Глава IX

Ты пристегиваешь ремень. Самолет идет на посадку. Летать — совсем не то, что ездить: ты пересекаешь прерывистость пространства, исчезаешь в пустоте, признаешь, что на какое-то время, которое тоже — пустота во времени, тебя нигде нет; затем ты снова появляешься в определенном месте и времени, никак не связанных с где и когда, в которых ты исчез. Что же тем временем ты делаешь? Чем заполняешь отсутствие тебя в мире и мира в тебе? Чтением. Перелетая из аэропорта в аэропорт, ты не отрываешься от книги. Ведь за пределами страницы — пустота, безликость залов ожидания, металлической утробы самолета, вынашивающей и кормящей тебя, толпы пассажиров, всегда такой разной и такой одинаковой. Словом, в пути уместно отвлечься с помощью книги, составленной из безликого единообразия типографского шрифта. Вызванные властным заклинанием имена и названия убеждают тебя: под тобой что-то, а не пустота. Ты начинаешь сознавать: нужно отличаться немалым безрассудством, чтобы довериться столь ненадежным аппаратам, управляемым чуть ли не на глаз. А может, это лишнее доказательство того, что мы неудержимо тяготеем к бездеятельности, упадку, детской зависимости? (Ты вообще-то о чем: о путешествии на самолете или о чтении?)

Самолет приземляется. Ты не успел дочитать «На лужайке, залитой лунным светом» Такакуми Икоки. Уткнувшись в книгу, ты спускаешься по трапу, заходишь в автобус, пересекаешь летное поле, встаешь в очередь к паспортному контролю и таможне. Продвигаясь, ты держишь открытую книгу перед глазами, как вдруг кто-то вырывает ее, и тут, словно поднимается занавес, рядом с тобой возникают полицейские, запряженные в портупеи, навьюченные автоматами, убранные кокардами и погонами.

— Позвольте, это моя книга... — лопочешь ты, как ребенок, протягивая беззащитную руку к неприступному заслону из блестящих пуговиц и стволов.

— Конфискуется. К ввозу в Атагвитанию не подлежит. Это запрещенная книга.

— Но позвольте... Здесь говорится об осенних листьях... На каком основании?..

— Она в списке книг, подлежащих конфискации. Так гласит закон. Вы что, учить нас вздумали? — С каждым словом тон говорящего стремительно меняется: от сухого к резкому, от резкого к приказному, от приказного к угрожающему.

— Да, но... Мне осталось совсем немного...

— Не нарывайся, — шепчет голос за твоей спиной. — С ними лучше не спорить. А насчет книги не беспокойся. У меня такая припрятана. Потом поговорим...

Голос принадлежит длинноногой пассажирке в брюках. Вся обвешана сумками. Держится крайне уверенно. Сразу видно, что к таможенному досмотру ей не привыкать. Ты ее знаешь? Даже если знаешь — не подавай виду. Она-то говорит с тобой украдкой. Жестом приглашает следовать за ней. Не упусти ее в толпе. Вышла из здания аэропорта; садится в такси; знаком велит тебе взять другое такси и ехать следом. На пустынном участке дороги ее такси притормаживает. Она выходит со всей своей поклажей и пересаживается в твою машину. Если бы не короткая стрижка и большущие очки — вылитая Лотария.

— А ты не?.. — бормочешь ты.

— Коринна. Зови меня Коринной.

Порывшись в сумках, Коринна достает книгу и протягивает ее тебе.

— Это не то, — говоришь ты, увидев на обложке незнакомые название и фамилию автора: «Вкруг зияющей ямы» Калисто Бандеры. — У меня конфисковали роман Икоки.

— Он самый и есть. В Атагвитании книги распространяются под фальшивыми обложками.

