XIX
Доля Гортанс

В тот же вечер Арман решил навестить сестер Бьенасси. Он подошел к дому, некогда занимаемого сборщиком податей. Над наружной дверью по-прежнему висела небольшая дощечка с надписью «Контора податей и сборов». Когда молодой человек переступал через порог, ему показалось, что кто-то слегка вскрикнул в окошке верхнего этажа.

Контора сохранила точь-в-точь такой же вид, как при покойном Бьенасси, только стол исчез из столовой и дверь в кухню была наглухо заперта. В приемной сидело несколько плательщиков; Сернен и его помощник, поглощенные своими занятиями, не подняли даже глаз на нового посетителя. Робертен, со своей стороны, держал себя со скромностью бедняка, пришедшего внести несколько франков недоимки.

– Месье Робертен! – увидев его, с изумлением вскрикнул Сернен. – Вы пожаловали к нам в контору по делу?

– Нет-нет, любезный Сернен, – сказал Арман, – я только хотел поздороваться с вами, прежде чем пройти к сестрам Бьенасси. Они, вероятно, в своих комнатах?

– Сестры сняли квартиру в городе, но переедут не раньше следующего месяца. Вы мне оказываете большую честь, месье, – продолжал он, отворяя дверь в приемную, – так осчастливьте меня вашим посещением.

Оставшись с глазу на глаз, Арман и Сернен оказались в затруднении, с чего начать разговор. Они плохо знали друг друга, хоть изредка и встречались в обществе: слишком велико было расстояние между скромным клерком и самым богатым человеком края, чтобы они могли близко сойтись. Арман первым решился сказать учтивым, но дружеским тоном:

– Вы, вероятно, можете дать мне точные сведения о ваших милых соседках, сестрах Бьенасси? Вы их часто видите, я полагаю?

– Напротив, очень редко, они живут совершенными затворницами и никого не принимают. Я их вижу только мельком, когда они идут в церковь или в лавки. Едва ли они когда-нибудь утешатся, они бесконечно грустны, просто убиты горем. Сидя за работой, мне нередко случается слышать на верхнем этаже громкий плач, он надрывает мне сердце. В подобные минуты бедные сестры, уверен, припоминают какое-нибудь обстоятельство, касающееся покойного, или находят вещь, принадлежавшую ему. Вы не можете себе представить, как жалобны их стоны, как неподдельны приступы горя! Не раз в подобных случаях я стоял за дверью их комнаты, но не смел войти и выказать свое участие, а только плакал вместе с ними, хоть и без их ведома.

– Вы были другом, а теперь стали преемником их брата.

– Другом покойного я никогда не был, а стать его преемником я не питаю надежды, хотя и исполняю его должность. Весьма вероятно, что в скором времени мне предстоит вернуться к прежней скромной доле.

– Мой любезный Сернен, я полагал, что контролер сообщил вам, на каком условии за вами будет утверждено место сборщика податей в городе Б***.

– Так вы знаете? – Изумленный Сернен вопросительно взглянул на Робертена.

Тот утвердительно кивнул.

– В самом деле, – продолжал Сернен, – говорят, вы принимали участие в этих обездоленных девицах. Вы сделали доброе дело. Право, дарованное правительством старшей сестре, – большая для нее милость, потому что упрочивает за этой превосходной девушкой безбедное существование. Что касается младшей сестры, то предложение, сделанное ей, так странно… – Он покраснел и отвернулся.

– Разве это предложение кажется вам нелепым, скажите, положив руку на сердце, любезный Сернен? Прежние начальники покойного хотели принять участие в судьбе Гортанс и оказать ей покровительство. Потому, предполагая, что вы сумели приобрести ее доверие и расположение, они и решили назначить вас сборщиком податей, если будет возможен брак между вами и ею. Вам не нравится это решение?

– Ах, если бы от меня одного зависело его исполнение! Но как могу я рассчитывать на расположение этой девушки? Я человек не то чтобы молодой и могу ей не нравиться. Она всегда оказывала мне большое уважение, была со мной учтива и внимательна, но как мне осмелиться попросить ее руки?

– Ведь вы ее любите, все это утверждают. Этот слух и стал причиной, почему начальство решило предложить вам такое условие.

Сернен минуту молчал.

– Если бы я даже и любил ее, – сказал он шепотом, – что толку? Она не любит меня! – Он украдкой отер слезу, блеснувшую на ресницах.

– Откуда вы знаете? – спросил Арман. – Вы говорили с ней?

– Я говорил? Помилуйте, из уважения к ней я не посмел бы разинуть и рта.

– И вы ей не сообщали о предложении, сделанном вам начальством?

