До перехода из Балтийска в Севастополь оставались считанные дни. Позади комиссии, проверки, утверждение плана перехода и прочая светотень. Морев потянулся, вставать не хотелось. Так бывает всегда, если не выспишься. Ночью сработала аппаратура радиационного контроля КРБГ-1. Шумел этот корабельный бета-гамма-радиометр долго и противно, переполошил всю команду, а главное, никак не получалось его отключить, и только находчивый электромеханик догадался выдернуть предохранитель.

После завтрака Морев решил сойти на причал, проконтролировать замену левой якорь-цепи, это было последнее неприятное мероприятие перед выходом. Одет он был по-домашнему – синяя рабочая куртка на голое тело, брюки и тропические тапки. Гидрографическое судно было ошвартовано лагом к 23 причалу внутренней гавани, на причале неэстетичной кучей громоздилась привезенная на замену якорь-цепь.

Следом по трапу спустился вахтенный и доложил:

– Товарищ командир, у соседей тоже всю ночь орало, так что не одни мы мучились.

Легче почему-то не стало. Внимание Морева привлек флагманский химик базы капитан-лейтенант Агаев. Обвешанный приборами, с фуражкой на затылке, он ругался, суетился и пытался взять пробу воды из лужи.

– Тофик, ты что, перепил? Зайди, я тебе боржоми налью.

– Какое боржоми, дарагой? Приборы зящкяливают все! Мамой клянусь!

Агаев говорил с сильным азербайджанским акцентом.

Набрав воды, химик поскакал дальше. Морев попытался связать воедино и проанализировать ночное происшествие и утреннюю беготню Агаева, но боцманская команда начала переклепку цепи, и он переключился.

Командовал боцман Павлюк, невысокий крепыш с багровой залысиной и тяжелым взглядом из-под густых бровей. Под его руководством боцманская команда работала, как Большой симфонический оркестр. Симфонию исполняли без партитуры. Брошенный взгляд, движение бровей, взмах руки, незлобный, но громкий мат – все имело смысл.

Морев залюбовался и не заметил, как на причал въехала комендантская машина. Темно-зеленый УАЗ-2206, в простонародье «буханка» или «таблетка», с большой красной звездой на лобовом стекле и надписью по борту «Комендатура», остановился рядом с судном. Из машины вышел комендант и два здоровых матроса морской пехоты. Комендант подчеркнуто официально, с легким флером вежливости, обратился к Мореву:

– Товарищ старший лейтенант, подойдите, пожалуйста, ко мне.

В славном городе Пиллау, иначе местные жители Балтийск не величали, было пять достопримечательностей:

– пятиугольная цитадель, заложенная в XVII веке;

– маяк, сооруженный в 1813 году;

– здание старой кирхи;

– ресторан «Золотой якорь» со старшей официанткой Катей Приемный Буй (кличка полностью отражала суть, внешне она напоминала буй и принимала всех проходящих);

– комендант гарнизона – майор по кличке «Сан Саныч у камору».

У Морева мелькнула мысль быстро забежать на судно, и тогда для комендатуры он недосягаем. Но бегать от коменданта на глазах у подчиненных все же как-то не солидно, и Морев принял неверное решение – подошел к коменданту.

– Товарищ майор, старший лейтенант Морев по вашему приказанию прибыл!

От негодования комендант на глазах краснел и раздувался:

– Как это понимать? Вы на кого похожи? Вы офицер или экспрессионист?!

«Экспрессионист» из его уст звучало богато, Эллочка-Людоедка наверняка обзавидовалась бы.

Морев попытался объяснить майору, что он командир и сошел на берег на одну минуту, что не имеет никакого отношения не только к экспрессионистам, но и к модернистам и натуралистам, и вообще это больше не повторится.

Наклонив по-птичьи голову, комендант внимательно выслушал и скомандовал:

– У камору!

Два рослых бабуина с прибалтийской внешностью выполняли приказ с душой, без принуждения. Легко сломив сопротивление, Морева запихнули в машину. Через зарешеченное окно он с тоской наблюдал за удаляющимся судном.

На гауптвахте Сан Саныч лично составил акт о вопиющем нарушении формы одежды, неподчинении приказам старшего, поставил дату 27 апреля 1986 года и предложил расписаться.

