Глава 20. Четвертая трагедия
(Четверг, 2 декабря, утро)
Следующий день навсегда останется в моей памяти. Произошло то, что мы предвидели, и все-таки потрясение было огромным, как при полной неожиданности. Собственно говоря, ужас ожидания только усилил остроту восприятия происходящего.
Утро выдалось темным и предвещало беду. Воздух пронизывала промозглая сырость, свинцовые небеса нависли над землей, словно грозя ее задушить. Погода отражала наше мрачное расположение духа.
Вэнс встал рано, и, хотя мы почти не разговаривали, я понял, что он угнетен. После завтрака мой приятель больше часа сидел у огня, потягивал кофе и курил. Затем тщетно попытался занять себя чтением старого французского издания «Легенды об Уленшпигеле» и наконец достал седьмой том «Современной медицины» под редакцией Ослера и углубился в статью Баззарда о миелите. Целый час он изучал ее с отчаянным вниманием, прежде чем поставить книгу на полку.
В половине двенадцатого позвонил Маркхэм и сообщил, что сию минуту выезжает с работы к Гринам и en route захватит нас. Больше он ничего не объяснил и резко повесил трубку.
Прокурор приехал без десяти двенадцать, и мрачное уныние на его лице сказало нам яснее всяких слов, что произошла еще одна трагедия.
Мы уже ждали его в пальто и сразу прошли за ним к машине.
– Кто на этот раз? – спросил Вэнс, когда мы свернули на Парк-авеню.
– Ада, – сквозь зубы горько процедил Маркхэм.
– После ее вчерашнего рассказа я этого и боялся… Полагаю, яд?
– Да, морфий.
– Что ж, такая смерть легче, чем от стрихнина.
– Нет, слава богу, она жива! То есть была жива, когда звонил Хис.
– Хис? Он был там?
– Нет. Сиделка сообщила в отдел по расследованию убийств, и сержант позвонил мне оттуда. Когда мы приедем, он, вероятно, встретит нас на пороге.
– Так вы говорите, жива?
– Драмм, штатный медик, которого Моран разместил в доме напротив, прибыл немедленно, и благодаря его усилиям Ада была еще жива, когда звонила сиделка.
– То есть сигнал Спроута сработал?
– Видимо, да. И надо сказать, Вэнс, я вам чертовски благодарен за идею держать поблизости врача.
Когда мы подъехали к особняку, дверь открыл поджидавший нас Хис.
– Живая, – произнес он театральным шепотом и увлек нас за собой в зал для приемов, чтобы объяснить причину такой таинственности. – Пока в доме про отравление знают только Спроут и О’Брайен. Спроут ее нашел и, как уславливались, опустил в этой комнате занавески. Драмм одним прыжком был здесь, а Спроут уже ждал его с открытой дверью и проводил наверх, так что их никто не видел. Доктор послал за О’Брайен, и они вместе приводили девушку в чувство, а потом он велел звонить в отдел. Они сейчас заперлись наверху.
– Вы правильно сделали, что никому не сказали, – похвалил Маркхэм. – Если Ада выживет, мы будем держать все в тайне и, возможно, что-нибудь у нее узнаем.
– Я так и подумал, сэр. Пригрозил Спроуту, что сверну его куриную шею, если он кому-нибудь растреплет.
– А он вежливо поклонился и ответил «да, сэр», – добавил Вэнс.
– Точно, черт его дери!
– Где сейчас остальные? – спросил Маркхэм.
– Мисс Сибелла в своей комнате. Позавтракала в постели в половине одиннадцатого и сказала горничной, что пока не встает. Старая дама тоже спит. Горничная и кухарка где-то в подсобных помещениях.
– Вонблон был? – поинтересовался Вэнс.
– Само собой, он приходит каждый день. О’Брайен сказала, что он явился в десять, посидел около часа с миссис Грин и ушел.
– Ему не сказали про морфий?
– А зачем? Драмм свое дело знает. Плюс Вонблон может проболтаться Сибелле или еще кому.
– Правильно, – одобрительно кивнул Вэнс.
– Пока мы ждем доктора Драмма, – предложил Маркхэм, – можно послушать, что скажет Спроут.
Мы прошли в гостиную, и Хис дернул за шнур звонка. Старый дворецкий немедленно пришел и остановился перед нами без малейшего следа эмоций на лице. Его невозмутимость показалась мне почти нечеловеческой.
Маркхэм поманил его ближе.
– Итак, Спроут, расскажите подробно, что произошло.
