейших расспросов, и закрыл за ней дверь.
– Вы родственница брата Дитриха, meine Frau? Входите, добро пожаловать.
Рейчел не ожидала, что ей понадобится легенда.
– Я дружу с его семьей. Будьте добры, мне необходимо поговорить с ним. Это срочно.
– Он сейчас руководит братьями – они поют псалмы. Скоро брат Дитрих освободится, и я сразу скажу ему, что вы ждете. – Он помедлил у двери. – Вы добрались к нам издалека?
– Не слишком. Просто запыхалась. – Рейчел постаралась «состарить» голос. – Солнце припекает сильнее, чем я ожидала.
– Вы не местная.
– Да, я приехала в гости к знакомым. Но мне очень нужно повидаться с Дитрихом. – Рейчел знала, что пожилая женщина, друг семьи, может называть священника по имени.
– Хотите холодной воды? Вам станет легче.
Рейчел уже собиралась отрицательно покачать головой, лишь бы поскорее избавиться от общества приора, но тут вспомнила, что ей еще придется возвращаться в Обераммергау.
– Это было бы замечательно, danke schön.
Монах кивнул, наморщил лоб и вышел из комнаты, однако тут же возвратился. Рейчел одним духом опустошила стакан и поблагодарила монаха за то, что он оставил ей целый кувшин воды.
Пришлось ждать еще полчаса, пока дверь снова отворилась и вошел человек, гораздо более молодой, чем она себе представляла по рассказам Джейсона. Незнакомец был крепкого телосложения, мускулистый, со светлыми волосами, в очках с простенькой оправой. Он наклонился, взял Рейчел за руку.
– Вы пришли ко мне, meine Frau? Брат Петер сказал, что вы знакомы с моими родными.
– Вы пастор Бонхёффер?
Он кивнул.
– А здесь… – Теперь, когда долгожданная минута настала, Рейчел от волнения почти лишилась голоса. – Здесь никого больше нет?
Мужчина развел руками, огляделся и улыбнулся.
– Совершенно никого, как я понимаю.
Рейчел собралась с духом и прошептала:
– Курата Бауэра забрали в гестапо.
Улыбка сошла с лица Бонхёффера. Он придвинул стул ближе к Рейчел.
– Когда?
– Вчера вечером. За ним приехали рано вечером.
– Знаете, куда его увезли?
Рейчел отрицательно помотала головой, и по ее щеке скатилась слеза.
– Он знал, что так и случится. По всему чувствовалось, что знал. Курат Бауэр сказал мне, что если его заберут, то я должна буду передать…
– Мне? – Пастор смотрел на нее озадаченно.
Рейчел прикусила губу, сознавая, что ставит под угрозу слишком многих. «Боже милостивый, сделай так, чтобы интуиция меня не подвела! Пусть он окажется другом – этот человек, которого считает своим другом Джейсон!»
– Нет, моему другу… журналисту.
– А вам известно его имя? – Теперь уже в глазах Бонхёффера мелькнул огонек недоверия.
– Джейсон, – прошептала Рейчел. – Джейсон Янг.
Бонхёффер внимательно всмотрелся в ее лицо, даже прищурился, стараясь разглядеть истину.
– Вы – Рейчел.
– Так и есть, – созналась она с облегчением.
Об этом он мог узнать только от самого Джейсона.
Губы пастора тронула легкая усмешка.
– Вы не совсем такая, как он мне рассказывал.
– Прошу прощения, но думаю, я точно такая, как он вам рассказывал.
– Да, в каком-то смысле, наверное, это правда, – рассмеялся Бонхёффер, но тут же снова стал серьезным. – Курат ожидал, что наш друг в очередной раз кое-что привезет?
Рейчел кивнула и почувствовала, что с ее души свалился большой-пребольшой камень.
– Он сказал, что Джейсону нельзя приезжать сюда. За ним будут следить и выжидать, а затем раскроют всю подпольную сеть. Если Джейсона схватят…
– Да-да, я понимаю. Нельзя допустить, чтобы это случилось. – Бонхёффер откинулся на спинку стула. – Когда его ожидали?
– На этой неделе. Он сейчас работает в Мюнхене. Пожалуйста, вы сможете с ним связаться?
– Я поеду в Мюнхен и перехвачу его там. Мне все равно нужно там побывать. В Мюнхене у меня назначена непростая встреча.
Рейчел встревожила интонация, с которой это было сказано.
– Не стоит беспокоиться. Все не так плохо, как может показаться на первый взгляд. – Бонхёффер внимательно всмотрелся в ее лицо. – Я не имею права рассказывать обо всем, что делаю, но вы должны поверить мне на слово: далеко не все и не всегда бывает таким, каким кажется.
Рейчел и сама знала, что это так. Она разгладила складки юбки.
– Очевидно, вы правы. – И улыбнулась.
– Так и есть, – улыбнулся Бонхёффер в ответ. Улыбка у него была искренняя, солнечная. – Очевидно. Вы можете называть меня Дитрихом, только не на людях, если нам приведется встретиться снова, фрау… как вас теперь зовут?
– Фрау Эльза Брайшнер, – ответила Рейчел, гордо вскинув голову. – Мне пятьдесят семь лет, я живу в Штелле.
– Вот и хорошо, фрау Брайшнер, можете на меня положиться.
– Спасибо. Спасибо, Дитрих.
– Джейсон много рассказывал мне о вас, о вашей Амели, о том, как вы помогаете Ривке. Вы смелая девушка, фрейлейн Крамер. Неудивительно, что наш общий друг так сильно вами увлечен.
Сердце Рейчел забилось быстрее. Джейсон признался Дитриху в своем чувстве к ней.
– Как и я увлечена им. – Она все же боялась поверить в то, что их дружба может перерасти в нечто большее. – Джейсон дал мне почитать вашу книгу.
– А! Он мне об этом говорил. Что же, вы прочли?
– Да. Не уверена, что все поняла, но я стараюсь учиться.
– Честный ответ. Все мы учимся всю жизнь.
– Джейсон рассказывал мне, как вас донимает гестапо. Надеюсь, из-за моей просьбы у вас не будет новых неприятностей и за вами не станут следить еще пристальнее.
– Nein. Джейсон – мой брат. Я искренне его люблю и ради него сделаю все, что в моих силах.
Рейчел нахмурилась, не сумев понять сидящего перед ней человека.
– Но ведь вы его едва знаете.
– На нем благодать Господня. – Пастор пожал плечами и улыбнулся.
– В своей книге вы об этом говорите, – прошептала Рейчел, силясь постичь смысл незнакомого понятия.
Дитрих склонил голову набок, словно изучал собеседницу. Потом процитировал:
– «За многая любовь мне многое простится, ибо чудо благодати на мне».
Рейчел узнала эти слова – они встречались ей в бабушкиной книге церковных гимнов.
– Драгоценной благодати, – подсказала она, чувствуя, как в груди разливается теплая волна понимания священного таинства.
У Дитриха засияли глаза.
– Каждый из нас – чудо драгоценной благодати Господней.
59
В тот день Лия не пошла в церковь репетировать с хором. Утром, сразу же после того как ушла Рейчел, позвонил отец Оберлангер и сказал, что на сегодня занятие отменено. О том, что курата Бауэра арестовало гестапо, он ни словом не обмолвился.
Чтобы создать впечатление, будто бы все идет, как обычно, Лия после второго завтрака проводила Фридриха в его мастерскую – она могла раскрасить и покрыть позолотой уже готовые фигуры. У Фридриха было почти закончено Святое семейство и другие рождественские фигуры. Ривке и Амели нечего бояться, ведь они остались вместе с бабушкой, а Лии было крайне необходимо чем-нибудь себя занять.
Ею целиком завладели тревога о Рейчел и страх за курата Бауэра. Если в гестапо его станут бить, пытать, кто знает, что он может рассказать? А если его бросят за решетку, отправят в один из многих в Германии концлагерей, что же станется с теми людьми, которых он скрывал от властей по всей округе? Только на нем держались все связи с черным рынком продуктов питания, и через него же Джейсон передавал фальшивые документы и комплекты продовольственных карточек. Курат играл главную роль в переправке еврейских детишек за пределы этой альпийской долины. Даже Лия и бабушка зависели от помощи курата, благодаря которому получали – в обмен на молоко от своей коровы – лишние продукты для Рейчел, Ривки и Амели.
– Ты красишь овечку в красный цвет, – не повышая голоса, заметил Фридрих. – Будь внимательнее.
– Ой, прости! Прости, пожалуйста!
Лия даже уронила кисточку. Подобных ошибок она не делала еще никогда и теперь закрыла лицо руками. Фридрих отошел от верстака и ласково обнял жену.
– Ничего страшного. Протру песочком, приглажу шерстью, и она опять станет как новенькая. – Он помог жене встать и крепко прижал ее к себе. – Ты за последнее время столько всего вытерпела, meine liebe Frau. Немудрено, что у тебя так тяжко на душе.
– Да нет, – покачала головой Лия. – Моя ноша не тяжелее, чем у остальных. Просто я очень сильно напугана. Боюсь за курата, за Рейчел, за Амели, за всех нас.
– Я тоже очень боюсь, – сказал Фридрих и поцеловал ее в темя.
Фридрих все еще обнимал жену, когда дверь мастерской распахнулась и к ним вошел Герхард Шлик.
* * *
Амели поспала после обеда и теперь проснулась. На чердаке было очень темно. Ей не нравилось спать днем, не нравилась и темнота, которую создавали шторы светомаскировки, плотно занавешивавшие маленькое чердачное оконце. Темнота напоминала девочке долгие часы угрюмого сидения в шкафу вместе с Ривкой и тетей Рейчел. А так хотелось просунуть голову под шторы и посмотреть, что делается на дворе!
Но ей нужно было на горшок, ждать дольше она уже не могла. Тетя Рейчел, как всегда, рассердится, если Амели будет ждать слишком долго и намочит матрасик. А когда она сердится – это хуже, чем вставать в темноте и пробираться по расшатанным доскам чердака к лесенке.
Амели не понимала, почему нельзя поставить горшок на чердаке, однако взрослые на этот счет были очень строгими. Как и насчет того, что каждое утро матрас нужно туго-туго сворачивать, а одежду, туфельки, даже книжку с картинками и куклу постоянно прятать в шкафу. Нигде не должно быть и следа пребывания в доме Амели, а также тети Рейчел и Ривки. В любое время, хоть днем, хоть среди ночи, они были готовы к тому, чтобы забиться в шкаф и плотно закрыть дверцу. Девочке казалось, что это такая игра, но игра эта ей не нравилась, а шкаф она просто терпеть не могла.
Правда, когда дверцу шкафа наконец разрешали открыть, старая бабушка неизменно крепко обнимала и целовала Амели. Потом давала ей немного каши с молоком и сидела с ней рядом за столом. Амели очень нравилось разглаживать пальчиком морщинки на бабушкином лице, а особенно приятно было, когда старушка улыбалась. Морщинки у нее тогда светились, словно свечи на рождественской елке.
Молодые женщины иногда тоже улыбались, но чаще выглядели обеспокоенными, и от этого беспокойства постоянно хмурились. Амели никогда не могла понять, почему так происходит. Может, она что-нибудь натворила? Отец обычно сердито хмурился, глядя на нее, и девочку это пугало. Но красивые тети были совсем не похожи на ее отца. Они часто обнимали и ласкали ее, как делала, бывало, мама. А мужчина… Амели всегда становилось весело, когда она думала о нем. Дядя Фридрих непременно улыбался во весь рот, увидев девочку, как будто от ее появления становилось светлее вокруг. Тогда и Амели радовалась тому, что живет на белом свете.
Но обе красивые тети, так сильно похожие друг на друга, уходили из дому надолго, как и дядя Фридрих. Тетя Рейчел, которая жила с Амели на чердаке, много читала, а темноволосая девушка, Ривка, постоянно выглядела печальной.
Когда Амели становилось совсем одиноко, она нередко дотрагивалась пальцем до висевшего на шее медальона. Там внутри была мамина фотография, вот только вспоминать ее лицо было чем дальше, тем труднее.
Амели встала с горшка и засунула его обратно в маленький шкафчик, который стоял в бабушкиной комнате. Потом подбежала к окну и приподняла штору – самую чуточку. Ей стали видны улица, ворота сада и шедшая от них к черному ходу дорожка. Именно по этой дорожке ходили красивые тети, когда возвращались домой.
Солнечный свет заливал дорожку, которая вела к парадной двери с улицы. Ни той, ни другой тети Амели нигде не увидела. Она уже хотела опустить штору, когда заметила, что на улице, как раз перед воротами их дома, резко затормозил большой грузовик.
Амели хорошо знала, что раздвигать занавески ей нельзя, поэтому держала окна зашторенными, заглядывая одним глазом в крошечную щелку. Почему, интересно, с грузовика выпрыгивают солдаты с большими собаками? Таких больших собак девочка еще никогда не видела! Она невольно отодвинулась от окна.
Люди в черных мундирах не нравились Амели. Такие мундиры напоминали ей об отце, а ведь он хмурился и мрачнел, стоило ей приблизиться к нему!
Солдаты, приехавшие на грузовике, были очень похожи на ее отца – высокие, широкоплечие, с суровыми лицами. Девочка присмотрелась, но ветви вяза, густо покрытые листвой, не позволили ей разглядеть лица как следует.
Солдаты россыпью бросились к дому – к парадной двери, торцам, черному ходу. В руках у них были автоматы.
Амели отпустила штору. Страшновато было признаться, что она выглядывала на улицу, но люди в мундирах и с автоматами были для нее гораздо страшнее. Девочка побежала на кухню к бабушке. Однако не успела малышка переступить порог, как от стола к ней бросилась Ривка и потянула Амели за собой в темный шкаф под лестницей.
В ту же минуту девочка увидела и бабушку. Побледнев, та поковыляла к кухонной двери. Рукой она сделала Ривке и Амели знак («сидите тихо!»), и дверца шкафа закрылась. Босыми ногами Амели ощущала, как все вокруг сотрясается от сильных ударов в дверь. Она вспомнила солдат с большими собаками и подумала о бабушке, которая осталась совсем одна. Амели не выдержала и заплакала.
Ривка зажала девочке рот, но Амели укусила ее за руку и заплакала еще сильнее. Тогда Ривка встряхнула малышку, но и это не помогло.
Амели чувствовала, как дрожит дом под градом ударов, и вот это заставило ее затаить дыхание от страха. Сапоги солдат громыхали по всему дому одновременно. Девочка ощущала, как рядом с ней дрожит Ривка. В темноте Амели потянулась к ней, и Ривка рывком втащила ее к себе на колени. Чувствовалось, как отчаянно колотится Ривкино сердце, а по тому, как она обхватила Амели, нетрудно было понять, что девушка напугана происходящим.
Сапоги грохотали по дому довольно долго, несколько раз приближаясь и к шкафу. Амели прикасалась ладонью к стене или дверце и ощущала, как они дрожат.
Через тонкие стенки шкафа просочился запах мочи, хотя Амели знала, что она в этом не виновата. Ривка рукой зажимала ей рот, а Амели была так сильно напугана, что на этот раз даже не пыталась освободиться.
Прошло много времени, прежде чем Ривка убрала руку и отпустила девочку. Но не оттолкнула ее, а прижалась головой к ее спине. Амели ощутила на рубашке Ривкины слезы, почувствовала, как тело девушки содрогается от рыданий. В шкафу было слишком тесно, и Амели не могла повернуться к Ривке, чтобы успокоить ее. Оставалось лишь сидеть тихо-тихо.
