На флоте, как, в общем, и в стране, было много добровольных самодеятельных организаций, только к ним делалась соответствующая приставка – Военно-историческое общество, Военно-техническое общество, Военно-научное общество, Военно-патриотическое общество, перестройка добавила Добровольное общество борьбы за трезвость – здесь приставка была ни к чему, потому как никакой специфики употребления алкоголя у военных не было. Создавались они не просто так, не для галочки, а были призваны всемерно повышать, содействовать, объединять и укреплять.

Замкомандира океанографического исследовательского судна по науке капитан II ранга Семченко был активным членом Военно-научного общества, чем несказанно гордился. Был он мужиком со странностями, находился в состоянии хронического поноса, только не в том смысле, что стул жидкий, а в том, что постоянно спешил, мешался, лез со всякой ерундой и вечно не вовремя. Был Семченко натурой увлекающейся и активной, хватался за все, что можно, и никогда ничего не доводил до конца. Все его потуги заняться наукой натыкались как минимум на непонимание и, как правило, заканчивались перечнем замечаний по службе измерений.

Капитан II ранга Семченко готовился к очередному заседанию Военно-научного общества, он выглядел как свидетель на свадьбе – был торжественно-важным.

– Товарищ командир, разрешите?

Командир был занят, он проверял сводную таблицу, срочно запрашиваемую начальником гидрографии. Семченко, как всегда, был невовремя.

– Заходи, случилось чего?

– Никак нет, сегодня заседание Военно-научного общества. Прошу разрешения убыть.

Командир был человек опытный и в принципе с настороженностью относился, когда к какому-нибудь серьезному делу добавляли приставку «военно». Ему почему-то вспомнилось недавнее выступление члена Военного совета на партактиве, где тот, цитируя Ленина, под бурные аплодисменты оговорился по Фрейду – «Мы должны учиться настоящему делу военным образом».

– А ты здесь при чем?

Семченко опешил.

– Как это при чем? Я же член!

– То-то и оно, что член. Ты, Семченко, иди хоть в жопу, только объясни мне, убогому, что это за науки такие военные? Может, у вас еще военная таблица умножения есть? Вот взять, к примеру, штурмана, все в какие-то научные журналы статейки пописывает, а главная формула всей его жизни – S=VxT. Вот тебе вся наука.

Семченко не обижался и не сдавался, он был убежден, что его научные открытия еще впереди.

Шел 1987 год. Год как год? ничего особенного, даже не високосный. Чем запомнился-то – население земного шара перевалило за пять миллиардов человек, Михаил Горбачев впервые побывал с визитом в Соединенных Штатах, Курт Кобейн основал группу Nirvana, очереди окутали страну, как пулеметные ленты революционного балтийца, появились первые кооператоры, а старпому удалили геморройную шишку. И если перечисленные выше события никак на корабельную жизнь не повлияли, то последнее повлияло, и повлияло положительно – старпом полюбил людей.

Судно работало в Атлантике, в районе Бермудского полигона. Спокойные дни можно было пересчитать по пальцам. Постоянные штормы измучили и людей, и железо. И только зам по науке энергично метался от лаборатории к лаборатории, мешая специалистам заниматься делом.

Тайны, мистика, загадки природы всегда притягивали определенную категорию людей – исследователей, добропорядочных граждан все это как минимум не интересовало, а как максимум отпугивало. Семченко несомненно был исследователем и был убежден, что здесь, в Бермудском треугольнике, в этом уникальном месте, он уж точно что-нибудь да обнаружит.

Шифрограмма от Главного штаба ВМФ внесла некоторое разнообразие. Всесильный председатель КГБ Виктор Михайлович Чебриков летел на Кубу. В целях безопасности перелета океанографическому судну предписывалось прекратить работу, лечь в дрейф и выполнять роль реперной точки связи. Прикинуться реперной точкой было несложно, но вот в такой шторм лежать в дрейфе мог только идиот или сильно разочаровавшийся в жизни. Командир жизнь любил и был человеком адекватным.

– Рулевой, ложись носом на волну! Вперед самый малый! Штормовать будем. Штурман, запиши в судовой журнал – легли в дрейф, средства связи работают в штатном режиме, и не забудь написать координаты.

– Товарищ командир, так мы ж не в дрейфе.

– Для начальства в дрейфе! Вопросы есть?

Какие уж тут вопросы. Погода продолжала ухудшаться, в эфире надрывался какой-то рыбак, просил помощи, правда, был он далековато, да и какая помощь от реперной точки. Взбодрил доклад начальника электромеханической службы:

– ГКП ЦПУ! В районе кают-компании треснул пиллерс! Готовим сварку.

Нелюбовь к КГБ начала принимать у экипажа конкретные формы.

На ходовой мостик, громко хлопнув дверью, влетел Семченко. Насквозь мокрый, с пылающим от ветра лицом, с вытаращенными, но счастливыми глазами, он заорал:

– Тарелка!!!

Вечно голодный штурман среагировал мгновенно:

– С чем?

– Да не с чем! Летающая! Фотоаппарат давай!

Все, кроме рулевого, вывалили вслед за Семченко на правое крыло. Высоко в небе над судном висел объект напоминающий люстру, – в центре большой светящийся круг, а по периметру светящиеся точки, медленно вращающиеся вокруг. Наконец появился штурман с фотоаппаратом, он протянул его заму по науке:

– На, держи, только там пленка закончилась.