Терять уже было нечего, и Морев отказался в категоричной форме:

– Пусть вам бакланы тупые подписывают, и то вряд ли, потому что у них вместо рук крылья.

Майор терпеливо распорядился:

– У камору его.

За спиной хлопнула дверь и лязгнул засов. Морев огляделся: идеально побеленный потолок, окно с решеткой, свежевыкрашенные зеленые стены, две показательно заправленные койки и две тумбочки. Гауптвахта была гордостью коменданта, а к офицерской камере он относился как к алтарю.

Морев завалился на койку, его мучили недобрые мысли. Через пару месяцев получать очередное звание, а этот дятел в сапогах мог все испортить. Вся надежда была на комдива.

Неожиданно распахнулась дверь, и в камеру вошел флагманский химик. Вид у него был обиженно-растерянный, влажные глаза навыкат, нос аккуратным клювом – он напоминал сильно обиженную черепаху Тортилу.

– Дуст, а тебя за что в узилище?

Морев обрадовался: будет не так скучно.

– Слющяй, этот начальник штаба, гетваран, совсем тупой. Как брату ему говорю, радиация большой меры принимай, тревога делай, химдым одевай, в Калининград докладывай. А этот гидждыллах меня на губу за распространение паники и неуставное поведение, маму его сиким!

– Тофик, а делать-то чего?

– Одно спасение, брат, бухать надо. Это я тебе как химик говорю.

Это был Чернобыль. Тревоги капитан-лейтенанта Агаева передались стране не сразу.

Тем временем комдиву доложили о происшествии. Капитан первого ранга Мурзаев был в Балтийске личностью известной и уважаемой. С яркой кавказской внешностью, человек горячий, он не боялся ни черта, ни Бога, а только свою белокурую красавицу жену.

Решив закрыть вопрос по-быстрому, он позвонил коменданту:

– Сан Саныч, у тебя там мой засранец сидит, ты отпусти его под мою ответственность.

– Как же я его отпущу, он злостный нарушитель!

– Майор, мозг включи. Ему через два дня в море, межфлотский переход, все на контроле у командующего.

– Корабли приходят и уходят, а дисциплина должна быть всегда, – с легкими философскими нотками подытожил комендант.

Ситуация накалялась, пришлось докладывать командиру базы.

Командовал базой контр-адмирал Егоршев. Опытный моряк, толковый дядька, он прекрасно понимал, что разборки не должны дойти до штаба флота и нужно сделать все, чтобы этот транзитный пароход ушел вовремя и без лишнего шума. Нажав кнопку селектора, он дал указание дежурному вызвать коменданта и Мурзаева.

Через тридцать минут оба стояли в кабинете адмирала.

– Майор, доложите суть дела.

– Товарищ контр-адмирал, арестованный старший лейтенант Морев грубейшим образом нарушил форму одежды, считаю, подобное нужно пресекать самым строгим образом.

Егоршев пристально посмотрел на коменданта:

– И это все? Майор, вы воруете мое время!

Улучив момент, вмешался комдив:

– Товарищ адмирал, разрешите, я накажу его своей властью? А вообще он хороший офицер, считаю действия коменданта предвзятыми.

Майор почувствовал, что ситуация разворачивается против него:

– Товарищ капитан первого ранга, вы защищаете честь мундира!

– Майор, а ты знаешь, что это такое?

– Конечно. Военная форма одежды, установленная указами, приказами, правилами или специальными нормативными актами…

– Я тебя про честь спрашивал, а не про тряпки.

Было очевидно, что командир базы коменданта не поддержит, а то еще и вдует. Майор пошел ва-банк.

– Товарищ контр-адмирал, старший лейтенант был пьян.

Такой подляны никто не ожидал. С Мурзаевым произошли некоторые метаморфозы. На офицерскую честь наложилась честь горца, и получилась гремучая смесь. Он покраснел, желваки заходили ходуном, взгляд стал пронзительно-колючим. Зловещим шепотом комдив поинтересовался:

– А как ты это определил?

– От него пахло!

Это была ошибка. Комдив среагировал мгновенно, он наклонился, театрально хлопнул себя по заднице и задал вопрос, который прозвучал как контрольный выстрел:

– Майор, ты здесь понюхай. Здесь дерьмом пахнет! Ты что, на весь Балтийск скажешь, что Мурзаев засранец?!

Это был АРГУМЕНТ.