Мышление рабов

Мышление рабов определялось их бесправным положением. Главное, что люди просто не представляли себе общества без рабства. В отличие от середины XVIII в., когда на Западе стали осознавать несправедливость такого явления, как рабовладельчество, и возникло движение аболиционистов, требовавших отмены рабства, в античном обществе об этом не могло быть и речи. Сами рабы воспринимали институт рабства как нечто вполне нормальное и естественное, а потому у них даже мысли не возникало по поводу его уничтожения. Поэтому все умственные и душевные силы рабы употребляли на то, чтобы как-то улучшить свою жизнь в конкретных условиях.

Раб жил с постоянным сознанием ненадежности своего существования, поскольку полностью зависел от воли господина. Он ни в чем не мог быть уверен. Даже если он являлся усердным и послушным рабом, его все равно могли продать другому хозяину, разлучить с семьей, просто выгнать на улицу, если он заболел или состарился, и тогда он был обречен доживать свои дни в полной нищете и беспомощности. Моральную поддержку и советы он находил в жизненном опыте предыдущих поколений, выраженном в пословицах, поговорках и мифах, а также в религии. Они внушали ему, что роптать бесполезно, что лучше примириться с несправедливым устройством общества и со своей участью. И это помогало ему переносить все страдания и постоянную тревогу о завтрашнем дне. Вот и стражник в комедии Плавта «Пленники» бесстрастно советовал рабам: «Коли хотели боги так, чтоб вы подверглись бедствию, спокойно вы должны терпеть, и мука станет легче вам». Порой у рабов возникало желание потребовать от хозяина хотя бы немного облегчить их существование. Разумеется, такие мысли зарождались в процессе общения рабов друг с другом – ни изнурительный труд, ни постоянная слежка надсмотрщиков не в силах были препятствовать этому естественному для людей стремлению. Хозяин мог изолировать «смутьянов», а на таких опасных предприятиях, как, например, рудники, возможность общения между рабами вообще сводилась к нулю. Но если они жили в большом поместье или на маленькой ферме, между ними завязывались дружеские отношения, придававшие смысл их тяжелой жизни. До нас дошло множество сведений, свидетельствующих об этом, так, бывший невольник, вспоминая собственную жизнь, рассказывал про своего верного друга: «Авл Меммий Урбан воздвиг этот памятник своему дорогому товарищу и партнеру Авлу Меммию Клару. Между мной и им, моим самым близким собратом-вольноотпущенником, никогда не было ссор. Этой надписью я призываю богов надземного и подземного миров в свидетели, что мы с тобой, в одно и то же время проданные в рабство, к тому же в один дом, также вместе получили свободу. Мы никогда не разлучались с тобой, лишь эта роковая смерть отняла тебя у меня (CIL 6.22355а = ILS 8432, Рим).

Еще один пример – это Юкунд из дома Таура: «Юкунд, раб Таура, носильщик паланкина, был истинным мужчиной. Всю свою жизнь он защищал себя и других. Этот памятник поставили Каллиста и Филолог, его собратья рабы» (CIL 6.6308 = ILS 7408d, Рим).

Определение «истинный мужчина» показывает, что рабы высоко ценили в своих собратьях такое свойство, как мужество. А то, что Юкунд защищал своих товарищей, свидетельствует о наличии сплоченности рабов, хотя, как я покажу ниже, эта солидарность порой понималась ими превратно. В качестве примера солидарности можно привести историю убийства римского сенатора Педания Секунда. Он был убит в своем доме одним из проживавших там рабов, и ни один из его товарищей не донес о готовившемся убийстве, не выдал убийцу даже под страхом смертной казни (Тацит. Анналы, 14.43). А вот в «Жизни Эзопа» такие же, как и герой произведения, рабы действовали сообща против него как чужака, а также пытались возложить на него вину за свои проступки.

Рабы вместе совершали религиозные обряды. В местечке Го (на юго-западе Франции) обнаружен воздвигнутый по обету алтарь со следующей надписью: «Богу Гаррию. Геминий раб, по своей воле исполняет обет также от своих собратьев рабов. (СIL 13.49, Го, Франция).

