Решимость советского руководства во время Суэцкого кризиса нанести превентивный удар по европейским державам серьезно напугали противную сторону, и в декабре 1956 г. Совет НАТО одобрил новую стратегию альянса. Составными частями этой стратегии стали:

• решение о создании крупных военно-сухопутных формирований на европейском континенте, способных сдержать гипотетический удар со стороны СССР;

• ограничение доктрины «массированного воздействия» и решение о невозможности применения ядерного оружия в небольших по масштабу, локальных военных конфликтах.

Одновременно американцы заморозили свое участие в переговорах с советской стороной об ограничении ядерных испытаний, с которым советское руководство выступило на Женевской конференции в июле 1955 г., и стали склоняться к идее предоставления европейским союзникам по НАТО права доступа к американскому ядерному оружию в чрезвычайных обстоятельствах.

В июле 1957 г. в Советском Союзе прошли успешные испытания межконтинентальной баллистической ракеты (МБР), что полностью положило конец прежней стратегической неуязвимости США. В этой ситуации европейские союзники стали все настойчивее требовать от Вашингтона увеличения военно-технологической помощи со стороны США, что, в принципе, отвечало интересам самих американцев в европейском регионе. Администрация президента Д. Эйзенхауэра считала целесообразным помочь европейцам в создании собственного ядерного оружия с тем, чтобы союзники Вашингтона смогли сформировать «европейский» потенциал ядерного противостояния СССР и облегчили бремя США в создании и содержании этого оружия.

В декабре 1957 г. Совет НАТО принял важное решение о размещении на территории Британии, Италии и Турции американских стратегических ракет среднего радиуса действия «Скайблор», «Тор» и «Юпитер». Эти шаги американской администрации были восприняты в Москве как шаг к «ядерному вооружению» Западной Германии, и советская сторона потребовала исключить ФРГ из числа государств-членов НАТО, на территории которых могло быть размещено ядерное оружие.

Одновременно с этим советское руководство сделало асимметричный ответ, и в январе 1958 г. объявило о сокращении численности советских вооруженных сил на 300 000 человек, что было связано как с высокими издержками на содержание самой армии, так и с переосмыслением советским руководством значимости обычных вооруженных сил и вооружений в военной стратегии страны. В феврале 1958 г. Н.С. Хрущев предложил созвать конференцию четырех великих держав и пересмотреть статус Западного Берлина, объявив его демилитаризованным вольным городом. Эти шаги не были оценены противной стороной, и в марте 1958 г. канцлер К. Аденауэр смог убедить западногерманский бундестаг ратифицировать соглашение о размещении на территории ФРГ американских ядерных зарядов.

СССР расценил это решение как шаг к ядерному вооружению Западной Германии. В мае 1958 г. в Москве состоялось совещание стран-участниц ОВД, на котором была согласована тактика действий в германском вопросе. В июле 1958 г. ГДР выступила с предложением о заключении мирного договора с ФРГ, выдержанном в русле советской идеи об отказе обоих германских государств от обладания ядерным оружием. Западная сторона, расценив это предложение как проявление «слабости Москвы», никак не отреагировала на это предложение.

Тогда в конце ноября 1958 г. советское правительство направило правительствам США, Великобритании и Франции довольно жесткую ноту, в которой содержалось требование в течение шести месяцев, то есть до конца мая 1959 г., заключить мирный договор с ГДР и признать второе германское государство де-юре. В противном случае советское руководство грозилось подписать отдельный мирный договор с ГДР и переложить на ее правительство полную ответственность за обеспечение особого статуса всего Берлина и гарантий доступа западных держав в западную часть города.

В исторической литературе эта ноябрьская нота получила название «ультиматум Хрущева», который, как полагает ряд авторов (А. Филитов, Ф. Новик, М. Наринский), положил начало Второму Берлинскому кризису, продолжавшемуся вплоть до конца 1961 г.

По мнению других авторов (А. Богатуров, В. Аверков), напряженность вокруг Западного Берлина сохранялась все эти годы, поэтому применять термин «кризис» ко всему, почти трехлетнему, периоду этого противостояния нет оснований.

Жесткий ультимативный характер «ноябрьской ноты» был вскоре дезавуирован самим советским руководством, и в январе 1959 г. оно дало понять, что не настаивает на разрешении германского вопроса в первоначально обозначенные сроки. Это поведение советской стороны стало прекрасной иллюстрацией новой характерной черты советской дипломатии, которая сформировалась под прямым влиянием самого Н.С. Хрущева: сначала действовать «с позиции силы» и оказать психологическое давление на оппонента, а затем, в случае его отказа от советских предложений, предложить ему относительно мягкую формулу компромисса.

Исторический опыт наглядно показал, что такая тактика далеко не всегда была плодотворной, но она проводилась в жизнь самим Н.С. Хрущевым и его министрами иностранных дел. Сначала эту должность занимал тогдашний хрущевский фаворит Д.Т. Шепилов, пробывший на посту министра всего восемь месяцев, и ушедший в феврале 1957 г. с повышением на должность секретаря ЦК, с которой с треском вылетел уже в июне 1957 г. после разгрома «антипартийной группы В.М. Молотова, Г.М. Маленков, Л.М. Кагановича». Затем эту должность занял карьерный дипломат А.А. Громыко, который был министром иностранных дел СССР почти три десятка лет, до июня 1985 г., то есть до прихода к власти М.С. Горбачева. Надо заметить, что если В.М. Молотов, будучи министром иностранных дел, всегда жестко отстаивал свою особую позицию по всем внешнеполитическим вопросам, за что, собственно, и поплатился своим постом в июне 1956 г., то А.А. Громыко, не обладая в хрущевский период каким-либо политическим весом и влиянием, всегда шел в фарватере его внешнеполитического курса и не перечил этому сумасброду, который довольно слабо разбирался в большинстве внешнеполитических проблем.

В сентябре 1959 г. состоялся первый в истории двух сверхдержав официальный визит советской партийно-правительственной делегации во главе с Н.С. Хрущевым в США. Во время этого турне в ходе личной встречи с президентом Д. Эйзенхауэром советский лидер добился от американской стороны принципиального согласия на созыв в мае 1960 г. международной конференции в Париже по германскому вопросу. Однако Парижская конференция, едва начавшись, была сразу сорвана, поскольку Н.С. Хрущев в категорической форме потребовал от президента Д. Эйзенхауэра принести ему публичные извинения за то, что американские самолеты-разведчики постоянно нарушают воздушное пространство СССР. Но американский президент, которого поддержал его французский коллега президент Ш. де Голль, невзирая на прямые доказательства вины американской стороны, в том числе только что сбитый над Уралом советскими баллистическими ракетами самолет-шпион U-2, пилотируемый Ф. Пауэрсом, отказалась это сделать, и Н.С. Хрущев покинул Парижскую конференцию. По мнению ряда советологов (М. Татю), этот демарш советского руководителя произошел вопреки его личному желанию, а под сильным давлением членов советской делегации, в том числе министра иностранных дел А.А. Громыко и министра обороны маршала Р.Я. Малиновского.

В апреле 1961 г. Н.С. Хрущев выдвинул новый ультиматум по берлинскому вопросу, объявив, что СССР еще до конца года подпишет мирный договор с ГДР и передаст ей всю полноту власти над восточной частью Берлина. Вскоре он вновь смягчил свою прежнюю позицию и предложил новой администрации США, которую возглавил президент-демократ Джон Кеннеди, вернуться к обсуждению германского вопроса, и в июне 1961 г. в столице Австрии Вене состоялась новая встреча в верхах.

В современной исторической литературе (С. Рогов, А. Фурсенко, М. Татю) принято считать, что на переговорах в Вене Н.С. Хрущев явно недооценил своего американского партнера и, сочтя его слишком молодым и слабым политиком, проявил ненужную полемичность и упустил шанс приблизиться к компромиссу по германской проблеме. В частности, советский лидер снова жестко поставил вопрос о подписании мирного договора с Германией с включением в него статей, запрещающих размещение на всей ее территории ядерного оружия. Американской стороне было заявлено, что СССР считает весь Берлин территорией ГДР и не видит никаких оснований для сохранения особого статуса в западной части города.

В принципе, позиция Москвы во всем, что не касалось статуса Западного Берлина, вполне отвечала новым настроениям в американском руководстве. Но сам тон Н.С. Хрущева показался американской стороне явно вызывающим, поскольку советский лидер угрожал отказаться гарантировать права западных держав в Западном Берлине. В этой ситуации Дж. Кеннеди тоже решил проявить твердость и заявил, что при необходимости США будут силой оружия защищать свои интересы в Западном Берлине. Подобного прямого обмена скрытыми угрозами и столь резкого разговора между лидерами двух стран прежде никогда не происходило, и в результате эта встреча закончилась безрезультатно.

После провала венских переговоров в августе 1961 г. Политический консультативный комитет ОВД призвал руководство ГДР принять самые жесткие меры против «подрывной деятельности» Западного Берлина. И в середине августа 1961 г., всего за одну ночь, было окончательно завершено давно начатое строительство бетонной стены вдоль границ Западного Берлина. Доступ в западную часть города теперь был разрешен только через контрольно-пропускные пункты, и никаких мер, затрудняющих доступ европейских представителей в Западный Берлин, восточно-германскими и советскими властями не предпринималось.