Если бы Семченко сообщили о смерти кого-нибудь из родных, он бы огорчился меньше. Он тряс фотоаппаратом и натурально выл. Выл так жалостно и безнадежно, что командир решил за него вступиться.

– Штурман, почему пленку не заменил?

– Во-первых, это не мое заведование, он просто хранится в штурманской рубке, во-вторых, он опечатан разведотделом флота. И вообще это хозяйство службы измерений, так что вопрос вы этому Келдышу задайте, когда выть перестанет.

Выходило, Семченко сам виноват, и от этого ему становилось еще горше. Неожиданно объект исчез, и небо снова стало свинцово-темным. Буквально через мгновенье вода вокруг судна начала светиться. Рядом с корпусом в хороводе вращались светящиеся шары. Длилось это с минуту, а может, и меньше. Придя в себя, штурман вспомнил об обязанностях и обратился к командиру:

– В журнал записывать будем?

– Я те запишу! И вообще настоятельно всем рекомендую забыть! Ну и жизнь, просто Вий какой-то.

Все осталось позади, и шторма, и Чебриков, Севастополь встречал прекрасной июньской погодой. Ошвартовались на своем месте на Минной стенке, и, как полагается, врассыпную, в отпуска. Отдых длился недолго, через неделю командира вызвали на службу. Такое на флоте сплошь и рядом. Простаивал док, а док – это дефицит и потому простаивать никак не может. Недолго думая, мудрецы из Технического управления флота предложили загнать в док флагман гидрографии. Пока предложение гуляло по штабу флота, оно обрело форму приказа, и все объяснения типа «у нас до срока докования еще полгода» во внимание не принимались. Механики согласовали все нюансы с главным инженером дока, рабочие дока установили набор, повторяющий обводы судна, и утопили док в ожидании клиента. Рано утром океанографическое судно бережно заводили в большой плавучий док ПД-30. Ошвартовав судно, док начал всплывать. Остатки воды небольшими струйками еще стекали с палубы плавдока, а наскоро расписавшиеся в журнале по технике безопасности члены экипажа уже спускались вниз осмотреть судно. Это всегда момент торжественный, поскольку судно, вынутое из воды, вызывает особые чувства. Когда оно на воде – оно живое, а в доке с голым брюхом вроде и нет, словно огромный кит, выброшенный на сушу. Было ощущение, что что-то не так. Бывалые работники дока с удивлением разводили руками, а удивляться было чему. Огромные бронзовые лопухи винтов сияли на солнце, как матросские бляхи, а днище было абсолютно чистым, ни водоросли тебе, ни ракушки, как будто кто-то отпескоструил. Вот загадка так загадка! Неожиданно к командиру подбежал запыхавшийся Семченко.

– Товарищ командир, я знаю, в чем дело…

– Молчать!!!

Он догадывался, что может выдать Семченко.

Работы шли полным ходом, на днище заменили цинки, закатали необрастайкой, обновили ватерлинию и заменили сальники на валах. Спустя три недели судно вернулось на Минную стенку. В каюте у командира сидел доктор, обсуждали проблему списания индивидуальных аптечек, а в состав аптечек входил промедол – средство наркотическое, так что дело было ответственное. На рабочем столе затрещал телефон.

– Слушаю, командир.

– Товарищ командир, это Семченко, разрешите к вам зайти?

– Ты, как всегда, вовремя, ну что с тобой сделаешь, заходи.

Командиру вдруг показалось, что он к заму по науке несправедлив, может, другие к нему относятся иначе. Он обратился к доктору:

– Док, а ты как к Семченко относишься?

Немного подумав, доктор уверенно ответил:

– Как к анальной трещине.

Командир расхохотался:

– Это как, поясни.

– Одно беспокойство от него и быстро не избавишься.

Командир был не одинок. В дверь постучали.

– Заходи, Семченко, заходи. Присаживайся, что у тебя?

Зам по науке торжественно протянул командиру папку-скоросшиватель. На обложке красивым почерком было выведено – «Научно-технический отчет». Заинтригованный командир папку раскрыл, металлические усики стягивали листов сто, не меньше.

– Ты что, хочешь, чтобы я это сейчас прочел?

– Это отчет для доклада в Военно-научном обществе, вдруг у вас замечания будут.

Командир изучал титульный лист: в правом верхнем углу – «Утверждаю, командир», внизу – «Исполнитель кап. II ранга Семченко», а посередине крупными буквами – «ВЛИЯНИЕ НЛО НА ОБРАСТАНИЕ СУДНА», и чуть ниже эпиграф: «Наука – это кладбище гипотез», А. Пуанкаре. Выругавшись про себя, командир перешел к изучению оглавления, когда он дошел до восьмой главы – «Практические рекомендации по использованию НЛО против обрастания судна», ему сделалось нехорошо.

– Семченко, что ты за человек такой? От тебя же одни неприятности, лезешь вечно куда не надо, мешаешься, ты как косточка виноградная, тебя все время выплюнуть хочется.

Случай безнадежный, но неожиданно мелькнула мысль – может, его в дурдом заберут?

– Вот что, Семченко, у меня только одно замечание – на титульном листе убери «Утверждаю, командир» и можешь докладывать в своем обществе.

Ничего не подозревающий зам по науке от души поблагодарил:

– Спасибо, товарищ командир, я думал, замечаний будет больше.