Глава XIV
Шахматная партия

По дороге к дому Диллара мы решили немедленно установить, где находился каждый человек, так или иначе связанный с ужасной драмой, прошлой ночью.

– Мы должны быть крайне осторожны и ничем не выдать той информации, которую только что получили от миссис Драккер, – предупредил Вэнс. – Наш разносчик шахматных фигур не должен заподозрить, что нам стало известно о его визите. Наверняка он считает, что наша бедная старушка слишком напугана, чтобы рассказывать о случившемся.

– А мне кажется, – возразил Маркхэм, – что вы слишком много внимания уделяете этому никчемному эпизоду.

– Дорогой друг! – Вэнс остановился и похлопал прокурора по плечу. – Вы заработались, и ваши чувства притупились. Поэзия в вашей душе давно уступила место прозе. Вот что я вам скажу: то, что убийца оставил в доме Драккеров шахматную фигуру, говорит лишь о том, что он в отчаянии. Этот черный слон должен был означать предупреждение.

– Вы полагаете, она что-то знает?

– Я думаю, она видела, как тело Робина вынесли на стрельбище. А может быть, и кое-что еще.

Мы собирались попасть в дом через парадный вход, но, когда шли мимо стрелкового клуба, дверь подвала распахнулась, и перед нами предстала Белль Диллар.

– Я видела, как вы идете по стрельбищу, – взволнованно начала она, поглядывая на Маркхэма. – Я целый час пытаюсь до вас дозвониться… Случилось нечто странное… Возможно, это не так уж и важно… Но, когда я сегодня проходила через клуб, перед тем как навестить леди Мэй, мне почему-то снова захотелось заглянуть в тот самый ящик… ну, откуда был украден револьвер… Я открыла его и увидела… в общем, он снова лежит на своем месте, рядом со вторым пистолетом! Мистер Маркхэм, – закончила она, переведя дух, – кто-то вернул его в ящик прошлой ночью!

– Вы к нему не притрагивались? – тут же осведомился Хит.

– Нет…

Сержант бесцеремонно прошел мимо девушки и рывком открыл нужный ящик. Там, возле уже известного нам пистолета, лежал маленький револьвер тридцать второго калибра. Глаза сержанта заблестели. Он просунул карандаш через спусковой курок и поднес оружие поближе к свету.

– Из него недавно стреляли, – заключил Хит, обнюхав револьвер. – Надеюсь, это поможет нам. – Он почти с нежностью завернул оружие в платок и сунул его в карман плаща. – Я велю Дюбуа проверить его на отпечатки.

– Да перестаньте, сержант, – отмахнулся Вэнс. – Неужели вы полагаете, что джентльмен, который тщательно протер лук и стрелу, решил оставить нам на пистолете набор своих отпечатков?

– Я не обладаю вашим воображением, мистер Вэнс, – отозвался Хит. – Я просто делаю свою работу.

– Что ж, вы правы, – улыбнулся Вэнс и повернулся к Белль Диллар: – Мы пришли к вам, чтобы повидаться с профессором и мистером Арнессоном. Впрочем, и вас нам тоже нужно кое о чем расспросить… Если мы все правильно поняли, у вас имеется ключ от задней двери дома Драккеров.

Девушка кивнула.

– Да, и уже много лет. Я же каждый день бываю у леди Мэй, и чтобы ее не беспокоить… – пояснила Белль.

– А возможно ли, чтобы этим ключом воспользовался кто-то другой?

– Нет, я никогда никому не передаю его. Он всегда лежит у меня в сумочке.

– А кому-нибудь из домашних известно о том, что у вас есть этот ключ?

– Конечно, я из этого секрета никогда не делала.

– Возможно, вы упоминали об этом ключе и в присутствии посторонних в доме?

– Может быть… хотя точно я сейчас сказать не могу.

– Вы уверены, что ключ по-прежнему при вас?

Мисс Диллар, удивленно посмотрев на Вэнса, заглянула в маленькую сумочку из змеиной кожи. Порывшись в ней с минуту, Белль радостно доложила:

– Конечно, вот он! Ключ всегда лежит здесь. А почему вы меня о нем спрашиваете?