В конце августа 1961 г. в ответ на возведение Берлинской стены вдоль нее было развернуто около тысячи американских военнослужащих и несколько десятков танков и бронемашин. А в сентябре―октябре американская военная группировка в ФРГ была увеличена на 40 000 человек. В этой ситуации, не желая идти на дальнейшее обострение конфликта, на XXII съезде КПСС Н.С. Хрущев вновь заявил о смягчении позиции СССР по берлинскому вопросу и фактически дезавуировал свой «апрельский ультиматум». Однако американская сторона продолжала нагнетать ситуацию вокруг Берлинской стены, пока не разразился так называемый «инцидент у КПП "Чарли"», который чуть было не привел к военному столкновению советских и американских военнослужащих. Но, к счастью, этого не произошло и советские, и американские танки были отведены от Берлинской стены.

В современной либеральной историографии и публицистике (А. Яковлев, Р. Медведев, Л. Млечин) традиционно пытаются представить возведение Берлинской стены как некий символический рубеж, окончательно разделивший мир на «лагерь цивилизованных демократических стран» во главе со светочем демократии США, и «лагерь тоталитарных социалистических режимов» во главе с «империей зла» СССР.

Хотя, как верно заметили многие специалисты (Н. Павлов, А. Богатуров, В. Аверков), в период Второго Берлинского кризиса все действия, предпринятые советским политическим и военным руководством, происходили исключительно в рамках собственной «зоны влияния» и их нельзя трактовать как агрессию советской стороны. Более того, сооружение Берлинской стены вызвало сдержанное осуждение и на самом Западе, и ни одна из западноевропейских стран не предприняла энергичных мер в связи с этим событием. Фактически действия советской стороны способствовали сохранению статус-кво в берлинском вопросе, хотя сама германская проблема так и оставалась неразрешенной, поскольку по вине США до сих пор не был подписан общий мирный договор с Германией, а ГДР оставалась непризнанной де-юре западными державами страной.

В январе 1959 г. в результате военного переворота на Кубе был свергнут ненавистный режим диктатора Ф. Батисты и к власти пришло правительство кубинских националистов и радикалов во главе Фиделем Кастро. Американская администрация первоначально отнеслась к утверждению власти кубинских «революционеров» без особой враждебности. Новое кубинское правительство тоже пока воздерживалось от активной антиамериканской пропаганды. Но уже к концу 1959 г. разногласия между Вашингтоном и Гаваной стали нарастать как снежный ком, поскольку Ф. Кастро развернул жестокие репрессии против сторонников свергнутого режима, которые переросли в подавление всей проамериканской оппозиции в стране.

В результате на территорию США хлынул поток кубинских беженцев, которые осели в американском штате Флорида, где, образовав целое сообщество эмигрантов, стали оказывать активное влияние на американское общественное мнение. Пытаясь как-то повлиять на политику Гаваны, американская администрация снова прибегла к экономическим санкциям против Кубы, добавив к эмбарго на поставки вооружений запрет на закупки кубинского сахара. А поскольку тростниковый сахар был главной статьей кубинского экспорта, эти меры больно ударили по кубинской экономике. В ответ на эти действия американской стороны в начале 1960 г. кубинское правительство закупило большую партию оружия в СССР, который также согласился снабжать Кубу своими энергоносителями, в частности, сырой нефтью. Одновременно кубинское правительство национализировало все принадлежавшие американским компаниям нефтеперерабатывающие предприятия.

Ближневосточный и берлинский кризисы на время отвлекли внимание ведущих мировых держав от положения дел в Западном полушарии. Приход к власти в Вашингтоне новой администрации президента Дж. Кеннеди привел к резкому обострению американо-кубинских отношений, поскольку демократическая партия считала режим Ф. Кастро репрессивным, а демократы, в отличие от республиканцев, всегда были очень чувствительны к так называемой проблеме «защиты прав человека». Учитывая это обстоятельство, кубинская эмиграция, центром которой стал ближайший к Кубе штат Флорида, стала оказывать жесткое давление на администрацию Дж. Кеннеди с целью побудить ее принять все меры для свержения режима Ф. Кастро.

Кубинское правительство форсированным маршем стало укреплять свои связи с Москвой, и в декабре 1960 г. в Нью-Йорке на новой сессии ГА ООН состоялась личная встреча Н.С. Хрущева и Ф. Кастро. Официальным предметом переговоров лидеров двух государств стал вопрос о дальнейшем развитии процесса деколонизации стран Азии, Африки и Латинской Америки, который всегда очень активно поддерживался советской стороной. Но во время неофициальной встречи двух лидеров прямо в присутствии журналистов Н.С. Хрущев намеренно заявил о том, что если США позволят себе напасть на Кубу, то в ответ они «получат град советских ракет».

Межгосударственные отношения Гаваны и Вашингтона приобрели настолько неприязненный характер, что в январе 1961 г. после высылки американских дипломатов администрация Дж. Кеннеди разорвала дипломатические отношения с Кубой. В апреле 1961 г. американо-кубинский конфликт принял характер жесткого военного противостояния двух стран. Силами кубинских эмигрантов ЦРУ, которое по прежнему возглавлял А. Даллес, попыталось свергнуть ненавистный режим Ф. Кастро вооруженным путем, и разработало спецоперацию под кодовым названием «Плуто». Прибывшие из Флориды вооруженные отряды кубинских коммандос были разбиты революционной армией Кубы на побережье залива Качинос в районе Плайя-Хирон.

Несмотря на этот провал, американская администрация вовсе не собиралась отказываться от планов свержения режима Ф. Кастро, в том числе и военным путем. В ноябре 1961 г. при СНБ США была создана Особая расширенная группа во главе с генералом М. Тейлором и генеральным прокурором Р. Кеннеди для разработки нового плана под кодовым названием «Мангуста». Этот план представлял собой целый правительственный проект, включавший в себя экономическую блокаду и политическую изоляцию Кубы, организацию подрывной работы внутри страны, террористические планы устранения политических лидеров Кубы, прежде всего, самого Ф. Кастро и военное вторжение на остров.

Эти события крайне встревожили все кубинское руководство, и оно срочно начало переговоры с советской стороной о предоставлении Кубе военно-технической помощи. Для успеха этих переговоров в декабре 1961 г. Ф. Кастро впервые публично назвал себя марксистом и заявил о своей полной готовности начать строительство социализма в стране. Для более близкого знакомства с новым руководством Кубы и установления тесных рабочих контактов в январе―феврале 1962 г. Гавану посетил ближайший хрущевский соратник, старейший член Президиума ЦК Анастас Иванович Микоян, который подписал с Ф. Кастро торговый договор, в соответствии с которым советская сторона многократно увеличила военную помощь Кубе, причем не только в виде обычных вооружений, но и стратегических ракет. В данном случае, по мнению многих современных авторов (А. Фурсенко, А. Нафтали, М. Татю), советское руководство и лично Н.С. Хрущев исходило не столько из соображений защиты интересов нового члена «социалистического лагеря», сколько из собственных геополитических и стратегических целей и задач. Дело в том, что после размещения в Турции американских баллистических ракет «Юпитер», способных спокойно долетать до самой Москвы, СССР реально почувствовал всю свою уязвимость перед лицом ракетной угрозы со стороны США, поэтому Москве было крайне важно заполучить надежный стратегический плацдарм, позволяющий держать под прицелом большую часть территории США.

В конце мая 1962 г., сразу после возвращения из Болгарии, Н.С. Хрущев провел беседу в узком кругу с участием своего зама А.И. Микояна, министра иностранных дел А.А. Громыко и министра обороны маршала Р.Я. Малиновского, в ходе которой изложил им свою идею об увеличении советского военного присутствия на Кубе и размещения там советского ядерного оружия. На следующий день на заседании Совета обороны СССР большинство его членов, невзирая на все возражения А.И. Микояна, поддержали Н.С. Хрущева, и он дал указание начать срочную проработку этого вопроса.

Спустя три дня в Гавану вылетела советская партийно-правительственная делегация в составе кандидата в члены Президиума ЦК, первого секретаря ЦК КП Узбекистана Ш.Р. Рашидова, зам. министра обороны и главкома РВСН маршала С.С. Бирюзова и начальника Главного оперативного управления Генштаба генерал-полковника С.П. Иванова. После встречи с Ф. Кастро было получено согласие на размещение ракет и принято решение, что для уточнения всех деталей предстоящей операции в Москву вылетит его младший брат, министр обороны Кубы Рауль Кастро.

После согласования всех вопросов предстоящей операции было принято решение направить на Кубу ограниченный контингент советских войск численностью более 50 000 военнослужащих, пять дивизионов РВСН, оснащенных 42 ядерными ракетами средней дальности Р-12 и Р-14, и 12 установок С-75 в составе 144 баллистических ракет. Общее командование этим контингентом войск было возложено на генерала армии И.А. Плиева. К июлю 1962 г. Главное оперативное управление Генштаба под руководством зам. министра обороны маршала И.Х. Баграмяна разработало операцию прикрытия под кодовым названием «Анадырь». В начале августа 1962 г. на Кубу пришли первые советские корабли, а к октябрю была полностью завершена переброска основного контингента советских войск на остров Свободы.