– Нет еще. Что, если она оскорбится моей смелости?

– Признаюсь, любезный Сернен, вы преоригинальный влюбленный! Разрешите мне рассказать все мадемуазель Гортанс. Я сейчас увижу ее по другому поводу. Уверен, ваше предложение будет принято с большей радостью, чем вы думаете. Согласны? Даете мне полномочия поговорить с Гортанс?

Бедный Сернен пришел в неописуемый ужас:

– Постойте, погодите минутку, умоляю вас! Подумайте только, а вдруг она отвергнет меня с гневом и презрением?

– Полно, мой любезный Сернен, это просто ребячество, пора выйти из неловкого и смешного положения.

– По крайней мере, – бормотал, запинаясь, несчастный клерк, – не говорите, что вы меня видели, и будьте милосердны, не уходите из дома, не сообщив мне, к чему привела ваша попытка.

Арман жестом успокоил его и поднялся по лестнице. Очутившись на верхней площадке между несколькими дверями, он не знал, в которую войти. Легкий шум привлек его внимание, он робко постучал и в ту же секунду увидел Гортанс и Марион Бьенасси. Вероятно, его ждали, потому что в комнате царил порядок, а обе сестры были обеты с большой изысканностью. Гортанс, встретив гостя самым любезным поклоном, сказала, краснея:

– Как прекрасно, что вы поднялись к нам, месье Робертен. Мы увидели вас в окно и, зная, что вы в доме, мечтали о вашем посещении, но не могли на него надеяться… Невзирая на доброту, с которой вы отнеслись к нам, и ваше покровительство в трудный час…

Бедные девушки не могли удержать слез при скорбном воспоминании, и Арман стал утешать их, как водится в подобных случаях. Вскоре Гортанс, вытерев глаза белоснежным платком, перебила его:

– Извините нас, месье Робертен. Поговорим лучше о де ла Сутьере и его милой дочери. В памяти ли он наконец?

Вопросы Гортанс приводили Армана в большое затруднение.

– Ему гораздо лучше, – ответил он.

– Слава богу! – в свою очередь сказала добрая Марион. – Вообразите, какие-то злые люди написали нам анонимное письмо, в котором обвиняли месье де ла Сутьера в самом ужасном преступлении. Можно ли выдумывать подобные возмутительные вещи! Потому-то мы с сестрой, чтобы доказать, что не верим обвинению, и решили предложить наши услуги для ухода за больным.

Смущение Армана возрастало, он ответил, потупив глаза:

– Я хочу поговорить с вами о несчастном де ла Сутьере и вынужден буду сообщить вещи, которые глубоко потрясут вас, но сперва я хочу выполнить поручение Сернена. Скажите, не догадываетесь ли вы, на каком условии Сернену предложили место сборщика податей?

– Не имею никакого понятия, – чистосердечно ответила Гортанс.

– Вы наверняка знаете, что бедный Сернен давно в вас влюблен?

– Я… я, право, не знаю… – ответила Гортанс, краснея.

– Однако в нашем городе об этой страсти известно всем, и слух о ней дошел до лиц, стоящих во главе правления. Главный вопрос в том, испытываете ли вы отвращение к Сернену?

– Отвращение? Почему я должна питать к нему отвращение? Он человек честный, кроткого нрава, с добрым сердцем… Но скажите, ради бога, к чему все ваши странные вопросы?

– К тому, что Сернен будет окончательно утвержден в должности сборщика податей в Б***, если вы согласитесь отдать ему свою руку. Вот тайна, которую бедный малый не осмеливается вам сообщить. Он позволил мне передать ее вам вместе с покорнейшей просьбой принять ее благосклонно.

– А вы, месье Робертен, – спросила Гортанс, – вы посоветуете принять… предложенную мне партию?

– Отчего же нет? – добродушно сказал Арман. – Вы сейчас сами отозвались о Сернене как о человеке честном, кротком и добром. Говоря по правде, я подал эту мысль префекту и начальнику правления, собрав предварительно сведения и удостоверившись, что этот брак гарантирует вам надежное счастье. Впрочем, – продолжал он, заметив наконец грозные тучи на лице девушки, – вам не стоит спешить. Вы можете объявить о своем решении когда угодно. Возьмите время на размышление.