Когда Ривка перестала рыдать, Амели положила голову ей на плечо. К двери шкафа никто не подходил, и они обе очень долго сидели без движения. Амели наконец уснула. Ей снилась мама, снилось, как часто она клала голову маме на грудь. Во сне вспоминалось, какая нежная у мамы кожа, как чудесно она пахнет, а еще вспоминалось, как мама плакала, а потом позволяла Амели целовать ее, осушая соленые слезы.
Проснулась Амели все еще у Ривки на коленях. Но сердце у той теперь уже билось медленнее, ровнее. Амели подумала, что девушка, наверное, уснула. Она тяжело вздохнула и дотронулась пальчиком до своего медальона, сделанного в форме сердца. Ей снова хотелось на горшок, и она слабо пошевелилась, попыталась открыть дверцу шкафа.
Ривка мигом проснулась и убрала руку Амели от дверцы. Они сидели и ждали, ждали, ждали.
* * *
Дитрих сразу же собрался и уехал в Мюнхен, но Рейчел он попросил задержаться на несколько часов, чтобы никто не смог увидеть связь между уходом из монастыря каждого из них. Он договорился с монастырским шофером, чтобы тот отвез Рейчел в Обераммергау.
От бакалейной лавки на площади она могла идти, куда захочет. Путь ее лежал мимо мастерской Фридриха, но заходить туда Рейчел, разумеется, не стала. Нельзя обнаруживать какую бы то ни было связь между ними, разве что обстоятельства будут совсем уж безвыходными.
Рейчел размышляла об этом и прикидывала, нужно ли идти к бабушкиному дому окружным путем, как вдруг водитель резко затормозил.
– Что случилось?
– Впереди грузовики.
– Что за грузовики? – Рейчел прилагала усилия к тому, чтобы ее голос звучал естественно.
– Насколько я понимаю, это гестапо. А впрочем, как знать?
Но Рейчел уже увидела на грузовиках номера СС, и сердце у нее болезненно сжалось. Курат Бауэр кого-то выдал под пытками? Бабушку и… Амели? А что ждет Ривку, Лию и Фридриха? Рейчел показалось, что она сейчас упадет в обморок.
Водитель свернул в переулок, не желая проезжать через площадь.
– Не стану я сегодня ничего закупать для аббатства.
– Конечно, конечно, – поддержала его Рейчел. – Можете высадить меня здесь. Я доберусь.
– Точно? Здесь недалеко магазины, если вам туда нужно.
– Совсем недалеко. – Она попыталась улыбнуться. – Danke schön. Вы были очень любезны.
Водитель прикоснулся пальцами к фуражке, избегая смотреть Рейчел в глаза. Она не была на него в обиде – всякий на его месте был бы испуган. Не нужно быть в чем-то виноватым, чтобы побаиваться внимания со стороны СС.
Рейчел поправила платок, чтобы скрыть лицо насколько возможно, и выпрыгнула из кабины грузовичка. Стараясь идти помедленнее, проследовала по поселку и вынырнула позади мастерской Фридриха. Прикинула, сможет ли проскользнуть внутрь незамеченной и там дождаться темноты. Нельзя было рисковать и привлекать внимание к бабушкиному дому, возвращаясь туда открыто средь бела дня. Но едва Рейчел дошла до дорожки, ведущей в мастерскую, как из дверей черного хода вышли два эсэсовца, а из-за угла здания показался отец Оберлангер.
У Рейчел задрожали коленки. Она споткнулась, с трудом удержавшись на ногах.
– Осторожнее, meine Frau! – крикнул ей один из часовых.
– Ja, ja, danke.
Рейчел задыхалась, покачиваясь. Священник метнул на нее взгляд, но девушка посмотрела на свои ноги, словно приказывая им держаться твердо.
– Документы, – потребовал второй часовой.
Рейчел остановилась и послушно открыла сумочку. Всякий день кого-нибудь из женщин останавливали и обыскивали. Надо держаться спокойно, не давая повода для обыска. Пусть ограничатся беглым осмотром документов.
– Эльза Брайшнер? Из Штелле? – Часовые переглянулись между собой. – Разве не так зовут женщину, к которой штурмбаннфюрер уже послал людей для обыска?
Рейчел с трудом удерживала ускользающее сознание.
– Нет, то Хильда Брайшнер. Она живет дальше по улице. Фамилия довольно распространенная.
– Штелле. Я из Штелле. – Рейчел говорила, подражая голосу немолодой женщины.
– Фрау Брайшнер! – вмешался отец Оберлангер. – А я вас ждал. Думал, вы уже не придете, а мы ведь договорились побеседовать. Вы что, опоздали на поезд?
Рейчел вгляделась в лицо священника, не веря в удачу. Она прижала руку к сердцу.
– Так вы пришли побеседовать со священником? – спросил у нее солдат. – Только что приехали в эту деревню?
– Ja, ja, – кивнула она и склонилась вперед. – Ах, сердце!
Священник раздвинул часовых, взял ее за руку.
– Позвольте мне. Вы ведь уже проверили документы этой фрау, а теперь разрешите мне усадить ее где-нибудь. Вы же видите, ей плохо.
Часовые отошли в сторону, а священник покровительственно обнял Рейчел, и они вдвоем побрели в сторону церкви.
– Ничего не говорите, – шепнул ей Оберлангер. – Я вас помню по рождественской ярмарке. Вы были там вместе с фрау Брайшнер. Не знаю, в какую игру вы играете, фрейлейн, но актриса из вас лучше, чем учительница.
Рейчел была согласна с ним всей душой. Они снова вышли на площадь и направились прямо к церкви. Краем глаза Рейчел видела, как взбешенный штурмбаннфюрер Шлик распахнул дверь, выходя из мастерской, а затем плюхнулся на сиденье черной служебной машины, на крыле которой развевался флажок со свастикой. Машина заняла свое место в колонне и помчалась вверх по холму, миновав Рейчел и священника, – она проехала так близко, что вылетевшие из-под колес мелкие камешки попали девушке в лицо.
60
– Бабушка! – Лия, еще не придя в себя после допроса, учиненного Герхардом в мастерской, первой подбежала к старушке.
Следом за ней хромал Фридрих, мрачный как туча.
Хильда застонала, открыла глаза. Веки ее затрепетали, потом снова сомкнулись.
– Я ей помогу. Приподними ее ногу, – распорядился Фридрих. – Eins, zwei, drei…
Вместе они подняли свою ненаглядную бабушку с холодных плит пола.
– У нее сломана нога! Сломана! – От волнения и страха у Лии задрожала челюсть.
Она никогда еще не видела, чтобы с ее бабушкой так грубо обращались: лицо старушки было покрыто синяками, губа разбита, на виске – глубокий порез, а нога неестественно вывернута. Наверняка она сломана. И еще от Хильды попахивало мочой. Лией овладело отчаяние: от последнего обстоятельства гордая бабушка испытает большее унижение, нежели от всего остального вместе взятого.
Лия откинула теплое одеяло, и Фридрих положил старушку на кровать так бережно, словно она была путеводной звездой в сцене Рождества. Поудобнее устроил ее голову на подушке, а другую подушку они с Лией подложили под поврежденную ногу.
– Каким нужно быть чудовищем, чтобы вот так обращаться со старой женщиной? С такой милой, замечательной женщиной! – прорыдала Лия.
– Я схожу за доктором. – Голос Фридриха стал хриплым от возмущения.
Лия видела, что им владеют отчаяние и гнев – гнев достаточно сильный, чтобы задушить того, кто осмелился поднять руку на их любимую бабушку.
– Амели… Ривка… – простонала Хильда.
– Их забрали? – У Фридриха от изумления округлились глаза.
– Чулан… – пролепетала старушка.
У Лии екнуло сердце.
– Не нужно тебе больше разговаривать, бабушка, – требовательно сказала она. – А ты, Фридрих, загляни в шкаф. Посмотри, там ли они.
Она, не оборачиваясь, слышала, как Фридрих открыл дверцу шкафа, как вскрикнула от радости Амели, увидев его. Лия закрыла глаза и вознесла хвалу Богу за то, что малышка осталась невредимой. Слышала она и тихий шепот Ривки, когда та выбиралась из своего убежища, потом увидела Амели – девочка опрометью пробежала в угол комнаты, к горшку.
За Амели вполне может присмотреть Ривка, но где же Рейчел? Разве она до сих пор не вернулась из Этталя?
Лия никому из них не желала зла, но, видя перед собой избитую бабушку, от души мечтала о том, чтобы и Ривка, и Рейчел покинули их дом и перебрались куда-нибудь в более безопасное место.
Она еще не успела додумать эту мысль до конца, как в дверях появилась Рейчел. По ее лицу стекали грязные ручейки грима, в глазах была ярость.
– Что они сделали с бабушкой? Скажи, что?
– Кажется, у нее сломана нога. Фридрих пошел за доктором. – Лия снова повернулась к бабушке и принялась стягивать с нее грязную одежду. – Присмотри за Амели и Ривкой. До прихода доктора вам нужно успеть спрятаться. Эсэсовцы еще могут вернуться.
– Давай я помогу тебе переодеть бабушку. – Рейчел вытащила из гардероба чистую ночную сорочку.
– Не нужно, я сама справлюсь.
– Это нужно мне! – возразила Рейчел. – Мне необходимо ей помочь.
– Дело ведь не в том, что нужно тебе, Рейчел. Дело в том, что нужно бабушке. А ей необходимо, чтобы ты была в безопасности, чтобы тебя никто не смог найти.
Лия осторожно стянула платье со старушкиного плеча, хотя гнев и обида так сильно душили ее, что женщине стоило больших усилий не дергать ткань. Ах, если бы сестра всегда делала то, что ей говорят!
– Я все слышала, – возникла в дверях Ривка. – Слышала, как они орут и избивают бабушку! Слышала, как она стукнулась о дверцу шкафа. Это она пыталась закрыть нас собой, чтобы меня и Амели не нашли.
– Давай я помогу, пожалуйста! – воскликнула Рейчел, обращаясь к сестре.
«Это из-за тебя избили бабушку! – хотелось крикнуть Лии. – Ей не поверили, когда она сказала, будто не укрывает тебя, будто знать не знает, где ты! Мне это известно, потому что я знаю бабушку, знаю, как сильно она тебя любит! А почему сюда пришли солдаты – это нам всем известно!» Но ничего этого Лия не выкрикнула и даже тихо не сказала. Вместо этого она сглотнула подступивший к горлу ком и напомнила:
– Доктор может появиться с минуты на минуту. Прошу тебя, Рейчел, ради бабушки сделай, как я сказала. Бабушка и так знает, что ты ее любишь. Докажи это еще раз, поступая так, как нужно. Позаботься об Амели и о Ривке, и о себе тоже. Давай, лезь в шкаф.
На лице Рейчел отразилась напряженная борьба между ее собственными желаниями и тем, что от нее требовалось. Потом она поцеловала бабушке руку, попятилась и исчезла в спальне.
Лия услышала, как в кухне звякает посуда, как наполняют и ставят на огонь чайник. Через минуту-другую Рейчел снова появилась на пороге.
– Все готово. Мы спрячемся в шкафу вместе с Амели и будем ждать там, пока ты не позовешь.
– Надеюсь, долго ждать не придется, – кивнула Лия, не поворачивая головы. – Лишь бы врач наложил на ногу гипс. Не знаю, сколько времени это может занять.
– Пожалуйста, – шепотом попросила Рейчел, – когда бабушка очнется… скажи ей, что я прошу прощения. Пожалуйста, скажи ей, что я очень прошу простить меня.
Лия изо всех сил сжала зубы, чувствуя, как напряжены у нее руки, плечи, шея, мышцы лица. Она заставила себя дышать, повернуться и проговорить:
– Вечером ты сама сможешь ей это сказать. А теперь лезь в шкаф, и прошу – придержи Амели, чтобы ее совсем не было слышно.
* * *
Фальшивые паспорта Джейсон передал человеку, которого прислал Дитрих. Несмотря на все старания, никому из них так ничего и не удалось разузнать о курате Бауэре: куда его увезли, в чем обвиняют.
Только через неделю Джейсон краем уха услышал о том, что Шлика перевели в Обераммергау. Но звонок шефу, сделанный из телефонной будки, позволил ему выяснить, почему эсэсовец попросил перевести его в баварскую деревушку.
– Что тебе известно о той фотографии, которую сделал Элдридж, – кажется, она называется «Баварская Мадонна»?
Джейсону было слышно в трубку, как шеф жует кончик сигары – рядом не стучали телетайпы. Значит, он говорил не из отдела новостей. Что же произошло?
– Не уверен, что смогу толком объяснить, – ответил Джейсон. – Сам я впервые увидел фото в том бульварном издании, изданном дома, в Штатах.
Это была правда. Лучше всего всегда говорить правду.
– Я так и сказал этому штурмбаннфюреру Шлику, который уже сидит у меня в печенках. Видно, он широко размахнулся – говорит, она американка, эта Рейчел Крамер. У меня сложилось впечатление, будто он начал собственный крестовый поход. – Шеф громко зевнул. – Я только рад, что Элдридж вернулся в Штаты. Есть у меня такое предчувствие, что от Шлика можно ждать любых гадостей.
– Гадости – это фирменная эмблема СС, – согласился Джейсон.
– Тише, дружище. Не забывай о цензуре, – одернул его шеф.
– Ладно, отбой. Пока…
– Минутку! У меня есть для тебя наводка. Ходят слухи, что начались так называемые убийства из милосердия. Научное название – эвтаназия.
– Как понимать «начались»? – Джейсон даже задохнулся от волнения.
– Гестапо «избавляет общество от умственно неполноценных жителей рейха». Понятия не имею, о каком количестве людей может идти речь. Думаю, точные цифры известны только Гиммлеру и кучке его ближайших подручных. В Бетеле есть приют для душевнобольных. Так нацисты давят на пастора, чтобы тот выдал им детишек. Поговаривают, что ни он, ни власти не уступят, а в итоге будет что-то страшное. С тех пор как Гитлер овладел Францией, дела идут все паршивее и нацисты действуют все наглее, совершенно открыто. Посмотри, что тебе удастся накопать, только действуй как можно осторожнее.
– До связи. – Джейсон повесил трубку, чувствуя, как у него холодеет внутри.
Ему хотелось, чтобы Амели и Рейчел оказались в Штатах, но он понимал, что теперь, когда в Обераммергау появился Шлик, им уже не удастся ускользнуть. Он снова снял трубку и набрал номер. Три гудка, и женский голос ответил ему:
– Ja?
– Я ищу стенографистку. Можете порекомендовать кого-то толкового? – Этими условными фразами он пользовался регулярно.
– Одну, двух? – Ответ тоже был стандартным.
– Трех. – Конечно: Рейчел, Амели, Ривка.
– Трех не получится. Я свяжусь с вами позднее. – И телефон замолчал.
Джейсон повесил трубку. «Трех не получится. Чью же жизнь мне удастся спасти? И чью придется потерять?»
61
В Мюнхен Фридрих поехал поездом один. За ним, единственным из всей семьи, слежки, похоже, не велось, да и присмотреть за маленькой лавчонкой в городе он мог вполне открыто. Заодно он воспользовался возможностью поговорить с Джейсоном, пусть и не с глазу на глаз. Скорее уж спиной к спине – на скамье у вокзала. Его это устроило.
– Поездом не получится. И в машине их не вывезти, даже в багажнике. Все въезды и выезды из поселка Шлик перекрыл постами. Весь поселок под колпаком, а к Лии относятся как к отверженной – только и ждут, когда объявится ее сестра-близнец. Шлик всем жителям показал фото Рейчел, назначил награду тому, кто ее отыщет.
– Рейчел тихо сидит, не высовывается?
