VI
Семейка Арну
Мы должны вернуться на пару часов назад и познакомить читателя с гостиницей «Кок-ан-Пат» и ее обитателями. Любому человеку, попавшему в гостиницу «Кок-ан-ІІат», казалось, что все находящиеся в ней предметы и, возможно, даже сами ее стены испускали флюиды леденящего душу смертельного страха, несмотря на красивую вывеску у входа с изображенным на ней великолепным петухом.
Опытный глаз хитрого и ловкого сыщика уловил бы что-то настораживающее в поразительной чистоте большой кухни, медные кастрюли в которой блестели, словно золотые. Но как же люди простые, посещавшие это место, могли что-либо предположить или заподозрить? Незапятнанная репутация хозяев гостиницы снимала малейшие сомнения.
Жак-Батист Арну, основатель гостиницы, и его дражайшая половина Агнесса Шассар прилежно трудились для ее процветания; после смерти Жака-Батиста вдова его и дети делали все возможное, чтобы сохранить и упрочить свое благосостояние. Они были богаты, но ловко скрывали это от соседей, чтобы не привлекать к себе их внимания и не возбуждать ничьей зависти. Их привычки ничем не отличались от привычек и жизни других людей того же круга. По традиции вдова сетовала на плохо идущие дела и не забывала всякий раз жалобно упомянуть о своих пятерых детях и потере мужа, что якобы очень плохо отражалось на хозяйстве.
Она следовала в этом примеру покойника. Правда, тот купил замок Армуаз, но все знали, что он куплен почти даром. В деревне ходили даже слухи, что Арну лишь подставное лицо и купил это поместье на деньги маркиза; этот слух постарался распространить сам Арну, для укрепления молвы оставивший все в замке без малейших изменений, — что еще больше убедило всех в безупречной честности хозяина трактира.
Никто из семейства Арну не отличался ни горделивостью, ни тщеславием, к тому же они не обманывали своих клиентов и ни у кого не занимали денег. В народе нередко ходили пересуды, что братья Арну, а их было трое, освободились от воинской повинности, заплатив кому следует приличную сумму; но об этом говорили очень тихо, чтобы Франциск, Жозеф или Себастьян этого не услышали, иначе они, сильные, храбрые парни с крепкими кулаками, могли бока намять. Их боялись, и если даже замечали что-нибудь подозрительное, то не осмеливались озвучить свои догадки. Но сдержанность крестьян — больших эгоистов и трусов — всем известна. Если бы на глазах селянина было совершено преступление, он предпочел бы отвернуться, чем пойти и донести кому следует.
Это старание оградить себя от всего, что может скомпрометировать, поглощает крестьянина без остатка. Не существуют ли тысячи примеров того, что селяне, призванные в суд для дачи показаний на процессах, боясь мщения преступника или его родных и друзей, отказывались отвечать на вопросы, даже в том случае, если их за это подвергали законному наказанию…
Теперь, когда мы закончили необходимые объяснения, вернемся в кухню гостиницы. Днем свет врывался в нее через два широких окна и отражался на блестящих полированных дверцах старого дубового буфета. Но в настоящую минуту эта просторная комната слабо освещалась маленькой лампой, стоявшей на столе в центре комнаты, и несколькими догоравшими головнями в очаге.
Все семейство Арну было в сборе, за исключением старшего сына — Жозефа. У самой печи, так что ее деревянные сабо почти касались огня, сидела на табурете Агнесса Шассар. Почтенной вдове было шестьдесят лет. Копна седых волос выбивалась из-под ее крепового чепчика и двумя правильными волнами разделялась надо лбом, покрытым бесчисленными морщинами. Ее черные глаза постоянно бегали и хранили злое выражение. Нос напоминал орлиный клюв, тогда как морщинистые губы сохранили, несмотря на солидный возраст хозяйки, выражение необыкновенной энергичности.
По словам старожилов, трактирщица была когда-то дивно хороша и имела много поклонников. Но все — и богатые, и бедные — потерпели неудачу. Дочь бедных поденщиков, вышедшая замуж за такого же бедняка, жена Шассара, по-видимому, очень строго относилась к супружеским обязанностям. По ее мнению, это было единственное верное средство приобрести то, чего им не хватало, — деньги. Может быть, посредством честности в браке она хотела скрыть что-то другое. Во всяком случае хозяйку трактира «Кок-ан-Пат» нельзя было заподозрить в супружеской неверности. Ее репутация стояла выше любой клеветы. А одному богу известно, сколько было злых языков в Виттеле!