Пока такси мчится по пыльному пригороду, ты, не выдержав, раскрываешь книгу, чтобы убедиться в правдивости ее слов. Какое там! Эту книгу ты видишь впервые. Японским романом здесь и не пахнет. Начинается с того, что по раскаленному плоскогорью, поросшему агавами, скачет всадник; он видит хищных птиц, под названием зопилотес.

— Тут не только обложка фальшивая, — замечаешь ты, — но и текст тоже.

— А ты как думал? — отзывается Коринна. — Стоит начать подделывать — уже не остановиться. Все, что можно подделать, в этой стране давно подделано: музейные экспонаты, золотые слитки, автобусные билетики. Революция и контрреволюция наносят друг другу удары с помощью подделок. В результате никто точно не знает, где мнимое, а где настоящее. Политическая полиция устраивает революционные волнения, а революционеры переодеваются в полицейских.

— Кто же от этого выигрывает?

— Рано еще говорить. Посмотрим, кто лучше воспользуется своими и чужими подделками: полиция или наша организация.

Водитель такси явно прислушивается к разговору. Знаком ты предостерегаешь Коринну: не болтай лишнего.

— Не бойся, — успокаивает она. — Это такси мнимое. Меня больше беспокоит, что нас преследует другое такси.

— Настоящее или мнимое?

— Наверняка мнимое. Не знаю только, полиция это или наши.

Ты оборачиваешься и вскрикиваешь:

— Но за вторым такси едет третье...

— Это могут быть наши. Они следят за действиями полиции. А могут и полицейские — сели нашим на хвост...

Второе такси обгоняет первое и резко тормозит. Из него выскакивают вооруженные люди и приказывают нам выйти:

— Полиция! Вы арестованы!

Щелкают наручники, вас сажают во второе такси: тебя, Коринну и шофера.

Коринна обращается к полицейским с невозмутимой улыбкой:

— Меня зовут Гертруда. Это друг. Отвезите нас к начальству.

От удивления ты разинул рот? Коринна-Гертруда шепчет на твоем языке:

— Не бойся. Это мнимые полицейские. На самом деле они из наших.

Не успеваете вы отъехать, как третье такси блокирует второе. Из него выскакивают вооруженные люди в масках. Они разоружают полицейских, снимают наручники с тебя и Коринны-Гертруды, надевают их на полицейских и запихивают вас в свое такси.

Как ни в чем не бывало Коринна-Гертруда произносит:

— Спасибо, друзья. Меня зовут Ингрид. Это один из наших. Мы едем в Штаб?

— Сиди и не вякай! — цыкает налетчик, должно быть, главный. — Нечего нам лапшу на уши вешать! Сейчас на вас наденут повязки. С этой минута вы наши заложники.

Прямо не знаешь, что и думать. К тому же Коринну-Гертруцу-Ингрид куда-то увезли на другом такси. Когда ты снова получаешь возможность свободно распоряжаться своими членами и видеть, то видишь, что очутился в кабинете начальника полиции или в комендатуре. Унтер-офицеры фотографируют тебя в профиль и анфас; берут отпечатки пальцев. Какой-то офицер зовет:

— Альфонсина!

Входит Гертруда-Ингрид-Коринна. На ней тоже форма. Она протягивает офицеру папку с документами на подпись.

Между тем тебя продолжают обрабатывать. За одним столом ты сдаешь документы; за другим — наличные деньги; за третьим — одежду, получая взамен арестантскую робу.

— Что это за ловушка? — спрашиваешь ты у Ингрид-Гертруды-Альфонсины, улучив момент, когда охранники повернулись к тебе спиной.

— В ряды революционеров проникли контрреволюционные лазутчики. Они и заманили нас в полицейскую засаду. Слава Богу, в полиции тоже есть наши люди. Они выдают меня за штабную работницу. Запомни, тебя отправят в мнимую тюрьму; то есть тюрьма настоящая, государственная, но она не в их, а в наших руках.

Ты невольно вспоминаешь о Маране. Кто, как не он, мог замыслить подобную махинацию?

