15
Вновь здесь, наверху

Шеветта стояла рядом с фургоном, глядя, как Тесса выпускает на свободу «Маленькую Игрушку Бога». Майларовая платформа камеры, похожая на лепешку или раздувшуюся монету, наполнилась водянистым светом дня, поднимаясь в воздух и трепыхаясь, а потом выровнялась и закачалась на высоте футов пятнадцати.

Шеветта чувствовала себя очень странно, вновь оказавшись здесь, видя знакомые бетонные ромбоиды противотанковых заграждений, а за ними – немыслимый силуэт самого моста. Вон там она когда-то жила – хотя теперь это казалось сном или чьей-то чужой жизнью – на вершине ближайшей опорной башни. Вон в той клетушке из фанеры, высоко-высоко, она и спала, пока огромные руки ветра толкали, крутили, терзали мост, и порой она слышала, как тайно стонали железные сухожилия моста, звук этот несся вверх по скрученным тросам, слышимый только ею, Шеветтой, прижавшей ухо к гладкому, словно дельфинья спина, кабелю, который поднимался из овальной дыры, пропиленной в фанерном полу Скиннеровой конуры.

А теперь Скиннер мертв, как ей прекрасно известно. Умер, пока она ошивалась в Лос-Анджелесе, пытаясь стать кем-то, кем, как она тогда думала, ей хотелось бы стать. Она не приехала на похороны. Народ на мосту не устраивал из этого события; закон тут сводился к владению собственностью. Она не была дочерью Скиннера, а если бы и была и захотела владеть этой фанерной клетушкой на вершине опорной башни, достаточно было бы жить там столько, сколько ей нужно. Ей это не было нужно.

Но горевать в Лос-Анджелесе по Скиннеру было попросту невозможно, а сейчас это все вдруг всплыло, она вернулась в то время, когда жила у него. Как он нашел ее, до того больную, что не могла идти, и перенес к себе в дом, и откармливал супом, который покупал у корейских разносчиков, пока она не поправилась. Потом он оставил ее в покое, ни о чем не спрашивая, принимая ее, как принимают птицу, севшую на подоконник, пока она не освоила в городе велосипедные маршруты и не стала курьером. И вскоре они поменялись ролями: слабеющий, нуждающийся в помощи старик, и она – та, кто достанет суп, принесет воды, позаботится, сварен ли кофе. И так шло до тех пор, пока она, по собственной дурости, не попала в беду и в результате встретила Райделла.

– Эту штуку ветер унесет, – предостерегла она Тессу, нацепившую очки, на которые передавался сигнал с парящей камеры.

– У меня в машине еще три, – сказала Тесса и сунула правую руку в черную, скользко блеснувшую управляющую перчатку. Поэкспериментировала с тачпадом, запустив миниатюрные пропеллеры; платформа описала двадцатифутовый круг.

– Нужно поставить кого-нибудь охранять фургон, – сказала Шеветта, – если хочешь увидеть его снова.

– Поставить? И кого же?

Шеветта указала на тощего чернокожего мальчишку с немытыми дредами до самого пояса.

– Ты, как тебя звать?

– А тебе-то что?

– Заплачу, если присмотришь за фургоном. Вернемся – чип на полсотни. По рукам?

Мальчик равнодушно смотрел на нее.

– Звать Бумзилла, – сказал он.

– Бумзилла, – сказала Шеветта, – присмотришь за этим фургоном?

– По рукам, – сказал он.

– По рукам, – сказала Тессе Шеветта.

– Эй, леди, – сказал Бумзилла, ткнув пальцем в сторону «Маленькой Игрушки Бога», – я хочу эту штуку.

– Останешься тут, – сказала Тесса, – возьмем ассистентом.

Тесса касается пальцами черного тачпада на перчаточной ладони. Платформа с камерой закладывает второй круг и выплывает из поля зрения, над противотанковыми заграждениями. Тесса улыбается, увидев то, что увидела камера.

– Пошли, – сказала она Шеветте и направилась в проем между бетонными блоками.

– Не туда, – сказала Шеветта. – Вон туда.

Был только один путь, которым все шли, если просто хотели подойти к мосту. Заявиться другой дорогой означало либо что ты вообще ни уха ни рыла, либо что идешь по делу.