Американские средства воздушной разведки — самолеты-шпионы U-2 обнаружили советские ракетные установки только 14 октября 1962 г., и когда экспертиза полученных снимков подтвердила их достоверность, президент Дж. Кеннеди срочно собрал секретное совещание членов так называемого «исполнительного комитета», которые предложили ему три возможных варианта разрешения этой ситуации:

1) уничтожить советские ракеты точечными ударами;

2) провести полномасштабную военную операцию на Кубе;

3) ввести морскую блокаду острова.

Председатель Объединенного комитета начальников штабов (ОКНШ) генерал армии М. Тэйлор и начальник штаба ВВС генерал К. Лемей выступили с предложением начать вторжение на Кубу. Эта идея была сразу отвергнута президентом Дж. Кеннеди, который резонно опасался, что «даже в том случае, если на Кубе советские войска не предпримут активных действий, ответ немедленно последует в Берлине», что приведет к неизбежной эскалации конфликта. Поэтому по предложению министра обороны США Р. Макнамары было принято решение предпринять военно-морскую блокаду Кубы.

18 октября 1962 г. состоялась встреча Дж. Кеннеди с министром иностранных дел СССР А.А. Громыко и советским послом А.Ф. Добрыниным, на которой они упорно отрицали наличие любого советского вооружения на Кубе. Такую же твердую позицию занял и резидент ГРУ полковник Г.Н. Большаков, который давно имел тесный рабочий контакт с министром юстиции США, братом президента Робертом Кеннеди.

20 октября 1962 г. президент Дж. Кеннеди, госсекретарь Д. Раск, министр обороны Р. Макнамара и другие члены СНБ США проголосовали за установление морской блокады Кубы. Однако согласно международному праву любая блокада являлась актом войны, в то время как размещение ядерных ракет в Турции и ответное размещение таких же ракет на Кубе никаких соглашений не нарушало. Таким образом, США оказывались в роли агрессора, развязавшего войну. В связи с этим обстоятельством возникли резонные опасения по поводу того, что эта акция США не встретит поддержки у всего мирового сообщества. Поэтому решение о введении блокады Кубы было вынесено на обсуждение Организации американских государств (ОАГ), которая, опираясь на «Пакт Рио», единогласно поддержала введение санкций против Кубы, но не в форме «блокады», а в виде «карантина», что означало не полное прекращение морского сообщения с островом Свободы, а лишь препятствие поставкам вооружений на него.

В те тревожные дни между Н.С. Хрущевым и Дж. Кеннеди завязалась острая полемическая переписка, в которой каждая из сторон пыталась обосновать правомерность своих действий. Понимая, что советская сторона не намерена отступать, 22 октября Дж. Кеннеди обратился к американскому народу с предупреждением о возможности начала войны с Советским Союзом. Вооруженные силы США были приведены в повышенную боевую готовность, советской стороне было заявлено, что запуск любой ракеты с территории Кубы будет считаться в США поводом к началу широкомасштабной войны. Одновременно американская администрация ввела «карантин» всех кубинских портов, что, по сути, было равнозначно объявлению блокады острова.

Тем временем советские транспортные корабли с ядерными ракетами на борту продолжали следовать в направлении кубинских портов. Вооруженные силы СССР были тоже приведены в состояние повышенной боеготовности, и любая попытка американских вооруженных сил остановить советские суда могла стать поводом для начала войны. Происходила встречная эскалация конфликта, и противостоящие стороны не знали, каким образом выйти из этого тупика.

23 октября брат президента Р. Кеннеди в неофициальном порядке посетил советское посольство в Вашингтоне, где в ходе секретных переговоров с советским послом А.Ф. Добрыниным был все-таки найден долгожданный компромисс. В ходе этой встречи, а также обмена новыми посланиями между Н.С. Хрущевым и Дж. Кеннеди к 28 октября удалось выработать главные условия компромисса:

1) США согласились сделать официальное заявление об отказе от любых попыток свергнуть режим Ф. Кастро при помощи военной силы;

2) СССР согласился начать демонтаж своих ракетных установок на Кубе и вывезти все ракеты с территории острова в течение ближайших трех месяцев;

3) была достигнута секретная договоренность о выводе с территории Турции всех американских ядерных ракет после формального согласования этого вопроса с турецкой стороной и всеми членами НАТО.

Вопрос о том, кто одержал победу в этом противостоянии, до сих пор является предметом давней научной дискуссии. Например, ряд авторов (Р. Пихоя) полагает, что эту проблему следует рассматривать в трех основных аспектах:

• с военно-стратегической точки зрения от этого кризиса скорее выиграл Советский Союз, поскольку были устранены американские ракетные базы с территории Турции и Италии, а также была гарантирована неприкосновенность территории Кубы;

• в политико-пропагандистском плане выигрыш был на стороне США, которые предстали в глазах мирового сообщества как жертва советского экспансионизма и стойкий защитник идеалов западной демократии;

• с геополитической точки зрения — это был первый и последний ракетно-ядерный кризис, который доказал, что атомное оружие не может быть оружием в собственном смысле этого слова, т.е. инструментом реализации политических целей военными средствами.

К осени 1962 г. напряженность в послевоенной международной системе достигла своего пика, поскольку мир оказался на грани всеобщей ядерной войны. Биполярная структура мира при хрупком балансировании США и СССР на грани большой войны оказалась крайне опасным типом организации международного порядка. От третьей мировой войны мир удержал только страх перед применением сверхмощного ядерного оружия, поэтому требовались незамедлительные усилия для установления новых, более строгих правил поведения в наступивший ядерно-космический век.

По мнению многих современных авторов (А. Фурсенко, А. Нафтали, А. Богатуров, В. Аверков, М. Наринский), Карибский кризис не только стал высшей точкой военно-стратегической нестабильности в международных отношениях всей второй половины XX века. Он одновременно обозначил определенный рубеж окончания политики балансирования на грани войны, которая определяла всю атмосферу международных отношений на протяжении целой полосы международных кризисов в 1948—1962 гг. Таким образом, «холодная война» в узком смысле этого понятия в принципе закончилась, но сама конфронтация сохранялась вплоть до крушения СССР. Хотя именно теперь наступила эра «конфронтации по правилам» или, по выражению американского историка Д.Л. Гэдисса, «длинного мира», которая позволяла решать задачи внешней политики сверхдержав без риска лобового столкновения между ними. Этот «длинный мир» в международной системе безопасности воплотился в форме «конфронтационной стабильности», которая, несмотря на постоянное чередование волн снижения и роста международной напряженности, в целом сохранилась вплоть до распада СССР и биполярного мира в 1991 г.

Применительно к 1960-м гг. конфронтационная стабильность выражалась в активизации диалога между СССР и США, сближении их позиций по проблемам контроля над вооружениями и международной ситуации на европейском континенте на фоне высокого уровня конфликтности в региональных подсистемах, — прежде всего, восточноазиатской (вьетнамская война, советско-китайский конфликт) и ближневосточной (арабо-израильская война). Интенсивность конфликтов на периферии, в которые Москва и Вашингтон были неизбежно вовлечены, мало сказывалась на глобальном советско-американском диалоге, поскольку основное внимание советских и американских политиков и экспертов снова стали занимать европейские дела и вопросы контроля над вооружениями. В целом события октября 1962 г. отрезвляюще подействовали на руководство великих держав, которые:

1) предприняли реальные шаги по расширению технических возможностей для ведения прямого диалога СССР и США в чрезвычайных ситуациях, и в июне 1963 г. между Москвой и Вашингтоном была установлена прямая линия «горячей связи», которая в режиме круглосуточной работы позволяла лидерам обеих держав общаться друг с другом.

2) США и СССР резко активизировали переговорный процесс по вопросам контроля над вооружениями, который шел по трем узловым проблемам:

   а) ограничения испытаний ядерного оружия,

   б) регулирования вопросов использования космического пространства в военных целях;

   в) введения запретов на свободную передачу ядерных материалов и технологий их использования государствам, не обладающим ядерным оружием.

3) США и СССР продолжили модернизацию военно-политических доктрин, чтобы повысить порог возможного советско-американского ядерного конфликта, сократить риск непреднамеренного столкновения и перерастания обычного регионального конфликта с участием великих держав в ядерную войну.

К весне 1963 г. американские лидеры в лице Дж. Кеннеди и Р. Макнамары окончательно пришли к выводу о практической неприемлемости концепции первого удара. В рамках теории «гибкого реагирования» американские стратеги стали разрабатывать новую доктрину «взаимно гарантированного уничтожения», которая исходила из основного тезиса, что стратегической неуязвимости американской и советской территорий больше не существует. Гонка ядерных вооружений не могла теперь гарантировать ни одной из сторон приемлемого уровня защиты от удара вероятного противника. Если даже одна сторона превосходила другую по численности боезарядов, у второй все равно их было так много, что она могла полностью уничтожить первую.

После Карибского кризиса идея динамичной конкуренции с США начинает отступать на задний план и у советского политического руководства, которое постепенно обращается к логике признания глобального статус-кво. Применительно к переговорам о запрете испытаний ядерного оружия признание статус-кво означало фиксацию соотношения тех переговорных позиций, которые были достигнуты обеими сторонами еще в октябре 1958 г. в Женеве.