– Она больше не ведет занятий в театральном кружке – слишком уж это рискованно, а Лия этим заниматься не спешит. Говорит, что бабушке необходим уход, особенно после визита «гостей» из СС. Лия вообще не годится для того, чтобы учить искусству игры на сцене, она напугана до полусмерти. Шлик посещает репетиции, которые она проводит с хором, – в любое время приходит и наблюдает. Впрочем, Лии скоро все равно придется начать занятия в театральном кружке, только мы не сомневаемся, что он и там будет все время торчать.
– Запугивает. Это любимый прием Шлика, – вздохнул Джейсон. – Ладно, значит, ни поезд, ни машина, ни автобус не подходят. Ничего, что движется по дорогам. Чтобы освободить Рейчел, понадобится какой-нибудь хитрый маневр.
– Чтобы отвлечь внимание всех постов? – Фридрих едва не фыркнул. – Это невозможно. – Минуту он сидел молча, не желая говорить еще об одном важном вопросе. – Нам не хватает еды. Бабушкин огород всех не прокормит. К тому же есть люди, которым приходится еще хуже. Мы не можем прогонять всех, кто просит хоть что-нибудь поесть.
– Дымовая завеса, – задумчиво проговорил Джейсон, словно не слыша Фридриха.
– Что?
– Дымовая завеса и кривые зеркала. То есть нужно придать вещам видимость того, чем они не являются.
– Понятия не имею, о чем вы говорите.
– Рейчел поймет. Попросите ее, пусть подумает. Чтобы все прочие отвлеклись надолго, пока она не сможет улизнуть из поселка. – Джейсон поднялся со скамьи, сверил свои наручные часы с вокзальными. – Буду ждать вестей.
* * *
Рейчел уложила Амели спать на чердаке. Пятеро взрослых собрались на кухне, плотно задвинув и заколов булавками шторы светомаскировки.
– Дымовая завеса и кривые зеркала? – переспросила Лия.
– Так он сказал, – пожал Фридрих плечами, – и добавил, что Рейчел поймет, о чем идет речь.
Все с интересом посмотрели на Рейчел.
– Я понимаю, что он имеет в виду. Не знаю лишь, как это осуществить.
Бабушка беспомощно пожала плечами, потом осторожно заглянула в щелку между занавесками – сидя в кресле-качалке, она несла караул.
– Это примерно то же самое, – продолжила Рейчел, – чем мы занимаемся – вернее, занимались – с Лией. Я притворялась, будто я – Лия, и всех, кто меня видел, удавалось обмануть.
– Как и тех, кто тебя не видел, – задумчиво проговорила Ривка, постукивая пальцами по столу.
– То есть? – не поняла Лия.
– Ты была сразу в двух местах, – повернулась к ней Ривка. – Ты была и в церкви, и в то же время здесь. Могла сделать вдвое больше, чем обычно, потому что вас и было двое, но изображали вы одного человека. То же самое выйдет, если вы обе станете изображать Рейчел.
– Я все-таки не улавливаю… – начала было Лия.
– Зато я улавливаю! – воскликнула Рейчел, схватив сестру за руку. – Что будет, если Герхард подумает, будто я – это ты, а ты – это я? Если он будет думать, что ты – это я, это ведь отвлечет его внимание. Он будет разбираться достаточно долго, а мы с Ривкой и Амели тем временем улизнем отсюда! Ну а потом до него в конце концов дойдет, что ты – вовсе не я, что он просто ошибся.
– Нет, – сказал Фридрих, вставая со своего места. – Было рискованно даже тогда, когда ты изображала из себя Лию. Я не допущу, чтобы Лия изображала тебя и оказалась в еще большой опасности. Если этот тип хоть на минуту заподозрит, что моя Лия – это ты, он может сделать с ней все, что ему вздумается… Нет, об этом и речи быть не может. И больше мы говорить об этом не будем.
Рейчел бросила на Лию умоляющий взгляд, но та покачала головой и отстранилась от сестры.
– Я согласна с Фридрихом. – По телу Лии пробежала дрожь. – Максимилиан как тень повсюду следует за штурмбаннфюрером. Уж не знаю, что он ему там наговорил, что наврал, где сказал полуправду, что исказил до неузнаваемости. Я жду, что в любую минуту они растерзают меня, как сделали с куратом! Мне страшно… Да и как нам вывезти тебя за пределы поселка? Ничего не получится! Не выйдет, вот и все! – Женщина почти кричала.
Все за столом ощутили страх, который она испытывала.
– Ты права. – Рейчел снова взяла сестру за руку. – Ты права. Извини меня. Извини, пожалуйста.
Шел день за днем, а они все никак не могли найти выход.
Без помощи курата Бауэра им пришлось очень жестко экономить еду. Фридрих, кроме того, тревожился о еврейской семье, спрятанной в подвале их с Лией дома. Кормить этих людей помогали и другие жители, но налаженные связи оборвались, а пронести достаточно продуктов с черного рынка в поселок под носом у патрульных не удавалось. По ночам Амели плакала от голода на руках у Рейчел и засыпала, вконец обессиленная, хотя девушка и отрывала крохи от своего скудного пайка, чтобы накормить малышку перед сном. Потом Рейчел с Ривкой делились своими пайками с остальными, настаивая, чтобы поели те, кому приходится работать. Бабушка понемногу поправлялась после избиения, но очень медленно, и нервы у всех в доме были напряжены до предела.
62
В самом начале августа в магазинчик Фридриха заглянул главный лесничий Шраде. Он оставил предварительный заказ на Рождество и украдкой передал хозяину несколько ломтиков сыра и кусок говядины.
– Извините, что не удалось раздобыть больше.
– Спасибо, господин главный лесничий. Нам вас сам Бог послал. – Фридрих сказал это от всего сердца.
Шраде оглянулся, подождал, пока мимо витрины пройдет патрульный, быстро вытащил из кармана куртки и сунул Фридриху маленький, застегнутый на молнию кошелечек.
– Это вам прислал герр Янг. Он просил извинить его за то, что не удалось прислать три штуки – нуждающихся слишком много. Герр Янг интересуется, каким образом вы сумеете вывезти их отсюда.
Фридрих мельком взглянул на документы. Как вывезти под носом у Шлика двух видных, к тому же усиленно разыскиваемых девушек – этого он себе по-прежнему не представлял. Он даже зажмурился на минутку – вопрос представлялся ему невероятно сложным, точнее абсолютно неразрешимым.
– Я тут вот что подумал, – прошептал герр Шраде. – Все дороги перекрыты, повсюду рыщут ищейки наци, так что выход только один.
Фридрих жадно слушал его. Он был готов уже на что угодно.
* * *
Поскольку штурмбаннфюрера Шлика прислали в Обераммергау на постоянное место службы, явно на долгий срок, для Рейчел стало слишком опасно выходить из дому.
Но Лия никогда не преподавала драматическое искусство, ничего не знала об играх, развивающих умение импровизировать, о том, как детский коллектив может представить на сцене высокую драму. Не было у нее и понятия об американском юморе, который Рейчел так естественно использовала на занятиях, когда выдавала себя за Лию. Первое занятие, которое провела Лия, провалилось, дети расходились растерянные и разочарованные. Лия объяснила, что плохо себя чувствует, что у нее болит живот. Мамы, пришедшие за своими чадами, посочувствовали ей, однако не меньше детей были озадачены внезапной переменой в методике преподавания фрау Гартман.
В тот вечер Лия устроила сестре допрос с пристрастием, умоляя как можно лучше подготовить ее к занятиям, помочь придумать скетчи и научить так распределять роли, чтобы все внимание сосредоточилось не на учительнице, а на самих детях. Но в тот вечер они не продвинулись далеко, а назавтра у Лии было занятие с хором.
На второе занятие драмкружка, которое вела Лия, явился штурмбаннфюрер Шлик. Высокомерный, властный, он решительно прошагал в класс, а за ним как приклеенный шел Максимилиан Гризер. Юноша то злорадно ухмылялся, то заискивающе заглядывал в глаза начальству. Увидев зловещую парочку, Лия мигом позабыла все то, чему так старательно учила ее Рейчел.
– Здравствуйте, штурмбаннфюрер, – промямлила Лия.
Горло ее вмиг стало суше, чем картонные часы, которые она держала в руке. Ее бесило то, что при каждой встрече этот человек неизменно пугает ее до умопомрачения, бесила собственная реакция: сердце готово было выпрыгнуть из груди, пальцы отчаянно дрожали. В голове не осталось ни единой мысли, кроме воспоминания о налете, который Шлик совершил на бабушкин дом, о том, как он был жесток с ними обеими, как грубо их унижал. Что может помешать ему снова поступить как заблагорассудится? Быть может, присутствие детей?
– Здравствуйте, фрау Гартман. – Герхард обошел Лию вокруг. – Вот мы и встретились снова. – Холодным цепким взглядом он ощупал ее лицо, волосы, фигуру. Потом вдруг успокоился. – Вы не будете возражать, если я сегодня поприсутствую у вас на занятии.
Горло Лии судорожно дернулось. Она знала, что ее страх можно буквально потрогать руками – таким очевидным он был. Женщина обратила внимание и на то, что Шлик не задал вопрос, он просто констатировал факт. Когда-то Джейсон предупреждал ее: чем заметнее твой страх, тем с большей жестокостью ведет себя противник. Лия покрутила в руках игрушечные часы, зажмурилась, пытаясь сделать хотя бы один вдох. Что сказала бы Рейчел на ее месте? Как бы она отреагировала на присутствие Шлика? И что рассказал Шлику Максимилиан?
– Мы рады видеть вас здесь, штурмбаннфюрер. Сегодня мы учимся владеть мышцами лица и модулировать голос. Генрих, принеси стулья для штурмбаннфюрера и его спутника.
Генрих, однако, не сдвинулся с места, сердито глядя на Максимилиана, и Шлик переключил внимание на мальчика, заметив его необычную угрюмость. Максимилиан же, как человек без стыда и совести, ничуть не смутился явным вызовом, который бросал ему ребенок.
– Пожалуйста, Генрих, сделай то, о чем я тебя попросила, – ласково проговорила Лия.
Меньше всего ей хотелось, чтобы мальчик привлекал к себе внимание Шлика.
Изо всех сил женщина пыталась вернуть себе уверенность, с которой она вела уроки пения, но ей не были присущи те движения и мимика, которым обучала ее Рейчел. И тогда Лия вернулась к знакомым темам, которые проходила с хористами: как давать дыхание от диафрагмы, как подавать голос, словно хочешь, чтобы он долетел до горных вершин, как поднять подбородок, распрямиться и петь всем своим существом, а не одним только горлом. Конечно же, все это верно и для драматического актера. Тем не менее Генрих выглядел обеспокоенным, остальные дети казались растерянными, а Максимилиан беспрерывно шептал что-то на ухо Шлику. Герхард прищурился, вперил взгляд в Лию, словно хотел прочитать ее мысли. Он чем-то напомнил ей доктора Менгеле из Института. Внутри у нее все сжалось, и она с трудом заставила себя не опустить голову.
Часы на стене класса еще никогда не тикали так медленно. И никогда еще Лия столько раз не спотыкалась во время урока.
Как только дети разошлись, Герхард Шлик проводил Лию до городской площади. Она изо всех сил старалась не упасть в обморок.
– Сегодняшний день оказался очень поучительным, фрау Гартман. Правда, зная ваши уроки хорового пения и слыша восторженные отзывы и от детей, и от их родителей, я ожидал несколько иного.
– Это потому, что… – встрял было Максимилиан, но Шлик тут же заткнул ему рот.
– Как я сказал, это было очень поучительно, – повторил на прощание штурмбаннфюрер.
Лия не решилась на это ответить, только кивнула головой и размеренным шагом направилась к дому. Колени у нее так дрожали, что она споткнулась на пороге бабушкиной кухни, уронив на пол сумку с наглядными пособиями.
– В чем дело? – встревожилась Хильда, вытирая руки о передник. – Что-нибудь случилось?
– Штурмбаннфюрер Шлик! Он все время ходит за мной и что-то вынюхивает. То бродит вокруг магазина Фридриха, а теперь вот повадился на занятия драмкружка. А ведь даже дети видят, как ужасно у меня это получается! Я же не Рейчел, не умею ни играть, ни вести урок так, как она. Максимилиан знает, что я всего лишь притворяюсь. Сегодня они оба сидели в классе и не спускали с меня глаз. Шлик смотрел на меня так, что казалось, будто он хочет проглотить меня живьем, а потом так, словно вот-вот втопчет меня сапогами в грязь.
Бабушка поставила свою палку у стола, осторожно опустилась на стул напротив внучки.
– В воскресенье они сидели в церкви прямо за нами. В этом мало хорошего. Неужто так и будет продолжаться?
– Будет – пока Шлик не отыщет меня. – Это сказала Рейчел, стоя на пороге. – Долго мы так не выдержим. Единственный выход – сдать меня ему.
– Чтобы он убедился в том, что все это время мы тебя скрывали? – покачала головой Лия. – Тогда арестуют нас всех.
Бабушка сцепила пальцы.
– А вы представляете себе, что сделает со своей дочерью это чудовище, если отыщет ее?
Лия закрыла лицо руками.
– И что же делать? – умоляющим голосом спросила Рейчел. – Я не в силах больше подвергать вас таким испытаниям.
За спиной Рейчел на пороге возникла Ривка.
– Амели уснула, она не заметит, что меня нет рядом с ней. А я хочу вам что-то сказать. Я все время думала о том, что Джейсон сказал Фридриху – о дымовой завесе и кривых зеркалах…
– Ну и что? – Лия подняла на нее глаза, наполненные отчаянием и страхом. – Фридрих говорит, что это слишком опасно.
– Знаю. Но все равно не могу об этом не думать. Вот представьте, если бы Рейчел с Лией устроили музыкальное представление или спектакль, пригласили бы туда всех офицеров и как можно больше солдат. А если бы вечером, на представлении, Рейчел на самом деле руководила детьми и там ее увидел Шлик? И так или иначе узнал бы, что это именно она, а не ты? А потом, где-нибудь в середине спектакля, вы поменялись бы местами: та, которую он увидел и узнал – Рейчел – исчезла, а на сцене играла бы Лия!
– Что ты такое рассказываешь? – строго спросила бабушка.
– Это и есть «дымовая завеса и кривые зеркала», – ответила ей Рейчел, и в ее глазах светилось понимание. Она выдвинула стул и села рядом с Лией. – Это можно сделать во время переодевания между сценами – обменяться одеждой. Если свет будет приглушенный, Шлик не сможет отличить нас друг от друга.
– А тем временем вы с Ривкой и Амели сможете ускользнуть из поселка. – Лия начала понимать замысел.
– Ускользнуть? Притом что на каждом посту стоит охрана? – Бабушка смотрела на них так, словно обе внучки разом сошли с ума.
– Их придется чем-то отвлечь, – объяснила Ривка. – Они должны быть уверены в том, что Рейчел прямо перед ними, что никуда она не денется. И после тоже нужно все продумать, чтобы не ставить в опасное положение Лию. Надо, чтобы эсэсовцы поверили, будто на сцене все время была Лия, и только Лия.
– И что, можно так сделать? – усомнилась Лия.
– Это все сказки! – твердо стояла на своем бабушка. – Придется убедить в этом весь поселок, а ведь на представление соберутся все до одного! Это чудовище назначило награду за твою голову! Ничего тут…
– Иллюминация в честь короля Людвига – празднование дня его рождения! – Лия резко выпрямилась на стуле.