Она показала Тессе правильную дорогу. Из расщелин между бетонными блоками воняло мочой. Шеветта пошла быстрее, Тесса догоняла сзади.

И снова вышли в этот влажный свет, но теперь он заливал не лотки и торговцев, как помнила Шеветта, а красно-белый фасад типового магазина самообслуживания, нагло, по самому центру перегородившего вход на оба яруса моста, заливал вывеску «Счастливый дракон» и дрожащие картинки, ползущие вверх по фирменной башне из видеомониторов.

– Мать его за ногу, – ахнула Тесса, – вот и нашли маргиналов.

Шеветта замерла столбом.

– Как они только осмелились?

– Так и осмелились, – сказала Тесса. – Расположение-то призовое.

– Но это… это прямо как «Ниссан Каунти».

– Ну да, натуральный парк аттракционов. Этот район – приманка для туристов, так?

– Много же народа отправится туда, где нет полиции.

– Автономные зоны притягивают сами по себе, – сказала Тесса. – Эта вот здесь так давно, что с нее уже открытки штампуют. Главный символ города, все дела.

– Страх божий, – сказала Шеветта, – это… это же просто убийство.

– Кому, как ты думаешь, корпорация «Счастливый дракон» платит за аренду? – спросила Тесса, гоняя платформу туда и обратно, чтобы снять панораму фасада.

– Без понятия, – сказала Шеветта. – Эта хрень стоит прямо посреди бывшей улицы.

– Ладно, забудь, – сказала Тесса и нырнула в пешеходный поток, втекающий и вытекающий с моста. – Мы как раз вовремя. Снимем хронику местной реальной жизни, пока тут не открыли тематический парк.

Шеветта отправилась следом, еще не разобравшись, что она чувствует.

Обедали в мексиканской забегаловке под названием «Грязен Господь».

Шеветта не помнила ее по прошлой жизни, но забегаловки на мосту частенько меняли название. А также размеры и форму. Так получались странные гибриды: например, парикмахерская и устричный бар решали объединиться в более крупное заведение, где подстригали волосы и подавали устриц. Иногда этот метод срабатывал: одним из «долгожителей» на мосту со стороны Сан-Франциско был салон татуировок ручной набивки, заодно и кормивший завтраками. Сидишь себе над тарелкой яичницы с беконом и наблюдаешь, как кого-то колют иголкой по нарисованному от руки трафарету.

Но «Грязен Господь» предлагал лишь мексиканскую еду плюс японскую музыку – мило и без претензий. Тесса взяла уэвос ранчерос, а Шеветта заказала кесадилью с курицей. Обе взяли по пиву «Корона», и Тесса припарковала камеру прямо под куполом пластикового навеса. Никто висящей платформы, похоже, не замечал, так что Тесса могла снимать свое документальное кино и есть одновременно.

Ела Тесса много. Она говорила, что такой у нее метаболизм: сколько ни съест, никогда не толстеет, а есть ей нужно для того, чтобы набраться энергии. Тесса разделалась со своими уэвос еще до того, как Шеветта наполовину управилась с кесадильей. Она осушила стеклянную бутылку «Короны» и принялась возиться с долькой лайма, сжимая и пропихивая ее в горлышко.

– Карсон, – сказала Тесса. – Ты из-за него беспокоишься?

– А что с ним такое?

– Он руки распускает, твой бывший, вот что с ним такое. Это ведь его тачку мы видели там, в Малибу?

– Думаю, да, – сказала Шеветта.

– «Думаешь»? Ты что, не уверена?

– Слушай, – сказала Шеветта, – тогда было раннее утро. Все было очень и очень странно. И знаешь что? Это была не моя идея – ехать сюда, на север. Это была твоя идея. Ты хочешь снять кино.

Лайм провалился в пустую бутылку «Короны», и Тесса уставилась на нее с таким выражением, будто только что проиграла пари.

– Знаешь, что мне в тебе нравится? В смысле, одна из многих вещей, которые мне в тебе нравятся.

– Что же? – спросила Шеветта.

– Ты не из среднего класса. Никаким боком. Ты съезжаешься с этим типом, он начинает тебя поколачивать, и что же ты делаешь?