К началу 1960-х г. в мире существовало четыре ядерные державы: США (1945), СССР (1949), Великобритания (1952) и Франция (1960). Китай только начал работы над созданием собственной атомной бомбы и смог провести первое ядерное испытание в 1964 г. Для того, чтобы ограничения на испытания атомного оружия приобрели всеобъемлющий и комплексный характер, в переговорный процесс следовало вовлечь все ядерные державы и КНР. Но Франция отказывалась принимать на себя ограничения в вопросах ядерного строительства, ссылаясь на свое отставание от других стран. Руководство КНР рассматривало приобретение атомной бомбы как важнейшее средство обеспечения своей национальной безопасности в условиях высокой, как считали все китайские руководители, вероятности войны с внешним врагом. Было ясно, что либо этот договор надо подписывать немедленно в той форме и тем составом участников, которые согласились к нему присоединиться, либо его заключение будет отложено на неопределенно долгий срок.

В июле 1963 г. СССР снял все свои возражения по тексту данного договора, и в августе 1963 г. в Москве представителями трех великих держав был подписан договор «О запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой». В октябре этот договор вступил в силу после его ратификации парламентами СССР, США и Великобританией. Московский договор носил бессрочный и открытый характер и позднее к нему присоединились более 100 государств, в том числе Франция и КНР.

В октябре 1962 г., во время вооруженного конфликта между КНР и Индией, советское правительство вновь, как и три года назад, заняло нейтральную позицию, отказавшись от поддержки Китая. В этой ситуации китайская сторона впервые позволила себе открыто критиковать внешнюю политику Москвы в центральной партийной печати, назвав размещение советских ракет на Кубе авантюризмом, а их вывод по договоренности с США — капитулянтством перед мировым империализмом.

Новая полемика между двумя странами развернулась и в следующем 1963 г., в год подписания договора «О запрещении испытаний ядерного оружия в трех средах». Самым главным в этой полемике стало то, что китайское руководство впервые публично в целом ряде разгромных статей заявило о неравноправном характере русско-китайских пограничных договоров 1858 и 1860 гг., подписанных царским правительством Александра II с правительством императора Ичжу. За этими статьями последовала нота из 25 пунктов, переданная в советское посольство в Пекине в июне 1963 г. Это был явно провокационный обвинительный документ, направленный против всех основных установок советской внутренней и внешней политики. Советское руководство ответило на китайскую ноту в том же тоне, а в июле 1963 г. ряд китайских дипломатов был выслан из Москвы за антисоветскую пропаганду.

После этих инцидентов в феврале 1964 г. Пленум ЦК одобрил доклад М.А. Суслова «О борьбе КПСС за сплочение международного коммунистического движения», обвинившего китайское руководство в расколе коммунистического движения и империалистических амбициях, тщательно скрываемых за политикой помощи народам, борющимся против колониализма. Кроме того, в Москве откровенно враждебную позицию Пекина расценили как прямое посягательство на территориальную целостность СССР, что впервые заставило советское политическое руководство задуматься о существовании потенциальной военной угрозы со стороны Китая. Но, опасаясь углубления конфликта с китайской стороной, советские руководители согласились начать консультации по уточнению линии государственной границы двух стран.

Эти консультации застопорились летом 1964 г., после того как в беседе с иностранными журналистами Мао Цзэдун прямо заявил о возможности предъявить Советскому Союзу счет за территории к востоку от Байкала, которые были незаконно захвачены Российской империей сто лет назад. Хотя официально КНР и не выдвинула каких-либо территориальных претензий к СССР, в советских стратегических планах на повестку дня был поставлен вопрос о срочном укреплении дальневосточных рубежей страны.

Одновременно китайское руководство убедилось в невозможности сотрудничества с СССР в деле создания «единого антиимпериалистического фронта», поскольку в октябре 1964 г. во время последнего визита в Москву премьера Госсовета КНР Чжоу Эньлая его предложения на сей счет были просто проигнорированы.

Одновременно с этим главным конфликтом в сердце социалистического лагеря в 1963—1964 гг. резко обострилось противостояние между СССР и Румынией, непосредственной причиной которого стал советский план координации национальных экономик стран Восточной Европы в рамках Совета экономической взаимопомощи (СЭВ). Вплоть до смерти И.В. Сталина существование этой структуры имело в большой степени политико-экономический характер. Но в начале 1960-х гг. руководства СССР, ГДР и Чехословакии высказались за ускорение и углубление процесса экономической специализации в рамках СЭВ, что вызвало резкую реакцию в румынском руководстве, которое считало, что их стране будет уготована роль периферийной базы сельскохозяйственного производства, и это застопорит ее движение к социализму. Решимость советского руководства форсировать экономическую интеграцию восточноевропейских стран не в последнюю очередь была связана с кризисом в советско-китайских отношениях и отступничеством Албании. Поэтому экономическая интеграция стала одним из средств борьбы против центробежных политических тенденций в социалистическом лагере, но планы советских и румынских лидеров пришли в непримиримое противоречие, так как румыны были решительно настроены на продолжение политики индустриализации страны. Вскоре поняв, что продолжение давления на румынское руководство только на руку китайцам, Н.С. Хрущев пересмотрел свои прежние позиции, и на сессии СЭВ, состоявшейся в июле 1963 г., требования румынской стороны были частично учтены.

В апреле 1964 г., когда напряженность в советско-китайских отношениях поднялась на новую ступень, румынское руководство в лице трех влиятельных членов Политбюро РРП — К. Стойка, Г. Апостола и Н. Чаушеску инициировало принятие на Пленуме ЦК специального заявления «О позиции РРП по вопросам международного коммунистического движения», в котором, по сути, поддержало китайское руководство в противостоянии с СССР. Стало очевидно, что румынское диссидентство из чисто экономической сферы перешло в политическую сферу, что настолько напугало Н.С. Хрущева, что в июле 1964 г. он принял решение провести новую международную встречу всех коммунистических и рабочих партий в декабре 1964 г., в ходе которой предполагалось осудить китайский, албанский и румынский «уклонизм». Но задуманной конференции не суждено было состояться, поскольку в октябре 1964 г. Н.С. Хрущев был снят со всех своих постов и отправлен в отставку.

Советская политика в отношении стран третьего мира также не принесла ожидаемых результатов к началу 1960-х гг. Вместе с тем, она дала старт разработке Институтом мировой экономики и международных отношений (А. А. Арзуманян) новых политических подходов, отразивших общие тенденции к большей умеренности и постепенности в отношении поставленных целей и задач. Международное совещание коммунистических и рабочих партий, прошедшее в Москве в декабре 1960 г., одобрило предложенное советской стороной понятие «государство народной демократии». Отнесенным к этому типу независимым государствам третьего мира теперь отводилась решающая роль в период «новой фазы общего кризиса капитализма», но согласно журналу «Коммунист», только пять государств этого мира отвечали установленным критериям — Куба, Гвинея, Гана, Мали и Индонезия. И в самом деле, несмотря на все усилия советской дипломатии, ни Объединенная Арабская Республика (Египет), получившая от СССР огромный денежный кредит, ни Ирак, где революция 1958 г. покончила с британским влиянием, ни Конго, в защиту целостности которого Н.С. Хрущев выступил в сентябре 1960 г. на сессии ГА ООН с ботинком в руках, так и не вошли в клан государств «народной демократии». Таким образом, хрущевский волюнтаризм, не способный предложить этим странам третьего мира притягательную модель дальнейшего развития, завел советскую внешнюю политику на этом направлении в тупик.

1. XXII съезд КПСС и его основные решения.

2. Управленческий волюнтаризм Н.С. Хрущева в начале 1960-х гг.

3. Подготовка «заговора» против Н.С. Хрущева и его причины.

4. Октябрьский Пленум ЦК КПСС и отставка Н.С. Хрущева.

XXII съезд КПСС, прошедший в октябре 1961 г., стал своеобразным водоразделом в истории «хрущевской оттепели», поскольку на этом съезде были приняты решения, которые, в конечном счете, поставили крест на партийно-государственной карьере самого Н.С. Хрущева.

Принятие новой партийной программы строительства коммунизма, несмотря на всю ее несостоятельность, практически не вызвало никаких дискуссий внутри партии. Сам текст этой программы носил сугубо ортодоксальный характер и излагал хорошо известные способы перехода к коммунистическому обществу, что вряд ли могло стать предметом горячих и острых дискуссий на съезде. Согласно этой программе для достижения поставленной цели требовалось двадцать лет напряженного труда, из которых первое десятилетие (1961—1970) отводилось на «создание материально-технической базы коммунизма», а второе десятилетие (1971―1980) — объявлялось переходным периодом от развитого социализма к коммунизму.

В тексте самой программы опять было заявлено, что только «дальнейшее развитие тяжелой индустрии», на базе которой будет проведена техническая реконструкция всех остальных отраслей народного хозяйства, приведет к созданию бесклассового общества с единой формой собственности на средства производства, к постепенному отмиранию социалистического государства и передаче всех его функций органам народного самоуправления.