– Nein, nein, эсэсовцы ни за что этого не позволят – сейчас же действуют светомаскировка и комендантский час, – сразу возразила бабушка. – Нацисты ведь теперь у власти, а они не желают никаких воспоминаний о прежней монархии.
– Что-что короля Людвига? – заинтересовалась Рейчел.
– Есть такая традиция, чтобы почтить его память. Задолго до очередной годовщины наши мастера фейерверков носят древесину и хворост по тайным тропам на вершину горы Кофель. Там они сооружают гигантскую корону – восьми метров в высоту, а под ней – крест! На соседних вершинах готовят еще шесть костров – одни в форме креста, другие в виде буквы «L» – королевского инициала. Иной раз складывают и огромный праздничный костер. А ночью, в канун самого дня рождения, на гору Кофель тайно восходят факельщики и духовой оркестр. Как только стемнеет, начинается праздник. Все запевают хорал. Потом вступает оркестр, и в это время зажигают костры.
– Кажется, что сами горы пылают, – закивала головой бабушка.
– Костры горят несколько часов, а потом, когда уже тлеют только угли, мастера и музыканты спускаются с горы при свете факелов и проходят по улицам поселка. Это настоящий парад света и музыки.
– А жители идут в трактиры, поют и веселятся всю ночь, пока не забрезжит заря нового дня – дня рождения нашего короля.
– Костры на горе в честь давным-давно умершего короля? – Брови Рейчел взметнулись от удивления. – Не думаю, чтобы нам…
– Зато если они нам это разрешат, появится прекрасная возможность улизнуть – выйти из поселка во время шествия и пойти куда-нибудь туда, где нас смогут встретить и посадить в машину. А если даже и не разрешат, можно придумать какое-то другое развлечение, такое, чтобы не нарушать правил светомаскировки и в то же время дать возможность солдатам культурно отдохнуть. Им этого всегда хочется, – не успокаивалась Лия.
– Может быть, подготовить рассказ о кострах в исполнении детей? – предложила Ривка. – Пригласить всех-всех: священников, жителей, часовых, Шлика, – всех до единого!
– Праздник нужно посвятить рейху, Гитлеру или Герхарду, чтобы он уж обязательно явился. Станет он приходить на сельский праздник в честь покойного монарха! – заметила Рейчел.
– Если надо будет, мы так и поступим. Жители все равно знают, что это в честь короля Людвига, так что они придут. И наци придут, если будут считать, что праздник устроен в их честь – как раз в тот день, когда раньше отмечали день рождения короля Людвига, – не сдавалась Лия.
– Такое может получиться, но риск неимоверный, – сказала сестре Рейчел. – Ты пойдешь на это ради меня? Станешь ради меня рисковать жизнью?
– Ради тебя, Ривки и Амели… – Лия почувствовала, как у нее перехватило дыхание. – Да. Да, я пойду на это.
– Подмену можно произвести, пока все будут еще в зале, но вот как нам ускользнуть? Как выбраться из деревни? – рассуждала вслух Ривка.
Лия повернулась к Рейчел.
– У твоего друга пастора Бонхёффера есть машина, хоть какая-нибудь?
– Нет, но он, возможно, знаком с кем-то, у кого она есть, – с человеком, которому можно довериться.
– Да если мы даже и найдем машину, эти наци ни за что не оставят свои посты совсем без охраны. – Бабушка поставила чашку в раковину. – Даже если вы пригласите на представление их всех, даже если они поверят, что там находится и Рейчел. А Фридриху это уж точно очень не понравится.
Лия поднесла палец к губам, призывая всех к молчанию, – она услышала, как скрипят сапоги по дорожке у кухонной двери, – но было уже поздно. Дверь распахнулась, и вошел Фридрих – как раз тогда, когда бабушка заканчивала фразу.
– И что такое не понравится вашему Фридриху, бабушка? – Он прислонил свою палку к дверному косяку и поцеловал старушку в щеку. Снял шляпу и куртку, но улыбка, игравшая на губах от радости новой встречи с домашними, угасла, когда Фридрих увидел, как напряженно, затаив дыхание, наблюдают за ним женщины. – Да в чем дело-то?
– Мы пытались придумать что-нибудь такое, что могло бы отвлечь наци с постов. Ну, хотя бы часть из них. Тогда Рейчел с Амели и Ривкой могли бы выбраться отсюда. У нас только нет транспорта.
– И документов, – сказал Фридрих.
– Да, и документов. Пока нет, – согласилась Лия.
– Но ведь Джейсон раздобудет документы, – в голосе Рейчел слышалась скорее надежда, чем уверенность.
Фридрих глубоко вздохнул и печально посмотрел на Ривку.
– Что, Фридрих? – Лия взяла мужа за руку.
– Джейсон прислал новые документы, но ему удалось получить только два комплекта. Извини, Ривка. Может быть, в другой раз.
Ривка потупила глаза, но потом выпрямилась и попыталась улыбнуться.
– Что толку от документов, если из поселка никак не выбраться? – тревожно спросила бабушка.
– Герр Шраде сказал, что есть один путь – единственный, который нам остался. – Фридрих повесил куртку на вешалку у двери. – Лесами и потом через Альпы пешком, через Швейцарию и неоккупированную часть Франции, до самого Лиссабона. Оттуда все еще можно выехать за океан.
– Через Альпы пешком?! – воскликнула Лия. – Да если они даже выйдут завтра, на полпути может оказаться, что перевалы уже засыпаны снегом! А если они задержатся в дороге…
Фридрих пожал плечами и взглянул на Рейчел.
– Ты на лыжах ходить умеешь? Герр Шраде проводит тебя через горные перевалы и поможет связаться с другими людьми…
– Да, да, лыжница я хорошая. Но вот Амели никогда не ходила на лыжах, это я знаю точно. Не уверена, что смогу нести ее на руках.
– Я ему так и сказал.
– А герр Шраде не сможет?..
Фридрих отрицательно покачал головой.
– Nein, для ребенка это слишком опасно – там, в горах, погода быстро меняется и очень холодно. Да и проводить тебя он сможет только до определенного места, потом станут помогать другие – а кто знает, смогут ли они нести Амели? Где-то по дороге ее придется оставить.
– Я ни за что ее не брошу! – воскликнула Рейчел, потом уточнила: – Во всяком случае, сейчас.
– Это я ему тоже сказал.
На несколько минут воцарилось всеобщее молчание.
– Значит, легче нам не стало, – подвела итог бабушка.
– А можно мне взглянуть на паспорта? – попросила Ривка.
Фридрих вынул из кошелечка документы.
– Отлично сделаны. Представить себе не могу, как им это удается.
Ривка поднесла документы к свету и внимательно всмотрелась в них.
– Да, сделано отлично. Но их все-таки можно чуть-чуть подправить. Брат говорил мне, что такое вполне возможно.
– Это ты к чему? – Рейчел заглянула ей через плечо.
Ривка повернулась к ней лицом.
– К тому, что я тоже лыжница. И хорошая лыжница.
63
В ту ночь Рейчел спала, крепко прижимая к себе Амели. Она полюбила девочку как родную дочь, по крайней мере, почти как родную. И даже если действительно можно было переделать паспорт Амели так, чтобы он подошел Ривке, стоит ли оставлять девочку на попечении Лии, Фридриха и бабушки? Имеет ли она право оставить Амели здесь ради того, чтобы спасти Ривку? Сможет ли она вообще расстаться с малышкой?
Поначалу Рейчел взяла на воспитание дочь Кристины без особого желания. Но за последние месяцы уже привыкла представлять себе, как они со временем станут жить одной семьей втроем – с Джейсоном, с дядей Джейсоном. Рейчел понимала, что это всего лишь мечты, но с Джейсоном или без него, она вырастит дочь Кристины как свою собственную. Из чувства долга, из понятия чести? Да, и поэтому тоже.
То, что Амели глуха, уже не имело для Рейчел большого значения. Девочка могла общаться жестами – во всяком случае, вполне удовлетворительно, и ее глухота перестала быть серьезным препятствием. Рейчел уже давно поняла, что препятствия вообще воздвигала не Амели, а она сама. Когда они доберутся до Соединенных Штатов, Рейчел позаботится о том, чтобы девочка получила образование, самое лучшее из возможного. «У Амели будет все, что я способна ей дать. Так я хочу – наконец-то. Я люблю ее. Но хорошо ли это для самой Амели?
Скорее всего, пешком ей такую дорогу не осилить, ведь в горах вот-вот сильно похолодает. Но если я не смогу оставить ее здесь сейчас, когда я вообще смогу отсюда вырваться? Когда мы сможем улизнуть отсюда вместе с ней? Ведь Герхард по всем Альпам расклеил фотографию “Баварской Мадонны с ребенком”, а за меня даже предложил награду! Амели опаснее находиться со мной, чем без меня. Нет, если я не уйду отсюда в ближайшее время, мы все можем попасть в большую беду.
И как быть с Ривкой? Что может ожидать в Германии сироту-еврейку? Вероятно, то же самое, что ждет золотоволосую глухую дочь офицера СС».
Рейчел закрыла глаза, к которым подступили непрошеные слезы. Ну почему мир так глупо устроен, отчего он так жесток? Ни Ривка, ни Амели ни в чем не повинны. Это сокровища, бесценные рубины и бриллианты. Но Адольф Гитлер, Герхард Шлик и им подобные стремятся уничтожить эти сокровища. Девушка закусила губу. До недавнего времени она и сама слепо верила в свое превосходство. Что происходит с другими, ее мало волновало.
Амели зашевелилась в ее объятиях. Рейчел отпустила девочку, сообразив, что прижимает ее слишком крепко. Пригладила кудряшки Амели, поцеловала ее в темя и повернулась на другой бок, смахивая слезы. Ривку совсем не было слышно, даже ее ровного дыхания, которое свидетельствует о спокойном, здоровом сне. Рейчел не сомневалась, что ее подруга не может уснуть, размышляя о том, что ждет ее дальше.
* * *
Спустя еще две ночи Лия внимательно слушала, что рассказывает ей, приподнявшись на подушке, Фридрих:
– Так удачно получилось – бригадефюрер СС Шелленберг отозвал Шлика в Берлин. Герр Шраде узнал об этом сегодня на почте. Бригадефюреру якобы стало известно, что Шлик чересчур запугивает местных жителей. Кажется, он хочет лично сделать внушение этому типу.
– За то, что ему это «стало известно», нужно сказать спасибо герру Янгу?
– Думаю, да. В трудном положении хорошо иметь такого друга, как Джейсон. – Фридрих потянулся к жене, но Лия удержала его.
– Ты хорошо подумал над планом, который придумали мы с Ривкой и Рейчел?
– Подумал. – Голос Фридриха звучал недовольно. Он отстранился от жены и откинулся на спину, подложив руку под голову. – Ты сама знаешь, как опасно тебе выдавать себя за Рейчел. Шлик далеко не дурак. Он…
– Но и ты ведь знаешь, как мы рискуем, если Рейчел и дальше будет оставаться здесь.
– А как быть с Амели? – мягко задал вопрос Фридрих. – Если представится такая возможность, ты готова отпустить ее?
– Я готова отдать жизнь, чтобы спасти ее, – голос Лии дрогнул, – и готова на все, лишь бы она оставалась с нами. Ах, если бы только это можно было совместить! – Ее дыхание стало прерывистым. – Я сама себя не в силах понять. Я полюбила Рейчел – она моя сестра, и я знаю, что она не виновата во всем этом безумии. И в то же время… Мне всегда казалось, что все только для нее: благополучная жизнь, похвалы со всех сторон, общественное признание, хорошее образование, успех… И теперь вот Амели! Рейчел даже не пришлось рожать ребенка – а у меня эту возможность вообще отняли, – и вдруг моей сестре достается дитя, о котором можно только мечтать!
Тут Фридрих снова потянулся к жене и, не обращая внимания на слабые протесты, привлек ее к себе.
– Я не всегда способен понять пути Господни, meine liebe Frau. – Он ласково поцеловал Лию в шею. – Порой мне куда легче понять мотивы злых людей. Одно я знаю: на вас обеих поставили эксперимент. Вы стали для нацистов подопытными кроликами. Биологически вы во всех отношениях одинаковы, но одной из близняшек дали все мыслимые преимущества, а другую этих преимуществ лишили. Извращенный ум подсказал им посмотреть, как повлияет на каждую из вас среда: заботливое – по их понятиям – воспитание в ее случае и отсутствие такового в твоем. А теперь наци хотят получить обеих подопытных в свое распоряжение, старательно расчленить их и разглядеть под микроскопом, что получилось. К счастью, без сестры ты не представляешь для них интереса: не с кем сравнивать. К тому же Рейчел необходима им для реализации заветных планов по выведению нового поколения арийцев.
– Как это несправедливо!
– Они исходили из предположения, что ты потерпишь неудачу в жизни. Продиктованные ими условия, помехи, запугивание должны были тебя сломить и уничтожить. Но в своих расчетах нацисты никогда не принимали во внимание любовь – ни бабушкину, ни мою, ни Амели, ни даже любовь со стороны местных детишек. Наци ничего не знают ни о Божьей любви, ни о том, какими Господь сотворил вас обеих. – Фридрих вытер слезы со щек жены. Все же она по-прежнему дрожала и громко всхлипывала, не в силах сдержать душевную боль. – Лия, Лия… знаешь ли ты, как глубоко запала мне в душу, какое место заняла в моем сердце?
Она дрожала, прижимаясь к мужу. Фридрих прижал ее еще крепче, не переставая целовать ее глаза, лоб, щеки, нос, губы. Погладил жену по спине и обнял, как ребенка, нежно шепча ее имя, повторяя снова и снова, как сильно ее любит.
Медленно, но верно из сердца Лии уходила жгучая зависть к Рейчел, к тому, что имела сестра. Еще медленнее ее отпускал страх потерять Амели. Напряжение сперва ушло из тела, потом спокойнее потекли мысли. Мало-помалу, теперь уже с искренним желанием, она уступила ласкам мужа. Прошло немного времени, и их голоса умолкли.
* * *
Минуло еще два дня, и вот кукушка на кухонных часах прокуковала десять раз. Бабушка, Амели и Ривка уже легли спать, а Рейчел тихонько постучала в дверь спальни Лии и ее мужа.
– Входи, – послышался голос Фридриха.
Рейчел запахнула халат и на цыпочках вошла, плотно закрыв за собой дверь. То, что она пришла сказать сестре и зятю, прощальный подарок, который она сделает им в этот вечер, стоили Рейчел дороже, чем она предполагала. Но увидев слезы на глазах Лии и услышав, как Фридрих вздохнул с облегчением, она убедилась, что поступила правильно. Так будет лучше для всех – и для Лии с Фридрихом, и для Амели.
Фридрих пообещал, что утром он первым делом повидается с главным лесничим Шраде. Тот уже подтвердил предположение Ривки, что в паспорт можно внести кое-какие изменения. Знал он и порядочного человека, который жил в округе и мог выполнить нужную работу.
Закрывая за собой дверь, Рейчел уже понимала, что им предстоит бессонная ночь. Радость невозможно долго удерживать в себе. Рейчел тихонько посидела в пустой кухне, успокаивая сердцебиение и стараясь взять себя в руки. Она не стала затем подниматься по лестнице, а осторожно пролезла в шкаф и взобралась на чердак, где Амели мирно спала, а Ривка читала при тусклом свете свечи.
– Я сейчас поговорила с Лией и Фридрихом, – прошептала Рейчел.
– Они нашли способ переправить тебя с Амели, – кивнула Ривка, и ее глаза подозрительно заблестели. – Я рада. Рада за вас обеих. Я буду скучать по тебе, но стану молиться, чтобы вы благополучно прошли каждый шаг на своем долгом пути.