Рабы одного большого хозяйства либо нескольких домов сообща хоронили своих собратьев, объединялись в профессиональные общества, как, например, старатели в Дасии или работники суконной мастерской в Италии: «Этот надгробный памятник поставили чесальщики шерсти Акцепту, рабу Хиа, своему товарищу» (CIL 5.4501, Бресциа).

В Люцерии (Италия) рабы похоронили своего товарища под надгробием с такой надписью: «Богам Подземного мира и Геласмусу, рабу из Ситии. Собратья его из общины Геркулеса и Аполлона поставили этот памятник. Он прожил 25 лет 3 месяца и 21 день» (AE 1983.213).

Но, как и в случае с Эзопом, рабы могли соперничать друг с другом, в частности, за благосклонность хозяина. Один из гостей Тримальхиона рассказывал: «Я старался во всем угождать хозяину, человеку почтенному и уважаемому, – ты и ногтя его не стоишь! Были в доме такие люди, что норовили мне то тут, то там ножку подставить. Но – спасибо Гению моего господина! – я вышел сух из воды» (Петроний. Сатирикон, 57).

Среди рабов бывали и злобные сплетни, и раздоры, и попытки помешать работе своего собрата, что живо описано в «Исповеди» Блаженного Августина, где рабы оказались втянутыми в склоку между членами семьи их господина. Хозяевам приходилось разрешать конфликты между рабами, которые могли возникнуть по любому поводу (так, женщины, жившие в одном доме с Эзопом, соперничали за его внимание). Вероятно, самыми коварными разрушителями солидарности подневольных людей являлись «силенциарии», т. е. те, на которых возлагалась ответственность за поддержание порядка среди домашних рабов: «Они боятся своих собратьев рабов, надсмотрщиков и доносчиков [силенциариев], поставленных обеспечивать их покорность, надзирать над ними. Для них они почти такие же рабы, как для их настоящего господина: любой может их подвергнуть порке или убить, может замучить до смерти. Что еще сказать? Многие рабы находят убежище у ног своего хозяина, настолько они боятся этих надсмотрщиков. Поэтому мы не должны осуждать тех рабов, которые убегают из-за такого обращения; а скорее посмотреть на тех, чье жестокое обращение вынуждает их стать беглецами» (Сальвиан. О мироправлении божьем, 4.3).

Рабы объединялись, чтобы защитить одного из своих собратьев от другого; так, Эзоп рассказывал, что один красивый раб приставал к другому рабу, который «поразил его воображение» (Жизнь. С. 25). Хозяин назначал надсмотрщика или управлявшего из числа своих рабов. Часто сам господин жил в городе, управление же своим поместьем поручал самому надежному из рабов, а самого жестокого ставил надсмотрщиком над остальными рабами. Последние ненавидели этих «ставленников» господина, которые, оставаясь без надзора хозяина, самовольно распоряжались ими, заставляли их работать на себя, насиловали и за малейшую провинность подвергали жестокой расправе. Мало того, управлявшие обманывали своих хозяев, подделывали записи в расходных книгах, тайно продавали на сторону часть урожая и вообще втихомолку устраивали свои дела, наживаясь за счет хозяев. Античные авторы самым настоятельным образом советовали хозяину бдительно следить за надсмотрщиками, не позволять им жестоко обращаться с рабами. Теоретически подневольные могли пожаловаться господину на побои надсмотрщика и других рабов, и хорошему хозяину следовало внимательно прислушиваться к таким жалобам. Но, как показывает приведенная цитата из Сальвиана, порой единственным выходом для преследуемого таким образом раба был побег.

Кроме злобного надсмотрщика, рабы боялись и своих собратьев, которых заставляли пытать и карать провинившихся. Порка и другие телесные наказания проводились руками таких же рабов по приказу и под наблюдением хозяина. Но если он считал необходимым применить более суровую кару, то это делалось на стороне во избежание возмущения остальных рабов. Для этого существовали так называемые профессионалы, которые со знанием дела подвергали пыткам рабов, уличенных хозяином в каких-либо проступках или обвиненных в непокорности. Хороший пример этому приводится в Евангелии: Иисус повествует о государе, который простил своему рабу большой долг; тогда этот раб потребовал, чтобы его товарищ, тоже раб, отдал ему свой долг, и, отказав в просьбе бедняги дать ему время для сбора денег, «посадил его в темницу, пока не отдаст долга». Узнав об этом, «государь его отдал истязателям, пока он не отдаст ему всего долга» (Матфей, 18: 21–34). Апулей в своем романе тоже писал о подобных случаях.