Принятие нового партийного устава имело более важные политические последствия. Этот документ, формально вдохновляемый ленинскими принципами революционной легальности, внутрипартийной демократии, идеями народного контроля и коллективного руководства, подчеркивал необходимость периодической ротации всех партийных кадров и руководящих органов на всех уровнях партийного аппарата, от первичных ячеек до Президиума ЦК. На каждых отчетно-выборных собраниях, конференциях и съездах замене подлежала половина членов всех выборных партийных органов до райкома партии включительно, треть состава — на областном (краевом) и республиканском уровнях, и четверть состава — в ЦК и его Президиуме. Это положение устава было подкреплено дополнительным правилом, которое запрещало избираться в одни и те же партийные органы более определенного количества раз. Однако, не допуская исключений для первичных и региональных организаций, эти правила предусматривали исключения для членов ЦК и Президиума ЦК. Члены высших партийных органов, «авторитет которых был единодушно признан всеми членами партии», могли оставаться на своем посту более долгий период, если при тайном голосовании три четверти голосов подавались «за» их кандидатуры. Таким образом, эти новые нормы партийного устава, призванные обеспечить обновление и омоложение партийных кадров, достигли лишь частичного успеха. На самом деле быстрая ротация кадров на низших уровнях приводила к ослаблению их авторитета и ставила в еще большую зависимость от прочно сидящих на своих местах представителей вышестоящих партийных инстанций. Что же касается высших партийных иерархов, то возможность оставаться в верхних эшелонах власти практически на безграничный срок только укрепляла их положение. С другой стороны, чтобы набрать большинство в три четверти голосов, позволяющее сохранить им свои посты во властной вертикали, они, будучи заинтересованы в укреплении личной преданности нижестоящей номенклатуры, неизбежно шли навстречу их требованиям. В итоге кадровая реформа укрепляла отношения личной преданности и застой в верхах, одновременно ставя под угрозу карьеры молодых партийных кадров, поставленных в прямую зависимость от благорасположения вышестоящих партийных чиновников. Таким образом, эта уставная реформа оказалась неспособной ни покончить с консервативным сопротивлением в верхах, ни привлечь на сторону Н.С. Хрущева, главного автора этой реформы, симпатии огромной армии партийных аппаратчиков на местах.

После двух дней дискуссий по ключевым партийным документам совершенно неожиданно для большинства делегатов съезда хрущевские клевреты А.Н. Шелепин, Н.В. Подгорный, О.В. Куусинен и ряд других ораторов перевели дискуссию на, казалось бы, давно забытую тему — критику сталинского культа личности и разоблачение преступных деяний его ближайших сообщников, в первых рядах которых опять замаячили члены давно разоблаченной «антипартийной группы» — В.М. Молотов, Л.М. Каганович, Г.М. Маленков и неожиданно для многих К.В. Ворошилов. Престарелого маршала, единственного из ближайших соратников И.В. Сталина присутствовавших на этом партийном съезде, который уже не очень хорошо соображал и слышал, заставили прилюдно каяться и посыпать свою седую голову пеплом, что выглядело уж совсем омерзительно.

На волне нового разнузданного шабаша, устроенного на могиле И.В. Сталина, Н.С. Хрущев опять «пустился во все тяжкие» и стал прилюдно не только оскорблять, но и клеветать на усопшего вождя и его ближайших соратников. Теперь с маниакальным злорадством один из самых кровожадных творцов политических репрессий в стране стал в подробностях разоблачать «кровавые сталинские преступления» и недвусмысленно намекнул на то, что именно И.В. Сталин повинен в убийстве С.М. Кирова и причастен к гибели Г.К. Орджоникидзе, что было самой настоящей клеветой. Конечно, выступление Н.С. Хрущева и сновидения выживших из ума старых большевичек Д.А. Лазуткиной и О.Г. Шатуновской задали тон всей работе съезда, делегаты которого почти единогласно проголосовали за вынос тела И.В. Сталина из Мавзолея и исключение из партии его ближайших соратников — В.М. Молотова, Г.М. Маленкова и Л.М. Кагановича, которых сделали главными виновниками политических репрессий в стране. На «орехи досталось» и «примкнувшему к ним» Д.Т. Шепилову, которого тоже исключили из партии, хотя, в отличие от самого Н.С. Хрущева, никакого участия в сталинских репрессиях он не принимал.

По мнению ряда современных авторов (Ю. Аксютин, А. Пыжиков), сама атмосфера этого съезда красноречиво говорила о сложной политической ситуации в самой партии. Под видом кажущейся импровизации Н.С. Хрущев и его немногочисленные сторонники предприняли тщательно подготовленное ими наступление не столько на И.В. Сталина, сколько на своих политических противников. Используя тему разоблачения «сталинских сатрапов», Н.С. Хрущев надеялся вызвать эмоциональный отклик у делегатов съезда и повести за собой политически неопытное большинство этих делегатов, которое должно было смести оппозицию первому секретарю ЦК КПСС. В то же время избранная им тактика отражала известную слабость его позиций перед лицом новой оппозиции в высшем руководстве партии, против которой он так и не осмелился выступить с открытым забралом на самом съезде.

Сопротивление дальнейшей десталинизации продолжало оставаться довольно сильным до последних дней работы съезда, поскольку в самом его конце вокруг заключительных резолюций развернулась острая борьба. В частности, дальнейшая судьба членов «антипартийной группы» была вверена для «изучения» Центральной контрольной комиссии КПСС, хотя большинство делегатов съезда требовало их немедленного исключения из партии. Была также сглажена и резолюция, посвященная критике сталинского культа, из текста которой исчезли хрущевское предложение о сооружении памятника жертвам политических репрессий, его указание о дальнейшем расследовании всех преступлений сталинского режима, упоминания о масштабе этих репрессий и т.д.

Незавершенность нового наступления Н.С. Хрущева против наследия сталинизма помешала ему изменить баланс сил в руководящих партийных органах. Формально новый состав ЦК был обновлен почти на 60%, однако его новые члены, даже если они во многом были обязаны своим выдвижением именно Н.С. Хрущеву, не были безусловными приверженцами его антисталинского политического курса. В обновленном составе Президиума ЦК его безусловными союзниками были только два члена — А.И. Микоян, О.В. Куусинен и, возможно, Ф.Р. Козлов. Первые двое — старейшие члены партии, были идейными противниками сталинизма, а последний — рассматривался самим Н.С. Хрущевым в качестве своего преемника, хотя он и был отпетым консерватором. Остальные семь членов Президиума ЦК — Л.И. Брежнев, Г.И. Воронов, А.Н. Косыгин, Н.В. Подгорный, Д.С. Полянский, М.А. Суслов и Н.М. Шверник по разным причинам были, безусловно, скрытыми противниками хрущевского курса. Более того, спустя полгода, в апреле 1962 г. на очередном Пленуме ЦК эта внушительная когорта «консерваторов» пополнится еще одной важной персоной — первым заместителем Н.С. Хрущева по Бюро ЦК КПСС по РСФСР А.П. Кириленко, который был переведен из кандидатов в полноправные члены Президиума ЦК.

Примерно такой же расклад сил был и в Секретариате ЦК, где только два секретаря ЦК — О.В. Куусинен и Б.Н. Пономарев твердо стояли на антисталинских позициях, а остальные секретари ЦК — Ф.Р. Козлов, М.А. Суслов, А.Н. Шелепин, Л.Ф. Ильичев, П.Н. Демичев и отчасти И.В. Спиридонов олицетворяли собой консервативное крыло в центральном партийном аппарате. Таким образом, по оценкам историков (Р. Пихоя, Ю. Аксютин, А. Пыжиков), XXII съезд КПСС завершился фактическим провалом для Н.С. Хрущева, которому не удалось, несмотря на расширенный состав участников съезда и серьезное обновление ЦК, добиться усиления своих позиций и поддержки большинства в Президиуме ЦК.

Вскоре после окончания съезда в январе 1962 г. по инициативе Н.С. Хрущева была создана рабочая группа из ведущих ученых-юристов для подготовки проекта новой союзной Конституции, которую возглавил секретарь ЦК Л.Ф. Ильичев. В апреле 1962 г. постановлением Президиума Верховного Совета СССР была создана Конституционная комиссия в составе 97 человек и девять подкомиссий — по общеполитическим и теоретическим вопросам (Н.С. Хрущев), по вопросам государственного устройства (Н.В. Подгорный), по вопросам государственного управления (Л.И. Брежнев), по экономическим вопросам (А.Н. Косыгин), по вопросам национальной политики (А.И. Микоян) и другим.

Основными новшествами третьей Конституции, по предложению Н.С. Хрущева, должны были стать следующие положения:

• повышение полномочий и прав органов советской власти всех уровней;

• повышение роли общественных организаций в управлении государством и, прежде всего, коммунистической партии, за которой предлагалось юридически закрепить особый статус как ведущей и направляющей силы советского общества;

• существенное расширение прав союзных республик и т.д.

То есть, иными словами, Н.С. Хрущев задумал подвести под новую партийную программу, предполагавшую построение бесклассового коммунистического общества и постепенное отмирание социалистического государства, юридическую базу в виде новой Конституции СССР. Из-за отставки Н.С. Хрущева этот проект так и не был реализован, и к нему вернулись вновь только во второй половине 1970-х гг.

Тогда же, в январе 1962 г., по личному указанию Н.С. Хрущева был подготовлен проект постановления Президиума ЦК «Вопросы госконтроля и партконтроля», который  не был поддержан большинством его членов, прежде всего, А.И. Микояном и А.Н. Косыгиным. Тогда в феврале 1962 г. Н.С. Хрущев направил в Президиум ЦК новую записку по этому вопросу — «Об улучшении контроля за выполнением директив партии и правительства», которую через полгода, опираясь на ряд самых молодых членов узкого руководства, в частности А.Н. Шелепина, он все же смог продавить на очередном Пленуме ЦК.

