Узкая красная полоса рассекает глотку ночи и расплывается кровью по восточному горизонту. Бан Бриджит наблюдает за этим через окно эркера. Ее рука машинально тянется к груди, к Символу Ночи, но она вспоминает, что одета не в форму. Ее дочь и подчиненная с неприкрытым любопытством смотрят на нее, поскольку, чтобы выглянуть в окно, хозяйка Зала клана Томпсонов повернулась спиной к конфедеративной Тени.

Олафсдоттр, не обращая на то особого внимания, спокойно выбирает закуску на подносе с канапе, который так незаметно и тихо принес мистер Владислав. Услышав, как за ее спиной скрежещет зубами Изящная Бинтсейф, Тень улыбается. Долгая напряженная ночь переходит в не менее продолжительный и тяжелый день.

Мéарана наигрывает сложный, путаный мотив. Это и не гянтрэй, и не голтрэй; так же как и встреча в «Апотете», он колеблется на самом краю, ищет ответов. Нужен лишь повод, чтобы мелодия преобразилась в торжественный гимн или же траурный марш. Многое зависит от того, напоминает она себе, жив ее отец или погиб. Но думает она об этом где-то на глубинном, едва ли осознаваемом уровне. Как-то раз Донован сказал ей, что конфедеративные Тени — непревзойденные мастера пыток, и теперь она в этом убедилась. Ибо Олафсдоттр истязает ее с самого начала своего повествования, уходя от ответа на один-единственный вопрос, который только и имеет значение. От этого простого факта зависит весь строй песни; молчание Равн не может иметь иной цели, кроме как заставить арфистку балансировать на кончике ножа.

И все-таки рассказ ведет Олафсдоттр, а не отец. Его отсутствие само по себе говорит о многом. И вполне возможно, что терзаться сомнениями уже нет смысла.

Мéарана бросает взгляд на бан Бриджит, и в ту же секунду мать отворачивается от окна. Неужели уклончивое молчание Олафсдоттр причиняет страдания и ей? Неужели Гончую тоже грызут сомнения? Хочется ли ей, как и Мéаране, вцепиться конфедератке в горло и выдавить ответы грубой силой?

Если и так, лицо бан Бриджит не выдает ее мыслей. Возможно, ничто не способно разрушить ту стену, которую она возвела вокруг себя после полученной двадцать четыре года назад обиды. И все же Мéарана, предприняв долгое, полное тягот путешествие в обществе Донована, увидела, что тот совсем не такой, каким его помнит мать. Он был одновременно выше и ниже того, что о нем говорили легенды, а потому оказался более или менее похож на человека.

Олафсдоттр нарушает воцарившуюся тишину, вытерев руки о штаны и заявив:

— В «прихлашении на ко-офе» есть о-один небо-олыно-ой изъян… затем прихо-одится предло-ожить ко-ое-что-о еще… ну, или по-опро-осить.

Бан Бриджит насмешливо фыркает.

— Я пойду с тобой.

Олафсдоттр наклоняет голову.

— Да ладно-о, неужели мне не по-оло-ожено-о уединения даже в сто-оль интимный мо-омент? В мо-оей культуре…

— Ты не в своей культуре. Здесь никто не стесняется сходить по своим делам в компании. Изящная Бинтсейф, ты останешься сторожить дверь. Предупреди мистера Тенботтлза, что наша гостья перемещается.

Мéарана хихикает и, когда на нее оборачиваются мать и младшая Гончая, произносит, одновременно заставляя струны выдать арпеджио:

— Неужели вы полагаете ее настолько скверной рассказчицей, что думаете, будто она сбежит, не доведя повествование до конца?

— А с чего нам верить, что ее цель — рассказ? — спрашивает бан Бриджит. — Возможно, все, что ей было нужно, это найти способ проникнуть в здание. И тогда чем меньше она увидит, тем лучше. Я и без того думаю, не стоило ли попросить принести ночной горшок.

Олафсдоттр аж передернуло.

— Мой цвет кожи не позволяет мне покраснеть от стыда, но мне противно от одной только мысли о том, как я у вас на глазах справляю в горшок свои дела.

— Равн, — говорит ей бан Бриджит, — зная тябя, могу сказать, что ты ня покрасняла бы, даже если бы могла.

— О, значит, плохо ты меня знаешь! Я родилась на Грумовых Штанах — основной расой там являются те, кого вы называете алабастрианцами. Многие манеры, которые усваиваешь в детстве, не так-то просто отбросить в зрелом возрасте.