– Сваливаю нахрен.

– Правильно. Ты сваливаешь нахрен. А не устраиваешь консилиум с адвокатами.

– У меня нет адвокатов, – сказала Шеветта.

– Знаю. О том я и говорю.

– Не люблю адвокатов, – сказала Шеветта.

– Конечно не любишь. И у тебя нет рефлекса тяжбы.

– Тяжбы?

– Он тебя избивает. У него престижная студия на верхнем этаже, восемь сотен квадратных футов. У него есть работа. Он тебя избивает, но ты же не заказываешь автоматически ответного точечного удара; ты не из среднего класса.

– Я просто не хочу иметь с ним ничего общего.

– О том и речь. Ты же из Орегона, верно?

– В каком-то смысле, – сказала Шеветта.

– Ты когда-нибудь думала об актерской профессии?

Тесса перевернула бутылку вверх дном. Раздавленный ломтик лайма упал в горлышко, а несколько капель пива – на исцарапанный черный пластик стола. Тесса засунула в бутылку мизинец и попыталась выудить ломтик.

– Нет.

– Ты нравишься камере. У тебя такое тело, что парням просто крышу срубает.

– Отстань, – сказала Шеветта.

– Как ты думаешь, почему они выложили твои фотографии с той вечеринки в Малибу?

– Потому что напились, – сказала Шеветта. – Потому что делать больше нечего было. Потому что они студенты и изучают медиа.

Тесса выудила из бутылки остатки лайма.

– Все три ответа верны, – сказала она, – но все-таки главная причина – твоя внешность.

За спиной Тессы, на стенном экране из штампованного вторсырья, появилась очень красивая молодая японка.

– Посмотри на нее, – сказала Шеветта, – вот это внешность, верно?

Тесса глянула через плечо.

– Это Рэй Тоэй, – сказала она.

– Ну, так вот, она красива. Она, не я.

– Шеветта, – сказала Тесса, – ее же не существует. Такой девушки нет на самом деле. Это код. Пакет программ.

– Не может быть, – сказала Шеветта.

– Ты что, не знала?

– Но она же сделана с кого-то, верно? Обработали чьи-то фотографии…

– Ни с кого, из ничего, – сказала Тесса. – Никакой обработки. Она нереальна на сто процентов.

– Значит, этого люди и хотят, – отозвалась Шеветта, глядя, как Рэй Тоэй грациозно дефилирует по какому-то ретро-азиатскому ночному клубу, – а не бывшую велокурьершу из Сан-Франциско.

– Нет, – сказала Тесса, – ты все понимаешь в точности наоборот. Люди не знают, чего хотят, пока не увидят. Каждый объект желания – это найденный объект. Во всяком случае, обычно так.

Шеветта взглянула на Тессу поверх пустых пивных бутылок.

– К чему ты клонишь, а, Тесса?

– Документалка. Она должна быть про тебя.

– Даже не думай.

– Иначе не складывается, я уже вижу. Ты мне нужна для фокусировки. Нужно что-то, что сцементирует рассказ. Мне нужна Шеветта Вашингтон.

Шеветта начала потихоньку пугаться. И от этого разозлилась.

– Разве ты не получила грант на конкретный проект, о котором рассказывала? Про все эти штуки насчет маргинальных…

– Слушай, – сказала Тесса, – если тут есть какая-то проблема, а я этого не говорю, то это моя проблема. И это совсем не проблема, это – возможность. Это – шанс. Мой шанс.

– Тесса, ты меня ни за что не заманишь играть в твоем кино. Ни за что. Понятно?

– Об «играть» речь и не идет. Все, что тебе нужно делать, – это быть собой. И для этого потребуется выяснить, кто же ты на самом деле. Я сниму фильм о том, как ты выясняешь, кто ты на самом деле.

– Не снимешь, – сказала Шеветта, встав и чувствительно стукнувшись о платформу камеры, которая, стало быть, спустилась до уровня ее головы, пока они разговаривали. – Останови ее! – Она как от мухи отмахнулась от «Маленькой Игрушки Бога».

Четыре других клиента «Грязного Господа» просто скользнули по ним взглядом.