Глава XVI
Акт третий
Вторник, 12 апреля – суббота, 16 апреля
После обеда в ресторане Маркхэм и Хит отправились на работу. Им предстоял трудный день. У прокурора накопилось много дел, а сержант, которому добавили расследование убийства Спригга, теперь должен был координировать их, писать все отчеты, отвечать на вопросы начальства и пытаться удовлетворить ненасытную братию журналистов. Мы же с Вэнсом сначала посетили выставку современного французского искусства, а вечером слушали оперу.
Следующий день нашим друзьям также не принес никакой радости. Капитан Дюбуа в своем отчете писал, что на переданном ему револьвере никаких отпечатков пальцев не найдено. Разумеется, было подтверждено, что стреляли в Спригга именно из этого оружия, но в этом никто из нас не сомневался с самого начала. Человек, которого отправили следить за домом Драккеров, провел спокойную ночь, во время которой не произошло никаких происшествий. Из дома никто не выходил, и к Драккерам непрошеные гости не наведывались. В одиннадцать часов во всех окнах уже потушили свет. Миссис Драккер появилась утром около восьми, а в половине десятого вышел и сам Адольф и два часа просидел в парке с книгой.
Прошло два дня. За домом Дилларов по-прежнему велось наблюдение, не оставался без внимания и Парди, но ничего необычного не происходило. Хит и Маркхэм волновались все больше. Газетчики бушевали. Получалось так, что ни полиция, ни прокуратура в городе не способны разгадать тайну двух чудовищных убийств. Назревал серьезный политический скандал.
Вэнс навестил профессора Диллара и еще раз обсудил с ним все случившееся. Затем он провел целый час с Арнессоном в надежде, что тот продвинулся со своей волшебной формулой. Наконец, он отправился в Манхэттенский шахматный клуб и попытался разговорить Парди, но каждый раз встречал лишь холодный отпор. Правда, Вэнс даже не пытался связаться с Драккерами, и, когда я спросил его почему, он заметил мне следующее:
– Сейчас от них никакой правды не добьешься. Каждый из них играет по своим правилам, и оба до смерти напуганы. Поэтому трогать их нельзя, мы только навредим всему делу. Нужен серьезный повод.
И такой повод не заставил себя ждать. Он ознаменовал собой начало последней фазы нашего расследования, наполненной таким ужасом и жестокостью, что даже сейчас, спустя много лет после описываемых событий, я вынужден признаться, что иногда мне самому не верится в то, что все это действительно имело место в нашей жизни.
В пятницу днем Маркхэм, почти отчаявшись в успехе расследования, назначил очередное совещание. Арнессон попросил разрешения присутствовать на нем. В четыре часа мы все, включая инспектора Морана, собрались в личном кабинете окружного прокурора. Арнессон был на редкость молчалив и ни разу не съязвил и не позволил себе отшутиться. Он молча внимал тому, что говорили другие, и с каждой минутой становился все более мрачным и серьезным.
Примерно через полчаса после начала нашего собрания в комнату вошел Суэкер и положил на стол прокурору какую-то бумагу. Маркхэм взглянул на нее и нахмурился. Затем он достал из ящика стола какие-то бланки и передал их Суэкеру со словами «заполнишь сам». Нам же он объяснил:
– Сперлинг только что попросил о встрече со мной. Он уверяет, что это очень важно. Я подумал, что при данных обстоятельствах мы выслушаем его все вместе.
Через десять минут помощник шерифа доставил Сперлинга к нам в кабинет. Тот поприветствовал присутствующих и даже кивнул Арнессону. Маркхэм предложил ему присесть, а Вэнс протянул сигарету.
– Я хотел поговорить с вами, мистер Маркхэм, – начал он, – потому что подумал, что это может помочь вам… Вы как-то спрашивали меня, что я помню из того дня, когда мы с Робином вместе находились в стрелковом клубе… Вы тогда интересовались, куда именно направился мистер Драккер, когда ушел из подвала. Я сказал тогда, что не помню, знаю только, что он вышел из двери подвала… Сэр, в последнее время я долго размышлял над этим. Не знаю, как вам это объяснить, но теперь я как будто вижу все ярче и отчетливее. Как будто ко мне возвращается память, причем какими-то урывками, отдельными картинками, что ли…
Некоторое время он молчал, уставившись на ковер, но потом поднял голову и заговорил снова:
– И вот одна такая картинка была связана с мистером Драккером. Из-за этого, собственно, я и хотел встретиться с вами. Я ясно представил себя снова в клубе вместе с Робином и вдруг вспомнил, как я посмотрел в окно, чтобы убедиться, что погода благоприятная, ведь я собирался в поездку. И тут я увидел мистера Драккера в беседке за домом…
– Когда это было? – заинтересовался Маркхэм.