— Плявать, — бан Бриджит показывает направление стволом шокера.

Ее пленница вздыхает и выходит из комнаты, зажатая между двух Гончих. Как только они скрываются за дверью, Мéарана заливается смехом и исполняет на арфе небольшой пассаж.

— Мисс? — спрашивает мистер Владислав, удивленно наклонив голову. При этом он не перестает прибираться в библиотеке.

— Да т’к, ничего ос’бенного, Тоби. Прост’ под’мала, шо акромя м’ня тут и играть-та нихто не умеет.

— Простите, но я не понимаю, мисс. — Он поднимает поднос с канапе и ждет, последует ли какое-нибудь объяснение.

— Ск’жи, ты кохгда-нить видал, шоб инструмент наихрыв’л арф’сткой, пока та пытается ихрать на нем?

От пояснения стало ничуть не понятнее. Но слуга учтиво улыбается и отвечает:

— Не, мисс, не вид’л.

Мистер Владислав поспешно удаляется.

— Что касается того взрыва, — произносит бан Бриджит после того, как все освежились и вновь заняли свои места, — кто мог знать, что Донован будет на той гондоле?

— Диспетчер, — предполагает Мéарана.

Трое остальных смеются.

— Да нет, дорогая, — говорит бан Бриджит. — Он-то ведь знал, что они пропустили свою гондолу, и мог передать убийце номер нового рейса.

— Значит, вояки. Их чувство собственного достоинства унизили, они позвонили приятелю в городе, и…

— Нет-нет-нет, кро-ошка Люси, — отвечает Олафсдоттр, снова удобно развалившаяся на диванчике. — Им было известно как раз таки про вторую гондолу, но не про первую. Тот же человек, который наблюдал за посадочной платформой, отметил наш номер в очереди, передал его дальше и ушел.

— Допустил ошибку, — комментирует Изящная Бинтсейф. — Ему следовало подождать и удостовериться, что вы действительно сели в гондолу.

— Даже враги порой ошибаются, — говорит Тень. — И было бы здорово, если бы они ошибались сильнее, чем мы. Но самое лучшее место для наблюдения за очередью — сама очередь. Нарушив ее, как это затем сделали мы, наводчик мог привлечь к себе внимание. — Сейчас Олафсдоттр использует галактический. — Возможно, он знал Падаборна в лицо, а потому опасался, что тот узнает его.

— Полагаю, наблюдатель действительно ждал, — произносит Изящная Бинтсейф. — Только уже в Риеттицентре. Он и был смертником.

Бан Бриджит поправляет рыжие волосы.

— Тогда он вполне мог бы устроить взрыв прямо в небесном порту. Чего тянуть, когда цель стоит рядом? Наличие невинных жертв его определенно не пугало.

Она немного подумала и пробормотала:

— «По плодам их узнаете их».

Олафсдоттр разводит руками.

— Ошуа просчитывал все со всех мыслимых углов и никогда не ошибался. Но одно меня сильно тревожит.

— Хочешь сказать, — говорит Мéарана, — тебя пугает что-то кроме неудавшегося покушения?

— О-о, бо-ояться бы сто-оило-о, если бы о-оно-о удало-ось.

Бан Бриджит складывает пальцы в пирамидку под подбородком.

— Почерк.

Остальные присутствующие в комнате профессионалы кивают.

— Тени, когда передают свое послание, обычно действуют более изящно, — произносит конфедератка. — Такие взрывы чужды нашему чувству прекрасного. Мои коллеги склонны к минимализму.

— Согласна, — отвечает бан Бриджит. — Без повода шумиху не поднимают. А стало быть…

— …послание предназначалось кому-то другому.

Мéарана недоверчиво косится:

— Хотите сказать, их гондолу случайно выбрали в качестве цели?

— О-о, — качает головой Олафсдоттр, — на свете не бывает случайностей. Есть только судьба. Знаешь же поговорку: «Убить двух зайцев одним выстрелом»? Мы с Донованом были первым из них. Наша гибель должна была вспугнуть второго.

— И кем же был этот второй зайчик? — спрашивает бан Бриджит.

Олафсдоттр разводит руками еще шире.

— Может, суосвай; скажем, ему оставили предупреждение насчет того, что надо быть осторожнее, когда выбираешь одну из сторон. Или Триумвират, которому решили показать, что их секреты раскрыты. Ошуа не так глуп, чтобы не понять намека. Иные говорят, что средь всех нас нет никого его умнее. И он решил присоединиться в пути ко мне и нашему гостю поневоле.