— Я, кажется, узнаю почерк вашего главаря, — говоришь ты Альфонсине.

— Кто он — сейчас не важно. Он может быть мнимым главарем и делать вид, будто работает на революцию с единственной целью содействовать контрреволюции, или откровенно поддерживать контрреволюцию, веря, что таким образом расчистит путь для революции.

— А ты работаешь на него?

— Со мной особый случай. Я настоящая революционерка, засланная в лагерь мнимых революционеров. Для конспирации я изображаю контрреволюционерку, засланную в лагерь настоящих революционеров. Хотя на самом деле так оно и есть, ведь я выполняю задание полиции, но не настоящей, поскольку я подчиняюсь революционерам, засланным к засланным контрреволюционерам.

— Если я правильно понял, засланы буквально все: и в полиции, и в революции. Как же вы отличаете одних от других?

— Сначала надо установить, кто заслал каждого засланного. Но до этого важно понять, кто заслал тех, кто заслал.

— И вы продолжаете драться до последнего, зная, что никто из вас не является тем, за кого себя выдает?

— При чем здесь это? Каждый должен исполнить свою роль до конца.

— А какая роль отводится тебе?

— Погоди, не суетись. Почитай пока свою книжку.

— Черт побери! Я потерял ее, когда меня освободили, то есть арестовали...

— Не страшно. Тюрьма, в которую тебя поместят, образцовая. Есть в ней и библиотека, куда поступают последние новинки.

— И запрещенные тоже?

— Где же им, по-твоему, еще быть, как не в тюрьме?

Ты добрался до самой Атагвитании, чтобы отыскать фальшивороманщика, а попал в плен системы, где все сверху донизу фальшиво. Или: ты был полон решимости одолеть любую преграду — леса, моря и горы, лишь бы выйти на след неустрашимого первопроходца Мараны, пропавшего во время поисков романов-рек. Однако ты натолкнулся на железную решетку тюремного общества; она протянулась по всей земле и заключила вольный дух приключений в убогие, неподвижные границы... Все это еще касается тебя, Читатель? Из любви к Людмиле ты заехал так далеко, что стал забывать, как она выглядит. Если тобой не движет больше образ Людмилы, остается довериться ее зеркальной противоположности — Лотарии...

Но действительно ли это Лотария? «Не знаю, с кем там у тебя что было. Лично я ни о какой Лотарии не слышала», — отвечает она всякий раз, как ты заговариваешь о прошлом. Видно, таковы законы конспирации. Сказать по правде, ты и сам не очень уверен, кто перед тобой... Может, это мнимая Коринна или мнимая Лотария? Ясно одно: по отношению к тебе она играет примерно ту же роль, что и Лотария. Значит, ей соответствует имя Лотария, и никак иначе ее не назовешь.

— Скажи еще, что и сестры у тебя нет.

— Сестра у меня есть. Только при чем здесь это?

— Твоей сестре нравятся сложные психологические романы, герои которых — мятежные души?

— Моя сестра вечно твердит, что ей нравятся романы, в которых чувствуется первичная, исконная, теллурическая сила. (Она так и говорит: теллурическая.)

— Вы жалуетесь, что в тюремной библиотеке вам дали неполный экземпляр книги? — произносит высокий офицер, сидящий за высоким столом.

Ты облегченно вздыхаешь. С той минуты как охранник вызвал тебя из камеры и повел по бесконечным переходам, лестницам, подвалам, предбанникам и конторам, ты дрожал мелкой дрожью и обливался холодным потом от страха неизвестности. Оказывается, все дело в твоей жалобе по поводу романа Калисто Бандеры «Вкруг зияющей ямы»! Тревога сменяется досадой, охватившей тебя, когда ты взял в руки разодранный переплет, в котором осталось с десяток-другой потрепанных страниц.

— Еще бы не жаловаться! — отвечаешь ты. — И это называется образцовая библиотека в образцовой тюрьме! Делаешь заказ по картотеке, и на тебе: вместо книги — жалкий ворох замусоленных страниц! О какой воспитательной работе среди заключенных тут можно говорить?!