– Молись за нас, Ривка, – за меня и за себя.
– Как?
– Ты пойдешь со мной? Станешь мне сестрой?
– А Амели?.. – Ривка, сидевшая на полу, резко выпрямилась.
– Амели еще слишком мала для того, чтобы идти через Альпы. Ей безопаснее будет здесь, где о ней позаботятся Лия и Фридрих. А Герхард перестанет надоедать бабушке и Лии, как только удостоверится в том, что меня здесь нет. Я же позабочусь о том, чтобы он узнал, что я в Америке – сразу, едва мы туда доберемся.
– Ты серьезно это говоришь? – В глазах Ривки отражались надежда, страх, удивление.
Рейчел засмеялась, хотя едва могла различить подругу сквозь застилавшие глаза слезы радости.
– Да… – И она начертила в воздухе пальцем буквы: «Р-и-в-к-а». – Мы теперь в одной упряжке, имя которой – надежда.
– «Упряжка» – это то, что означает мое имя!
– Да, сестренка, теперь мы крепко связаны вместе.
Ривка встала на колени, сложив руки вместе. Она хрипло зашептала, повторяя клятву Руфи: «Куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом».
– А у меня никого больше нет, кроме тех, кто здесь, – шепотом ответила Рейчел, не в силах справиться с потоком слез. – И нам приходится их оставить – ради нас самих и ради них тоже. Мы с тобой отправимся в Америку. Как-нибудь уж доберемся.
– Тогда я стану твоим народом, – перефразировала Святое Писание Ривка, – а ты станешь моим.
– И мой Бог будет твоим Богом, – ответила на это Рейчел, вспомнив бабушкину Библию.
Тут она от волнения затаила дыхание, веря и не веря в то, что такое может произойти на самом деле.
– Да, – прошептала ей Ривка, – да и еще раз да!
64
Бабушка просила оставить ей фотографии, и Рейчел согласилась – при условии, что пленка будет надежно спрятана под половицами и ее не станут проявлять, пока нельзя будет безопасно смотреть на эти фото открыто, как бы долго ни пришлось ждать. На этих фотографиях были запечатлены близняшки по отдельности и вместе с бабушкой, бабушка с Лией, ее мужем и новой дочкой, Рейчел, Ривка.
Когда Рейчел перекрасила волосы Ривки в цвет спелой пшеницы, та сфотографировалась для паспорта.
Внести исправления в паспорт Амели, чтобы он подошел Ривке, оказалось гораздо проще и вышло гораздо лучше, чем представляла себе Рейчел. Для местного типографа, который набил руку на подделках, не составило труда так подправить цифры, чтобы вышел год рождения Ривки, и вклеить без помарок ее фото.
Куда труднее оказалось объяснить Амели грядущие перемены в ее жизни. Еще труднее было приучить ее тихонечко сидеть в одиночестве на чердаке или в шкафу – порой по нескольку часов подряд, если происходил обыск. Рейчел могла лишь отдаленно представить себе, какой страх будет охватывать девочку всякий раз без нее и Ривки.
Но потом Рейчел увидела, как легко и радостно чувствует себя с новой дочкой Лия, и поняла, что поступила правильно. Так будет лучше – лучше для всех.
Ривкины карие глаза лучились от радости теплым янтарным светом, а улыбка так сияла, что домашние только дивились происшедшей с ней перемене. Рейчел подумала: как хорошо, что Ривка оказалась в бабушкином доме. Женщинам трудно было удержаться от того, чтобы выражением лица не выдать: они сообща владеют некой тайной. Только бабушка выглядела огорченной.
Как и предполагала Рейчел, власти не разрешили разводить костры в горах, ссылаясь на строгие правила светомаскировки. Но жители были так возмущены отменой своего любимого празднества, что в поселке явно накалилась атмосфера и штурмбаннфюреру Шлику пришлось снизойти к их настойчивым просьбам. Решено было провести праздник в закрытом помещении, посвятив его фюреру и соблюдая правила светомаскировки.
Фридрих рассказал домашним, что лесничий Шраде, отец Оберлангер и даже бургомистр внесли каждый свою лепту в то, чтобы предоставить помещение для театрального представления и пригласить на праздник солдат и офицеров воинских подразделений, размещенных в самом поселке и поблизости от Обераммергау.
Среди жителей ходили слухи о том, что министерство пропаганды узнало о готовящемся празднике от иностранных журналистов, аккредитованных в Берлине. Рейхсминистр доктор Геббельс организовал командировку в Обераммергау бригадефюрера СС Шелленберга. Такой шаг давал надежду на улучшение отношений между властями и поселком, известным своими представлениями «Страстей Христовых», а теперь решившим почтить самого фюрера германской нации и штурмбаннфюрера СС. Поговаривали, что Геббельс в восторге от перспективы увидеть фотографии этого события на страницах мировой прессы, и уж конечно с нетерпением ждет, когда они появятся в центральной газете нацистской партии «Фёлькишер беобахтер».
Рейчел позволяла себе надеяться, что задуманная уловка удастся и явится тем выходом, который они так долго искали. Пока Герхард находился в Берлине, она сама вела занятия драмкружка, распределяла роли и разучивала с детьми тексты. Ну и что, если удалось провести всего два занятия? Зато Лия теперь смогла готовить представление, а Рейчел сумела лучше разобраться, где их может подстерегать коварная ловушка.
Но как бы ни увлекала ее мысль о побеге, он все же означал неизбежную и долгую разлуку с бабушкой, Лией, Фридрихом и Амели. Рейчел убеждала себя в том, что так будет лучше, что этого она ведь и хотела… да только сердце ее не поддавалось ни на какие уговоры.
* * *
Герхарда ничуть не удалось ввести в заблуждение. Он был не в восторге от запланированного мероприятия. Ни на минуту штурмбаннфюрер не верил, что поселок «Страстей Христовых» решил сделать ему подарок из глубочайшего уважения. Жители затравленно кланялись ему при встрече… а потом плевали вслед.
И все же Шлик не смог прийти к конкретным выводам о том, как и почему возник этот план, кто за ним стоит, какую цель преследует. Не похоже, чтобы он исходил от отца Оберлангера. Тот слишком боится, как бы наци не помешали проводить столь дорогие для него торжественные службы и обряды католической церкви. Он не осмелится дразнить офицера СС, который в любой момент может отправить его в концлагерь. Лия Гартман – серая мышка, которая дрожит, едва его завидев. Да и что сможет община Обераммергау показать такого, чего он уже не видел на репетициях, которые под руководством Лии выглядели довольно убого? Тем не менее ему не стоит вызывать неудовольствие такого обходительного на вид бригадефюрера Шелленберга или напрашиваться на то, чтобы жалобы на его, Герхарда Шлика, нежелание участвовать в мероприятии, одобренном наверху, дошли до самого Геббельса.
Герхард только что вернулся из Берлина, где получил нагоняй. Ему настойчиво «порекомендовали» продемонстрировать горячую благодарность в ответ на искренний подарок от немецкого народа. Представлялась отличная возможность положить конец бродившим среди жителей поселка слухам, да и подозрениям, высказываемым в рядах СС, о том, что он безумно влюблен в мертвую женщину – так безумно, что на глазах выживает из ума.
Во время нагоняя, который устроил ему бригадефюрер по указанию еще более высокого начальства, Герхард старательно изображал раскаяние и готовность выполнить любое задание. Но при этом всеми фибрами души чувствовал, что Рейчел Крамер жива и здорова, просто где-то скрывается. Может быть, и не в Обераммергау, но где-то поблизости, там же в Баварии. Об этом свидетельствовали не только фотография, но и хорошо известный ему факт: в юности – во всяком случае, до окончания университета, когда она приучилась к большей самостоятельности, – Рейчел Крамер неизменно искала прибежища от неприятностей в лоне семьи, хотя бы семья состояла только из одного отца, поглощенного научными экспериментами.
Мысль о семье вызвала у Герхарда следующую ассоциацию. Девочка на фотоснимке была очень уж похожа на Амели. Чем больше он вглядывался в фото, тем яснее видел это поразительное сходство, хотя и не понимал, откуда здесь взяться Амели.
Будучи в Берлине, Герхард посетил развалины клиники, в которой произошел взрыв, погубивший девочку. Он сумел отыскать уцелевшую сестру-хозяйку и подверг ее допросу. Та невнятно что-то бормотала – мол, все произошло так быстро, буквально через минуту после того, как клинику покинула его жена. Огонь бушевал неимоверно, а пожарные машины почему-то поехали не по тому адресу. Персоналу просто не хватило времени, чтобы вывести из здания всех пациентов. Медсестра выразила штурмбаннфюреру искренние соболезнования.
Шлик не счел эти сведения достаточно убедительными.
Будь на то его воля, Герхард арестовал бы старуху, фрау Брайшнер, и допросил бы ее сам. Как показали налеты на дом, убеждение не очень-то помогало, но если пытать на ее глазах внучку, это могло бы принести успех. Или же пытка старухи могла развязать язык молодой фрау Гартман. Да и упрямый резчик по дереву мог бы заговорить, увидев свою жену подвешенной на крюк. Шлику приятно было размышлять о таких перспективах, хотя он и не видел реальной возможности осуществить эти мечты под бдительным оком бригадефюрера.
Проезжая через поселок, Герхард приказал шоферу затормозить у мастерской резчика по дереву, а сам прогулялся по площади. Просто так – пусть местные своими глазами увидят, что он вернулся. Приятно было наблюдать за тем, в какой трепет он повергает каждого встречного. Кое-кто норовил побыстрее проскользнуть мимо, отводя глаза, но были и такие, кто выражал своим видом полную покорность, разве что хвостом не вилял.
Шлик приказал шоферу купить в магазине фунт сыра – одного из немногих продуктов, какие он покупал здесь, а не получал из Берлина. Когда Герхард возвратился к машине, шофер уже стоял по стойке смирно, держа в руке конверт.
– Это я нашел в машине, когда вернулся из магазина, штурмбаннфюрер, – доложил солдат, отдав честь.
Герхард посмотрел на конверт – полотняный, высшего качества, – на котором была написана только его фамилия. Почерк Рейчел он узнал сразу.
Шлик вскрыл конверт, и на него тут же пахнуло ее духами. Кровь быстрее заструилась по его жилам.

 

«Искренне сожалею, что прошедшие несколько месяцев оказались губительными для нас обоих – для всех нас. Но грядет новое начало, такое, которое позволит каждому из нас простить другого и – горячо надеюсь – получить прощение.
Наберитесь еще немного терпения. Считайте этот спектакль моим подарком для Вас, и он станет началом новых дней, дней счастья. Это лучшее, что могут предложить чудесные местные жители. С нетерпением жду той минуты, когда смогу увидеть Вас на спектакле.
После представления, когда все разойдутся, приходите за кулисы. Разочарованы Вы не будете».

 

Герхард дважды перечитал записку и улыбнулся. Записку он снова положил в конверт, а конверт спрятал в нагрудном кармане кителя. «Да, Рейчел, по такому случаю я доставлю тебе удовольствие – пусть все вокруг, в том числе и мое начальство, убедятся в том, что я был прав с самого начала. Повышение по службе привлекает меня куда больше, чем отправка на фронт. И, право, стоит несколько дней подождать, лишь бы Шелленберг увидел, как смиренно, по собственной воле, ты идешь ко мне. Я проявлю терпение ради такого случая, только не испытывай его слишком долго».
* * *
Герхард вошел в свой кабинет и увидел Максимилиана Гризера, который ожидал шефа. Юноша заметно нервничал.
В первое время от этого парня была польза: он всюду собирал сплетни и слухи, служил Герхарду глазами и ушами среди жителей поселка. Но теперь стал надоедать, а его увлечение Лией Гартман, замужней женщиной, бросало тень на Герхарда, который искал Рейчел. Уж неизвестно, каким образом, но и в Берлине узнали, что они ведут эти поиски вместе, каждый в собственных интересах.
Теперь, когда Рейчел сама с ним связалась, Герхард больше не нуждался в услугах Гризера. Более того, юноша со своей навязчивой идеей завоевать Лию стал явной помехой для штурмбаннфюрера Шлика. Нужно позаботиться, чтобы парня скорее, сразу после празднества, отправили на фронт. Он ведь уже почти достиг призывного возраста.
– Что тебе нужно? – Герхард небрежно швырнул на стол перчатки.
– У меня есть новости, штурмбаннфюрер. Сведения о фрау Гартман.
Шлик всмотрелся в юношу. На мгновение в голове у офицера промелькнуло: быть может, Гризер точно так же не может терпеть его, как он сам едва выносит бригадефюрера? От этой мысли челюсти Герхарда непроизвольно сжались. Гризер шагнул к столу.
– Пока вы отсутствовали, занятия в драмкружке вела женщина, которая выдавала себя за фрау Гартман. Решительная, уверенная в себе – совсем не такая, какой мы ее видели на прошлой неделе. Нет сомнения, это разные женщины, просто похожи как две капли воды. Близнецы, вы же говорили.
– Так ты принес потрясающую новость? Мои подозрения, ты считаешь, подтвердились?
– Так точно. – Голос Гризера, однако, теперь звучал уже менее уверенно. – Они обе пытались одурачить меня точно так же, как и вас.
Шлик сел за стол, сложил ладони лодочкой. Гризер нервно облизнул губы, у него на лбу обозначилась тревожная складка.
– То есть… ввести вас в заблуждение, герр штурмбаннфюрер. – И заговорил торопливо, спеша выложить все: – На годовщину короля Людвига что-то затевается. Ну, на этом представлении, которое сейчас готовят. Там что-то странное. Я подслушал, как фрау Гартман говорила отцу Оберлангеру, что они готовят вам большой сюрприз. Пока что я не выяснил, какой именно, но я ей не доверяю. Вам нужно принять меры предосторожности.
Это была наглость, и Шлику хотелось влепить парню хорошую оплеуху, но вместо этого он откинулся на спинку стула и сказал:
– Закончим на этом.
Гризер, не ожидавший такой отповеди, нахмурился.
– Вас вызывали в Берлин из-за этих обысков и допросов? Я думаю, им не следовало вас ни в чем упрекать. Вы же только выполняли свой долг.
Подобная вольность стала последней каплей. Герхард почувствовал, что воротник мундира душит его.
– Убирайся!
Гризер понурился, в его глазах появилось смущение, но он лихо вскинул руку.
– Хайль Гитлер!
Герхард небрежно взмахнул рукой, изображая приветствие наци. Юноша развернулся на каблуках и вышел из кабинета.
65
Когда дядя Фридрих проскользнул в дом через черный ход и развязал шпагат, который перетягивал что-то упакованное в плотную оберточную бумагу, все женщины обступили его с открытыми ртами. Амели сумела как раз вовремя протиснуться между взрослыми, и ее накрыли гладкие прохладные волны синего шелка. Как будто в дом попал маленький кусочек ясного неба. Она даже догадаться не могла, где дядя раздобыл такое чудо, зато с самого начала понимала, что это большой секрет. А уж наблюдать за тем, как бабушка и тетя Лия за три дня превращают этот кусочек неба в платье сказочной красоты, было все равно что видеть самих фей за работой, когда они творят чудеса.
Когда наступил вечер представления, тетя Рейчел старательно загримировалась, расплела косы и завила кудряшками свои длинные золотистые волосы, надела длинное платье из синего шелка и затянула пояс.
Амели тетя Рейчел казалась принцессой, которая нарядилась на бал – Золушкой из ее книжки сказок. Это пробудило воспоминания о маме. Девочка часто заглядывала в серебряный медальон, который висел на груди под мальчишеской рубашечкой.
