44
Только стоит подумать
Дождя больше не будет, решает Шеветта, съежившись под скиннеровской курткой.
Она сидит на скамейке за штабелем пустых курятников, понимает, что нужно куда-то идти, но не может сдвинуться с места. Все думает об умершем тут Скиннере и о словах Фонтейна. Ручка ножа, лежащего во внутреннем кармане, упирается ей под левую ключицу – так она сгорбилась. Она распрямляется, прижавшись к фанерной стенке, и пытается собраться.
Она должна найти Тессу и вернуться к фургону, и по возможности не натолкнуться на Карсона. Может, он и не заметил, как она сквозанула; тем не менее она была почему-то уверена, что искал он именно ее. Но если он ее не заметил там, наверно, в баре его уже и нет. А если все-таки видел, ему и в голову не придет, что она может туда вернуться. В любом случае, выходит, скорее он сейчас уже где-то еще. А вот Тесса, любительница пива, может, все еще и там, потому что ей точно не улыбается ночевать в мокром фургоне. Решила себе, что бар – очень даже маргинальное место, так что Шеветте бы теперь осторожно туда проскользнуть, забрать подругу и уговорить вернуться к фургону. Едва ли Карсон пойдет вынюхивать их на Фолсом-стрит, а если пойдет, с ним там живо разберутся.
Не дело сидеть здесь, рядом с пустыми курятниками, потому что это верный способ подцепить вшей – от одной мысли у нее зачесалась голова. Она встала, потянулась, чувствуя легкую аммиачную вонь куриного помета, и зашагала по верхнему ярусу в сторону города, поглядывая по сторонам, не видать ли Карсона.
Не так уж много народа кругом, и ни одного туриста. В дождь так бывает, вспомнилось ей. И вновь нахлынуло то же чувство: да, она любит мост, но больше здесь не своя. Чувство не то чтобы всеобъемлющее, но острое и глубокое, болезненное, как будто внутри засел крючок. Она вздохнула, вспомнив туманные утренние часы, когда спускалась с опорной башни с велосипедом через плечо и потом гнала до «Объединенной», гадая, приберег Банни для нее сразу же заказ, так сказать, счастливый билетик, или даст ей «мертвяк» – так они называли доставку на городские окраины. Иногда ей нравилось получать «мертвяк» – хоть повидаешь те кварталы, куда прежде не заносило. А иногда ей выпадало «чисто», что на их языке означало «заказов на доставку нет», и это тоже бывало здорово – гонишь в «Алкохолокост» или еще какой бар для курьеров и наливаешься эспрессо, пока Банни не вызовет на базу по пейджеру. Да уж, неплохие были деньки, когда она колесила на «Объединенную». И не навернулась по-серьезному ни разу, так чтобы мордой об асфальт, и копы не особо рвались тебя штрафовать, если ты девушка: можешь безнаказанно гонять по тротуарам и всячески выкобениваться. Впрочем, представить себя снова в седле, снова курьером она уже не могла, и вернулось прежнее настроение – она не знала, чем еще ей заняться. Во всяком случае, она не собиралась играть главную роль у Тессы ни в какой версии документалки.
Вспомнилась тощая техничка по имени Тара-Мэй, которую «Копы влипли» прислали, чтобы «набрать метраж» бедолаги Райделла, а тот всего-то и хотел, что сняться в одном из их дурацких эпизодов. Нет, одернула она себя, неправда; чего Райделл действительно хотел, так это быть копом, поэтому и пошел в полицейские еще в Теннесси. Но карьера не задалась, и эпизод с его участием тоже не вышел, не говоря уже о мини-сериале, который хотели запустить. А все из-за того, наверно, что, отсмотрев материал Тары-Мэй, «Копы влипли» решили, будто Райделл выглядит на экране несколько грузноватым. Ну какой же он толстый, сплошные мышцы и ноги длинные, но вот на экране выглядел совсем по-другому. И от этого у него чуток поехала крыша, от этого и еще от вечной трескотни Тары-Мэй, что, мол, Шеветте стоит пойти на курсы речи и актерского мастерства, освоить все эти чертовы боевые искусства и бросить баловаться наркотиками. Шеветта сказала, что не балуется никакими наркотиками, Тара-Мэй заявила, что, если нечего бросать, это затруднит налаживание нужных связей, есть ведь всевозможные группы поддержки, а это лучший способ встретить людей, которые помогут твоей карьере.
