Следующий день пришел и истек. Настала полночь, и вот в мире зарождается новый день. Действие происходит в бильярдной комнате таверны. Огрубевшие мужчины — в неряшливой одежде, измятых шляпах, брюки заправлены в сапоги, иные в жилетах, но все без курток — толпятся у раскаленной железной печки, обогревающей их всех. Бильярдные шары трещат и стукаются друг об дружку, других звуков — внутри таверны, по крайней мере — не слышно, а снаружи ревет буря. Публика скучает и точно ждет чего-то. Суровый широкоплечий рудокоп средних лет с седеющими усами и подозрительным взглядом поднимается, вешает на руку моток фитиля, собирает еще кое-какие свои пожитки и, ни с кем не простившись, уходит. Это и есть Флинт Бакнер.

Как только дверь за ним затворилась, все оживляются.

— Аккуратнейший человек! — восклицает кузнец Джек Паркер. — Хоть часы по нему сверяй.

— Это, кажется, единственная его добродетель, насколько я знаю, — бормочет Питер Хоус, рудокоп.

— Пятно на нашей компании, — многозначительно поглядывая на трактирщика, говорит Фергюсон, поверенный поставщика припасов. — Будь я здесь хозяином, я бы заставил его объясниться или выгнал вон.

Трактирщик предпочитает не слушать: тот, о ком говорят, принадлежит к числу посетителей очень выгодных, так как ежедневно напивается в таверне допьяна.

— А что, ребята, — спрашивает Хэм Сэндвич, молодой рудокоп, — угостил ли он когда-нибудь хоть кого-то из вас?

— Это он-то?! Флинт Бакнер? Держи карман шире!

Эти саркастические замечания завершились не менее саркастическим смехом всей компании. После короткой паузы рудокоп Пат Райли прибавил:

— Загадочный тип! Вот и мальчишка у него такой же. Никак не могу раскусить их.

— Да и никто этого не может, — сказал Хэм Сэндвич. — Они одной породы! Оба какие-то таинственные. А что вы скажете о третьем? Та еще загадка! Первых двух за пояс заткнет!

Все подхватили это восклицание, кроме одного человека, некоего Петерсона, недавно прибывшего в поселок. Заказав всем выпивку, он спросил, кто же этот третий. Все единогласно воскликнули:

— Арчи Стильман!

— Разве Арчи Стильман — загадочный человек? — спросил Петерсон.

— Стильман-то? — повторил Фергюсон. — Да по сравнению с ним четвертое измерение — пустяк!

Фергюсон был ученый человек. Петерсон пожелал узнать все подробности относительно Арчи Стильмана, каждый из присутствующих тоже начал их требовать. Все заговорили разом, так что трактирщик вынужден был вмешаться и призвать посетителей к порядку. Он налил всем водки и посоветовал Фергюсону взять на себя обязанности рассказчика. Фергюсон начал:

— Ну, что мы о нем знаем? Разве только то, что он молод собой. Пытайте его сколько угодно — ничего не выпытаете: ни откуда он, ни чем занимается, ни какие у него намерения — никто не знает. А уж что касается его таинственных способностей, так о них лучше вообще не заикаться. Попробуйте спросить у него об этом — он тотчас же переменит тему разговора. Можете строить догадки, коли хотите, — толку все равно не выйдет.

— Что же у него за таинственные способности?

— Не то у него зрение какое-то особенное, не то слух, не то это инстинкт какой-то или колдовство — кто его знает. Попробуйте сейчас исчезнуть и спрячьтесь где хотите, как бы это ни было далеко, — он пойдет прямо туда, где вы спрятались, и ткнет в вас пальцем.

— Не может быть!

— Да уж поверьте! Погода ему нипочем, день ли, ночь ли — ничего этого он даже не замечает.

— Что вы говорите! А в дождь, в снег, в полной темноте?

— Говорю же вам, что для него это безразлично.

— Ну, а туман? Неужели и туман ему нипочем?

— Эк сказали! Туман! Для его глаз тумана не существует.

— Ребята, что он мне тут заливает?

— Истинная правда! — воскликнули все хором. — Продолжай, Фергюсон.

— Например, сэр, вы можете оставить его тут, с ребятами, а сами отправитесь в любой дом, откроете любую книгу — да, сэр, любую, — заметите в ней какую хотите страницу, а он пойдет потом прямо к тому самому дому, откроет ту книгу на той самой странице и никогда не ошибется!

— Да что он — сам дьявол?

— Многие из нас так думают. Вот я вам сейчас расскажу, что он как-то раз сделал…

В эту минуту снаружи послышался сильный шум, дверь чуть не слетела с петель, и в комнату ворвалась толпа взволнованных людей под предводительством единственной белой обитательницы поселка, которая отчаянно причитала:

— Ребенок! Ребенок! Я дочку потеряла! Ради бога, скажите, где Арчи Стильман? Мы его никак отыскать не можем!

— Присядьте, присядьте, миссис Хоган, — сказал трактирщик, — и не горюйте. Часа три тому назад он вернулся усталый из своей обычной погони по следам и попросил себе отдельную комнату. Теперь он спит здесь, наверху. Хэм Сэндвич, сбегайте-ка да разбудите его, он в номере четырнадцать.

Через несколько минут Арчи был уже в бильярдной и расспрашивал у миссис Хоган подробности происшествия.

— Да какие же подробности, миленький, никаких нет! Я положила ее спать в семь часов вечера, через час вернулась — а ее уж и след простыл! Я побежала к вам, золотце, а вас дома нет, и вот с тех пор мы обегали весь поселок, все вас искали. Наконец-то, слава богу, нашли! Теперь вы и дочку мою отыщете, только идемте скорее!

— Ступайте вперед, сударыня, а я за вами. Сначала к вам, в ваш дом.