– Сразу после этого я ушел оттуда.
– Значит, теперь вы утверждаете, что мистер Драккер не отправился домой, а оставался в беседке после того, как вы сами покинули клуб?
– Получается так, сэр.
– Вы в этом уверены?
– Да, сэр. Сейчас я вижу все это вполне отчетливо. Я даже помню, что он сидел как-то по-особенному, подогнув под себя ноги.
– Вы подтвердили бы это под присягой, зная, что ваши показания могут стоить жизни другому человеку?
– Да, – кивнул Сперлинг.
Когда его увели, Маркхэм обратился к Вэнсу:
– По-моему, у нас появилась зацепка.
– Пожалуй. Показания кухарки можно не принимать во внимание, поскольку сам Драккер все отрицает. Но вот теперь у нас, кажется, действительно кое-что появилось.
– Вот что я думаю, – после недолгой паузы продолжал прокурор, – у нас есть все основания подозревать Драккера. Он из беседки вполне мог видеть, как уходит Сперлинг. А так как он в тот день успел побывать у Дилларов, то точно знал, что все они ушли из дома. Миссис Драккер тоже отрицает, что она что-то видела, но почему тогда она так кричала, причем почти в то же самое время, когда убили Робина? Почему она так перепугалась, когда мы явились к ней в дом, чтобы задать несколько вопросов? Она посчитала нас за врагов. К тому же она знала, что Адольфа не было у него в комнате на момент убийства Спригга. К тому же этот малый – очень странный тип. Раздражительный, неуравновешенный, любит детские игры. Вполне возможно, что он, как полагает доктор Барстед, путает фантазии с реальностью. Не исключено, что он совершает преступления в момент временного умопомрачения. Формула тензора ему известна, что касается писем в газеты – так всем детям требуется благодарная аудитория. Потом еще эта шахматная фигура… Наверное, он хотел припугнуть мать, имитируя вторжение в дом постороннего. А украсть эту фигуру для него ничего не стоило, ведь он был в библиотеке у Диллара, когда Парди анализировал ситуацию на шахматной доске…
Вэнс долго слушал монолог прокурора, потом поднялся со своего места и подошел к окну.
– Я с самого начала подозревал Драккера, – признался он, – но чем больше мелочей накапливалось против него, тем больше я сомневался в своей правоте. Драккер – умный человек, он обладает потрясающим интеллектом. Адольф не мог бы так «наследить», оставив после себя столько улик… Хотя, даже если он и не виновен в преступлениях, он все же знает что-то весьма важное. И мое скромное предложение заключается в том, что мы должны попробовать выудить из него эту ценную информацию… Ну, а поводом для допроса может стать хотя бы признание Сперлинга. Мистер Арнессон, что вы думаете?
– Ничего. Я просто сторонний наблюдатель.
Хит высказал свое мнение. Он считал, что действовать надо немедленно.
– Ситуация сложная, – вынужден был признать инспектор Моран. – Как бы нам не наделать ошибок. Если мы арестуем Драккера, а виновным окажется кто-то другой, мы станем объектом насмешек.
Вэнс понимающе кивнул:
– А почему бы нам его для начала просто не вызвать «на ковер», так сказать? Показать ему ордер на арест, потрясти им для устрашения, может, он и даст нам те показания, которых нам так не хватает? Ну, а в случае чего наш доблестный сержант всегда сможет заключить его в кандалы и препроводить прямиком в тюрьму.
Маркхэм обдумывал эту идею, нервно постукивая пальцами по столу. Наконец, он решился и обратился к Хиту:
– Приведите Драккера сюда завтра к девяти часам. Возьмите машину и ордер, так, на всякий случай. А потом, когда мы выясним, что ему известно, будем действовать по ситуации.
На этом собрание закончилось. Мы с Вэнсом и Маркхэмом отправились в клуб «Стивесант», а Арнессона высадили возле подземки. Его веселое настроение и цинизм в тот день полностью пропали. После ужина Маркхэм, сославшись на усталость, отправился домой, а мы с Вэнсом пошли слушать оперу.
Следующее утро выдалось сырым и туманным. Карри поднял нас рано, так как Вэнс собирался присутствовать при допросе Драккера. Хотя мы и позавтракали наскоро, но опоздали к прокурору на четверть часа, однако Хита и Драккера там не застали.
Вэнс поудобнее устроился в мягком кожаном кресле и закурил сигарету.
– Ну что ж, если Драккер расскажет нам все, что ему известно, ключик к замочку, кажется, будет подобран.
Едва он успел произнести эти слова, как дверь распахнулась, и в кабинет влетел Хит. Не говоря на слова, он лишь беспомощно поднял обе руки и отчаянно развел их.
