Глава IV
Таинственная записка

– Может быть, сейчас самое время допросить слуг? – устраиваясь за столом в подвале, предложил Маркхэм.

Хит вышел в коридор и послал одного из своих людей за слугами. Через минуту к нам вошел высокий и неуклюжий мужчина лет шестидесяти и остановился на почтительном расстоянии от стола.

– Это дворецкий, сэр, – пояснил сержант. – Его зовут Пайн.

Прокурор внимательно изучил его взглядом. Пайн казался нескладным из-за того, что у него были непомерное большие ладони и стопы. Может быть, поэтому одежда, опрятная и выглаженная, висела на нем мешком. Несмотря на свою не слишком привлекательную внешность, он производил впечатление человека знающего и прилежно выполняющего свои обязанности.

– Значит, вы и есть дворецкий Диллара? – уточнил Маркхэм. – И сколько же времени вы ему служите?

– Десять лет, сэр.

– То есть вы появились у него в доме уже после того, как он перестал работать в университете?

– Вероятно, так, – отвечал Пайн громким раскатистым голосом.

– Что вам известно о той трагедии, которая разыгралась здесь сегодня?

Хотя этот вопрос прозвучал неожиданно, Пайн, стойко выдержав натиск прокурора, спокойно ответил:

– Ровным счетом ничего, сэр. Я ничего об этом не знал, пока профессор Диллар не позвал меня из библиотеки и не попросил найти Сперлинга.

– И тогда он рассказал вам о трагедии?

– Он сказал мне: «Мистера Робина убили, и я хочу, чтобы ты нашел мне мистера Сперлинга». Это все, сэр.

– Вы уверены, что он сказал: «убили»? – вмешался Вэнс.

Дворецкий на секунду задумался, но затем уверенно повторил:

– Да, сэр, я в этом уверен.

– А вы видели тело мистера Робина, когда искали Сперлинга? – продолжал Вэнс.

И снова сомнение во взгляде.

– Да, сэр. Я открыл дверь подвала, чтобы осмотреть стрельбище, и в этот момент увидел несчастного джентльмена…

– Наверное, вы были потрясены, Пайн, – сухо заметил Вэнс. – А вы, случайно, не притрагивались к телу? Или, может быть, к стреле или луку?

Водянистые глаза Пайна блеснули и тут же потухли.

– Нет, сэр, конечно же, нет. Зачем мне это?

– Действительно, незачем, – уныло отозвался Вэнс. – Но вы же видели сам лук?

Старик прищурился, словно пытаясь себе представить злосчастное оружие.

– Не могу точно сказать вам, сэр. Может, да, а может, и нет. Я точно не помню.

Фило потерял к дворецкому всякий интерес, и допрос продолжал прокурор:

– Как я понял, Пайн, мистер Драккер заходил в дом сегодня утром, примерно в половине десятого. Вы его видели?

– Да, сэр. Он всегда пользуется дверью в подвале. Когда мистер Драккер проходил мимо буфетной, то поздоровался со мной.

– Скажите-ка, а вышел он таким же образом?

– Думаю, что да, сэр. Хотя, когда он уходил, я был наверху. А живет он с нами по соседству.

– Я знаю, – произнес Маркхэм, подавшись вперед. – Я полагаю, что именно вы впустили сегодня утром в дом мистера Робина и мистера Сперлинга, да?

– Да, сэр, они пришли около десяти часов.

– А что было потом? Вы их еще видели или, может быть, слышали обрывки их разговора, пока они находились в доме?

– Нет, сэр. Почти все это время я был в комнате мистера Арнессона и наводил там порядок.

– Ах, вот оно что! Это на втором этаже, верно? Вы имеете в виду комнату с балконом?

– Да, сэр.

– Очень интересно… Именно с этого балкона профессор Диллар как раз и увидел тело мистера Робина, – встрепенулся Вэнс. – Как же он прошел в комнату, что вы его не заметили? Вы же сами сказали, что узнали о случившемся уже потом, когда профессор позвал вас в библиотеку и попросил разыскать мистера Сперлинга.

Дворецкий побледнел, и я заметил, как он принялся нервно выкручивать себе пальцы.