Последние управленческие новации Н.С. Хрущева вообще не поддаются объяснению с точки зрения здравого смысла. Некоторые современные авторы (Р. Пихоя, Н. Шмелев) все же пытались объяснить эти новации горячим желанием Н.С. Хрущева «обуздать всевластие партийного аппарата» и создать в стране реальную многопартийность в виде двух конкурирующих партий — «промышленной» и «сельскохозяйственной».

В марте 1962 г. состоялся очередной Пленум ЦК, посвященный проблемам сельского хозяйства, где главной новацией стало очередное предложение Н.С. Хрущева создать новую систему управления сельским хозяйством страны на местах. Главным звеном управления до сих пор являлись райкомы и райисполкомы, которые занимались всеми аспектами хозяйственной и социальной жизни на селе, включая руководство колхозами и совхозами, управление системами здравоохранения, образования, строительства дорог, жилья и т.д. Н.С. Хрущев же предложил создать над этими структурами специализированные колхозно-совхозные управления (КСУ), охватывающие территорию двух-трёх районов, со своим парторгом и центральным печатным органом. Аналогичные системы управления должны были быть созданы и в масштабах всех краев, областей и автономных республик. Все первые секретари районных комитетов партии теперь автоматически теряли целый ряд прежних «суверенных» прав и становились замами этих парторгов.

Одновременно в масштабах всей страны был создан Союзный комитет по сельскому хозяйству, председателем которого был назначен Н.Г. Игнатов, который менее двух лет назад оказался в опале и был выведен самим Н.С. Хрущевым из состава Президиума и Секретариата ЦК, а ныне прозябал на второстепенных постах председателя Госкомитета по заготовкам и заместителя председателя Совета Министров СССР.

Эта реформа стала очередным шоком для всей партийной номенклатуры. Наиболее резкий протест всех партийных аппаратчиков вызвало очередное новшество Н.С. Хрущева, связанное с изменением традиционно сложившегося представления о работе партийных комитетов. Суть этого новшества сводилась к тому, что отныне партийные комитеты не должны были вмешиваться в вопросы хозяйственного строительства, и им предлагалось сосредоточиться исключительно на политико-просветительской работе.

По мнению ряда авторов (Р. Пихоя, Ю. Аксютин, А. Пыжиков), по своему смыслу эта реформа, преподносимая как чисто техническая реорганизация партийной структуры, была новой иллюзорной попыткой Н.С. Хрущева прийти к более эффективному управлению советской экономикой. Но по своей сути она отражала совершенно очевидный разрыв со многими ленинскими принципами организации партии, в частности, ее авангардной роли, которые совсем недавно были подтверждены в новой партийной программе, принятой на XXII съезде КПСС. Власть хозяйственных структур в лице региональных совнархозов так и не смогла переломить хребет всевластию партийной номенклатуры, поскольку в основе деятельности партии лежал пресловутый ленинский принцип «демократического централизма», т.е. безусловного исполнения всеми членами партии, в том числе председателями совнархозов, любых решений руководящих партийных органов.

Очередной кризис в советско-китайских отношениях и особенно кубинский ракетный кризис резко подорвали позиции Н.С. Хрущева внутри Президиума ЦК. В этой ситуации он вновь попытался обыграть «консерваторов» с помощью либеральной интеллигенции, и осенью 1962 г. лично санкционировал публикацию двух литературных сочинений, внесших смятение в консервативный лагерь. В октябре в центральном партийном органе газете «Правда» была опубликована поэма Е.А. Евтушенко с вызывающим названием «Сталинские наследники», а в ноябре в «Новом мире» была напечатана повесть «Один день Ивана Денисовича», принадлежавшая перу малоизвестного автора и бывшего «политического» зека А.И. Солженицына. Поддержка этих публикаций, проложивших дорогу целому потоку литературного хлама, который раньше никто не осмелился бы напечатать, осталась единичным актом, поскольку сам Н.С. Хрущев очень испугался начавшейся кампании новой десталинизации. В декабре 1962 г. А.Т. Твардовский в беседе с одним из помощников Н.С. Хрущева В.С. Лебедевым был приватно предупрежден, что тема репрессий становится «слишком навязчивой».

Не успела партийная номенклатура отойти от этого шока, как Н.С. Хрущев на очередном Пленуме ЦК, прошедшем в ноябре 1962 г., инициировал новую коренную реформу всего партийно-государственного управления в стране. Впервые сама идея этой реформы была предложена им в начале сентября 1962 г. в очередной «Записке», направленной своим коллегам по Президиуму ЦК. Сущность новой хрущевской новации состояла в перестройке всей существовавшей системы партийного руководства с традиционного территориально-производственного принципа на сугубо производственной принцип.

В соответствии с решением Пленума ЦК, поспешно принявшего новое постановление «О развитии экономики СССР и перестройке партийного руководства народным хозяйством», на всей территории страны де-факто создавалась абсолютно неуправляемая система «двоевластия», поскольку отныне все краевые, областные и республиканские партийные комитеты разделялись на два обкома (крайкома) — по промышленности и по сельскому хозяйству. Бюро прежних обкомов оставались неделимыми. Эта поспешная перестройка всей системы управления в стране сразу вызвала множество проблем, многие из которых носили не только чисто управленческий характер, но и характер личного соперничества двух первых секретарей в областях, краях или республиках. К тому же, кроме двух новых обкомов (крайкомов) в каждой области (крае, республике), создавались и по два облисполкома. Теперь во всех регионах имелись два областных здравотдела, два отдела народного образования, два управления милиции, два финансовых отдела, два отдела культуры и т.д.

Усложнилось управление и на уровне союзных республик, где во всех республиканских ЦК создавались два Бюро ЦК — по промышленности и по сельскому хозяйству. Усложнилось управление и на районном уровне. Первоначально здесь планировали ликвидировать все городские и районные комитеты партии и заменить их парткомами колхозно-совхозных и промышленно-производственных управлений. Затем эту систему несколько «подновили», и на районном уровне кроме райкомов партии по сельскому хозяйству стали действовать новые «зональные» промышленные райкомы, расположенные чаще всего в ином населённом пункте, чем сельский райком.

Одновременно Пленум ЦК принял решение об изменении прежних систем партийного и государственного контроля, объединив их в единую систему партийно-государственного контроля. В постановлении ЦК, принятом по данному вопросу, лукаво говорилось о восстановлении ленинских принципов партийно-государственного контроля, которые якобы были упразднены И.В. Сталиным. В реальности новые органы объединенного контроля ничего общего с ленинским планом решения этой проблемы не имели. В.И. Ленин в своих последних работах «Как нам реорганизовать Рабкрин», «Лучше меньше, да лучше» и других писал о четком разделении и параллельном существовании ЦК и ЦКК, а новые органы партийно-государственного контроля существовали при партийных комитетах, а не параллельно с ними. Все районные и областные комитеты партийно-государственного контроля возглавлялись по совместительству вторыми секретарями райкомов и обкомов партии. Комитет партийно-государственного контроля СССР возглавил секретарь ЦК А.Н. Шелепин, который одновременно был назначен заместителем председателя Совета Министров СССР.

Кроме того, на этом Пленуме в рамках аппарата ЦК были созданы два Бюро и избраны четыре новых секретаря ЦК — А.П. Рудаков, В.И. Поляков, В.И. Титов и Ю.В. Андропов, которые стали последней надеждой лидера партии на обновление верхних эшелонов власти. Заведующий Отделом тяжелой промышленности ЦК КПСС А.П. Рудаков возглавил Бюро ЦК по промышленности, бывший главный редактор центральной партийной газеты «Сельская жизнь» В.И. Поляков стал руководителем Бюро ЦК КПСС по сельскому хозяйству, В.И. Титов стал секретарем ЦК по организационно-партийным вопросам, а Ю.В. Андропов — секретарем ЦК по связям с коммунистическими партиями соцстран.

Чтобы обезоружить своих оппонентов в лице двух самых влиятельных секретарей ЦК Ф.Р. Козлова и М.А. Суслова, первого заместителя председателя Совета Министров СССР А.Н. Косыгина и нового председателя Президиума Верховного Совета СССР Л.И. Брежнева, Н.С. Хрущев инициировал ряд изменений в организации планирования и управления народным хозяйством страны, которые полностью шли вразрез с его прежней политикой децентрализации. В результате принятых решений число региональных управленческих структур было резко сокращено с прежних 105 до 47 совнархозов, а их практическая деятельность поставлена под плотный контроль СНХ СССР во главе с заместителем председателя Совета Министров СССР В.Э. Дымшицем, призванного обеспечить строгое выполнение государственного плана, трещавшего по всем швам. Чуть позже, в марте 1963 г., воссоздание централизованной структуры управления было окончательно завершено образованием ВСНХ СССР, поставленного теперь над всеми центральными экономическими ведомствами страны, включая Госплан и Госстрой СССР. Главой ВСНХ СССР в ранге первого заместителя председателя Совета Министров СССР был назначен виднейший представитель знаменитой когорты «сталинских наркомов» генерал-полковник Д.Ф. Устинов, пуповиной связанный со всем военно-промышленным комплексом страны еще со времен войны.