Увидев, что тетя Лия одета, как бабушкина подруга, Амели засмеялась. Та старушка в прошлом году ходила вместе с ними на рождественский базар, где Амели познакомилась с дядей Джейсоном. Девочка завороженно смотрела, как тетя Рейчел загримировала тетю Лию, чтобы та выглядела почти такой же старенькой, как бабушка. Амели даже подумалось, а не чувствует ли тетя Лия себя и вправду старушкой, раз у нее такое лицо.
Малышка смотрела, как бабушка одевается в свое лучшее выходное платье, как Ривка пакует две небольшие заплечные сумки. Когда все были одеты и готовы идти, тетя Рейчел сделала знак Амели взобраться к ней на колени. Девочка хорошо знала, что нельзя помять такое замечательное платье, однако тетя Рейчел, кажется, не обращала на это внимания.
Уже довольно давно тетя Рейчел объяснила Амели, что вынуждена уйти далеко без нее, но, должно быть, позабыла об этом, потому что стала объяснять все заново, пользуясь простыми жестами, понятными девочке.
Знаками она сказала, что отныне Амели станет любимой дочкой тети Лии и дяди Фридриха, и это уже навсегда. Они будут ей мамой и папой. Это понравилось Амели. Она уже давно хотела, чтобы у нее появилась мама, ведь фотокарточки в серебряном медальоне недостаточно. Амели все труднее было вспомнить, как мамины руки обнимают ее, как вибрирует в грудной клетке мамин голос. Тетя Лия – нет, теперь ее нужно называть мамой – часто пела, особенно если Амели забиралась к ней на колени. Девочке очень нравилось прижимать ухо к маминой груди и ощущать идущие изнутри вибрации. А мама при этом улыбалась, и Амели заметила, что ее присутствие приносит маме радость, она чаще поет. Папа Фридрих жестами показал, что Господь Бог на небесах радуется, когда мы здесь поем, и тогда тоже поет с нами.
Тетя Рейчел еще раз пообещала, что будет всегда-всегда любить Амели. Потом указала на фотографию в медальоне и сказала, что всегда будет любить первую маму Амели. Еще она дала слово, что когда-нибудь обязательно вернется в Обераммергау и снова обнимет Амели. Когда – она точно не знала. Когда-нибудь, когда отсюда уйдут все плохие дяди.
Эти условия Амели поняла и приняла. Ей не было страшно. В жизни и без того много такого, что вызывает страх. А вот того, что многие ее любят, бояться не приходится, даже если они не всегда могут быть с ней рядом. Девочка не сомневалась, что тетя Рейчел вернется к ней, как только будет можно. Может быть, она привезет с собой дядю Джейсона, от которого Амели была в восторге. Раньше девочка мечтала, чтобы он стал ее папой, но дядю Фридриха она тоже любила. Амели вздохнула. Ей было радостно, что ее любят, что она нужна стольким людям.
Тетя Рейчел и мама Лия объяснили, что Амели придется сегодня лечь спать пораньше и не выходить из шкафа, пока кто-то из них не придет за ней. Утром здесь будет бабушка и накормит ее завтраком.
Амели видела, как две женщины, такие внешне похожие, с тревогой переглянулись. Вот то единственное, что заставляло Амели бояться, – когда взрослые сами не знали толком, нужно что-то делать или нет.
Спать малышке пока не хотелось, но она не сопротивлялась, когда тетя Рейчел уложила ее на тюфячок в шкафу, заботливо укрыла одеялом и поцеловала, желая доброй ночи. Амели смотрела, как тетя-фея смахивает с глаз слезы, подправляет грим, а потом закрывает за собой дверцу.
66
За час до начала представления Джейсон с Питерсоном вошли в театр. Джейсон старался не пропустить ни минуты обоих спектаклей: и того, что давали на сцене, и того, который должен был разыграться за кулисами. Ему необходимо своими глазами видеть все то, что позволит написать статью, даже сделать ее своего рода образцом для геббельсовской пропаганды. Питерсон же своими яркими фотографиями должен сделать эту пропаганду зримой и живой.
Войти в зал разрешили всего за десять минут до их прихода. Режиссеры и исполнители уже собрались за кулисами, дети готовились к скорому выходу на сцену.
За полчаса до того, как подняли занавес, в зал повалили солдаты – веселые, довольные тем, что их освободили на время от службы, все равно по какому поводу. Начали подтягиваться и местные жители. Еще двадцать минут они мало-помалу заполняли зрительный зал. Джейсон узнал фрау Брайшнер и ее родственницу из Штелле – ту самую, с которой случайно познакомился на рождественском базаре. Но все же кто она: Рейчел или Лия? Он не решился смотреть на нее слишком долго и выказывать свой интерес, лишь молился про себя, чтобы все сегодня прошло благополучно.
Жалко, что ему не удастся попрощаться с Амели. Слишком мало надежды на то, что он вообще сможет повидать ее снова. Трудно придумать подходящий предлог, чтобы еще раз приехать в деревню «Страстей Христовых», ведь эти знаменитые представления теперь не проводятся. Но Джейсон считал, что Амели должна растить женщина, не менее любящая и заботливая, чем Лия, да и другого такого отца, как Фридрих, еще поискать! Уж в этом Джейсон был твердо уверен. Что ж, придется с этим примириться.
Буквально перед тем как свет в зале погас, вошли бригадефюрер СС Шелленберг со Шликом, свитой офицеров рангом пониже и охраной. Можно было подумать, что публика собралась посмотреть именно на них. Джейсон почувствовал, как внутри у него все сжалось. Он никак не мог преодолеть это страшное напряжение, хотя уже много лет освещал жизнь в рейхе.
Питерсон подскочил к самой сцене, повернулся и быстро запечатлел на пленке нацистов со всей их свитой. Бригадефюрер гордо явил ему свой профиль. Джейсон тихо хмыкнул, когда Шелленберг кивнул Шлику – что-то вроде традиционной команды «улыбнитесь в объектив!» Пока все шло строго по плану.
Огни погасли, заиграл оркестр. Постепенно сцену осветили пятнышки слабого света, похожие на светлячков. Чуть ярче было в самом центре, и туда вышла Рейчел Крамер, на плечи которой стекали золотистые струи роскошно завитых кудрей. Она была необычайно привлекательна в длинном, до полу, платье из синего шелка с низким вырезом, открывавшим безукоризненные плечи цвета слоновой кости. Платье было почти точной копией того наряда, в котором она когда-то явилась на празднество в Берлине. Глядя на нее, зрители захлебывались от восторга. Рейчел зарделась от смущения и удовольствия, улыбкой поблагодарила публику.
Краем глаза Джейсон заметил, как Шлик привстал и тут же шлепнулся обратно на сиденье, словно сидевший рядом с ним генерал дернул его за руку.
Рейчел обвела рукой зрительный зал.
– Мы приветствуем вас, бригадефюрер Шелленберг и штурмбаннфюрер Шлик! Добро пожаловать, господа офицеры СС и солдаты нашего победоносного фатерланда! Добрый вечер, дамы и господа, жители Обераммергау – наши старые добрые друзья, а равно те, кто приехал к нам совсем недавно! – Она задержала взгляд на Шлике, который сидел в напряженной позе. – Своим приходом вы все доставили нам большую радость. Мы надеемся, что от сегодняшнего представления – обновленного варианта нашей старинной традиции праздновать годовщину со дня рождения короля Людвига, – представления, подготовленного детьми Обераммергау ради того, чтобы доставить вам удовольствие, у вас посветлеет на душе и вы радостно улыбнетесь. Мы хотим помнить и чтить старые традиции, пусть даже и не запылают сегодня костры ни в горах, ни в этом зале.
Одобрительные реплики и смешки в зале поддержали ведущую, и она засмеялась вместе со зрителями – весело, заразительно. Джейсон с трудом перевел дух.
– Пусть же нынешний праздничный вечер положит начало укреплению нашей дружбы ради процветания деревни «Страстей Христовых» и всей немецкой нации!
– Хайль Гитлер! – выкрикнул Шелленберг, встав с места и выбросив руку вперед.
– Зиг хайль! – взметнулись в ответ руки по всему залу.
Рейчел еще раз задержала взгляд на Шлике, приветливо ему улыбнулась и села в первом ряду, у самого выхода на сцену.
Джейсону никак не удавалось справиться с сердцебиением. Если Шлик, сидевший в другом конце зала, выйдет из себя, что вполне вероятно, он может выскочить на сцену и наброситься на Рейчел, невзирая на представление. И чтобы удержать его, понадобятся усилия не одного бригадефюрера, но и всех присутствующих офицеров. Джейсон знал, что Рейчел заранее планировала подразнить Шлика, но ему эта идея не нравилась. Девушка играла с огнем.
– Эй, Янг, очнись, – прошептал Питерсон и помахал рукой перед лицом Джейсона. – Ты приехал сюда, дружище, чтобы написать статью в газету, не забыл еще? Не то чтобы я тебя осуждал… Она потрясающе выглядит. Целый год просидела в укрытии, а по ней этого и не скажешь.
– О ком ты? – Джейсон старался, чтобы его голос звучал нейтрально.
– О мисс Крамер. Она гениальна – неуловимая женщина, представшая сейчас перед нашими глазами.
В темноте зала Джейсон быстро набрасывал заметки для статьи – заметки, которые потом все равно не сможет разобрать.
– Программку внимательнее почитай. Это Лия Гартман. Впрочем, они действительно очень похожи. – Сам Джейсон не отрывал глаз от Рейчел, которая сидела впереди, спиной к нему.
В слабом свете, исходившем со сцены, он видел, что Шлик тоже впился в женщину взглядом, только у штурмбаннфюрера глаза горели, словно у голодного волка.
На середине представления был объявлен короткий антракт. Занавес опустился, в зале зажегся свет. Шлик поднялся, попросил у бригадефюрера разрешения отлучиться. Рейчел проворно вскочила со своего места и исчезла за кулисами, прежде чем Шлик успел до нее добраться. Насколько мог судить Джейсон, ее проделка только еще больше рассердила штурмбаннфюрера. Шлик попытался пройти за кулисы, но в просвете занавеса возник Фридрих, который явно урезонивал офицера и просил его вернуться на место в зрительном зале.
Джейсон видел, как побагровела у Шлика шея, слышал, как громко и раздраженно звучит его голос, хотя разобрать слов так и не сумел. Шелленберг наклонился к адъютанту, что-то прошептал тому на ухо, и адъютант сразу устремился к Шлику. Два офицера обменялись сердитыми репликами, после чего оба вернулись на свои места. Шлик выглядел мрачным.
– Дорого бы я дал за то, чтобы подслушать их беседу, – шепнул Питерсон.
Джейсон кивнул. Он был рад, что его коллега и добрый приятель оказался рядом.
Лампы в зале замигали, и публика поспешила занять свои места. Едва свет в зале окончательно погас, Рейчел снова сошла по ступенькам со сцены и устроилась на прежнем месте. «Рейчел или уже Лия? Походка уверенная, как у Рейчел, вид совершенно тот же. – Джейсон взглянул на свои часы. – Когда же они поменяются местами? Удобнее всего было сделать это в антракте».
Представление между тем продолжалось. Оно стало чуть более вялым, потом набрало силу и дошло до кульминации. Финал прошел с большим успехом, на сцену высыпали все участники, завершая свое повествование. Родители наградили юных артистов громом аплодисментов. Стуча каблуками, вскочили от восторга солдаты, остальные последовали их примеру, вызывая артистов снова на сцену. Дети не успели толком уйти за кулисы, как вышли снова, кланяясь зрителям.
Родители с гордостью указывали соседям на своих отпрысков. Питерсон щелкал фотоаппаратом, а Джейсон продвинулся вперед, делая вид, будто записывает в блокнот имена исполнителей, на самом же деле сходя с ума от тревоги за Рейчел. «Отчего она не ушла раньше? И как сможет выбраться отсюда теперь?»
А она снова поднялась на сцену, вскинула руки, призывая зал утихнуть. Поблагодарила всех за то, что пришли, радостно напомнила, что за представлением последует общее празднество и что благодарить за это следует штурмбаннфюрера СС Шлика, который отменил на эту ночь действие комендантского часа.
– Всегда помните о нашем фюрере, о наших доблестных воинах, о том духе дружбы и единения, который царил между нами сегодня. И давайте помолимся Господу Богу о том, чтобы на Земле наступил мир.
«Она что, с ума сошла?» Джейсон хорошо видел, как нахмурился бригадефюрер СС Шелленберг. Власти не призывали немцев молиться о мире. Напротив, им было велено молиться о победах фюрера, если уж они вообще считают нужным молиться. А Рейчел уже улыбалась Шлику своей неповторимой улыбкой – такой невинной и такой соблазнительной одновременно. У Шлика загорелись глаза. Джейсон скрипнул зубами. Рейчел же покинула сцену, но сразу за занавесом замерла, так что внимательному взгляду нетрудно было обнаружить ее, хотя вроде бы никто к ней специально не присматривался. Девушка вскинула руки с раскрытыми ладонями, показала десять пальцев и еще раз улыбнулась Шлику.
Штурмбаннфюрер гордо поднял голову. Он получил обещанный знак.
Тем временем зрители выходили из театра, ясно увидев при свете ламп в зале большое число военных и чиновников нацистской партии.
– И что дальше? – спросил Питерсон, заряжая аппарат новой катушкой пленки.
– Нужно угодить Шелленбергу. Поснимай его свиту, заодно и Шлика снимешь вместе с бургомистром, как было обещано. Думаю, они хотят на время уединиться за кулисами в тесном кругу, а потом праздник переместится в пивные и закусочные, вот тогда все упьются до посинения. Может, и мы к ним присоединимся.
– А нам это нужно? – иронически хмыкнул Питерсон.
– А как же! Во всяком случае, за кулисами – точно. – Джейсон протолкался между зрителями, обходившими сторонкой Шелленберга и Шлика. – Ты сфотографируй декоративные элементы праздника, а я посмотрю, удастся ли что-нибудь разузнать.
Джейсон толкнул боковую дверь, ведущую на сцену, но там путь ему преградил Фридрих.
– Где же она? Почему не ушла раньше? – шепотом спросил американец.
Взглядом Фридрих ясно велел ему немедленно замолчать, но тревога Джейсона была сильнее здравого смысла.
– Вы тот самый журналист! – с упреком произнес кто-то за его спиной.
Джейсон резко повернулся. Со времени их предыдущей встречи юноша вырос на полголовы, и мышц у него прибавилось килограммов на двенадцать-тринадцать.
– А ты – тот самый парень из гитлерюгенда.
Юноша пробрался через складки занавеса.
– Максимилиан Гризер, – представился он и гордо расправил плечи. – Кого вы здесь ищете, герр Янг?
Джейсон смотрел мимо Гризера – он встретился глазами со стоявшей позади него Хильдой Брайшнер.
– Фрау Брайшнер, – произнес американец, отодвигая Гризера в сторону, – я уж боялся, что вы ушли. У меня машина, и я хотел подвезти вас домой. Как я понимаю, супругам Гартман придется задержаться – им нужно убрать декорации.
– Как любезно с вашей стороны, герр Янг, что вы побеспокоились обо мне. Мне действительно все еще трудно ходить. – Хильда постучала палкой по гипсу. – Если вы согласитесь подождать минутку-другую, я с удовольствием воспользуюсь вашим любезным предложением. – И добавила громким сценическим шепотом, чтобы мог слышать Гризер: – Мы приготовили сюрприз для штурмбаннфюрера Шлика – надеюсь, ему понравится. Хотите увидеть своими глазами? – Потом покосилась на Гризера. – И ты, молодой человек, тоже. Тебе не помешает посмотреть, как добрые люди ведут себя друг с другом.