– Наверное, я на минутку отошел из комнаты мистера Арнессона, – нерешительно произнес Пайн. – Да, это возможно. Да-да, сэр, теперь я припоминаю, что мне понадобилось зайти в кладовку.

– Ну, разумеется, – кивнул Вэнс и снова надолго замолчал.

– Послушайте, Пайн, а больше этим утром к вам никто не заходил? – поинтересовался Маркхэм.

– Никто, сэр.

– А у вас самого нет никакого объяснения случившемуся?

Дворецкий отрицательно покачал головой и проговорил:

– Нет, сэр. Мистер Робин казался мне приятным молодым человеком, и его все любили. Он был не из тех, кто способен спровоцировать убийство… Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

– Не совсем. Мне, например, непонятно, Пайн, откуда тебе известно, что это было именно убийство, а не просто несчастный случай.

– Я этого не утверждал, сэр, – невозмутимо напомнил дворецкий. – Но я немного разбираюсь в стрельбе из лука, и я сразу понял, что мистер Робин убит охотничьей стрелой, а не спортивной.

– Вы весьма наблюдательны, Пайн, – подметил Вэнс. – И ваше замечание совершенно справедливо.

Всем стало понятно, что никакой ценной информации от дворецкого не добиться, и Маркхэм отпустил старика, велев Хиту позвать кухарку.

Как только она вошла в комнату, я сразу отметил удивительное сходство этой сорокалетней женщины с отцом. Она была такая же худощавая и нескладная, с огромными ручищами и такими же непропорциональными по отношению к туловищу ногами. Видимо, такое строение передавалось у Пайнов из поколения в поколение.

Задав кухарке несколько вопросов, мы выяснили, что ее звали Бидл, что она была вдовой и что ее муж умер пять лет назад, после чего она и устроилась в кухарки по рекомендации Пайна.

– В котором часу вы сегодня ушли из дома, Бидл? – поинтересовался Маркхэм.

– В половине десятого, – сразу же ответила женщина, но по ее голосу было понятно, что она нервничает.

– А когда вернулись?

– В половине первого. Вот он и впустил меня, – и она с неприязнью посмотрела на Хита, – и при этом обращался со мной так, будто я преступница.

Хит, усмехнувшись, ответил:

– Я все сделал правильно, мистер Маркхэм. Она хотела пройти в подвал, а я ее туда не пустил.

Маркхэм одобрительно кивнул.

– Вы что-нибудь знаете о том, что произошло сегодня в доме? – продолжал прокурор, не сводя глаз с женщины.

– Откуда ж мне знать, если я на рынке была?

– Вы видели сегодня мистера Робина или мистера Сперлинга?

– Они прошли в подвал мимо кухни как раз незадолго до того, как я отправилась на рынок.

– Может быть, вы слышали, о чем они разговаривали?

– Я не имею привычки подслушивать у замочной скважины.

Маркхэм нахмурился и хотел сказать что-то резкое, но его опередил Вэнс, учтиво заметив:

– Окружной прокурор не это имел в виду. Он просто интересуется, не осталась ли случайно дверь в подвал открытой, так что вы, сами того не желая, смогли услышать несколько слов из беседы молодых людей.

– Может, дверь и была открыта, но я ровным счетом ничего не слышала, – сердито буркнула кухарка.

– Тогда вы, наверное, не сможете сказать, был ли в клубе, кроме этих двоих, еще кто-нибудь третий?

Бидл прищурилась и оценивающе посмотрела на Вэнса.

– Может, там кто-то и был, – медленно заговорила она. – Мне даже показалось, что я слышала голос мистера Даккера. – Кухарка произнесла это как-то ядовито, а ее губы исказила жестокая ухмылка. – Он приходил к мистеру Арнессону рано утром.

– Правда? – Вэнса как будто удивило такое признание. – Так вы видели его или нет?

– Да, когда он приходил. Во всяком случае, когда он уходил из дома, я сказать не могу. Может, я этого просто не заметила. Он шастает тут, когда ему вздумается.

– Прямо-таки шастает? Вот это да!.. А теперь скажите, какой дверью вы воспользовались, когда уходили на рынок?