При изучении вопроса об отставке Н.С. Хрущева со всех партийно-государственных постов, произошедшей в октябре 1964 г. на Пленуме ЦК, историки до сих пор спорят по целому комплексу острых проблем:

1) кто был главным инициатором подготовки и проведения «дворцового переворота»;

2) когда в верхних эшелонах власти созрел сам план этого «переворота»;

3) каковы были главные причины отставки Н.С. Хрущева и как расценивать эту отставку.

Хотя, как скептически заметили некоторые современные авторы (Р. Пихоя, А. Пыжиков), обстоятельства непосредственной подготовки снятия Н.С. Хрущева никогда не будут выяснены до конца.

1) По первой проблеме в современной литературе существует три основных точки зрения.

Одни авторы (Р. Медведев, Д. Боффа) считают, что главным вдохновителем этого переворота стал очень влиятельный во всем партийном аппарате многолетний секретарь ЦК М.А. Суслов.

Другие авторы (Ф. Бурлацкий) утверждают, что ведущая роль в перевороте принадлежала другому секретарю ЦК А.Н. Шелепину и его «комсомольцам», в том числе председателю КГБ СССР В.Е. Семичастному.

Третьи авторы (Р. Пихоя) говорят, что главными «заговорщиками» стали два самых молодых и очень амбициозных члена высшего партийного ареопага — А.Н. Шелепин и Д.С. Полянский. Наконец, четвертая группа авторов (Ю. Аксютин, А. Пыжиков) полагает, что основную роль в октябрьских событиях сыграли два других влиятельных секретаря ЦК — Л.И. Брежнев и Н.В. Подгорный.

2) По второй проблеме также существует большая разноголосица мнений.

В частности, одни авторы (Ю. Аксютин, А. Пыжиков) утверждают, что первые ощутимые признаки подготовки «дворцового переворота» обозначились уже в июне 1963 г., когда на Пленуме ЦК состоялось избрание Л.И. Брежнева и Н.В. Подгорного секретарями ЦК КПСС.

Другие авторы (Ф. Бурлацкий) считают, что такая подготовка началась значительно раньше, примерно в ноябре 1962 г., то есть сразу после завершения кубинского ракетного кризиса, который серьезно пошатнул позиции Н.С. Хрущева в Президиуме ЦК.

Еще одна группа авторов (Р. Медведев) утверждает, что заговор против Н.С. Хрущева созрел в январе―феврале 1964 г., когда на одном из заседаний Президиума ЦК он прямо пригрозил отставкой ряду его членов, в том числе и М.А. Суслову.

3) По третьей проблеме существует две основных точки зрения.

Историки либерального толка (Р. Медведев, Ю. Аксютин, А. Пыжиков, Р. Пихоя) традиционно и очень навязчиво трактуют отставку Н.С. Хрущева как результат «номенклатурного переворота» и «заговора верхов», изначально вкладывая в эту трактовку крайне негативный смысл.

Историки, стоящие на патриотических и марксистских позициях (Ю. Жуков, С. Кара-Мурза), считают, что отставка Н.С. Хрущева прошла на вполне законных основаниях, в рамках партийной легальности и строго в соответствии с уставными партийными нормами, поэтому иные трактовки этого события носят не исторический, а чисто эмоциональный и политический подтекст.

Что касается причин отставки Н.С. Хрущева, то почти все авторы солидарны в том, что последние два-три года нахождения его у власти, которые ознаменовались крупными провалами во внешней и внутренней политике, и особенно его реформаторский зуд в управленческой сфере, приведший его к непримиримому конфликту со всей партийно-хозяйственной номенклатурой страны, поставили окончательную точку в его многолетней партийно-государственной карьере.

В июне 1963 г. на Пленуме ЦК состоялась очередная рокировка в верхних эшелонах власти, и новыми секретарями ЦК стали Л.И. Брежнев и Н.В. Подгорный, которых сам Н.С. Хрущев считал своими верными сторонниками. Первый из этого тандема сохранил за собой пост номинального главы советского государства, т.е. председателя Президиума Верховного Совета СССР, а второй — был срочно переведен в Москву с поста первого секретаря ЦК Компартии Украины, который занял новый хрущевский выдвиженец П.Е. Шелест. Л.И. Брежнев и Н.В. Подгорный поделили между собой «наследство» Ф.Р. Козлова как второго секретаря ЦК, поскольку они стали фактически руководить работой всего Секретариата ЦК, а в отсутствие Н.С. Хрущева, который практически не бывал в Москве, поочередно руководить и работой Президиума ЦК.

Историки по-разному оценивают этот новый кадровый кульбит Н.С. Хрущева.

Одни (Р. Медведев) полагают, что кадровая рокировка была связана с тяжелой болезнью Ф.Р. Козлова, у которого в конце апреля 1963 г. случился тяжелейший инсульт, и он автоматически выбыл из числа потенциальных преемников Н.С. Хрущева.

Другие авторы (Ю. Аксютин, А. Пыжиков) убеждены в том, что эта «болезнь» Ф.Р. Козлова во многом носила чисто дипломатический характер, и он был устранен от власти самим Н.С. Хрущевым за то, что в феврале ― марте 1963 г. возглавил внутрипартийную фронду его политическому курсу. Однако о какой фронде идет речь, и в чем, собственно, состояло ее противостояние с Н.С. Хрущевым, они так и не пояснили. Что касается фактического разделения функций второго секретаря ЦК между Л.И. Брежневым и Н.В. Подгорным, то, по мнению этих авторов, в данном случае Н.С. Хрущев взял на вооружение хорошо проверенный временем принцип всех авторитарных правителей — «разделяй и властвуй».

Примерно на рубеже 1963—1964 гг. в узком руководстве созрела сама идея смещения Н.С. Хрущева, в которую, вероятнее всего, пока были посвящены только несколько самых влиятельных членов узкого руководства — Л.И. Брежнев, Н.В. Подгорный, Д.С. Полянский, А.Н. Шелепин, Н.Р. Миронов и В.Е. Семичастный. Вхождение двух последних человек в число участников «заговора» имело определяющее значение для его успеха, поскольку:

• Н.Р. Миронов, оставаясь действующим генералом госбезопасности, являлся заведующим Отделом административных органов ЦК и курировал по должности все силовые структуры страны;

• В.Е. Семичастный, являясь ближайшим соратником и личным другом А.Н. Шелепина, унаследовал от него должность председателя КГБ СССР, в состав которого входило знаменитое 9-е Управление, осуществлявшее охрану всех членов Президиума и Секретариата ЦК. Чуть позже согласие на устранение Н.С. Хрущева дал и министр обороны СССР маршал Р.Я. Малиновский, что тоже стало одним из залогов успешной реализации всего замысла «дворцового переворота».

В июле 1964 г. состоялась очередная сессия Верховного Совета СССР, на которой Л.И. Брежнев в связи с острой необходимостью сосредоточиться на работе в Секретариате ЦК был снят с поста главы советского государства, и новым председателем Президиума Верховного Совета СССР был избран А.И. Микоян — один из немногих настоящих сторонников хрущевского курса и старый его приятель.

По информации ряда современных авторов (Р. Пихоя, Ю. Аксютин, А. Пыжиков), сразу после завершения сессии Н.С. Хрущев направил в Президиум ЦК очередную записку «О руководстве сельских хозяйством в связи с переходом на путь интенсификации» с предложением упразднить созданные всего полтора года назад парткомы колхозно-совхозных управлений и заменить их политотделами. Негодованию членов Президиума ЦК против подобной военизации местных партийных организаций не было предела, и их напор оказался настолько мощным, что Н.С. Хрущеву пришлось, несмотря на все свое неудовольствие, отозвать это предложение с рассмотрения высшего партийного ареопага. Было решено перенести рассмотрение этого вопроса на ноябрьский Пленум ЦК, а Д.С. Полянскому и В.И. Полякову подготовить к августу 1964 г. проект совместного постановления ЦК и Совмина СССР по этому вопросу.

Тем временем круг лиц, посвященных в планы смещения Н.С. Хрущева, стал расти как на дрожжах. Более того, ряд влиятельных членов ЦК, в частности, первый секретарь МГК Н.Г. Егорычев, первый секретарь ЦК КПУ П.Е. Шелест и председатель Президиума Верховного Совета РСФСР Н.Г. Игнатов стали выступать в роли настоящих курьеров, которые, без устали объезжая города и веси страны, зондировали умонастроения местной партийной номенклатуры относительно возможного смещения Н.С. Хрущева. Особенно усердствовал в этом отношении Н.Г. Игнатов, который патологически возненавидел Н.С. Хрущева за крах своей политической карьеры в 1960―1961 гг.

По свидетельствам ряда мемуаристов (С. Хрущев) и историков (Р. Медведев, Ю. Аксютин, А. Пыжиков), которые еще нуждаются в серьезной проверке, именно от охранника Н.Г. Игнатова полковника В.И. Галюкова сыну Н.С. Хрущева стало известно о заговоре против своего отца, которому он сообщил об этом в сентябре 1964 г. Сам Н.С. Хрущев не очень поверил этой информации, но на всякий случай попросил сына свести В.И. Галюкова с А.И. Микояном и запротоколировать их беседу. Эта беседа состоялась в самом начале октября 1964 г., и протокол записи этой беседы до сих пор хранится в архиве так называемой «секретной папки Политбюро». Однако из текста протокола не вполне ясно, какую роль в этих событиях играли ключевые фигуры этого «заговора» и насколько В.И. Галюков верно интерпретировал свои беседы с Н.Г. Игнатьевым.

