XXV
Графиня ла Рош-Негли осознавала все последствия, которыми для нее и ее дочери могла быть чревата оказанная Жаку Бессону помощь, однако она, ни секунды не колеблясь, решила сдержать обещание, данное его матери, поскольку поняла, что Клодина не шутит.
С приближением дня, когда Андре Арзак должен был предстать перед судом по обвинению в лжесвидетельстве, Мари Будон посоветовала сделать для него то же, что и для Жака, то есть кроме вещей переслать ему несколько золотых монет — лучшее средство для укрепления его характера. Сделать это поручили Жану Морену, человеку, всецело преданному Мари Будон. Этот человек, как челнок сновавший между Пюи и деревней Шамбла, преследовал двойную цель: во-первых, он вербовал свидетелей для дам, во-вторых, собирал все сплетни об убийстве господина Марселанжа.
Каждый вечер графиня и Теодора с нетерпением ждали той минуты, когда он сообщит им все эти пересуды. Они с ужасом думали о том, что вскоре все это прозвучит в суде. Дамы с трепетом признавались себе, что слова Маргариты Морен, пролившие пусть слабый, но все же свет на трагедию в Шамбла, ясно намекали на всех ее участников, до сих пор находившихся под косвенным подозрением. Теперь они начали понимать, что деньги не всесильны, и со страхом ждали дня, когда Арзака осудят за лжесвидетельство. Тогда станут допрашивать Маргариту Морен, простодушная откровенность которой приподнимала завесу лжи с бессознательной жестокостью ребенка, говорящего правду, не задумываясь о последствиях. Она повторит свои показания и о предложении отравить Марселанжа, и о цепи, найденной в кармане Арзака, и кто знает, какие выводы суд на сей раз сделает из ее слов.
Да и как на сей раз поведет себя пастух? Вполне возможно, что, пробыв несколько месяцев в предварительном заключении, он поймет, что его ждет во время долгих лет тюрьмы, куда он попадет за лжесвидетельство. И согласится ли он понести такое суровое наказание ради не очень большой суммы денег, которой к тому же не сможет воспользоваться? Ответы на эти вопросы, продиктованные логикой здравого смысла, повергали дам в ужас: Арзак вполне мог начать говорить правду, которая теперь являлась его спасением. Всеми этими размышлениями графиня поделилась Мари Будон.
– Ну, ты ничего на это не возразишь? — спросила госпожа свою служанку.
В ответ госпожа Негли ждала каких-нибудь ободряющих слов, но на сей раз Мари Будон ответила просто:
– Мне нечего возразить.
– Значит, ты разделяешь мои опасения?
– На сей раз разделяю.
– И… отчаиваешься?
– Нет, опасаюсь.
– Словом, ты думаешь, что ничего нельзя предпринять?
– Напротив, я уже предприняла кое-что.
– Ага! И что же?
– Я говорила с Маргаритой Морен.
– Ну?
– Все без толку.
– Может быть, ты недостаточно ей предложила?
– Она так проста, что не умеет обманывать, от нее так же невозможно добиться лжи, как апельсинов от яблони.
– Итак, ничего нельзя сделать для того, чтобы она изменила свои показания?
– Она не изменит ни слова, даже если бы речь шла о ее собственной жизни.
– И Будуль не приходит! — прошептала госпожа Марселанж.
– Еще не время.
– Что ты делала сегодня, Мари?
– Я сейчас от аббата Карталя. Сегодня на кухне у Марионы Ру собирается известная вам компания.
– В каком настроении сегодня ее гости после допроса Арзака и ее тетки?
– Все в том же.
– Ах, вот как! — произнесла графиня с выражением невольного удивления.
– Их вера в вашу невиновность непоколебима.
– Понимаю, — гордо сказала графиня. — Они убеждены, что урожденная ла Рош-Негли…
– Совсем не поэтому, — сказала Мари Будон.
– Что-что?
– Они вопреки всему будут уверены в вашей невиновности не потому, что вы богаты и могущественны, или оттого, что вы урожденная Шамбла и ла Рош-Негли.