– Нам очень важно знать, кто имеет доступ в дом Драккеров, – пояснил Вэнс, и, прежде чем девушка задала ему свой вопрос, он успел опередить ее и осведомился: – А могло ли случиться так, что прошлой ночью кто-то извлек ключ из вашей сумочки?

– Да что же такое произошло? – испугалась мисс Диллар.

– Вам совершенно не о чем беспокоиться, – уверенно произнес Вэнс. – Мы только пытаемся исключить некоторые возможности в связи с нашим расследованием. Итак, мог ли кто-нибудь воспользоваться вашим ключом прошлой ночью?

– Нет, не мог. Я была в театре в восемь часов, и моя сумочка весь вечер была при мне.

– А когда вы в последний раз пользовались этим ключом?

– Вчера вечером: я ходила к леди Мэй пожелать ей спокойной ночи.

Вэнс нахмурился, и я догадался, что слова девушки расстраивали какую-то из его теорий.

– Значит, – повторил он, – вы пользовались ключом вечером, а потом он постоянно находился при вас. Все верно, мисс Диллар?

Девушка кивнула.

– Сумочка во время спектакля лежала у меня на коленях, – подчеркнула она.

– Что ж, на этом история с ключом заканчивается, – бодро произнес Вэнс и добавил: – А теперь мы хотели бы еще раз побеспокоить вашего дядюшку. Вы выступите в роли нашего авангарда или нам придется самим штурмовать эту цитадель?

– А его нет дома, он пошел прогуляться, – сообщила Белль.

– Ну, а мистер Арнессон, наверное, еще не вернулся из университета?

– Совершенно верно, но он придет обедать, потому что по вторникам у него не бывает занятий днем.

– Ну что ж, тогда мы займемся Бидл и вашим почтенным Пайном. Полагаю, что если вы сейчас нанесете визит миссис Драккер, то это ее очень обрадует.

Девушка, неопределенно кивнув, улыбнулась и вышла на улицу через дверь подвала.

Хит тут же разыскал Пайна и Бидл и привел их в гостиную. Их снова допросили, но ничего нового от слуг узнать не удалось, так как они оба легли спать в десять вечера. Их комнаты находились на третьем этаже, и они даже не слышали, когда мисс Диллар вернулась из театра. Разумеется, они не могли знать и о том, что происходило в доме Драккеров, так как крепко спали. Вэнс отпустил их, но предупредил, чтобы они не распространялись о тех вопросах, что им были заданы.

Через пять минут в доме появился профессор Диллар. Он был удивлен нашему приходу, но довольно дружелюбно поприветствовал нас.

– Наконец-то, Маркхэм, вы сумели выбрать время, когда я не занят работой. Я полагаю, у вас появились ко мне новые вопросы. Что ж, прошу пройти в библиотеку, господа инквизиторы, там я чувствую себя уютнее.

Мы устроились в креслах, и хозяин предложил нам выпить по бокалу вина, которое сам же и разлил по бокалам.

– Здесь не хватает только Драккера. Он очень любит дорогие вина, только пьет их крайне редко. Говорит, что вино ему вредно, да и мне оно напоминает о подагре. Правда, я не вижу никакой связи между портвейном и моей болезнью. Да и ему бы не помешал один бокал. Бедный парень! Его мозг напоминает мне печь, которая сжигает его собственное тело. Он очень умен, Маркхэм. И если бы у него хватало телесной силы, сравнимой с его умственными способностями, он стал бы гениальным физиком.

– А мне он говорил, – отозвался Вэнс, – будто вы критиковали его старания в области теории квантовой механики.

Старик грустно улыбнулся:

– Да, я понимал, что только критика способна подстегнуть его и заставить работать еще активнее. Драккер стоит на пороге величайших открытий… Но я полагаю, что вы явились сюда не за тем, чтобы обсуждать его способности. Вы хотели задать мне вопросы, Маркхэм, или поделиться новостями?

