Работа как призвание. Тонкости мастерства

«…Как взошел левша и поклонился, государь ему сейчас и говорит:

– Что это такое, братец, значит, что мы и так и этак смотрели, и под мелкоскоп клали, а ничего замечательного не усматриваем?

А левша отвечает:

– Так ли вы, ваше величество, изволили смотреть?

Вельможи ему кивают: дескать, не так говоришь! а он не понимает, как надо по-придворному, с лестью или с хитростью, а говорит просто.

Государь говорит:

– Оставьте над ним мудрить, – пусть его отвечает, как он умеет.

И сейчас ему пояснил:

– Мы, – говорит, – вот как клали. – И положил блоху под мелкоскоп. – Смотри, – говорит, – сам – ничего не видно.

Левша отвечает:

– Этак, ваше величество, ничего и невозможно видеть, потому что наша работа против такого размера гораздо секретнее.

Государь вопросил:

– А как же надо?

– Надо, – говорит, – всего одну ее ножку в подробности под весь мелкоскоп подвести и отдельно смотреть на всякую пяточку, которой она ступает.

– Помилуй, скажи, – говорит государь, – это уже очень сильно мелко!

– А что же делать, – отвечает левша, – если только так нашу работу и заметить можно: тогда все и удивление окажется.

Положили, как левша сказал, и государь как только глянул в верхнее стекло, так весь и просиял – взял левшу, какой он был неубранный и в пыли, неумытый, обнял его и поцеловал, а потом обернулся ко всем придворным и сказал:

– Видите, я лучше всех знал, что мои русские меня не обманут. Глядите, пожалуйста: ведь они, шельмы, аглицкую блоху на подковы подковали!

<…>

Стали все подходить и смотреть: блоха действительно была на все ноги подкована на настоящие подковы, а левша доложил, что и это еще не все удивительное.

– Если бы, – говорит, – был лучше мелкоскоп, который в пять миллионов увеличивает, так вы изволили бы, – говорит, – увидать, что на каждой подковинке мастерово имя выставлено: какой русский мастер ту подковку делал.

– И твое имя тут есть? – спросил государь.

– Никак нет, – отвечает левша, – моего одного и нет.

– Почему же?

– А потому, – говорит, – что я мельче этих подковок работал: я гвоздики выковывал, которыми подковки забиты, – там уже никакой мелкоскоп взять не может.

Государь спросил:

– Где же ваш мелкоскоп, с которым вы могли произвести это удивление?

А левша ответил:

– Мы люди бедные и по бедности своей мелкоскопа не имеем, а у нас так глаз пристрелявши…»

Н. С. Лесков, «Левша»

«Ничто так не истощает и не разрушает человека, как продолжительное физическое бездействие»

(Аристотель)

Один маленький мальчик долго стоял у дверей кузницы и наблюдал, как работает кузнец. Он зачарованно смотрел на языки пламени, слушал стук молота и с удивлением смотрел, как простые куски металла превращаются в самые разные предметы.

Придя домой, мальчик радостно сказал отцу:

– Я сегодня целый день наблюдал за работой кузнеца. Теперь я знаю все-все секреты его работы и, если понадобится, сам смогу работать в кузнице и делать разные замечательные вещи!

Отец внимательно посмотрел на сына и позвал его ужинать. А за столом придвинул к себе сахарницу и не позволил мальчику взять ни одного кусочка – тому пришлось пить чай без сахара.

Сам же отец пил сладкий чай.

После ужина он спросил мальчика:

– Ну как, сынок? Сладко ли тебе было?

– Нет, конечно! – обиженно ответил мальчик. – Ты же забрал себе весь сахар, мне ничего не досталось!

– Но ведь ты видел, как я ем сахар, – весело сказал отец, – так неужели тебе самому чай не показался сладким?

– Не показался, – ответил сын. – Чтобы чай был сладким, нужно самому есть сахар, а не смотреть, как это делают другие!

– Именно это я и хотел тебе доказать, – ответил отец. – Чай в твоей чашке не станет сладким от того, что ты видишь сахар. Точно так же невозможно стать мастером, наблюдая за тем, как работают другие. Мастерство не передается при помощи взгляда, им нужно овладевать на практике!

Притча о мастерстве и сладком чае

Осел увидел Соловья
И говорит ему: «Послушай-ка, дружище!
Ты, сказывают, петь великий мастерище.
Хотел бы очень я
Сам посудить, твое услышав пенье,
Велико ль подлинно твое уменье?»
Тут Соловей являть свое искусство стал:
Защелкал, засвистал
На тысячу ладов, тянул, переливался;
То нежно он ослабевал
И томной вдалеке свирелью отдавался,
То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался.
Внимало все тогда
Любимцу и певцу Авроры;
Затихли ветерки, замолкли птичек хоры,
И прилегли стада.
Чуть-чуть дыша, пастух им любовался
И только иногда,
Внимая Соловью, пастушке улыбался.
Скончал певец. Осел, уставясь в землю лбом,
«Изрядно, – говорит, – сказать неложно,
Тебя без скуки слушать можно;
А жаль, что незнаком
Ты с нашим петухом;
Еще б ты боле навострился,
Когда бы у него немножко поучился».
Услыша суд такой, мой бедный Соловей
Вспорхнул – и полетел за тридевять полей.
Избави бог и нас от этаких судей.

И. А. Крылов, «Осел и Соловей»

«Я представить не могу положения, чтоб когда-нибудь было нечего делать».

(Ф. М. Достоевский)

Отправить