Даже в кругу своих собратьев по несчастью рабу приходилось постоянно быть настороже: ведь среди них имелись и добрые, порядочные люди, настоящие друзья, а встречались и подлые душонки, от которых всего можно было ожидать. Не менее легко складывались его отношения и со свободнорожденными. Здесь очень важно понять, относились ли свободные граждане к рабам с презрением, считали ли они себя выше только потому, что сами родились не в неволе. По поводу элиты и состоятельного слоя населения такого вопроса не возникает, но интересно установить характер отношений между рабами и простыми людьми. Современные историки придерживаются разных мнений на этот счет. Одни полагают, что любой свободный человек отличал себя от рабов и был уверен в превосходстве над ними по праву своего рождения, даже если какой-либо раб имел больше денег, важных связей и перспектив, чем он сам. Другие подчеркивают, что на самом деле жизнь простых людей мало чем отличалась от жалкого существования большинства рабов, поэтому, вероятнее всего, представители обеих групп в одинаковых обстоятельствах больше думали о том, как выжить, чем о социальных различиях между ними. И те и другие оказывались очень далеки от элиты и могли одинаково питать ненависть к небольшой группе привилегированных властителей. Когда римского префекта Педания Секунду убил его собственный раб «и когда в соответствии с древним установлением всех проживавших с ним под одним кровом рабов собрали, чтобы вести на казнь, сбежался простой народ, вступившийся за стольких ни в чем не повинных, и дело дошло до уличных беспорядков и сборищ перед сенатом». Последовали споры о том, справедливо ли будет казнить вместе с виноватыми рабами и безвинных стариков, детей и женщин; верх взяли те, кто настаивал на казни: «Но этот приговор нельзя было привести в исполнение, так как собравшаяся толпа угрожала взяться за камни и факелы. Тогда Цезарь, разбранив народ в особом указе, выставил вдоль всего пути, которым должны были проследовать на казнь осужденные, воинские заслоны» (Тацит. Анналы, 14.42–45).

Я уже упоминал о том, что по внешности рабов трудно было отличить от простолюдинов: они одинаково одевались и говорили на одном с ними языке. Правда, редко, но встречались рабы с клеймом на лице или с наполовину остриженной головой. Один из героев Петрония Гермерот говорил: «Я был рабом сорок лет, и никто не знал, раб я или свободный».

Подневольные не только прислуживали в доме господина, но занимались в городе различной деятельностью, а зачастую даже имели свое отдельное жилье. Хозяева доверяли им такую же работу, какой занимались и простые люди, т. е. со стройкой, доставкой товаров, торговлей и даже выдачей денег под залог. Учитывая общность жизненного опыта, культуры и занятий, неудивительно, что рабы и свободные становились членами одних и тех же религиозных и светских объединений, куда входили и вольноотпущенники. Как ни странно, не все из последних с сочувствием относились к тем, кто еще пребывал в рабстве; как, в частности, Ларций Македон, сын вольноотпущенника, который с особой жестокостью обращался со своими рабами, за что один из них расправился с ним (Плиний. Письма, 3.14). Но большинство вольноотпущенников на равных участвовали с рабами в профессиональных гильдиях и похоронах. В качестве примера можно привести общество сукновалов в городе Пренесте; в Остии объединенными усилиями городских вольноотпущенников и рабов была поставлена статуя богини подземного мира Беллоны; в Ланувиуме они вместе со свободными участвовали в культах поклонения богам Антиною и Дионису, хотя для этого потребовалось разрешение хозяина рабов. Но, активно участвуя в жизни наравне со свободным простонародьем, рабы всегда понимали, что закон проводит между ними фундаментальное различие: «Марк Алфий Павл, городской префект, объявляет: „Если кто захочет выбросить в это место экскременты, пусть знает, что это запрещено! Если же кто нарушит этот указ, заставить его, если он свободный, заплатить штраф, а если он раб – в назидание подвергнуть его порке!“» (AE 1962.234. Геркуланум).