– К сожалению, новостей у нас нет. А пришли мы сюда снова за вашей помощью…

Прокурор замолчал, и Вэнс пришел ему на выручку:

– Со вчерашнего дня ситуация несколько изменилась. Возможно, наше расследование пошло бы быстрее, если бы мы узнали о всех перемещениях ваших домашних вчера вечером.

– Что ж, этой информацией мне поделиться несложно. Кто именно вас интересует?

– Никого конкретно мы не имели в виду, – поспешил уточнить Вэнс.

– Хорошо… Белль, Сигурд и я обедали в шесть. В половине восьмого зашел Драккер, через несколько минут к нам присоединился Парди. В восемь Сигурд и Белль отправились в театр, в половине одиннадцатого Драккер и Парди тоже покинули меня. Я сам запер дом, потому что разрешил Пайну и Бидл отправиться спать пораньше, и около одиннадцати отошел ко сну.

– Значит, мисс Диллар и мистер Арнессон были в театре вдвоем?

– Да. Сигурд редко посещает спектакли, но, если это все же происходит, он всегда берет с собой Белль. Он обожает Ибсена и не пропускает ни одной его пьесы. Душой он так и остался в Норвегии… Арнессон неплохо разбирается в норвежской литературе, а из композиторов предпочитает Грига.

Вэнс кивнул:

– А вы видели мисс Диллар или мистера Арнессона после того, как они вернулись из театра?

– Нет – наверное, было уже слишком поздно. Утром Белль сказала мне, что потом они еще ходили ужинать в ресторан. Впрочем, Сигурд должен прийти домой с минуты на минуту, и вы сможете обо всем расспросить его самого.

– А вы не могли бы рассказать нам, зачем к вам приходили вчера мистер Драккер и мистер Парди? – произнес Вэнс.

– Ничего примечательного. Драккер хотел обсудить со мной свою работу по квантовой механике, но, когда появился Парди, он перестал говорить. Парди – неплохой математик, но в физике мало что смыслит.

– А ушли они, как я понял, в половине одиннадцатого. Вместе или по отдельности?

– Вниз они спустились вместе. Драккер отправился домой, а Парди, как мне помнится, собирался еще посетить Манхэттенский шахматный клуб.

– Но Драккеру было рано уходить, – возразил Вэнс, – к тому же он еще хотел поговорить с вами о своей работе.

– Да, – согласился профессор, – но мистер Драккер неважно себя чувствовал. Я, по-моему, уже говорил вам, что он быстро устает. Вчера вечером он признался мне, что испытывает страшную слабость, и добавил, что, как только окажется дома, немедленно ляжет в постель.

– Да… все сходится, – пробормотал Вэнс. – Он говорил нам, что проснулся рано, в шесть утра, и сразу принялся за работу.

– Я не удивляюсь этому. Если он озадачится какой-то проблемой, то будет обдумывать ее до тех пор, пока не придет к решению. К сожалению, он не умеет расслабляться, и я иногда даже опасаюсь за его ментальную стабильность. При таких умственных нагрузках можно попросту сойти с ума.

Вэнс не стал заострять внимания на этом вопросе.

– Вы говорили о том, что Парди должен был появиться в шахматном клубе. А он не уточнял зачем?

Профессор Диллар улыбнулся и пояснил:

– Он распространялся об этом целый час. Некий джентльмен по фамилии Рубинштейн – один шахматный гений, пребывающий сейчас в качестве гостя в нашей стране, – договорился сыграть с ним три партии. Последняя состоялась вчера. Она началась в два часа, а в шесть объявили перерыв. Доигрывать ее должны были в восемь, но Рубиншейна как почетного гостя пригласили на какой-то ужин, поэтому игру перенесли на одиннадцать. Парди сидел как на иголках. Первую партию он проиграл, во второй сам предложил ничью. Все решал последний поединок. Судя по расстановке фигур на шесть часов, у Парди были шансы на успех. Однако Драккер так не считал… Наверное, Парди сразу отсюда и отправился в клуб в половине одиннадцатого, как только ушел Адольф.