Одетая в юбку и блузу темного цвета — она не снимала траура со дня смерти мужа, — вдова Арну сидела молча и вязала. Лицо ее хранило выражение суровости и озабоченности. Старшая дочь Марианна шила что-то, сидя у стола, за которым двое ее братьев играли в карты. Высокая ростом и очень похожая на мать, Марианна напоминала те двуполые существа, с их достоинствами и недостатками, с их мускулистыми руками и ногами, которым скульпторы отдают предпочтение перед всеми другими для создания своих шедевров.
С рыжим шиньоном, скрученным на затылке, и мужским профилем, с выдающейся верхней губой, девушка казалась необыкновенно сильной и выносливой. Ее светло-карие глаза, проницательные и смелые, давно уже воспламенили всех искателей приключений в окрестностях. Сколько раз ей уже объяснялись в любви! В ответ она, нисколько не смущаясь, заявляла: «Если мне понравится кто-нибудь, я не буду стесняться и скажу ему прямо… а вы уйдите с вашими комплиментами».
Марианне было двадцать два, тогда как сестре ее, Флоранс, едва минул шестнадцатый год. Она стояла у окна, прижавшись к стеклу лицом, и, казалось, слушала удары приближающейся грозы. Ее светлые локоны спускались почти до талии.
Мы уже упоминали, что два младших сына, Себастьян и Франциск, играли в карты. То были близнецы, молодцы вроде Филиппа Готье. Они казались до того похожими друг на друга, что все их путали. Их круглые лица были обрамлены баками, по форме напоминавшими котлеты, прически же их соответствовали тогдашней моде: волосы были острижены коротко спереди и длиннее сзади, на темени и затылке.
Одетые одинаково, в куртки и панталоны из холстины, без жилетов и галстуков вследствие летней жары, с серьгами в ушах, как тогда было модно у мужчин, они ничем не отличались по виду от прочих жителей городка. Хотя оба и не страдали косоглазием, тем не менее их взгляды не отличались прямотой. Признавая, что глаза — это зеркало души, мы должны заметить, что души Себастьяна и Франциска Арну не были невинны.
Временами Агнесса Шассар отрывалась от своего вязания, чтобы окинуть всех присутствовавших беспокойным взглядом заботливой хозяйки, а также для того, чтобы кинуть щепотку соли или корень какого-нибудь растения в один из горшков, стоявших в печи. Марианна по-прежнему спокойно занималась рукоделием. Себастьян и Франциск одни нарушали общую тишину подсчетом карт.
Итак, читатель должен представить себе идиллическую семейную сцену. Справа и слева от печи в кухню выходили две двери, различные по виду и размерам. Над правой, застекленной, красовалась надпись: «Зала для приезжающих граждан». Дверь же с левой стороны была очень невысокой и узкой и вела на двор. Этот двор, о котором мы еще поговорим позже, представлял собой прямоугольник, одной стороной которого являлось само здание трактира, тогда как по трем другим его сторонам размещались конюшни, сараи и стена сада, довольно обширного и густого, смежного, в свою очередь, с огородом и частью леса, принадлежавшего также наследникам покойного Арну. Сад, огород и лес выходили на дорогу, которая, огибая деревню с северной стороны, соединялась с трактом, ведущим в Невшато. Эта дорога — следует обратить внимание на эту подробность — пересекалась с дорогой из Мерикура.
Карточная игра между тем продолжалась по-прежнему. Марианна все так же напевала свою песенку. В эту минуту в коридоре послышались торопливые шаги… Старуха поднялась с табурета, Марианна отложила работу, близнецы бросили карты, а девушка, стоявшая у окна, повернулась лицом к собравшимся в кухне. Все взгляды обратились на маленькую дверь, которая стремительно распахнулась. Все вскрикнули в один голос:
– Это Жозеф!
В комнату вошел старший брат.
– Здравствуйте! — произнес он. — Я вернулся объездной дорогой, чтобы избежать грозы. Скоро начнется страшный ливень! — И, обращаясь к Франциску и Себастьяну, он продолжал: — Нужно поскорее распрячь мою лошадь, которая стоит во дворе. Да дать Кабри двойную порцию овса — бедное животное это заслужило… Что же касается повозки, то ее нужно как следует почистить. Увидев ее завтра, никто не должен знать, что на ней сегодня проделали целых двадцать лье. Вы понимаете?
– Еще бы! — отозвались близнецы.
– Ну, так пошевеливайтесь. Нам нужно сделать кое-что еще, прежде чем натянуть ночной колпак.
Близнецы вышли в дверь, которая вела во двор. Жозеф повернулся к сестрам:
– Что касается вас, мои красавицы, приготовьте мне лучшую комнату в доме. Вымойте и выметите все как следует! Положите чистые простыни на кровать, поставьте цветы в вазы, свечи в подсвечники — как если бы мы ожидали приезда мэра из Мерикура или первого консула…
– Разве у нас будет сегодня постоялец? — спросила Марианна.