– Парадной, конечно. С тех пор как мисс Белль устроила в подвале клуб стрелков, я всегда хожу только через парадную дверь.

– Значит, вы в подвале сегодня не были?

– Нет.

Вэнс поднялся со стула и проговорил:

– Благодарю вас за помощь, Бидл. Вы можете быть свободны.

Как только кухарка удалилась, Фило медленно подошел к окну и произнес:

– Мы тратим слишком много времени и сил на недостоверные источники, Маркхэм. Мы этим ничего не добьемся, а только изрядно надоедим и слугам, и домочадцам. У каждого из опрошенных есть, так сказать, своя территория, и каждому есть что скрывать. Видимо, все что-то недоговаривают, и в итоге у нас получается какая-то разрозненная картина, где факты не совпадают.

– Я думаю, что если мы прекратим допрос, то ничего не потеряем, – согласился прокурор. – Ничего дельного мы больше не выясним.

– Вы слишком доверчивы, – заметил прокурору Вэнс, возвращаясь к столу. – Чем больше вопросов мы задаем, тем дальше в чащу забредаем. Я уверен в том, что профессор Диллар был не совсем искренен с нами. У него есть кое-какие подозрения, которые он почему-то не стал озвучивать. И зачем ему понадобилось заносить лук в дом? Кстати, Арнессон сразу спросил его о том же самом. Неглупый парень, этот Арнессон. Обратите внимание и на нашу спортсменку с крепкими мускулами. Она почему-то сразу исключила всех членов своей компании из числа злодеев, не забывая и про себя. Похвально, но, пожалуй, это не соответствует истине. Пайн тоже умалчивает о чем-то, но правды от него нам вряд ли удастся добиться. Вот он утверждает, что все утро провел в комнате Арнессона. Он, наверное, и не знал, что профессор был на веранде и грелся на солнышке. Это его алиби про кладовку кажется мне не слишком убедительным. Что касается нашей вдовы Бидл, так мне сразу стало ясно, что она недолюбливает общительного мистера Драккера и как только поняла, что его можно поддеть, то не преминула воспользоваться такой возможностью. Ей «показалось», что она слышала его голос из подвала. Но слышала ли на самом деле? Кто знает… Не исключено, конечно, что, собираясь домой, он застрял в клубе, рассматривая разные стрелы и луки, и столкнулся там с молодыми людьми, которые как раз в это время пришли к Белль… Но в этом мы сами должны разобраться. Не мешало бы побеседовать с мистером Драккером…

На лестнице раздались шаги, и в гостиную вошел Арнессон.

– Ну, и кто же убил нашего Птенца-Робина? – усмехнулся он.

Маркхэм хотел что-то сказать ему, но Арнессон предупредительно поднял руку и продолжал:

– Одну минуточку, прошу вас. Я хотел предложить вам свои услуги в благородной попытке восстановления справедливости. Дело в том, что печальные события, связанные с гибелью мистера Робина, импонируют духу моей натуры ученого, пребывающего в вечных поисках истины. Я думаю, что именно я разгадаю эту тайну, используя свой математический ум. Я выведу нужную формулу.

– Вы уже пришли к какому-то решению? – насторожился Маркхэм. Он много слышал об удивительных умственных способностях Арнессона и относился к нему с уважением.

– Увы, уравнение еще не готово, но я всегда мечтал заняться работой детектива и спуститься на грешную землю. И виновата в этом моя ненасытная любознательность ученого. Надеюсь, вы меня понимаете. Я уже давно убедился в том, что математические законы можно применять и в повседневной жизни. И я не понимаю, почему местонахождение преступника нельзя рассчитать с такой же точностью, с какой была подсчитана масса еще не открытой планеты Нептун, исходя только из наблюдений за отклонениями орбиты Урана. Надеюсь, вам знакома эта история? Так вот, мистер Маркхэм, – продолжал Арнессон, немного помолчав и набив трубку табаком, – мне хотелось бы применить в вашем абсурдном случае рациональные законы точной науки, которые использовал Леверье, чтобы открыть планету Нептун. Но у меня нет, если можно так выразиться, данных об орбите Урана. Другими словами, мне не хватает фактов, чтобы составить уравнение. Поэтому я прошу оказать мне милость и сообщить обо всех известных вам фактах. Это будет что-то вроде сотрудничества на интеллектуальном уровне. Я решу вам эту задачу с точки зрения науки. Я хочу доказать, что моя теория применима к поискам истины в любой сфере жизни. – Раскурив, наконец, трубку, он опустился в кресло. – Вас устраивает такая сделка?