Но Шеветте не нужна была карьера, по крайней мере та, на которую намекала Тара-Мэй, а Тара-Мэй оказалась попросту неспособна понять. На самом деле в Голливуде была масса народа вроде Тары-Мэй, если не большинство; у каждого, помимо того чем они в настоящее время зарабатывали на жизнь, было еще какое-то другое, «настоящее» занятие. Водители писали романы, бармены играли в театре; массажистка, к которой ходила Шеветта, «на самом деле» была дублершей какой-то актрисы, о которой Шеветта до этого слыхом не слыхивала, вот только той массажистке так и не позвонили, впрочем, у них был ее номер, но Шеветте стало казаться, что все их номера, все до единого, прибрала к рукам судьба и никто на самом деле не выигрывал, но не хотел даже слышать об этом и продолжал балаболить, если ты покупался на их треп, о своей «настоящей работе».
Теперь она понимала, что это, среди прочего, и встало между ней и Райделлом: он всегда покупался, что бы ему ни заливали. И тоже рассказывал им, как он сильно хочет сняться в эпизоде «Копов влипли» и что, похоже, действительно снимется, поскольку программа оплачивает его жилье. О чем на самом деле никто знать не желал, потому что это было уж слишком по-настоящему, но Райделл так этого и не понял. И тогда они принимались выкачивать из него телефонные номера, имена, рекомендательные письма и заваливать дисками и послужными списками, надеясь на то, что он тупой и будет показывать все это продюсерам. Он и оказался достаточно туп, или, во всяком случае, достаточно простодушен, что в глазах «Копов влипли» тоже сыграло против него.
И в результате она, непонятно как, оказалась с Карсоном. Райделл сидел на кушетке в своей квартире, выключив свет, и потерянно смотрел один за другим старые выпуски «Копов влипли», а она ничем не могла ему помочь. Все было хорошо, пока их объединяло некое дело, но с тем, чтобы просто быть вместе, как-то потом не заладилось, да еще Райделл впал в тоску, когда стало ясно, что с программой облом…
Но вот и бар, небольшая толпа у дверей, звуки музыки, которые она давно слышала, но пропускала мимо ушей, смолкли, когда она подошла.
Бар был битком набит. Она проскользнула между парочкой мексиканцев, похожих на дальнобойщиков, с такими стальными, будто острие долота, штуками, приделанными к носкам черных ковбойских сапог. Протолкавшись внутрь, поверх голов посетителей она увидела Кридмора с микрофоном в руке, глупо улыбавшегося толпе. Это был оскал «плясуна», десять тысяч ватт дурного электричества; судя по деснам – юзер с каким-никаким, но стажем.
Люди хлопали и свистели, требуя продолжения, и Кридмор, по лицу которого градом катился пот, явно не собирался их разочаровать.
– Спасибо вам, сердечное спасибо! – услышала она его усиленный динамиками голос. – Следующая песня, которую я сочинил сам, скоро выйдет на первом сингле нашей группы «Бьюэлл Кридмор и его Братья меньшие», он называется… «Только стоит подумать, что взял судьбу за яйца»!
Может, она и неправильно расслышала, поскольку в этот момент оглушительно грянула вся группа, гитарист извлекал из старой электрогитары, здоровенной и блестящей, стальной серпантин аккордов, так что слов разобрать было невозможно. Но пел Кридмор и вправду здорово.
Люди набились как сельди в бочку, и ей было трудно высматривать Карсона, но, с другой стороны, он бы ее тоже вряд ли разглядел.
Она продолжала проталкиваться изо всех сил, пытаясь найти Тессу.