– Я был на кухне, сэр. Отдыхал. – Его голос звучал, как обычно, деревянно. – И я как раз взглянул на часы и подумал, что пора возвращаться к своим обязанностям, как вдруг зазвонил колокольчик из комнаты мисс Ады. Видите ли, сэр, каждый колокольчик…
– Не нужно объяснять! В котором часу это было?
– Ровно в одиннадцать. И, как я сказал, зазвонил колокольчик мисс Ады. Я поднялся наверх и постучал, но, поскольку ответа не было, позволил себе приоткрыть дверь и заглянуть. Мисс Ада лежала на кровати. Поза была неестественная… ну вы понимаете. И я заметил одну странность, сэр. На кровати стояла собачка мисс Сибеллы…
– Рядом был стул или табурет? – прервал его Вэнс.
– Да, сэр, кажется, да. Скамеечка для ног.
– То есть собака могла сама забраться на кровать?
– О да, сэр.
– Очень хорошо. Продолжайте.
– Собака стояла на кровати на задних лапах и играла со шнуром звонка. Я невольно отметил, что она упиралась лапами прямо в лицо мисс Ады, а та даже не замечала. Я подошел к кровати, взял собаку и тут обнаружил, что несколько нитей шелковой кисти застряли у нее между зубами. Поверите ли, сэр, в колокольчик позвонила собака…
– Удивительно, – пробормотал Вэнс. – Что дальше, Спроут?
– Я потряс юную леди, хотя надежды разбудить было мало – собака мисс Сибеллы топталась у нее по лицу, а она не реагировала. Затем опустил в зале шторы, как меня инструктировали на случай чрезвычайной ситуации. Когда пришел доктор, я проводил его в комнату мисс Ады.
– И это все, что вы знаете?
– Все, сэр.
– Спасибо, Спроут. – Маркхэм нетерпеливо поднялся. – Теперь можете передать доктору Драмму, что мы здесь.
Однако несколько минут спустя в гостиную вместо доктора вошла сиделка – деловитая крепкая женщина среднего роста с проницательными карими глазами, тонкими губами и твердым подбородком. Она приветствовала Хиса товарищеским взмахом руки и официально кивнула остальным.
– Док не может оставить пациентку, – сообщила она, усаживаясь. – Поэтому прислал меня. Он скоро спустится.
– Докладывайте. – Маркхэм все еще стоял.
– Будет жить, я думаю. Мы с полчаса делали ей пассивную гимнастику и искусственное дыхание, и док надеется, что скоро она оправится.
Маркхэм, волнение которого несколько улеглось, снова сел.
– Расскажите нам все, что знаете, мисс О’Брайен. Как она была отравлена? Есть улики?
– Ничего, кроме пустой бульонной чашки, – сказала сиделка смущенно. – Скорее всего, вы найдете в ней морфий.
– Почему вы думаете, что яд был добавлен в бульон?
Она замялась и нервно посмотрела на Хиса.
– Тут такое дело… Около одиннадцати утра я всегда приношу миссис Грин чашку бульона. А если мисс Ада поблизости, то и ей тоже – так распорядилась старая дама. Сегодня утром девушка была в комнате, и я взяла на кухне две чашки. Но когда я вернулась, миссис Грин уже была одна, поэтому я отдала ей ее чашку, а другую поставила на столик у кровати мисс Ады. Потом вышла в коридор ее позвать. Девушка была внизу, в гостиной, я так думаю. В общем, она немедленно поднялась, и, поскольку мне нужно было починить кое-что из одежды для миссис Грин, я пошла к себе на третий этаж…
– То есть бульон оставался без присмотра на столике мисс Ады около минуты, – резюмировал Маркхэм.
– Не больше двадцати секунд. И я все время стояла прямо за дверью. К тому же она была открыта, и, если бы кто-то зашел в комнату, я бы услышала. – Женщина отчаянно защищалась от брошенного Маркхэмом намека на халатность.
Следующий вопрос задал Вэнс:
– Вы видели в передней кого-нибудь еще?
– Никого, кроме доктора Вонблона. Когда я крикнула мисс Аде, он надевал пальто.
– Он сразу ушел?
– Ну да…
– Вы видели, как он выходил?
– Н-нет. Но он уже надевал пальто и еще раньше попрощался с миссис Грин и со мной…
– Когда?
– Минуты за две до этого. Я столкнулась с ним, когда он выходил от миссис Грин, а я принесла бульон.