– Я рад сообщить вам все то, что нам известно, мистер Арнессон, – после недолгой паузы заговорил прокурор. – Но я не могу обещать, что и в дальнейшем буду информировать вас обо всем, что мы сумеем узнать, потому что это может помешать нашему расследованию.

Вэнс, который до сих пор молча сидел в кресле, прикрыв глаза, при последних словах прокурора немного оживился.

– Я не вижу причин, – начал он, – вынуждающих нас отказать мистеру Арнессону и лишить его попытки перевести это преступление на язык прикладной математики. Я уверен в его порядочности, и мне кажется, что он будет использовать полученные от нас данные исключительно в научных целях. И – кто знает? – возможно, именно он и поможет нам разгадать это запутанное дело.

Маркхэм хорошо знал Вэнса и понимал, что к такому выводу его друг пришел только после долгих размышлений, серьезно взвесив все «за» и «против». Поэтому я ничуть не удивился, когда прокурор повернулся к Арнессону и произнес:

– Ну что ж, в таком случае мы предоставим вам все необходимые данные, чтобы вы вывели свою формулу. Что же вы хотели бы узнать прямо сейчас?

– Нет, только не сейчас. Пока что мне известно ровно столько, сколько и вам. А уж Пайна и Бидл я растормошу сразу же после вашего ухода. Но, только если я первым определю преступника, я надеюсь, вы не станете умалчивать о моих достижениях и не поступите так, как в свое время поступили с несчастным Адамсом? А ведь он рассчитал местонахождение неведомого тогда Нептуна еще до открытия Леверье…

В этот момент дверь снова распахнулась, и в комнату вошел полицейский, дежуривший у входа в дом. За ним следовал незнакомый мужчина.

– Этот джентльмен говорит, что ему нужно видеть профессора, – сообщил полицейский и, кивком указав в сторону Маркхэма, добавил: – Вот это окружной прокурор. Можете рассказать ему обо всем, что вас так беспокоит.

Незнакомец действительно сильно волновался. Это был стройный ухоженный мужчина лет пятидесяти, однако старым он совсем не выглядел. Волосы у него начали седеть, нос казался излишне острым, а подбородок маленьким, хотя в общем он не производил впечатление слабовольного человека. Но больше всего меня поразили его глаза. Это были глаза разочаровавшегося во всем мечтателя, немного грустные, с оттенком отчаяния. Он хотел было обратиться к Маркхэму, но в этот момент заметил в комнате Арнессона.

– Доброе утро, – поздоровался он. – Надеюсь, ничего серьезного здесь не произошло?

– Нет, ничего, просто смерть, Парди, – беспечно ответил Арнессон. – Так сказать, буря в стакане, как это принято называть в известных кругах.

– Чем могу быть полезен? – поинтересовался Маркхэм.

– Надеюсь, я не помешал? – извиняющимся тоном произнес мужчина. – Я друг семьи. Я подумал, не случилось ли чего и не могу ли я чем-нибудь помочь. Я живу через дорогу, – пояснил он.

– В таком случае, – подхватил Вэнс, – может быть, вы заметили что-то странное этим утром?

– Вряд ли, сэр. Окна моего кабинета действительно выходят на семьдесят пятую улицу. Правда и то, что я долгое время сидел сегодня у себя в кабинете, но я был занят работой. Когда же я вернулся к своим трудам после ланча, то увидел полицейские машины у дома соседа и потому заволновался.

– Может быть, вы знаете, кто сегодня приходил сюда или покидал этот дом? – не унимался Вэнс.

Мужчина, отрицательно покачав головой, ответил:

– Никого подозрительного. Двое молодых людей – знакомые мисс Диллар, приходили около десяти утра. И еще я видел, как Бидл с корзиной шла на рынок. Но это все, что я могу вам сообщить.