– А отчего же?
– Оттого, что вы набожны. Я это увидела сегодня и теперь уверена в этих людях, как в самой себе.
– Не повлияли ли эти показания на мнение аббатов Карталя, Друэ и Геда?
– Никоим образом. Для них набожная женщина непогрешима. Я ручаюсь за аббатов и за их прислугу.
Легкий стук в дверь с улицы заставил обеих дам вздрогнуть.
– Что это вы пугаетесь малейшего шума? — удивилась Мари Будон. — Это Жан Морен.
Она вышла открыть и через несколько минут вернулась вместе с ним. Жан Морен поклонился дамам, силуэты которых он едва различал в темноте. Боясь соседей и прохожих, они принимали его каждый вечер, не зажигая свечей.
– Ну что? — с живостью спросила его Мари Будон. — Что ты слышал сегодня?
– Ничего хорошего, — ответил Будуль. — Я сегодня обошел все деревни и слышал разговоры, которые не принесут нам ничего хорошего, когда их перескажут перед судьями.
– О чем эти разговоры? — спросила Мари Будон.
– О Жаке.
– По поводу чего?
– По поводу одежды, которая была на нем вечером первого сентября.
– Да-да, — с живостью согласилась графиня. — Они к этому привяжутся, — и, обращаясь к Будулю, добавила: — И что же, по их мнению, на нем было?
– Шляпа, белая блуза и панталоны оливкового бархата.
– Именно, — прошептала госпожа Марселанж.
– И все те, которых ты слышал, говорили одно и то же? — спросила Мари Будон.
– Все.
– Вот это-то и плохо! — прошипела графиня сквозь зубы. — Если бы хоть кто-то сказал что-нибудь другое…
– Достаточно одного?
– Да, одного.
– Будут трое, — сказал Будуль.
– Трое? — вскрикнула графиня, тотчас обернувшись к нему. — Как это?
– О! Несколько бутылок вина и золотые монеты прочистили мозги трем приятелям, которые вдруг вспомнили, что несколько раз встречали Жака Бессона, одни до, другие после первого сентября и никогда не видели на нем панталон оливкового бархата, никогда.
– Вот это хорошо.
– Да, — продолжал Будуль. — Но я слышали другие разговоры… очень тревожные.
– Говори же! — закричала Мари Будон.
– Сегодня утром в лардерольском кабаке Матье Бессон спросил Перена, чем кончится процесс по делу его брата. «Я думаю, — отозвался Перен, — что Жаку отрубят голову». Тогда Матье Бессон закричал в кабаке, полном народу: «Это подлые дамы подбили его на это!»
При этих словах графиня вскочила со своего места и начала ходить по комнате, заламывая себе руки. Теодора оставалась спокойной и неподвижно сидела в кресле. Это напускное равнодушие раздражало ее мать, которая, желая дать выход кипевшим в ней чувствам, вскрикнула:
– Ты не слышала, Теодора? Или ты не поняла всей важности этих страшных слов?
– Я все слышала и все поняла, матушка, — холодно ответила Теодора. — Но я вам уже говорила, что теперь мы должны быть готовы слышать страшные известия и жить в постоянном страхе.
– Ты хладнокровна, дочь моя, — возразила графиня с жалкой иронией. — Ты очень хладнокровна, и это меня радует, потому что это хладнокровие позволяет тебе спокойно и безмятежно жить среди окружающей нас со всех сторон опасности и не обращать внимания на сгущающиеся над нами тучи.
– Ну и как там наш Арзак? — спросила Мари Будон Жана Морена. — Как он принял деньги и вещи, которые ты отнес ему от дам, и как решил себя вести, когда его приведут в суд?
– Вот ваши деньги, — сказал Будуль, положив на стол несколько золотых монет.
– Он отказался! — закричала графиня в отчаянии.
– О, вы не знаете Арзака, — возразил Будуль. — У него не хватило бы сил отказаться от золота.
– Так что же случилось? — спросила Мари Будон.