Офицер за столом не спеша снимает очки и сокрушенно качает головой:

— Я не разбираю подобные жалобы. Это не входит в мои обязанности. Наш отдел поддерживает тесные связи как с тюрьмами, так и с библиотеками. Однако его деятельность намного обширнее. Мы знаем, что вы читатель, так сказать, со стажем, и хотели бы получить у вас консультацию. Силы правопорядка — армия, полиция, судебные органы — часто не могут решить, запретить книгу или все же пропустить: то не хватает времени вчитаться как следует, то в оценках расходятся, что хорошо, а что плохо, что глубоко, а что поверхностно... Только не подумайте, что мы намерены сделать из вас цензора. С помощью современной техники мы в состоянии быстро и надежно разграничить эти задачи. У нас имеется новейшее оборудование, на котором можно прочесть, разобрать и оценить любой письменный текст. Но именно надежность этой техники мы и должны проверить. В нашей картотеке вы значитесь как читатель, соответствующий среднестатистическому уровню. Кроме того, нам известно, что вы читали, пусть не полностью, «Вкруг зияющей ямы» Калисто Бандеры. Было бы уместно сравнить ваши впечатления от романа с выкладками считывающего устройства.

Офицер проводит тебя в аппаратную.

— Познакомьтесь. Это наша программистка Шейла.

В застегнутом доверху белом халате перед батареей гладких металлических тумбочек, напоминающих посудомоечные машины, прохаживается Коринна-Гертруда-Альфонсина.

— Это блоки памяти. В них заложен весь текст романа Бандеры. На выходе установлено печатающее устройство. Как видите, оно может воспроизвести роман слово в слово, от начала до конца, — поясняет офицер. Из некоего подобия печатной машинки вылезает длинная лента бумаги; со скоростью автоматной очереди она усеивается мелким, бесстрастным шрифтом.

— Тогда, с вашего позволения, я бы взял недостающие главы, — говоришь ты, ласково касаясь убористого потока текста, в котором узнаешь прозу, сопровождавшую часы твоего заключения.

— Сделайте одолжение, — отвечает офицер. — Оставляю вас с Шейлой. Она введет нужную программу.

Читатель, ты нашел книгу, которую искал. Теперь ты сможешь возобновить прерванное. Твое лицо снова озаряется улыбкой. Но неужели ты думаешь, что вся эта история так вот и будет продолжаться до бесконечности? Нет, речь не о романе, а о тебе! Доколе ты будешь покорно отдаваться на произвол судьбы? Ты энергично взялся за дело, жаждал приключений, и что же? Очень скоро твоя роль свелась к безропотному исполнению чужой воли. Ты оказался втянутым в события, на которые никак не можешь повлиять. Стоит ли тогда быть главным действующим лицом? Если тебя устраивает такое положение вещей, выходит, ты тоже соучастник этой мистификации.

Ты хватаешь девушку за запястье:

— Тебе еще не надоел весь этот маскарад, Лотария? Сколько можно проворачивать меня в вашей полицейской мясорубке?

На сей раз Шейла-Ингрид-Коринна слегка опешила.

— О ком это ты? — выдергивает она руку. — Я про твои любовные похождения знать не обязана. У меня четкое задание. Противники нынешних властей должны внедриться в механизм власти, чтобы сбросить эту власть.

— И воссоздать ее в прежнем виде! Хватит ломать комедию, Лотария! Если расстегнуть твою форму, под ней окажется другая форма!

Шейла смотрит на тебя вызывающе

— Расстегнуть?.. Попробуй...

Ты решил биться до конца; отступать поздно. Дрожащей рукой ты распахиваешь белый халат программистки Шейлы и обнаруживаешь форму офицера полиции Альфонсины; резким движением расстегиваешь золоченые пуговицы полицейского кителя Альфонсины и натыкаешься на ветровку Коринны; разъединяешь молнию ветровки и видишь петлицы Ингрид...