– Очень вам благодарна, милостивый государь, – перебила его Гортанс со злой усмешкой, – я признательна…

К крайнему изумлению Армана, она заплакала. Марион обняла сестру и что-то тихо сказала ей на ухо, но та вырвалась у нее из рук и закричала с безумным видом:

– Оставь, сестра, оставь меня! Разве я еще не достаточно унижена, не достаточно несчастна? Ах! При жизни отца, когда мы везде встречали уважение, любезность и лесть, могли ли мы думать, что когда-нибудь одна из нас упадет так низко? Понимаешь ли ты, Марион, чего от меня ждут? Вот что они подумали: эта бедная девушка – бесприданница, каких много в наше время, она иссыхает в ожидании жениха, дать ей мужа будет делом христианского милосердия. Сострадательные души внушили сильным людям, как вознаградить меня за тяжкую потерю, которую я понесла. Я выйду за прежнего подчиненного моего брата, и место сборщика податей будет моим приданым. Какая радость, какое торжество для младшей дочери храброго полковника Бьенасси! Наконец-то у нее будет муж! Все приняли в этом участие, все способствовали этому благодеянию… даже месье Робертен, который с удовольствием объявляет мне о нем!

– Помилуй, Гортанс, – стала уговаривать сестру Марион, – зачем смотреть на вещи с такой невыгодной точки зрения? Намерение тех, кто придумал этот план, было прекрасно, и ты вольна отказаться, если он тебе он нравится. Впрочем, я не могу понять, с чего ты сердишься на месье Робертена, который отнесся к нам с таким теплым участием?

– А разве не он сам сознался минуту назад, – вскрикнула Гортанс, забыв всякую осторожность, – что он первый подал эту идею префекту и начальнику правления? Ах, сестра, он… он… он!.. – Гортанс в изнеможении опустилась на стул и закрыла лицо руками.

Марион опять стала что-то говорить ей на ухо, а Арман отошел на несколько шагов, не зная, что ему делать. Понемногу Гортанс успокоилась, затем, отстранив сестру, сделала над собой усилие и обратилась к Арману:

– Я позднее дам знать о моем решении кому следует, но вы, кажется, хотели нам сообщить что-то еще?

Бедный Арман терялся все более и более. Он догадывался, что совершил серьезную ошибку, но какую именно – понять не мог. Итак, он ответил с унынием:

– Священный долг вынуждает меня во что бы то ни стало исполнить возложенное на меня поручение относительно вас.

Гортанс движением руки пригласила его сесть. После минуты молчания Арман продолжил:

– Вы упоминали об анонимном письме, которое в порыве великодушного негодования сожгли в моем присутствии. Не передадите ли вы мне его содержание?

– В нем имели гнусность утверждать… – необдуманно начала Марион.

Взгляд сестры заставил ее замолчать.

– Что утверждали? – обратился молодой человек к Марион, собрав все свое мужество. – Позвольте, я помогу вашей памяти. Не говорили ли в этом письме, что настоящий убийца вашего брата не Франсуа Шеру?

– Это правда.

– Не утверждали ли, что в его убийстве виновен… месье де ла Сутьер, владелец Рокроля?

– И это правда, но откуда вы можете знать?

– Мы доказали, что не верим подобной клевете, – перебила Гортанс.

– А если бы клевета оказалась истиной? – спросил Арман глухим голосом. – Вам первым необходимо знать то, что вскоре будет известно всем. Ваш безымянный корреспондент, как, впрочем, ни были бы гнусны его намерения, утверждал истину. Месье де ла Сутьер сам добровольно перед правосудием признал себя виновником убийства.

Девицы Бьенасси остолбенели.

– Милосердный боже! – вскрикнула наконец Марион. – Кто мог бы подозревать благородного человека в столь гнусном поступке?

– Да это невозможно! – сказала Гортанс с недоверчивым видом. – Преступление Франсуа Шеру доказано следствием. Как месье де ла Сутьер, человек с состоянием и знатного рода, мог покуситься на чужую жизнь из жадности и корыстолюбия…

– А почему вы думаете, что причиной этого несчастного дела было корыстолюбие? Вы наверняка знали, что ваш покойный брат давал повод ко многим скандальным историям. Его легкомыслие и особенно дерзкое волокитство нажили ему много врагов.

И Робертен изложил сестрам факты, уже известные читателю. Обе девушки с напряженным вниманием слушали этот рассказ.

– Ах, Гортанс, – сказала Марион сквозь слезы, – сколько раз я предостерегала бедного Теодора и просила его быть осторожным! Он влюблялся в каждую женщину, милый, несчастный брат.

– Теперь я понимаю тревожное состояние де ла Сутьера, когда мы навестили его в Рокроле, чтобы изъявить благодарность за мнимое покровительство, нам оказанное, – заметила Гортанс. – Помнишь как он был бледен, как взволнован, говоря с нами, с каким нервным раздражением оттолкнул нас!

– А мы собирались любить и благословлять убийцу нашего брата!