– А собака мисс Сибеллы? Вы не заметили ее где-нибудь в коридоре?
– Нет, при мне ее там не было.
Вэнс сонно откинулся в кресле, и Маркхэм снова взял дознание на себя:
– Мисс О’Брайен, сколько вы оставались в своей комнате после того, как позвали мисс Аду?
– Пока дворецкий не сказал, что меня зовет доктор Драмм.
– Сколько времени прошло?
– Минут двадцать. Может, чуть больше.
Маркхэм задумчиво курил.
– Да, – заметил он наконец, – ясно, что морфий каким-то образом добавили в бульон… Мисс О’Брайен, вам лучше вернуться к доктору Драмму. Мы подождем его здесь.
– Черт! – прорычал Хис, когда сиделка ушла наверх. – Наша лучшая сотрудница. И провалила задание!
– Не так уж она его и провалила, – возразил Вэнс, лениво разглядывая потолок. – Всего-навсего вышла на несколько секунд в коридор, чтобы позвать юную леди на утренний бульон. И если бы морфий не подсыпали сегодня, это случилось бы завтра или послезавтра. Собственно говоря, милостивые боги к нам исключительно благосклонны, как к греческому войску под стенами Трои.
– Они будут к нам благосклонны, – заметил Маркхэм, – если Ада поправится и расскажет, кто заходил в ее комнату, перед тем как она выпила бульон.
Наступившее молчание прервало появление моложавого и энергичного доктора Драмма. Он тяжело опустился в кресло и вытер лоб большим шелковым платком.
– Выкарабкалась! Я по чистой случайности стоял у окна и заметил условный сигнал еще до Хеннесси. Схватил чемоданчик и дыхательный аппарат и одним махом был здесь. Дворецкий уже ждал у двери и отвел меня наверх. Странный тип. Девушка лежала на кровати, и с первого взгляда стало ясно, что это не стрихнин. Понимаете, никаких спазмов, или испарины, или risus sardonicus. Тихая и спокойная. Поверхностное дыхание, синюшность кожных покровов. Верные признаки морфия. Проверил зрачки – сужены. Никаких сомнений. Послал за сиделкой и занялся делом.
– Она была на волосок от гибели? – спросил Маркхэм.
– Можно сказать и так. – Доктор важно кивнул. – Кто знает, что было бы, если бы помощь не подоспела немедленно. Я рассудил, что она получила все шесть пропавших гранов, и закатил ей хорошую инъекцию атропина. Мгновенная реакция. Потом промыл желудок марганцовкой. Поставил на искусственную вентиляцию легких. Она, кажется, была не нужна, но я не собирался рисковать. Потом мы с сиделкой сгибали и разгибали ее руки и ноги, не давая заснуть. Нелегкая работенка, напотелся там при открытых окнах. Надеюсь, не схвачу воспаление легких… Ада дышала все лучше, и я для верности дал ей еще одну сотую атропина. В конце концов она смогла встать. Сиделка сейчас водит ее взад-вперед. – Он снова промокнул лицо триумфальным взмахом платка.
– Мы очень обязаны вам, доктор, – сказал Маркхэм. – Не исключено, что вы помогли найти ключ к разгадке… Когда нам удастся поговорить с вашей пациенткой?
– Сегодня ее весь день будет тошнить. Заторможенность, общий упадок сил, затрудненное дыхание, сонливость, головная боль и все такое – не до ответов на вопросы, сами понимаете. А завтра утром можно беседовать с ней сколько душе угодно.
– Это нас устроит. А что бульон, о котором говорила сиделка?
– Да, горький на вкус – морфий.
Едва он это сказал, как через переднюю к входной двери прошел Спроут. Секундой позже в дверном проеме появился Вонблон. Напряженное молчание, наступившее после обмена приветствиями, заставило его с тревогой вглядеться в наши лица.
– Что-то случилось? – произнес он наконец.
Вэнс решительно поднялся, беря на себя обязанность сообщить о случившемся.
– Да, доктор. Аду отравили морфием. Доктор Драмм случайно был в доме напротив и пришел на помощь.
– А Сибелла? Она в порядке? – взволнованно спросил Вонблон.
– Вполне.
Облегченно вздохнув, он опустился в кресло.
– Расскажите подробнее. Когда обнаружили… тело?
Драмм хотел его поправить, однако Вэнс быстро ответил:
– Сразу после вашего ухода. Яд добавили в бульон, который сиделка принесла с кухни.