В конце сентября 1964 г., за несколько дней до отъезда Н.С. Хрущева на отдых в Крым, в Кремле состоялось расширенное заседание Президиума ЦК и Совета Министров СССР с участием всех первых секретарей республиканских, краевых и областных партийных комитетов, руководителей региональных исполкомов и совнархозов и руководства Академии наук СССР. В центре внимания участников заседания был доклад первого заместителя председателя Госплана СССР А. А. Горегляда «О перспективном плане развития народного хозяйства СССР на 1966―1970 гг.». Н.С. Хрущев, выступавший в прениях по этому докладу, впервые после смерти И.В. Сталина повторил основные положения знаменитого доклада Г.М. Маленкова о необходимости ускоренного развития производства средств потребления и скорейшего и, главное, существенного повышения благосостояния советских граждан. Однако это хрущевское «прозрение» уже не спасло его. 30 сентября 1964 г. Н.С. Хрущев, оставив на «хозяйстве» Н.В. Подгорного, уехал в очередной отпуск, и «заговор» против него вступил в завершающую фазу.

12 октября 1964 г. под председательством Л.И. Брежнева собрался Президиум ЦК, на котором было решено обсудить ряд вопросов нового пятилетнего плана с участием Н.С. Хрущева и отозвать с мест его последнюю записку «О руководстве сельским хозяйством в связи с переходом на путь интенсификации», которая в середине июля 1964 г. была разослана во все регионы страны.

После окончания этого заседания Л.И. Брежнев (или М.А. Суслов) позвонил Н.С. Хрущеву в Пицунду, куда он перебрался из-за плохой погоды в Крыму, и настойчиво попросил его прервать свой отпуск и срочно вернуться в Москву для обсуждения неотложных вопросов по сельскому хозяйству. Н.С. Хрущев первоначально отказался от этого приглашения, но затем, посовещавшись с отдыхавшим вместе с ним А.И. Микояном, заказал свой самолет и утром вылетел в Москву.

В современной литературе (С. Хрущев, Р. Медведев) существует известная версия, что якобы первоначально Н.С. Хрущев собирался вылететь из Пицунды в Киев, где, опираясь на поддержку лично преданного ему командующего Киевским военным округом генерала армии П.К. Кошевого, должен был возглавить борьбу против «заговорщиков» внутри ЦК, но затем под давлением А.И. Микояна он отказался от этой затеи и вылетел в Москву. Эта ходячая байка легко опровергается тем обстоятельством, что вскоре после свержения Н.С. Хрущева в январе 1965 г. Петр Кириллович Кошевой пошел на повышение и был назначен главкомом самой престижной в Вооруженных силах СССР Группы советских войск в Германии (ГСВГ), а в апреле 1968 г. был удостоен маршальского звания.

Когда днем 13 октября самолет с премьером на борту приземлился во Внуково, то вопреки сложившемуся протоколу, у трапа самолета Н.С. Хрущева и А.И. Микояна встречали только председатель КГБ СССР В.Е. Семичастный и секретарь Президиума Верховного Совета СССР М.П. Георгадзе. С аэродрома все проследовали в Кремль, где уже началось заседание Президиума ЦК, которое продолжалось до вечера 14 октября, т.е. времени созыва Пленума ЦК, члены которого накануне прибыли в Москву.

Протокол этого заседания не велся и о содержании состоявшегося разговора можно судить лишь по отрывочным конспективным записям заведующего Общим отделом ЦК В.Н. Малина и мемуарам ряда его участников, в частности, П.Е. Шелеста, А.Н. Шелепина, Г.И. Воронова и В.В. Гришина. Все выступавшие члены Президиума и Секретариата ЦК, в частности, М.А. Суслов, А.Н. Косыгин, Г.И. Воронов, Д.С. Полянский, А.Н. Шелепин и другие в резких выражениях стали обвинять Н.С. Хрущева в попрании ленинских принципов коллективного руководства, хамском поведении по отношению к своим коллегам по руководящим органам партии, крупных провалах во внешней и внутренней политике, в недопустимых реорганизациях партийно-государственного аппарата, которые привели к настоящему управленческому хаосу, и т.д. Для Н.С. Хрущева все это оказалось настолько неожиданным, что вначале он вел себя достаточно самоуверенно, постоянно перебивал выступающих, бросал язвительные реплики и т.д. Но вскоре ему стало ясно, что все заранее предрешено, что все члены высшего руководства выступают единым фронтом против него, и он сразу сник. Ситуацию не помогло сгладить даже примиренческое выступление А.И. Микояна, который предложил оставить за Н.С. Хрущевым хотя бы один из занимаемых им постов. Все были решительно настроены на полную отставку Н.С. Хрущева со всех постов. Когда самому Н.С. Хрущеву стало окончательно ясно, что он проиграл, он заявил своим коллегам, что бороться с ними не будет, выступать на Пленуме ЦК тоже не будет, извинился за свою грубость и попросил написать за него заявление об отставке с любой подходящей формулировкой, которое он подпишет.

14 октября 1964 г., всего за пару часов до начала работы организационного Пленума ЦК, было принято постановление Президиума ЦК, в котором говорилось: «Признать, что в результате ошибок и неправильных действий тов. Хрущева Н.С., нарушающих ленинские принципы коллективного руководства, в Президиуме ЦК за последнее время создалась совершенно ненормальная обстановка, затрудняющая выполнение членами Президиума ЦК ответственных обязанностей по руководству партией и страной». Кроме того, в этом постановлении Н.С. Хрущев обвинялся в том, что он проявляет нетерпимость и грубость к товарищам по Президиуму ЦК, пренебрежительно относится к их мнению и допустил ряд крупных политических ошибок в практическом осуществлении линии, намеченной решениями XX, XXI и XXII съездов партии.

После завершения горячей «дискуссии» в конце заседания Президиума ЦК были приняты следующие решения:

• посты первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров СССР впредь не совмещать;

• рекомендовать Пленуму ЦК избрать первым секретарем ЦК КПСС тов. Л.И. Брежнева;

• учредить пост второго секретаря ЦК и назначить на этот пост тов. Н.В. Подгорного;

• рекомендовать Верховному Совету СССР назначить на пост председателя Совета Министров СССР тов. А.Н. Косыгина;

• поручить тов. М.А. Суслову от имени Президиума ЦК сделать доклад на Пленуме ЦК и прений по этому докладу не открывать.

В связи с последним обстоятельством необходимо обратить внимание на тот факт, что по данным ряда историков (Р. Пихоя), в реальности были подготовлены два альтернативных доклада Президиума ЦК, тексты которых сохранились в архиве «секретной папки Политбюро ЦК». Первый доклад, который готовился группой А.Н. Шелепина — Д.С. Полянского, содержал в себе очень подробный и аргументированный перечень всех главных провалов хрущевского экономического курса и волюнтаристской внешней политики, поставившей мир на грань ядерной катастрофы. Другой доклад, который, вероятнее всего, готовился в личном аппарате Л.И. Брежнева или М.А. Суслова, носил не столько политический, сколько эмоционально-психологический характер, где упор делался на личных негативных качествах Н.С. Хрущева. Именно этот доклад и был зачитан на Пленуме ЦК, что, по мнению тех же авторов, красноречиво говорило о том, что в закулисной борьбе за власть победу одержала менее радикальная группировка Л.И. Брежнева — М.А. Суслова, которая затем окончательно обретет всю полноту власти в стране.

Вечером 14 октября 1964 г. начал свою работу Пленум ЦК, который по поручению Президиума ЦК открыл Н.В. Подгорный, объявивший членам ЦК, что на повестку дня поставлен вопрос «О ненормальном положении, сложившемся в Президиуме ЦК в связи с неправильными действиями первого секретаря ЦК КПСС Н. Хрущева». С большим докладом по этому вопросу выступил М.А. Суслов, который повторил, но в более развернутом и аргументированном виде, весь тот набор обвинений, который прозвучал в адрес Н.С. Хрущева на заседании Президиума ЦК.

Прений по этому докладу не открывали и сразу приняли постановление Пленума ЦК, в котором содержались следующие пункты:

1) «удовлетворил просьбу т. Хрущева Н.С. об освобождении его от обязанностей первого секретаря ЦК КПСС, члена Президиума ЦК КПСС и председателя Совета Министров СССР в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья»;

2) «избрать первым секретарем ЦК КПСС т. Брежнева Л.И.»;

3) «рекомендовать на пост председателя Совета Министров СССР т. Косыгина А.Н.».

Октябрьский Пленум ЦК поставил жирную точку на политической карьере Н.С. Хрущева и положил конец «хрущевской оттепели», эпоха которой до сих пор вызывает самые противоположные оценки в исторической науке и публицистике. Не вдаваясь в анализ этих работ, скажем, что на наш взгляд «хрущевская оттепель» и ее вдохновитель заложили базовые основы разрушения и гибели нашей страны в эпоху «горбачевской перестройки», где главной ударной идеологической силой стали недобитые «шестидесятники» во главе с архитекторами этой перестройки — М.С. Горбачевым и А.Н. Яковлевым.