У Максимилиана побагровела шея, но Джейсон не дал ему возможности что-либо сказать.
– Твоему начальнику делают подарок, как я понял, ради укрепления добрых отношений. Поразмысли над этим и заруби себе на носу.
Фридрих шикнул на них:
– Входите, только тихо! Вы же испортите сюрприз!
Джейсон предложил руку фрау Брайшнер и проскользнул на затемненную сцену, задернув занавес за спиной Фридриха. Гризер не отставал ни на шаг.
На противоположной стороне сцены занавес слегка раздвинулся и блеснул лучик света.
– Рейчел? – неуверенно позвал оттуда мужской голос.
Внезапно прогремела команда и сцену залил яркий свет. Актеры, певцы, музыканты оркестра вместе с видными гражданами Обераммергау дружно грянули Deutschland über Alles.
Джейсон никогда прежде не видел, чтобы Герхард Шлик выглядел пораженным, смущенным или растерянным. Но в этот момент в его глазах промелькнули, сменяя друг друга, все названные чувства. За спиной Шлика вдруг вырос бригадефюрер Шелленберг, сияющий, словно гордый отец: две самые красивые девушки из тех, кем гордился весь поселок, подкатили к ним столик на колесиках. На столике красовался предназначенный для высоких гостей затейливый многослойный торт.
Питерсон отбежал вбок, щелкая аппаратом. Яркие вспышки магния следовали одна за другой, фотограф едва успевал менять накалившиеся лампы, швыряя ненужные Гризеру, онемевшему от удивления. Шлик в растерянности уставился на сверкающий вспышкой фотоаппарат и остановил взгляд на активисте гитлерюгенда. Тот, похоже, стал ассистентом Питерсона – наглядный образчик предателя, пойманного с поличным.
Джейсон быстро обежал глазами сцену в поисках Рейчел, не нашел ее и позволил себе облегченно вздохнуть.
Но вот гимн отзвучал и она вошла, раздвинув занавес, – та же сказочная фея, облаченная в синий воздушный шелк, уверенная, улыбающаяся, со знакомыми огоньками в глазах, – протянула в знак приветствия обе руки.
– Как вам понравился наш сюрприз, штурмбаннфюрер Шлик?
– Рейчел! – Кажется, Шлик снова обрел дар речи, его глаза снова заблестели от предвкушения торжества.
Он сделал шаг вперед, чтобы вернуть себе ту, которая должна по праву принадлежать ему. У бригадефюрера округлились глаза. Джейсону показалось, что земля поплыла у него из-под ног. Но женщина остановилась и замерла перед приближавшимся Шликом.
– Рейчел? – В ее голосе прозвучало неподдельное изумление. Она отступила. – Ах, нет же, штурмбаннфюрер! Вы снова меня с ней спутали. Я вовсе не Рейчел, которую вы так стремитесь отыскать. Я фрау Гартман. Вы меня разве не узнаете? – Она бросила взгляд на Фридриха – сперва растерянный, потом погрустневший. Прекрасные голубые глаза снова обратились к Шлику, которого вот-вот мог хватить удар, затем к стоявшему позади него бригадефюреру.
– Мы все так надеялись, что вы, вернувшись из Берлина, чувствуете себя лучше. Мы хотели начать нашу дружбу с чистого листа, предав забвению огорчения прошлого.
– Только не пытайся меня дурачить, – предостерег Шлик с кривой ухмылкой. – Деревенская дамочка из Баварии не умеет так покачивать бедрами, у нее не бывает таких огоньков в глазах. – Он шагнул вперед и решительно взялся за вырез ее платья. – Этот наряд я помню по Берлину, с той ночи год назад, когда мы с тобой танцевали.
Герхард наклонился к уху женщины. Она отшатнулась.
Фридрих, до сих пор стоявший в заднем ряду, протолкался между растерянными свидетелями этой сцены, заметно хромая, и резко потянул женщину к себе.
– Я буду весьма признателен, если вы уберете руки от моей жены.
– Эта женщина ничуть не больше ваша жена, чем… – начал было Шлик, выпрямившись во весь рост.
– Штурмбаннфюрер Шлик! Подойдите ко мне, – скомандовал Шелленберг. – Мы еще раз сфотографируемся.
Фея в синем платье доверчиво приникла к Фридриху, огражденная крепкими руками супруга. Шлик не двинулся с места, его лицо исказилось от ярости.
– Врешь, стерва!
– Мы пригласили вас, чтобы поприветствовать от имени всего поселка, а вы отвечаете нам оскорблениями? – возмутился Фридрих.
– Штурмбаннфюрер, – вмешался бургомистр Шульц, – неужели вы хотите всех нас оскорбить? Мы воспользовались счастливым случаем…
– Случай действительно счастливый, – согласился Шелленберг. Он подошел к очагу конфликта и решительно положил руку на плечо Герхарда. – А штурмбаннфюрер Шлик допустил ошибку.
Герхард вывернулся из-под руки генерала.
– Ошибку? – Из нагрудного кармана он вытащил сложенную вчетверо обложку журнала и разгладил ее шлепком ладони. – Разве это не та же самая женщина? Неужели вы не понимаете, что нас просто пытаются одурачить?
Шелленберг грозно нахмурился. Взглянул на фото и внимательно всмотрелся в стоявшую перед ним женщину.
– Действительно, сходство поразительное, – признал он.
– Позвольте и мне взглянуть, – потребовал Фридрих.
Шлик хотел было оттолкнуть наглеца, но Фридрих твердо стоял на своем, не опуская протянутой руки.
– Речь ведь идет о моей жене.
– Покажите ему, – приказал Шелленберг.
Фридрих взял обложку с фотографией в руки – таким жестом, что стало ясно: он видит это фото не первый раз.
– Ja, это моя Лия. – Он поднял фото так, чтобы могли видеть все присутствующие. – Все знают, что это моя Лия. – Он возвратил фотографию Шлику. – Американская пресса подняла шум вокруг этой фотографии. Даже дала ей название: «Баварская Мадонна». Мы здесь шума не поднимали. Вы преследуете нас потому, что ищете женщину, похожую на мою жену?
Присутствующие стали перешептываться и обмениваться косыми взглядами. Шелленберг уловил, что общественное мнение оборачивается против его коллеги-эсэсовца.
– Что скажете, бригадефюрер, – как лучше осветить в мировой прессе этот вечер, который был задуман как демонстрация единства граждан рейха? – подлил масла в огонь Джейсон.
– Это вы! – Шлик перенес свой гнев на журналиста. – Это вы все организовали! Вы и в Берлине встревали между мной и Рейчел, а теперь…
Джейсон примирительно поднял руки.
– Я всего лишь сообщаю новости всему миру.
Адъютант что-то шепнул бригадефюреру на ухо. Шелленберг выпрямился, глаза у него сузились, ощупывая лицо и фигуру женщины, которая стояла рядом с Фридрихом.
– Если это вы, фрау Гартман, то где же ваш ребенок?
Женщина печально опустила глаза. Фридрих снова обнял ее, но как только она немного пришла в себя, отстранилась от мужа и заговорила. Ее голос звучал глухо, но достаточно уверенно.
– Тем, кто имеет власть, нетрудно выяснить, что у меня нет детей, а после вынужденного посещения Института во Франкфурте уже никогда и не будет. Можно узнать и причину, по которой это произошло. Ребенок на снимке, разумеется, не мой.
Шлик снова шагнул к ней ближе, и в глазах его мелькнула догадка.
– Да, это не ваш ребенок. Девочка – моя, ведь так? Это моя дочь, только переодетая мальчиком, чтобы я не смог ее отыскать. – Он покачал головой, не в силах до конца поверить в свое открытие. – Ах, Кристина, Кристина, ты оказалась умнее, чем я считал, – прошептал он в раздумье, потом взглянул на Лию. – А вы, мисс Крамер, были неподражаемы, и это не принесет вам добра.
Среди столпившихся на сцене людей нарастало волнение.
– Так чей это ребенок, фрау Гартман? – задал вопрос бригадефюрер Шелленберг.
Этим вопросом ему удалось поколебать ее уверенность. Глаза Лии обежали присутствующих, словно ища поддержки и не находя ее.
– Это просто ребенок… Здешний, деревенский. Зачем бы я стала прятать вашу дочь, штурмбаннфюрер Шлик? И как я могла бы это сделать?
– Так чей же это ребенок? – требовательно спросил Шелленберг.
– Одной беженки, которая проходила через нашу деревню, насколько я помню, – раздался голос отца Оберлангера, стоявшего в заднем ряду. – Ни мать, ни ребенок здесь не задержались.
– Поп! Ты осмеливаешься лгать? – Шлик прожигал священника взглядом. – Ты окажешься вместе со своим куратом…
– Штурмбаннфюрер, – перебил его Джейсон, – как я понимаю, ваша дочь погибла при взрыве в клинике – после того как вы или ваша жена отвели ее на обследование. Вроде бы с девочкой что-то было не в порядке, так ведь? Что-то не соответствовало стандартам, существующим в СС?
Шлик покраснел, а Шелленберг готов был взорваться.
– Может, у нее губы были не такие, как надо? – подсказал Генрих Гельфман, выглядывая из-за юбок и штанин взрослых. Мальчик пробрался вперед, на середину сцены и поднял глаза на штурмбаннфюрера Шлика. – Какие-то люди пришли и забрали мою сестричку, которая родилась с заячьей губой. Они сказали, что она уродка, и убили ее, а с моей мамой что-то сделали, я даже не знаю, что именно. Они забрали с собой тело сестры, мы и похоронить ее не смогли. Вашу дочку тоже убили злые люди?
У женщин, с тревогой смотревших на людей в эсэсовской форме, округлились глаза. Жители поселка испуганно попятились.
– Ведь если так и было, – упорно продолжал Генрих, – то вы можете попросить герра Гартмана, и он вырежет для вас фигурку младенца Иисуса с прекрасными губами. Вы сможете держать ее у себя в доме, пока ваша жена не родит другого ребенка. Это поможет, я точно знаю. – Тут он повернулся к Фридриху. – Поэтому-то я и украл эту фигурку из вашего Святого семейства. Но я обязательно верну ее, как только мама родит нового ребенка.
Толпа издала единый тяжелый вздох, кто-то даже зарыдал.
– Уничтожение младенцев? Этим теперь занимается новая Германия? – Ручка Джейсона повисла над блокнотом, он готовился записать ответ на свой вопрос.
Еще одна вспышка магния в фотоаппарате Питерсона, и Шелленберг словно очнулся.
– Nein, nein! Рейх к подобным делам не имеет отношения. Ясно же, что речь здесь идет о каком-то прискорбном недоразумении. – Бригадефюрер повернулся к супругам Гартман. – Прошу вас простить штурмбаннфюрера Шлика. Он…
– Простить меня? – рявкнул Шлик. – Да эти Dummkopfe…
Шелленберг, сверкнув глазами, заставил его умолкнуть и повысил голос:
– В лице этих деревенских жителей народ преподнес нам подарки, свидетельствующие о его признательности и преданности фюреру, и мы, представители властей рейха, горячо благодарны им за сегодняшний чудесный вечер.
– Но ведь…
– Хватит! – Шелленберг кивнул двум своим телохранителям, и те силой увели со сцены упирающегося Шлика, у которого от негодования раздувались ноздри.
Бригадефюрер поклонился присутствующим.
– До Берлина путь неблизкий, поэтому я должен извиниться и покинуть вас. Прошу также простить меня за то, что увезу с собой вашего почетного гостя, но в данное время штурмбаннфюреру Шлику крайне необходимо быть в Берлине. Продолжайте праздник и примите наш подарок – отмену комендантского часа на нынешнюю ночь.
Вопросы, оставшиеся без ответа, утонули в робких, недружных аплодисментах. Джейсон затруднялся сказать, чему больше радовались жители: временной отмене комендантского часа, которая позволит им пить и веселиться всю ночь, или же тому, что из деревни силой увозили Шлика.
Как бы там ни было, Джейсон прикусил губу, чтобы не расхохотаться. «Кто, интересно, догадался вовремя выпустить мальчика? Он блестяще справился с делом».
Шелленберг, покидавший сцену, на минуту остановился.
– Я с нетерпением буду ждать вашей статьи о сегодняшнем событии, герр Янг.
– Если поторопиться, – кивнул Джейсон, – то, возможно, репортаж появится уже в завтрашнем номере.
– Позвольте выразиться точнее. Я мечтаю ознакомиться именно с вашим репортажем, прежде чем он попадет в газету.
– Разумеется, – ответил Джейсон, глядя в глаза бригадефюреру.
– Schön gut. Можете писать у меня в гостинице. Я оставлю машину с шофером – можете распоряжаться ею, когда закончите статью.
Джейсон не рассчитывал на то, что придется торчать здесь, дабы его статья подверглась цензуре. Основную линию он уже набросал, и только она привлечет внимание читателей. Ему совсем не улыбалось задерживаться в поселке: нынче ночью он непременно должен успеть в другое место.
67
Минут за сорок до того, как телохранители Шелленберга вывели из театра Шлика, отец Оберлангер вышел из густой тени церкви, в которой уже погасли огни. Повернув голову, внимательно осмотрел улицу. Он никого не заметил и поманил Ривку, которая пряталась в темноте, потом помог ей взобраться на повозку главного лесничего Шраде. Вместе со Шраде священник затолкал девушку в грубый мешок и обложил деревянными ящиками, в каждом из которых было по восемь бутылок шнапса. Еще один мешок набросили сверху, прикрыв его охапкой сена. Священник, лесничий и Ривка поехали в театр. Там отец Оберлангер спрыгнул с повозки так ловко, как позволили ему старые кости, и молча подал руку женщине средних лет, которая только что вышла из театра через черный ход.
* * *
Рейчел пробрала дрожь, когда она поняла, что их пособником в эту ночь вызвался быть не кто иной, как отец Оберлангер. Стоит ему узнать ее, стоит позвать людей или донести в гестапо позднее – и все пропало. Она взобралась на повозку, села рядом со Шраде и тут услышала шепот священника:
– Храни вас Бог, фрейлейн Рейчел. Храни вас Бог!
Она вгляделась в лицо старого священнослужителя – человека, который уже второй раз помогал ей спастись, – и увидела безграничное милосердие и горячую надежду в его глазах, в которые прежде не слишком внимательно вглядывалась, в морщинах на лбу, казавшихся ей прежде знаком осуждения. Сердце ее преисполнилось такой благодарности, какую трудно выразить словами, да и говорить вслух было страшновато, поэтому Рейчел лишь сжала плечо старика и дотронулась до его щеки. В жизни много загадок, и отец Оберлангер оказался еще одной из них.
Шраде щелкнул бичом, и повозка с пассажирами тихо покатила по знакомым широким улицам поселка. За околицей улица переходила в дорогу, испещренную бликами лунного света.
Рейчел просунула руку под сено, под грубую мешковину и коснулась протянутой в ответ руки Ривки.
– Сейчас будет первая застава, – предупредил главный лесничий. – Приготовьте бутылку, а лучше две.
Не успел он договорить, как поперек дороги легла полоска яркого света и навстречу им вышли несколько солдат с винтовками наизготовку.
– Halt!
Шраде натянул поводья, останавливая экипаж.
– Хайль Гитлер! Мы везем подарки от жителей деревни и добрые пожелания от штурмбаннфюрера Шлика! Просто стыд, что вас оставили дежурить здесь в темноте и вам пришлось пропустить такое представление. Вот мы и решили, что вы тоже заслужили праздник, и кое-что вам привезли. То, что поможет согреться! Пирогов нет, зато есть кое-что получше, а? Хельга, дай-ка мне бутылочку, которую мы припасли для доблестных воинов!
