Я прижимал свою желанную к сердцу, она немного смущенно и нежно смотрела на меня. Вдруг выражение ее взгляда изменилось, и из нежного он стал почти испуганным. Я обернулся: к нам медленным, размеренным шагом приближался ее отец.

— Оставьте нас одних, — прошептал я, и она исчезла, а я остался с глазу на глаз с рассерженным родителем.

Выражение его лица ясно свидетельствовало о его состоянии; было очевидно, что он все видел и слышал.

— Мистер Гаттерас, — сказал он сухо, — будьте любезны объяснить, что все это значит.

— Мистер Ветерелль, — ответил я, поднимаясь с кресла, — я вижу, что должен наконец дать вам некоторые объяснения. Незадолго до вашего прихода я осмелился признаться вашей дочери, что люблю ее. Она была весьма великодушна и ответила, что и сама разделяет мое чувство. Ввиду сложившихся обстоятельств я покорнейше прошу у вас руки вашей дочери.

— Вы, сэр, злоупотребляете тем, что оказали моей дочери помощь в Сиднее. И это вовсе не делает вам чести.

— Я полагаю, сэр, что ваша дочь вольна распоряжаться своими симпатиями и любить того, кто этого заслужит. Она была так добра, что обещала стать моей женой, конечно, с вашего позволения. Существуют ли, по вашему мнению, какие-либо препятствия к этому?

— Только одно, но оно непреодолимо. Запомните, я запрещаю вам даже думать о возможности свадьбы. Это недопустимо.

— Но ведь так вы погубите две молодые жизни! Ради бога, объясните причину вашего отказа!..

— Я вовсе не обязан вам что-либо разъяснять. Я запрещаю — и все.

— Так это окончательное ваше решение? И вас не тронут ни мольбы, ни уверения?

— Нет, сэр, мое слово неизменно. Я не могу в один момент передумать. Кроме того, позвольте заметить, что ваше поведение по отношению к Филлис здесь, на борту корабля, было неджентльменским. Прощайте.

— Постойте, мистер Ветерелль! — воскликнул я, пытаясь задержать почтенного джентльмена. — Вы были так любезны, что познакомили меня со своими взглядами. Отвечу вам тем же. Ваша дочь меня любит. Я честный и трудолюбивый человек и люблю ее всем сердцем. Я заявляю вам, что, несмотря ни на что, даже на ваши запреты и протесты, мы все же будем продолжать любить друг друга и Филлис станет моей женой даже без вашего на то согласия.

— Вы сошли с ума.

— Уверяю вас, что нет. И благодарите Бога, сэр, ведь я помню, что вы отец той девушки, которую я люблю. Никому, слышите, никому другому эти слова не сошли бы с рук.

— Я не желаю продолжать этот бессмысленный спор. Я сообщил вам свое окончательное решение. Прощайте.

— До свидания, — ответил я, и он ушел.

Я находился в странном состоянии: волнение, охватившее меня после объяснения с отцом моей возлюбленной, смешивалось с восторгом от осознания, что Филлис любит меня, принадлежит мне. Моя голова кружилась, я был словно в тумане.

Пробило восемь склянок. Я машинально спустился по лестнице и вошел в свою каюту. Иллюминатор был открыт, а на столике перед ним лежал узкий лиловый конверт, адресованный мне. Недоумевая, я раскрыл его, вынул небольшой листок и с трепетом и восторгом прочел следующие строки:

«Мой любимый, отец сообщил мне о вашем разговоре. Я решительно не понимаю его упорства и не могу понять его причину. Но, что бы там ни было, помните, что я буду либо вашей женой, либо ничьей. Возлагаю все надежды на Всемогущего Бога — он поможет нам. Ваша Филлис.

P. S. Завтра утром постарайтесь передать мне ваш лондонский адрес».

Можно ли сомневаться, что, имея такое письмо под подушкой, той ночью я видел чудесные сны? Но как мало в то время я думал о последствиях, к которым способно было привести мое сиднейское приключение! И мог ли я предвидеть те странные приключения, которые мне довелось пережить позднее?