Оставшуюся одежду она срывает сама. Твоему взору предстают крепкие, как дыни, груди, чуть впалый живот, втянутый пупок, чуть выпуклое чрево, округлые бока обманчивой худобы, всклокоченный лобок, мощные, длинные бедра.

— По-твоему, это тоже форма? — восклицает Шейла.

В растерянности ты бормочешь:

— Нет, это нет...

— А вот и да! — выкрикивает Шейла. — Тело — это униформа! Тело — это вооруженное ополчение! Тело — это насильственное действие! Тело — это борьба за власть! Тело — это неустанная битва! Тело — это самоутверждение! Тело — это цель, а не родство! Тело значимо! Оно кричит! Вопиет! Ниспровергает! Подрывает! Совращает!

С этими словами Шейла-Альфонсина-Гертруда бросается на тебя и скидывает твою тюремную робу. Ваши голые тела переплетаются под металлическими блоками электронной памяти.

Что с тобой, Читатель? Ты не сопротивляешься? Не убегаешь? Ах, тебя это устраивает... Ах, ты тоже не прочь... Да, ты полновластный герой книги, но дает ли это право уестествлять все женские персонажи? Прямо вот так, с бухты-барахты... Мало тебе романа с Людмилой, чтобы придать всей фабуле теплоту и прелесть амурной истории? Зачем, скажи на милость, связываться еще с сестрой (или с той, которую ты принимаешь за сестру) — с пресловутой Лотарией-Коринной-Шейлой? Если разобраться, тебя к ней вовсе и не тянуло... Тебе, естественно, хочется наверстать упущенное, ведь на протяжении нескольких глав ты послушно следовал ходу событий. Но не таким же способом! А может, и в этом случае ты поступаешь против своей воли? Ты прекрасно знаешь, что эта девица все пропускает через голову. Свои замыслы она осуществляет невзирая ни на какие последствия... Это не больше чем идейная блажь... С чего вдруг ты клюнул на ее доводы? Будь начеку. Читатель, здесь все сплошная химера...

Вспышки и щелканье фотоаппарата пожирают белизну ваших судорожно снующих друг на друге нагих тел.

— Капитан Александра, опять ты разлеглась под арестантом в чем мать родила! — возвещает невидимый фотограф. — Эти моментальные фото пополнят твое личное дело... — И насмешливый голос удаляется. Альфонсина-Шейла-Александра встает и прикрывается.

— Ни на минуту нет покоя, — раздраженно фыркает она. — В работе на две враждебные разведки есть одна загвоздка: и тут и там тебя все время шантажируют.

Ты тоже приподнимаешься. И видишь, что запутался в распечатанной ленте. Начало романа изогнулось на полу, как игривая кошка. На сей раз твой собственный сюжет прерывается на самом захватывающем месте. Быть может, теперь ты все-таки сумеешь дочитать твои неистощимые романы...

Александра-Шейла-Коринна отрешенно нажимает на кнопки блоков памяти. Она снова превратилась в прилежную программистку, целиком поглощенную своим делом.

— Что-то барахлит, — бормочет она. — Все уже должно быть распечатано... Ерунда какая-то...

Ты и без того догадался. У Гертруды-Альфонсины выдался сегодня беспокойный денек, вот и нажала не на ту кнопку. Стройные ряды слов, составлявшие текст Калисто Бандеры, были заложены в электронную память, чтобы явиться на свет в любую секунду. Но после мгновенного размыкания цепи они разладились. Теперь разноцветные проводки перемалывают мельчайшие крупицы раздробленных слов: на-на-на, то-то-то, от-от-от, что-что-что, выстроенных в колонки сообразно своей частоте. Книгу уже не узнать. Она раскрошилась, сгладилась, подобно песчаной дюне, развеянной ветром.