– Шнапс? Вас послал штурмбаннфюрер? – Обер-ефрейтор, старший на посту, не мог в это поверить.
– Ja! Ja! В честь праздника. Там ведь еще и бригадефюрер Шелленберг! И комендантский час на сегодня отменили!
Рейчел протянула по одной бутылке солдатам, стоявшим с обоих боков повозки.
– Не жадничай! – со смехом крикнул ей Шраде. – Штурмбаннфюрер приказал: по бутылке на каждого! Пейте! Может, на трезвую голову он еще и пожалеет о своей щедрости!
Солдаты не могли одновременно держать и бутылки, и нацеленные на пассажиров винтовки. Победили бутылки.
– Куда вы направляетесь?
– Чуть дальше Этталя. Надо охватить всех солдат – каждому по бутылке. Все самое лучшее – тем, кто служит фатерланду!
– Мы служим фюреру!
– Ja! Ja! Хайль Гитлер!
– Зиг хайль! – Солдаты расступились, радостно помахивая бутылками.
Шраде весело помахал им рукой в ответ и тронул лошадей.
Миновав еще две заставы, они оказались у подошвы горного хребта. Шраде повернул лошадей с дороги и пустил их прямо по полю.
– Мы съехали с дороги? – В голосе Рейчел прозвучала нарастающая тревога.
– Ja, так лучше – проедем за лесом и выедем на дорогу подальше. Мы же хотим, чтобы наци думали, будто мы поехали за Этталь. Мне совсем не хочется, чтобы они поняли, что мы направились в горы.
– А наши следы?
– Принюхайтесь к воздуху. Вот-вот хлынет дождь. Когда они сообразят, что мы исчезли, – если вообще догадаются, что с нами были вы, – все следы давно уже смоет.
Рейчел оставалось только молиться о том, чтобы так и произошло.
В разрыв между облаков проглянула луна. Повозка наконец выехала на горную дорогу. Все выше, выше по горному серпантину; лошадь шла тем медленнее, чем выше они взбирались.
– А сможет она дотащить нас на самый верх? – высунулась из своего мешка Ривка.
– Nein, – ответил ей главный лесничий. – Для нее подъем слишком крут… а вот вам придется туда дойти.
– Что? – Ривка не могла себе представить, что по горам придется идти пешком, да еще и ночью.
Лесничий кивнул головой.
– Сидите отдыхайте. Пользуйтесь возможностью, потому что пешком мы сегодня еще находимся.
Через двадцать минут верный своему слову Шраде повернул повозку с дороги и направил ее через рощицу. Сквозь тьму мелькнул слабый огонек. Еще раньше, чем они подъехали поближе, Рейчел догадалась, что там стоит хижина. Отворилась дверь. Лампа, неярко горевшая в доме, осветила на пороге силуэт женщины, которая помахала им рукой, приглашая войти.
Но Шраде не принял приглашения, крикнув мужу стоявшей на пороге женщины:
– Danke, но нам нужно ехать дальше! Я вернусь завтра, а сейчас оставлю у вас свою лошадь и повозку.
– Я присмотрю за ними как следует, – отозвался крестьянин, выйдя на крыльцо. – Лошадь будет ждать вас.
Рейчел надеялась, что они смогут здесь передохнуть и выпить что-нибудь, хотя бы похожее на кофе – да все равно что, лишь бы немного успокоиться. Однако Шраде помог ей сойти на землю, вытащил из-под сена Ривку и велел обеим быстро идти за ним в темный лес. Каждой он дал по веревке, чтобы они не потеряли друг друга. Обе девушки порядком отвыкли от лазания по горам и теперь спотыкались на каждом шагу.
– Можно не так быстро? – окликнула лесника Рейчел.
– Надо спешить, – шепотом отозвался Шраде. – Вы должны поднапрячься, иначе вас застрелят!
Рейчел задыхалась от быстрой ходьбы в темноте, поэтому не стала тратить силы на бесплодный спор, а лишь наклонила голову, вглядываясь в бесконечный подъем.
Вверх, вверх, все выше и выше – они без передышки поднимались по тропе, пока Ривка не замедлила шаг, а Рейчел не почувствовала, что ее ноги вот-вот отвалятся.
Тропа, однако, стала наконец немного более пологой и вывела их на петлявшую между валунами стежку, которая спускалась в маленькую узкую долину. Рейчел молилась о том, чтобы не пришлось взбираться снова.
Здесь деревья росли гуще, и в темноте сквозь переплетение ветвей было почти не видно друг друга. Только что Рейчел держалась за веревку, ступая вслед за Ривкой, – и вдруг оказалась в одиночестве, с пустыми руками.
– Ривка! Ривка! – позвала она.
– Тихо! – раздался сердитый шепот герра Шраде. – Мы уже совсем близко к цели. Держитесь теснее.
Рейчел молча ковыляла в темноте, пока Ривка не ухватила ее за руку. Рейчел сделала глубокий вдох, немного расслабила мышцы и, хотя ничуть и не успокоилась, пошла за подругой дальше.
Они вышли на небольшую полянку. Впереди можно было различить нечто высокое и очень темное. Поначалу Рейчел показалось, что это очередная купа деревьев. Но главный лесничий подошел к темному объекту раньше, и она услышала, как он отворяет дверь пинком ноги.
– Спасибо вам! – прошептала девушка.
– Входите, входите, – поторопил лесничий. – Здесь часик передохнем, потом пойдем дальше. Мы должны встретить вашего провожатого еще до полуночи.
Он чиркнул спичкой, и вспышка неяркой лампы ослепила глаза Рейчел, уже привыкшие к темноте. Но ей было приятно снова видеть свет. Пляшущий огонек лампы отбрасывал причудливые тени на стены, стол и стулья.
– Где это мы? – поинтересовалась Ривка.
– Этой хижиной пользуются охотники, когда промышляют в здешних местах. С начала войны наци используют ее как казарму для горных егерей, которые проходят тут специальное обучение.
– А вы не думаете?..
– Nein, nein. Сегодня никто сюда не придет, все будут пить и веселиться до рассвета. А штурмбаннфюрер даже не знает об этом убежище.
– А Максимилиан? – У Рейчел даже холодок пробежал по спине.
– Ja, он знает, как знает и то, кому следует об этом рассказать. Будем надеяться, что он не настолько умен, чтобы сообразить, куда мы пошли. – Шраде протянул женщинам лампу. – Не тревожьтесь. Пока они сообразят, что к чему, вы обе уже будете в Лиссабоне, в полной безопасности.
– Я молюсь о том, чтобы вышло по-вашему.
И Рейчел снова вознесла молитвы. В ту ночь она молилась и верила в свои молитвы больше, чем когда бы то ни было прежде.
– Мы все об этом молимся, фрейлейн Крамер, – кивнул ей лесничий.
Звук собственного имени показался ей сейчас странным. Даже не верилось, что скоро она сможет слышать его каждый день. Если бы только оно снова, хоть разок, прозвучало из уст Джейсона! На нелегком пути вверх Рейчел жалела о том, что ей не удалось с ним поговорить, попрощаться. Видеть его в зале и не иметь возможности улыбнуться ему или хотя бы кивнуть, видеть, как он страдает, когда она откровенно заигрывает со Шликом, – Рейчел это казалось слишком жестоким. Джейсон, который так ей помог, никоим образом не заслуживал такого отношения. Конечно, Лия объяснит ему, что было безопаснее, чтобы он не знал заранее деталей их плана. Благодаря этому он вел себя более естественно, был удивлен происходящим не меньше, чем все остальные.
К тому времени, когда они прилегли отдохнуть, глаза Рейчел сами собой закрывались. Девушки устроились вдвоем на диване, а лесничий караулил у окна. Рейчел уже погружалась в сон, когда Ривка прошептала:
– Теперь бабушке, Амели, Лии и Фридриху нечего будет бояться, правда? И у нас с тобой все будет хорошо?
Рейчел крепко сжала руку подруги и заставила себя произнести бодрым голосом:
– Даже лучше, чем просто хорошо. Все будет чудесно, замечательно – у нас всех. Вот увидишь!
Ривка с благодарностью пожала ей руку.
Рейчел закрыла глаза. Пусть сбудутся ее слова!
68
Главный лесничий потряс ее за плечо, но Рейчел никак не могла проснуться. Ей хотелось досмотреть свой сон. К тому же все ее тело немилосердно болело после лазанья по горам.
Но герр Шраде все тряс и тряс ее, напоминая о том, что нужно вставать. Взялся он и за Ривку.
– Нам пора в дорогу. Я припас вам булочки, только побыстрее! Надо еще сделать так, чтобы никто не догадался, что мы здесь были.
– А кофе? – протяжно зевнула Рейчел.
– Огонь мы не станем разводить, тогда и дыма не будет, – решительно ответил главный лесничий. – Давайте поживее!
Рейчел встряхнулась, взяла себя в руки. Не было никакой возможности ни переодеться, ни толком умыться, разве что ополоснуть лицо, смывая жуткий кустарный грим. Ладно хоть лицо, которое глянуло на нее из треснувшего зеркала над умывальником, было ее собственным, привычным. Изможденное, немного постаревшее, осунувшееся лицо молодой женщины, которая год назад приехала в Германию. И все же это было именно ее лицо.
Уже скоро она сможет снова быть самой собой, ей не придется больше притворяться Лией Гартман или бабушкиной родственницей, которая живет в Штелле и иногда заезжает в Обераммергау в гости. На минуту Рейчел задумалась о том, каково это будет – чувствовать себя собой, после того как она вела совсем другую жизнь, после того как поняла, что все ее прежнее существование было сплошным обманом.
Рейчел с Ривкой взяли заботливо запасенные лесничим булочки и спрятали их в карманы, чтобы съесть по дороге. Поплотнее запахнули куртки от ледяного горного ветра и вышли вслед за Шраде в ночь.
Час, если не больше, они снова взбирались все выше и выше.
– Теперь уже недалеко, совсем недалеко, – хриплым шепотом подбодрил их Шраде.
Внезапно деревья расступились и гора как будто стала ниже. Лунная дорожка освещала тропу, которая поворачивала едва ли не назад по краешку расселины с острыми краями.
– Перевал! – выдохнула шедшая позади Ривка. – Перевал! Теперь идти станет легче.
– Спасибо! – произнесла Рейчел в темноту.
Мышцы ее бедер и голеней так сильно напряглись, что, казалось, ноги сейчас сломаются.
Внизу перевала в темноте скрывалось нечто напоминавшее домик. Шраде подал девушкам знак – остановиться и ждать. Рейчел поравнялась с Ривкой, и обе они замерли, прижавшись друг к дружке, под деревьями. Шраде спустился по тропе и исчез в домике, походившем на срубленную кое-как самодельную хижину. До Рейчел долетели голоса двух, а может быть, и трех мужчин, которые не то беседовали, не то о чем-то спорили.
Только минуты через три к ним по тонувшей во тьме дорожке стала подниматься мужская фигура. Однако эта фигура не напоминала лесничего Шраде. Мужчина упорно карабкался к перевалу, согнувшись, так что лица его они никак не могли рассмотреть. Рейчел уже готова была повернуться, отступить подальше за деревья, а потом бежать что есть духу назад – туда, откуда они пришли. Она даже потянула было за руку Ривку. Может быть, им удастся добежать до охотничьей избушки, избавиться от преследования, а потом добраться до Этталя или даже до бабушкиного чердака.
– Рейчел! Рейчел! – позвал ее мужской голос.
И страхи, обуревавшие Рейчел, сразу же отступили, рассеялись.
– Джейсон? – Она задохнулась от волнения, даже испугалась, что у нее от переутомления начались галлюцинации. – Откуда ты здесь? Как тебе удалось?..
– Не мог же я отпустить тебя… не повидавшись. – Он остановился, с трудом переводя дух. – Ривка… Рад тебя видеть.
– И я рада, шеф.
– Как тебе удалось попасть сюда раньше нас? – спросила Рейчел. – Мы добирались до перевала всю ночь, только часок передохнули.
– Шелленбергу так понравился мой репортаж, что он пригласил меня поехать вместе со всей его свитой. Ну а я остановился у первой же лыжной базы. Ему сказал, что у меня редакционное задание – написать о лыжных курортах Баварии и найти причины, по которым иностранцам по-прежнему стоит побывать в Германии нынешней осенью. Потом час добирался сюда пешком.
– А что там с Герхардом?
– Думаю, наш добрый бригадефюрер по горло завалит Шлика работой в концлагерях в Польше, и это будет надолго. – Джейсон подошел ближе. – Лия рассказала мне, где вас искать. В нашем распоряжении слишком мало времени.
Ривка пожала Рейчел руку, бросила: «Пока» – и пошла по тропе вниз, к хижине.
– Сколько у нас времени? – Рейчел не хотелось думать о Герхарде Шлике, не хотелось терять ни мгновения.
– Пять минут. Как раз хватит вам обеим на то, чтобы выпить чего-нибудь горячего и переодеться. Могу предложить тебе свое одеяние вместе с подтяжками. – Джейсон усмехнулся. – Ваш провожатый уже готов тронуться в путь. До рассвета он должен провести вас через перевал на ту сторону границы. – Янг обнял девушку. – Тебя ждет кофе с цикорием. Я хочу, чтобы ты как следует согрелась. Впереди у вас долгая дорога.
А Рейчел хотелось остановить время. Оно летело вперед с такой безумной скоростью, дышало опасностью, а теперь его совсем не осталось.
– Джейсон, когда я смогу увидеться с тобой снова? – Девушка понимала, что нужно поблагодарить его за все: за спасение Амели, за то, что он защитил ее, Рейчел, от отца, который собирался продать ее нацистам, за то, что помог ей отыскать настоящую семью, спас Ривку, познакомил Рейчел с пастором Бонхёффером. Самое важное – он познакомил ее с Иисусом, с его Иисусом, который однажды, возможно, станет и ее Иисусом. Ей необходимо узнать Его лучше. Рейчел нужно было столько всего сказать Джейсону. Но сейчас, в эту минуту, все отошло на второй план.
– Скажи же.
Он обхватил ее голову руками и повернул к звездам.
– Видишь этот полумесяц?
Рейчел всхлипнула, напрасно борясь с подступившими слезами.
– Я хочу, чтобы каждую ночь ты смотрела на луну и знала, что я тоже смотрю на нее и думаю о тебе, и буду считать каждый месяц, пока мы не встретимся снова. В Нью-Йорке.
– А что произойдет, когда ты окажешься в Нью-Йорке? – Ей не хватало дыхания.
– Я буду искать мисс Рейчел Крамер, – ответил Джейсон, снова поворачивая девушку лицом к себе. – Хочу пригласить ее посидеть со мной за чашечкой кофе, потом за ленчем, потом за ужином.
– За ужином? Ты это серьезно? – прошептала Рейчел.
Джейсон привлек ее к себе.
– Очень серьезно. На всю оставшуюся жизнь.
– Твою и мою, – добавила она.
– А это красиво звучит – миссис Джейсон Янг.
– Рейчел Янг, – поправила она.
– Рейчел Янг, – согласился Джейсон и поцеловал ее теплыми губами – решительно, крепко, по-настоящему.
Теплая волна поднялась от кончиков пальцев ее ног выше, к туловищу, наполняя сердце, а потом ударив в голову. Рейчел была уже не способна рассуждать, думать, да в общем, ей было все равно. Она гладила Джейсона по волосам, сбросив на землю его шляпу, и десятикратно отвечала на его поцелуй.
Назад: Часть II Октябрь 1939 года
Дальше: Эпилог