– Позвольте, я как раз уходил, когда она принесла бульон! Я видел, как она вошла с ним в комнату. Каким образом яд…
– Кстати, доктор, – мелодично произнес Вэнс, – вы, случайно, не поднимались снова наверх, после того как надели пальто?
Вонблон возмущенно поглядел на него.
– Конечно, нет! Я тут же ушел.
– Это было как раз, когда сиделка позвала сверху Аду?
– Ну да. Кажется, она на самом деле крикнула ей сверху, и Ада тотчас поднялась, если я ничего не путаю.
Вэнс секунду курил, с любопытством разглядывая озабоченное лицо доктора.
– Не сочтите за оскорбление… вы наносите сюда визиты на удивление часто.
Лицо Вонблона помрачнело, но я не заметил в нем обиды.
– Действительно, – ответил он и отвел глаза. – Дело в том, сэр, что с тех пор, как пропали лекарства, меня не покидает ощущение, что должна произойти какая-то трагедия, и я чувствую себя косвенно виноватым. Всякий раз, оказываясь в этом районе, я не могу совладать с порывом зайти и… проверить, как дела.
– Ваша тревога вполне понятна, – холодно произнес Вэнс и небрежно добавил: – Полагаю, вы не станете возражать, если Аду продолжит лечить доктор Драмм?
– Лечить? – Вонблон выпрямился в кресле. – Не понимаю. Секунду назад вы сказали…
– …что Аду отравили. Все правильно. Но, видите ли, она не умерла.
Его собеседник оторопел.
– Слава богу! – воскликнул он, взволнованно вставая.
– И мы храним случившееся в полной тайне, – добавил Маркхэм. – Вы тоже подчинитесь нашему решению.
– Разумеется… Мне позволено будет навестить Аду?
Маркхэм колебался, и за него ответил Вэнс:
– Если хотите – безусловно. – Он повернулся к Драмму: – Вы не могли бы проводить доктора Вонблона?
Драмм и Вонблон вышли из комнаты.
– Неудивительно, что он взвинчен, – заметил Маркхэм. – Неприятно узнавать, что людей травят препаратами, которые ты потерял по собственному разгильдяйству.
– Его больше заботит здоровье Сибеллы, – возразил Хис.
– Браво за наблюдательность! – улыбнулся Вэнс. – Да, сержант, кончина Ады беспокоила его гораздо меньше, чем самочувствие Сибеллы… Хотел бы я знать, почему. Увлекательнейший вопрос. Но, тысяча чертей, он ставит с ног на голову мою любимую теорию.
– У вас все-таки есть теория, – укоризненно произнес Маркхэм.
– Причем не одна. И, хочу заметить, все любимые. – Легкомысленный тон Вэнса означал, что он не готов озвучивать свои подозрения, и Маркхэм не стал настаивать.
– Выслушаем Аду – и к черту теории, – заявил Хис. – Как только поговорим с ней завтра, будет ясно, кто ее отравил.
– Может быть, – пробормотал Вэнс.
Несколько минут спустя вернулся Драмм.
– Доктор Вонблон пошел в комнату другой девушки. Обещал не задерживаться.
– Что он сказал о вашей пациентке? – поинтересовался Вэнс.
– Да немного. А она, между прочим, как только его увидела, стала ходить с удвоенной силой. И даже улыбнулась, честное слово! Это хороший признак. Девушка быстро поправится. Крепкий организм.
Не успел Драмм договорить, как дверь Сибеллы хлопнула, и на лестнице послышались шаги.
– Кстати, доктор, – сказал Вэнс Вонблону, когда тот снова вошел в гостиную, – вы уже говорили с Оппенхаймером?
– Мы виделись в одиннадцать. Собственно, сегодня утром отсюда я пошел прямо к нему. Он согласился провести осмотр завтра в десять.
– И миссис Грин не против?
– О нет. Я поговорил с ней утром, и она нисколько не возражала.
Немного погодя мы попрощались. Вонблон проводил нас до ворот, и мы видели, как он уехал на своей машине.
– Надеюсь, завтра к этому времени мы будем что-то знать, – сказал Маркхэм по дороге в центр. Вид у него был необыкновенно унылый, глаза смотрели тревожно. – Знаете, Вэнс, я почти прихожу в ужас от мысли, каково может быть заключение Оппенхаймера.
Однако доктору Оппенхаймеру не пришлось делать никакого заключения. Между часом и двумя ночи миссис Грин умерла в конвульсиях в результате отравления стрихнином.