– Да, Рубинштейн – сильный игрок, – заметил Вэнс, – один из лучших шахматистов нашего времени… Для Парди победа над ним значила бы очень много. Несмотря на изобретение гамбита, сам Парди никогда не считался большим мастером. Так вы знаете, чем все закончилось?

И снова я заметил легкую снисходительную улыбку на губах профессора. Как будто он, будучи интеллектуалом, обсуждал какую-то нелепую детскую игру.

– Нет, я не интересовался исходом этой партии. Могу только предположить, что Парди проиграл. Когда Драккер указал ему на слабые стороны его позиции, Парди, кажется, согласился с ним. А Драккер в таких делах очень осторожен и высказывает свое мнение только в тех случаях, если чувствует уверенность.

Вэнс удивленно приподнял брови:

– Вы намекаете на то, что Парди и Драккер анализировали незаконченную партию и обсуждали возможное развитие ситуации на доске? Но ведь это противоречит этике, кроме того, игрока могут попросту дисквалифицировать за подобное поведение.

– Ну, я с такими тонкостями не знаком, – едко заметил профессор Диллар. – Надеюсь, Парди не пострадает от того, что произошло здесь вчера. К тому же я прекрасно помню, что, когда он стоял над доской и к нему присоединился Драккер, Парди не просил у него никаких советов. Обсуждение ситуации произошло немного позднее и велось в общем и целом, без уточнения деталей. Не думаю, что они разрабатывали кукую-то конкретную тактику ведения игры.

Вэнс подался вперед и с такой аккуратностью затушил окурок сигареты, что я сразу понял: его что-то весьма заинтересовало. Он медленно поднялся и отошел в угол комнаты, туда, где стоял шахматный столик.

– Вы говорите, что Парди обдумывал свою позицию именно за этой доской, когда к нему присоединился Драккер?

– Все верно, – вежливо подтвердил профессор. – Драккер сел напротив него и начал делать какие-то замечания, хотя Парди просил его помолчать. Через четверть часа Парди убрал фигуры – вот тогда Драккер и заявил, что партия наверняка будет проиграна.

Вэнс некоторое время смотрел на доску, затем вынул из коробки несколько фигур и стал перебирать их, словно играя ими.

– Вы не помните, что именно сказал Драккер? – не поднимая глаз на профессора, осведомился Вэнс.

– Я не вникал в их беседу, меня данная тема не слишком интересует. По-моему, Драккер подметил, что у Парди есть шанс при быстрой игре, но, так как Рубинштейн был известен как игрок на редкость медлительный, он ни за что не допустит ошибки, а потому Парди, по мнению Драккера, был заранее обречен на поражение.

– И как же Парди отреагировал на это? – продолжал Вэнс, возвращаясь к нам и доставая из портсигара очередную сигарету.

– Весьма бурно. Парди вообще очень остро реагирует на все, что связано с шахматами. Он весь побледнел, и мне пришлось выкручиваться из ситуации самому: я быстро сменил тему на что-то нейтральное. И когда джентльмены уходили, мне показалось, что инцидент исчерпан и они уже не сердились друг на друга.

Мы задержались у профессора еще на пару минут. Маркхэм извинился за причиненные нашим визитом неудобства и, когда мы уходили, выразил Вэнсу свое неудовольствие. Прокурору не понравилось, что тот задержался так долго на отложенной шахматной партии, которая, как ему показалось, не имела никакого отношения к расследованию.

– Ну, я еще могу понять, почему вы спрашивали о том, где находились его домочадцы и в котором часу они уходили из дома и возвращались назад. Но при чем тут разногласия Парди и Драккера относительно этой партии? У нас есть другая работа, кроме перемалывания пустых сплетен.

– Какие сплетни? Я просто поинтересовался кое-какими подробностями из жизни наших подопечных. И не без результата, между прочим.

– Что же вам удалось выяснить? – недоверчиво спросил прокурор.

Вэнс осторожно оглядел коридор, затем подался вперед и негромко произнес:

– Я заметил, что один черный слон из набора шахматных фигур пропал, а второй точь-в-точь напоминает того, которого подбросили этой ночью миссис Драккер.