– А вы не видели, как кто-нибудь из молодых людей выходил из дома?

– Что-то не припомню, – нахмурившись, протянул Парди. – Но мне кажется, что кто-то из них действительно выходил через калитку в конце стрельбища. Но точно я сказать не могу.

– Когда это было?

– Не знаю, может, через час после того, как они прибыли сюда. Более точно сказать не могу.

– Значит, больше никого здесь не было?

– Я видел, как мисс Диллар возвращалась с теннисного корта примерно в половине первого. Меня как раз позвали к столу. Она помахала мне ракеткой в знак приветствия.

– И это все?

– Боюсь, что да.

– Один из тех молодых людей, которых вы сегодня видели, был убит, – сообщил Вэнс.

– Мистер Робин. Он же Птенец малиновки, – добавил Арнессон, ухмыльнувшись, и своей веселостью вызвал у меня неприятное впечатление.

– Боже мой! Какое горе! – воскликнул Парди. – Ведь, если я не ошибаюсь, он был чемпионом в клубе Белль.

– И теперь обрел бессмертие.

– Бедняжка Белль! Надеюсь, она не слишком тяжело переживает случившееся? – заволновался Парди, и что-то в его тоне насторожило Вэнса.

– Она больше драматизирует, – фыркнул Арнессон. – Так же, как и полиция, между прочим. Много шума из ничего. В мире полно элементов, подобных Робину, которые в своей общей массе называются человечеством.

Парди печально улыбнулся – очевидно, ему был знаком цинизм Арнессона – и обратился к прокурору:

– Вы позволите мне увидеться с мисс Диллар и ее дядей?

– Разумеется, – ответил Вэнс, заметив, что Маркхэм колеблется. – Они в библиотеке, мистер Парди.

– Странный тип, – заметил Арнессон, когда гость удалился. – Ведет праздный образ жизни и интересуется исключительно шахматными партиями.

– Правда? – оживился Вэнс. – Не ему ли принадлежит авторство так называемого гамбита Парди?

– Точно, – поморщился Арнессон. – На это он потратил двадцать лет своей жизни, даже книгу написал. Путешествовал по миру, посещая всевозможные чемпионаты и турниры, чтобы проверить свой гамбит. Это произвело настоящий фурор в мире шахматистов. Потом он сам стал организовывать какие-то соревнования, которые сам же и оплачивал. Это стоило ему немалых денег, между прочим. И, конечно, при этом настаивал на том, чтобы в игре непременно использовался его знаменитый гамбит. Закончилось все весьма печально. Такие мастера, как доктор Ласкер, Капабланка, Рубинштейн и Финн, взялись за него и разнесли теорию Парди в пух и прах. Почти все игроки, применявшие его гамбит, проиграли. Какой удар для Парди! Он даже весь поседел и как-то обмяк.

– Мне известна эта история, – пробормотал Вэнс. – Меня обучал гамбиту Эдвард Ласкин…

В дверях снова появился полицейский и жестом подозвал к себе Хита. Сержант, уставший слушать болтовню о шахматах, поднялся с места и быстро удалился в коридор. Через некоторое время он вернулся с листком бумаги в руке.

– Весьма забавно, сэр, – произнес он, передавая листок Маркхэму. – Один из моих людей обнаружил эту бумажку. Она торчала из почтового ящика, и он решил посмотреть, что это такое. Что вы думаете по этому поводу?

Быстро пробежав глазами записку, прокурор тут же передал ее Вэнсу. Мне тоже удалось прочитать ее, когда я заглянул ему через плечо. Это был обычный лист почтовой бумаги, сложенный таким образом, что легко просовывался в щель почтового ящика. Текст был напечатан на машинке с бледно-синей лентой. Первая строчка гласила: «Джозеф Робин мертв». За ней следовала вторая: «Кто убил Птенца малиновки?» И еще ниже я прочел: «Сперлинг означает «воробей».

А в конце послания, в правом углу, там, где обычно ставится подпись, заглавными буквами было напечатано: «ЕПИСКОП».