– Сэр, допросить Драккера сегодня не получится, – выпалил он, глядя в лицо прокурору округлившимися глазами. – И не только сегодня. Никогда. Вчера вечером он упал с каменной ограды в парке Риверсайд рядом со своим домом и сломал шею. Его нашли сегодня в семь утра. Труп находится в морге… Вот дела! – И Хит бессильно опустился на стул.
Маркхэм молча смотрел на него, не веря собственным ушам.
– Вы в этом уверены? – зачем-то спросил он.
– Я сам там был, когда забирали тело. Мне позвонили как раз в тот момент, когда я уже собирался ехать домой к Драккеру.
– И что же удалось узнать? – с трудом выдавил из себя прокурор.
– Немногое. Сегодня суббота, детей в парке полно с самого утра – они-то его и нашли. Кто-то сразу позвонил в полицию, вызвали врача. Тот сказал, что Драккер свалился со стены примерно в десять вечера. В этом месте – возле семьдесят восьмой улицы – ограда возвышается над детской площадкой на тридцать футов. Верхняя ее часть идет параллельно тропе для верховой езды. Удивительно, что раньше там еще никто себе шеи не свернул. Да и дети частенько ходят по этой ограде…
– Миссис Драккер уже сообщили о случившемся?
– Нет. Я сказал, что сам все сделаю. Но потом решил, что сначала доложу обо всем вам. Может быть, вы сами отдадите мне приказ или посчитаете нужным поступить по-другому…
– Не думаю, что мы можем действовать как-то по-другому в таких обстоятельствах.
– Неплохо было бы также сообщить об этом Арнессону, – высказал свое мнение Вэнс. – Скорее всего, заниматься похоронами придется именно ему… Боже мой, Маркхэм, мне кажется, это дело превращается в самый настоящий кошмар! Мы так рассчитывали на Драккера, и вот в тот момент, когда он должен был заговорить, он вдруг свалился со стены! – Вэнс замолчал. – Свалился со стены… Горбун упал со стены! Горбун!
Мы все уставились на него как на умалишенного. Да и вид у него был такой, что у меня холодок пробежал по спине. Он смотрел куда-то в пустоту, словно узрев там привидение. Потом Вэнс медленно повернулся к Маркхэму и прохрипел:
– Еще один стишок из серии «Матушки Гусыни»… На этот раз Шалтай-Болтай!
Наступившую тишину разорвал истеричный хохот сержанта:
– Спектакль продолжается, мистер Вэнс, не правда ли?
– Чушь какая-то! – нахмурился прокурор. – Мой дорогой друг, вы слишком впечатлительны. Ничего такого тут быть не может. Ну, просто человек с горбом упал с каменной ограды в парке. Очень печально, конечно, но не более того. – Он подошел к Вэнсу и по-дружески похлопал его по плечу. – Давайте поступим так. Это дело мы будем расследовать вдвоем с сержантом, а вы езжайте в свою Европу и хорошенько отдохните. Вы, кажется, каждую весну неплохо проводите там время?
– Да-да, разумеется, – вздохнул Вэнс. – Морской воздух пойдет мне на пользу. Я поправлюсь, и мне перестанут мерещиться всякие гадости – ведь именно это вы хотели сказать, да?.. Нет уж. Я отказываюсь. А вы-то о чем думаете? Перед вами только что разыграли третий акт чудовищной трагедии, а вы с таким упорством пытаетесь ее игнорировать!
– Это лишь плод вашего воображения, – отозвался Маркхэм. – А о нас вы можете больше не беспокоиться. Сегодня я приглашаю вас поужинать вместе – вот тогда и поговорим.
В эту минуту в кабинет заглянул Суэкер и обратился к сержанту:
– Вас хочет видеть репортер Куинан из «Уорлда».
Маркхэм замер на месте:
– Только не это!.. Пусть зайдет сюда!
Куинан влетел в комнату легкой походкой, весело помахивая листком бумаги.
– А вот еще одно любовное послание, доставленное нам сегодня утром. На какие привилегии я могу рассчитывать в связи со своим великодушием? – поинтересовался он.
Хит развернул листок, и все мы впились глазами в текст. Я сразу узнал и бумагу, и бледную ленту знакомого шрифта пишущей машинки. В записке значилось:
Шалтай-Болтай сидел на стене.
Шалтай-Болтай свалился во сне.
Вся королевская конница,
Вся королевская рать
Не может Шалтая, не может Болтая,
Шалтая-Болтая, Болтая-Шалтая,
Шалтая-Болтая собрать.
Завершала послание, разумеется, все та же зловещая подпись: ЕПИСКОП.