– Может быть — да, может быть — нет. Я сам не знаю… кто будет жив, тот увидит… а пока принеси мне все для чистки ружья, а также вина и хлеба, чтобы я мог спокойно дождаться ужина.
Высокая девушка принесла бутылку с вином, стакан и кусок ржаного хлеба. Старший брат вытащил из кармана нож и отрезал себе ломоть, после чего сказал, обращаясь к Флоранс:
– Ну, малютка, налей мне. Но знай, что меня страшно мучает жажда — с самого утра во рту не было ничего, кроме пыли…
Но девушка не тронулась с места. Она стояла неподвижно посреди комнаты, охваченная каким-то ужасом. Щеки ее побледнели, во взгляде было что-то мрачное; дрожащим голосом она прошептала:
– Постоялец!.. Еще один!.. О боже мой!
Жозеф, пораженный видом сестры, ласковым голосом спросил:
– Что с тобой, моя милая?
– Со мной?..
– Черт возьми, я ведь не слепой! Ты побледнела, вся дрожишь, как в лихорадке… Не заболела ли ты?
– Заболела… нет, брат мой… только…
– Только что? Говори… ты меня тревожишь, красавица.
– Я боюсь… — ответила девушка.
Жозеф посмотрел на нее удивленно:
– Чего же ты боишься? С нами? Ты что, с ума сошла?
Бедняжка еле слышно проговорила:
– Я страшно страдаю… Вот здесь будто давит… — Она показала рукой на лоб и грудь.
Жозеф испытующе взглянул на Марианну, словно ища разъяснения тому, чего он не понимал. Старшая сестра в ответ пожала плечами и бросила:
– Да у нее нервы разгулялись! Нервы… как будто мы имеем право строить из себя нежных белоручек!.. — И, зажигая от лампы огарок свечи, она добавила: — Лучше бы ты, неженка, отправилась со мной прибрать и приготовить комнату номер один…
Флоранс встряхнула головой, будто желая избавиться от докучливых мыслей.
– Да, сестра, иду, — произнесла она уже более твердым голосом.
– Слава богу! — сказал Жозеф. — Нечего нежничать, sacredieu! Работа укрепляет здоровье… Иди помоги Марианне, дитя мое, тем более что время не терпит… Когда вы закончите, мы сядем за стол… Матушка пока приготовит ужин…
Девушка сделала отрицательный жест.
– Тебе не хочется? — спросил брат. — Напрасно. Лучше хлеб, чем доктор… однако довольно… как хочешь, можешь идти спать, если тебе это больше нравится… — И сквозь зубы он прибавил: — Это нам только на руку…
Старшая сестра открыла между тем сундук, взяла из него две простыни и, взглянув на брата, сказала:
– Я взяла самые лучшие, тонкие. Если тот, кто в них завернется, не успеет до светопреставления, то вина в том будет не моя… Ну что? — прибавила она, обращаясь к сестре. — Ты готова идти, госпожа недотрога?
Девушка сделала над собой усилие, и смущение, которое читалось на ее лице, мало-помалу исчезло. Тяжело вздохнув, она последовала за сестрой. Жозеф принялся за еду.
– Это все возрастные трудности, — сказал он себе. — Она еще формируется. Когда эти девчонки становятся женщинами, их может вылечить только муж.
Агнесса Шассар присутствовала при этой сцене молча и безучастно, но, когда обе сестры скрылись за дверью, она подошла к сыну.
– Ты ошибаешься, Арну, — проговорила она, — это не возраст, а что-то другое.
Арну, собиравшийся опустошить свой стакан, застыл в удивлении:
– Что такое, матушка? Вы говорите загадками. Если я что-нибудь во всем этом понимаю, то пусть это вино превратится в яд.
– Поймешь позже, — коротко ответила вдова. — Сейчас речь не об этом. Я место себе не находила в ожидании тебя…
Она оперлась сухой костлявой рукой на плечо сына и, глядя ему прямо в глаза, спросила:
– Что наш человек?
– Он приехал, — ответил спокойно Жозеф.
– Ты видел его?
– Видел.
– А!
Это восклицание, вырвавшееся из уст Агнессы Шассар, очень походило на зловещее шипение ядовитой змеи, схватившей жертву. Сын ее между тем продолжал:
– Дилижанс из Нанси высадил его в Шарме сегодня утром. Красивый мальчик, все-таки похожий на девушку, но вместе с тем видно, что он может за себя постоять. Он завтракал в почтовой гостинице, в обществе…
– Кого?
– В обществе человека, о котором нам надо будет обстоятельно поговорить… Теперь главное: я лег на каменную скамейку под окном столовой и притворился спящим, а оттуда все было так же хорошо слышно, как и видно.