– Тюремщик не пустил меня к нему, вот и все.
Снова наступило молчание.
– Так и должно было случиться, — уныло сказала графиня.
Через минуту она продолжила, и в голосе ее слышалась покорность судьбе:
– Да, так и должно было случиться, потому что у Арзака было достаточно времени, чтобы все тщательно обдумать и понять, что в его же интересах сказать правду. И теперь преданность Жака, которая могла бы нас спасти, ровным счетом ничего не значит.
– Это почему? — с живостью спросила Мари Будон.
– А Клодина Бессон? — возразила графиня.
– Это правда, — прошептала служанка. — Что нам даст молчание сына, если мать заговорит… а она молчать не станет.
В эту минуту раздался стук в дверь.
– Кто бы это мог быть в такое время? — поинтересовалась графиня.
– Это, наверно, к аббату Карталю, — предположила Теодора.
– Постучали бы три раза, — сказала Мари Будон. — А я слышала стук только два раза; схожу посмотрю.
Она сбегала на кухню за свечой и пошла открывать. Через минуту она вернулась, держа в руке какую-то бумагу.
– Это к нам? — спросила графиня.
– К нам, ваше сиятельство. Вот что мне дали.
Мари Будон передала бумагу графине и поставила перед ней свечу. Та взяла письмо и быстро пробежала его глазами. Но после того, как она прочла его второй раз, глаза ее загорелись, кровь прилила к лицу; дрожа от негодования и гнева, она закричала:
– Вызов!.. Вызов нам! Явиться в суд!.. Кто же его послал?.. Ах! Эта дерзость переходит всякие границы! Кто? Она! Она! Госпожа Тарад! Наглая тварь!
– Возможно ли это, матушка? — вскрикнула Теодора с меньшим негодованием, но с большим испугом, чем графиня, потому что ее бил озноб при одной мысли явиться в окружной суд. — Вызов!
– Посмотри сама. К тому же это адресовано тебе, тебя госпожа Тарад через своего адвоката вызывает в суд, где она будет кичиться своим горем, а ты туда явишься в качестве обвиняемой.
Госпожа Марселанж схватила бумагу и быстро пробежала ее глазами.
– Это правда, — прошептала она дрожащим голосом. — Но меня вызывают как свидетельницу. — Уронив бумагу на пол, она прибавила, дрожа от волнения: — Я умираю при одной мысли явиться в суд перед лицом высшего общества нашего города, которое сбежится, чтобы поглазеть на меня, когда эта женщина станет наслаждаться моим унижением!
– Ты, ты, моя дочь, будешь унижена перед такой женщиной и перед такими людьми! — вскрикнула графиня. — Полно! Значит, все людские отношения изменились до неузнаваемости. Нет-нет, ты вспомнишь, что ты урожденная ла Рош-Негли де Шамбла, и сама раздавишь их всем величием своего имени, всем блеском своего титула.
– Но подумайте, матушка, о том, что может сказать Арзак и что он, несомненно, скажет. Смогу ли я тогда сохранить гордость и доброе имя, если эти открывшиеся факты навлекут на меня гнев толпы и, быть может, приведут к моему немедленному аресту?
При этих словах графиня бросилась к дочери в порыве материнской нежности и любви.
– Тебя же арестуют! — закричала она, заключая ее в объятия, и срывающимся голосом прибавила: — Я забыла об Арзаке.
После долгого молчания Мари Будон спросила почти шепотом:
– Уже поздно, ваше сиятельство, можно Будулю уйти?
Графиня кивнула.
– Уходи, а завтра мы тебя ждем в обычное время, — велела Мари Будон Жану Морену.
Потом, обратившись к своей госпоже, она сказала:
– Пора бы вам отдохнуть, ваше сиятельство.
– Да, Мари права, — повернулась графиня к дочери. — Нам очень нужен отдых… и силы для страшных испытаний, которые нам предстоят. Пойдем, Теодора.
Обе женщины пошли в свою спальню, в то время как Мари Будон провожала Жана Морена.