– Да накажет его Господь… его и близких ему! – вскрикнула Гортанс.

– Не проклинайте! – с жаром вступился Арман за близких ему людей. – Вы не решились бы проклинать их, если бы знали, какими жгучими угрызениями совести, какой нравственной пыткой уже искуплен этот роковой выстрел!

– Теперь я начинаю понимать, какого рода участие вы питаете к семейству де ла Сутьер… – продолжала Гортанс с иронией. – Но не о том сейчас речь! – заговорила она вдруг резко. – С какой целью, позвольте узнать, вы нам сообщили эти страшные вести? Говорите откровенно! Разве вы надеетесь, что мы можем избавить преступника от кары закона? Насколько я понимаю, это не в нашей власти.

– Я прошу от вас только справедливости, – ответил Арман голосом кротким, но в то же время твердым. – Я прошу вас не искать безжалостной мести над особами, достойными сожаления. Как бы ни была горяча ваша привязанность к брату, не забудьте и его доли вины.

Гортанс сохраняла холодный и сдержанный вид: глаза ее были сухими, брови нахмуренными.

– Итак, – сказала она наконец, – вы пришли просить нас о снисхождении к виновному. Нетрудно угадать, какое чувство руководит вами, но потрудитесь определить точнее, какого рода услугу вы желаете получить от нас.

– Вот в чем дело. Закон предоставляет вам право вмешательства в судебное следствие. Вы можете требовать строгого осуждения виновного или назначить себе вознаграждение за потерю кормильца. Едва ли мне нужно пояснять, до какой степени ваше вмешательство может быть пагубно для подсудимого и насколько его положение станет опаснее.

– Успокойтесь на этот счет, – ответила Гортанс все с той же жестокостью, – мы с сестрой не собираемся вмешиваться в ход правосудия, как вы, по-видимому, опасаетесь. Мы не сделали этого относительно простого мужика, зачем нам это теперь относительно человека из хорошего общества? Пусть правосудие идет своим чередом. Что касается нас, то мы считаем постыдным требовать деньги за кровь нашего возлюбленного брата. Не правда ли, сестра?

– Конечно, – ответила Марион.

Арман слегка поклонился:

– Я ожидал от вас подобного великодушия и деликатности, но это еще не все. Нет ли в бумагах вашего брата письма, которое поможет выяснить истину? Или, за неимением письменных доказательств, не припомните ли вы обстоятельства, которые помогут смягчить вину подсудимого? Я молю вас об этой милости не от имени виновника вашего несчастья, а от имени бедной девушки, которой вы, мадемуазель Гортанс, в моем присутствии выражали дружеское участие. На ней тяжело отразится ужасное обвинение, которое падает на ее отца.

Говоря таким образом, Арман сам был тронут до слез, но, странно, его глубокое чувство и трогательная мольба за Пальмиру только усиливали недоброжелательность Гортанс. Она ответила с язвительной усмешкой:

– Мадемуазель де ла Сутьер нашла в вас очень красноречивого защитника, и, без сомнения, что бы ни случилось в будущем, никто не будет по приказанию начальства искать для нее мужа. К несчастью, – продолжала она, изменив тон, – мы не можем исполнить вашего желания. Из чувства уважения к чужим тайнам, которое вы легко поймете, мы с сестрой сожгли, даже не взглянув на них, все женские письма, какие остались у покойного брата. Что же касается вопроса о том, насколько мы могли быть посвящены в его тайны, мы не имеем никакого понятия о его сердечных делах, да никогда на этот счет его и не расспрашивали.

Марион утвердительно кивнула. Арман встал.

– Я вижу, что мое присутствие вам в тягость, – сказал он, вздыхая, – и спешу избавить вас от себя. Однако умоляю еще раз: когда пройдет первый порыв негодования, поступите так, как вам велят ваше великодушное сердце и чувство христианского милосердия. Позвольте теперь проститься с вами.

Он низко поклонился и пошел к двери. Гортанс ответила ему с надменным видом, не вставая с места. Стыдясь неучтивости сестры, Марион проводила Армана до площадки лестницы и сказала шепотом:

– Я не понимаю, что с ней, она положительно не в своей тарелке. Я поговорю, я урезоню ее, и если возможно…

– Марион! – позвала сестра.

Девушка поспешно вернулась к сестре. Арман быстро спустился с лестницы, совсем забыв о Сернене, но тут клерк догнал его и спросил, задыхаясь от волнения:

– Ну что, месье Робертен, что вы можете мне сообщить?

– Мадемуазель Бьенасси ответит вам сама, – сказал Арман и ушел, оставив несчастного Сернена в состоянии невыразимой тоски.