– Никто тебя не узнал? — спросила с беспокойством вдова.
– С фальшивой бородой, в лохмотьях нищего и этой шляпе с широкими полями на разукрашенном лице? Полно тебе! Не настолько ловки обыватели Шарма!.. Я спрятал Кабри с тележкой в рощице за городом… но только если птичка попадется в нашу западню, то этим мы будем обязаны не Антуану Ренодо…
– О чем ты?
– Этот старый хрыч всячески старался удержать своего путешественника. Что он ему только не рассказывал! Но, к счастью, у молодого дворянчика тут где-то есть любовница, вот ему и не терпелось…
Агнесса Шассар больше не слушала — она прервала Жозефа повелительным жестом.
– А деньги? — спросила она и наклонилась к сыну, словно намереваясь прочесть ответ по выражению его лица.
– Деньги также при нем.
– Пятьдесят тысяч франков!
– Да, пятьдесят тысяч…
Старуха выпрямилась во весь рост. На ее морщинистом лице отразилась дикая алчность, ноздри раздулись, и дрожащим голосом она спросила:
– Ассигнациями?
– Вы шутите. Как было условлено: банковскими билетами.
Вдова состроила недовольную гримасу.
– Не бойтесь, — смеясь, сказал Жозеф. — Банковские билеты лучше золота. Английские банки надежны.
Агнесса Шассар покачала седой головой:
– А все-таки золотыми экю, по шесть франков, было бы лучше!..
– Да-да, я вас понимаю, — продолжал крестьянин с ироничной улыбкой. — Что касается вас, то вы предпочитаете золотыми экю. Подольше можно считать! Я же больше предпочитаю бумажки… если придется бежать, они не помешают, и, наконец, их легче сбыть…
Вдова глубоко вздохнула. Старший Арну снова налил себе вина.
– Это будет наше последнее дело, — сказала, помолчав, старуха.
Жозеф дружески погрозил ей пальцем:
– Видите ли, матушка, я вас так хорошо знаю, как будто это я произвел вас на свет, хотя на самом деле все наоборот… Когда к горшочку, наполненному золотом и спрятанному где-нибудь в погребе, вы прибавите другой, то заходите иметь их двенадцать и так далее…
– Нечего об этом говорить, — грубо оборвала сына трактирщица. — Вы все будете рады захватить после моей смерти скопленные мной деньги…
– Да вы проживете еще сто лет!..
Агнесса Шассар вышла во двор и спустила собак с цепи.
– Когда он приедет? — спросила она, вернувшись.
– Сегодня вечером. — Жозеф посмотрел на часы. — Он должен был выехать спустя час после меня, а мы уже давно тут болтаем…
– А ты уверен, что он проведет здесь ночь?
– Абсолютно, как и в том, что в моем стакане больше нет ни капли вина.
– Разве он не отправится прямо в Армуаз?
– Нет, он наверняка решит перенести встречу со своей красавицей на завтра. Гроза загонит его сюда. Подумайте, как должна была устать его несчастная почтовая кляча, если только она уже не издохла по дороге. А поскольку у нашего вельможи здесь нет знакомых и гостиница в Виттеле одна, то я уверен…
Молния осветила кухню; старуха перекрестилась и, увидев, что сын ее примеру не последовал, проворчала:
– Язычник, хочешь, чтобы молния ударила в дом твоего отца, что ли? — И, выставив вперед руку, добавила: — Слушай.
– Что такое?
– Снаружи кто-то ходит…
– Вам пригрезилось: это шум грозы и удары дождевых капель.
Вдова наклонилась ближе к сыну, проговорив:
– А я тебе говорю, что поднимаются по лестнице.
Арну пожал плечами.
– Стук лошадиных подков был бы слышен на мощеном дворе… Если только он не навязал чего-нибудь на копыта, как это сделал я, чтобы не привлекать внимания соседей… Но это трудно предположить…
– Я знаю, что у двери кто-то есть, — возразила Агнесса Шассар. — Ищут молоток…
Она еще не окончила фразы, как раздался сильный стук в дверь, и некто громким голосом крикнул:
– Эй! Люди! Трактирщик!
Мать и сын многозначительно переглянулись. Жозеф проговорил:
– Это не его голос!
– Откройте же скорее, черт побери! Дождь страшный! Вы же там не спите, я вижу свет!
Арну встал, взяв со стола лампу.
– Куда ты идешь? — спросила вдова.
– Я иду посмотреть, кто там такой, черт возьми! Если тот, кого мы ждем, сейчас приедет, лучше избавиться от лишних свидетелей.
Он решительно подошел к двери и открыл ее. В сенях стоял человек, промокший до костей. На руках у него был ребенок.