Вся компания повалила за ними, а при выходе из таверны к ней присоединилась толпа, ожидавшая снаружи, — до сотни здоровенных парней, из коих многие были с фонарями. Разделившись на кучки по три-четыре человека в ряд, процессия быстро дошла до хижины миссис Хоган.

— Вот ее кроватка, — сказала последняя, — тут она и лежала, а уж где она теперь, миленькие мои, бог весть!

— Дайте-ка сюда фонарь, — велел Арчи, затем стал на колени и сделал вид, что внимательно рассматривает пол.

— Видите, вот ее следы, — продолжал он через некоторое время, указывая на разные места.

Кое-кто из присутствующих тоже встал на колени, чтобы получше рассмотреть. Несколько человек даже увидели что-то, но большинство в сомнении покачивали головами и говорили, что на досках пола едва ли можно разглядеть чьи-либо следы, а уж особенно детские. Стильман между тем вышел из хижины и, держа фонарь над самой землей, повернул влево.

— Теперь я знаю направление, — сказал он, — возьмите кто-нибудь фонарь.

Затем он быстро пошел вперед, сопровождаемый чуть ли не всеми обитателями поселка. Так прошли с милю. Дойдя до равнины, густо заросшей кустарником, Стильман остановился.

— Погодите! — сказал он. — Здесь надо осмотреться, а то еще собьемся со следа.

Он опять поставил фонарь на землю и, осмотрев ее на расстоянии двадцати ярдов, сказал:

— Все в порядке, идем дальше!

С четверть мили шел он по кустарнику, забирая все вправо, затем опять осмотрел землю и повернул влево. После нескольких таких поворотов Арчи остановился и сказал:

— Вот здесь она сидела, бедняжка, — устала, должно быть. Подержите-ка фонарь! Видите место, где она сидела?

Но на твердой, отполированной поверхности слюдистого сланца никто ничего увидеть не мог. Несчастная мать упала на колени и как безумная стала целовать то место, все время причитая.

— Где же она все-таки? — спросил кто-то. — Очевидно, что здесь ее нет.

Арчи опять взял фонарь и стал осматривать землю, но и он спустя некоторое время встал в тупик.

— Не понимаю, — сказал он. — Она была здесь — это точно, но она отсюда никуда не уходила — это так же точно. А между тем ее здесь нет! Не понимаю!

Тогда мать пропавшей девочки вновь заголосила:

— Ах, Матерь Божья! Ах, святые угодники! Ее, видно, крылатое чудовище унесло! Я никогда больше не увижу мою девочку!

— Не переживайте, — успокоил ее Арчи, — мы ее найдем! Не унывайте, сударыня!

— Да благословит тебя Бог за эти слова, Арчи Стильман! — И мать, схватив руку юноши, с жаром ее поцеловала.

В этот момент Петерсон, новичок, насмешливо зашептал на ухо Фергюсону:

— До чего же ловкое представление ты разыграл — отыскать это место! Хотя стоило ли тащиться в такую даль? Любое другое место подошло бы с тем же успехом, нет?

Фергюсона возмутили эти намеки, и он запальчиво возразил:

— Выходит, по-твоему, ребенка здесь вовсе не было? А я говорю — был, и если ты нарываешься на неприятности, то…

— Ладно! — воскликнул вдруг Арчи Стильман. — Идите сюда, взгляните! Он же все время был у нас перед самым носом, а мы его не заметили!

Толпа ринулась к месту, где якобы отдыхал ребенок, и много пар глаз тщетно пытались разглядеть что-либо там, куда указывал палец Арчи. Последовала пауза, завершившаяся всеобщим вздохом разочарования. Затем Пат Райли и Хэм Сэндвич в один голос воскликнули:

— О чем ты, Арчи? Тут же ничего нет!

— Ничего? А это, по-вашему, что? — И Арчи быстро обвел пальцем какой-то контур. — Ну, теперь узнаете? Это же след индейца Билли! Ребенок у него.

— Благодарение Господу! — вскрикнула мать.

— Возьмите фонарь, — распорядился Арчи. — Я знаю, куда идти. За мной!

Он пустился бегом, то исчезая в зарослях полыни, то вновь появляясь, и, пробежав ярдов триста, скрылся за песчаным холмом. Остальные тронулись вслед за ним и вскоре нагнали его. Он стоял и ждал их. В десяти шагах виднелась какая-то лачужка — серая бесформенная груда из тряпья и старых попон; сквозь ее щели мерцал едва заметный свет.

— Идите вперед, миссис Хоган, — сказал юноша, — вы по праву должны войти первой.

Все кинулись наперегонки с миссис Хоган к скромному жилищу индейца Билли и одновременно с ней увидели все, что происходило внутри: индеец Билли сидел на земле, возле него спал ребенок. Мать, ворвавшись в лачугу, сжала дитя в порывистом объятии, заключив в него и Арчи Стильмана, и, залившись благодарными слезами, сдавленным, прерывающимся голосом обрушила на юношу целый поток славословий и нежных эпитетов из той неисчерпаемой сокровищницы, какую являет собой ирландское сердце.

— Я — она — находить близко, — рассказывал индеец Билли, — она там спать, очень много устала, лицо мокрое. Думать, плакала. Я приносить домой, кормить, она очень много голодная, потом снова спать.

Обезумевшая от счастья мать в безграничной благодарности, презрев все ранги, облобызала и индейца Билли, назвав его «ангелом Господним в ином обличье». Индеец Билли действительно был «в ином обличье», о чем красноречиво свидетельствовало его одеяние.

В половине второго ночи все участники шумной процессии вернулись в поселок, распевая «Когда Джонни идет домой» и размахивая фонарями. Затем все собрались в трактире, так что начало утра превратилось в конец веселой ночи.