Глава XXIII
История прекрасной дамы
– Значит, вы ничего не слышали об обстоятельствах, сопровождавших его брак?
Такой вопрос мне задал мистер Виллей, когда я попросил его объяснить, почему покойный Левенворт ненавидел англичан.
– Нет, совершенно ничего, — ответил я.
– Впрочем, это и неудивительно, — сказал он, приподнимаясь на подушках (он еще не совсем оправился от болезни), — вероятно, в живых осталось не более полудюжины человек, которые могли бы рассказать, где и при каких обстоятельствах Левенворт встретил прелестную девушку, которая затем стала его супругой.
– Но ведь вам эти обстоятельства известны?
– Конечно, и я готов рассказать вам все, если это хоть немного поможет делу. Горацио Левенворт в юности был очень честолюбив и рассчитывал жениться на богатой американке. Но дела привели его в Англию, и он познакомился там с прелестной девушкой, которая так его очаровала, что он отказался от представлявшейся ему выгодной партии, хотя в то время дела его были еще так плохи, что он не мог и думать о женитьбе. А его возлюбленная была не только лишена средств, но и имела ребенка на руках. Однако, как часто бывает, страсть оказалась сильнее рассудка, и молодой Левенворт попросил ее руки. Только после этого девушка рассказала ему грустную историю своей жизни. По рождению она была американкой; ее отец был известным в Чикаго торговцем, и, пока он был жив, дочь жила в роскоши. Но он умер в то время, когда она только начинала носить длинные платья. В день его похорон бедняжка познакомилась с одним англичанином, которому суждено было разбить ее сердце и разрушить жизнь. Он сумел пробудить любовь в неопытной девушке и в скором времени женился на ней. В первый же день после свадьбы он вернулся домой пьяный и избил юную новобрачную. Но это было только начало. После того как стало известно, что доставшееся жене наследство гораздо меньше, чем можно было ожидать, злодей увез ее в Англию, где и продолжал свои издевательства. Ей еще не исполнилось и шестнадцати лет, а она уже сполна познала муки, которые иногда приносит замужество. Между тем ее мужа никто не считал ни грубым, ни необразованным человеком: это был весьма элегантный господин, который скорее бросил бы в огонь ее платье, чем позволил супруге показаться в свете одетой не по его вкусу. Несчастная терпела эту пытку вплоть до рождения первенца, а затем убежала от мужа. Через два дня после того, как девушка разрешилась от бремени, она взяла новорожденное дитя на руки и потихоньку выбралась из дому; несколько драгоценностей, которые она смогла захватить с собой, позволили ей кое-как влачить существование, пока, наконец, ей не удалось открыть небольшую лавочку. О своем муже она ничего больше не слышала, лишь за несколько дней до знакомства с Левенвортом беглянка узнала из газет, что он умер. Теперь она была свободна. Хотя она и любила Левенворта всей душой, но не соглашалась выйти за него замуж. Позор и унижения, которым она подвергалась в продолжение своего злосчастного супружества, запали ей в душу, и измученная женщина считала себя недостойной стать его женой. Только когда ее ребенок умер несколько месяцев спустя, она, наконец, решилась выйти за Левенворта. Тот увез молодую жену в Нью-Йорк. Там дела его вскоре очень быстро пошли в гору, и он смог окружить любимую роскошью. Но несчастья и муки, перенесенные прежде, так подорвали ее здоровье, что спустя всего два года она скончалась у него на руках. Этот удар страшно поразил Левенворта — он так и не смог от него оправиться. И, хотя в скором времени он взял к себе Мэри и Элеонору, от прежней его жизнерадостности остались только воспоминания. Теперь он жил лишь ради достижения целей, которые ему подсказывало честолюбие: ему хотелось оставить после себя огромное состояние. Жену он так и не смог забыть до конца своих дней и всякий раз выходил из себя, когда в его присутствии затевали разговор об англичанах…
Расставшись с мистером Виллеем, я вдруг вспомнил, что у меня в кармане лежит письмо, адресованное Фреду, сыну мистера Виллея. Я решил оставить послание на столе в библиотеке, находившейся рядом с кабинетом. Я постучал в дверь, а поскольку ответа не последовало, то открыл ее и заглянул в комнату. Она была освещена только пламенем, горевшим в камине, перед которым сидела какая-то дама. Сначала я принял ее за миссис Виллей. Но, когда подошел ближе и назвал ее по имени, я убедился, что ошибся: поднявшаяся с места при моем появлении особа оказалась высокой и элегантной, в то время как жена моего старшего компаньона была низкого роста.
– Простите, пожалуйста! — воскликнул я и хотел выйти из библиотеки.
Но вдруг мне показалось, что в облике этой дамы есть нечто схожее с Мэри Левенворт. Я сделал несколько шагов ей навстречу и проговорил:
– Я имею честь говорить с мисс Левенворт?
– Да, — раздался нежный голос, и когда я приблизился еще на пару шагов, то увидел, что передо мной не Мэри, а Элеонора — Элеонора, которая с первого же взгляда пленила меня.
Мое удивление было настолько велико, что я не сумел его скрыть. Отступив назад и пробормотав, что я принял ее за кузину, я развернулся и собрался удалиться, поскольку чувствовал, что в данную минуту не в состоянии говорить с ней. Но тут опять послышался ее мелодичный, глубокий голос:
– Вы хотите уйти вот так, молча, не сказав ни слова, мистер Рэймонд? Неужели вас настолько поразило то, что вы увидели меня здесь?
– Я не знаю… я не ожидал… — проговорил я в смущении. — Я слышал, что вы больны, никуда не выходите и не принимаете никого, даже своих друзей.
– Да, я действительно была больна. Но теперь мне лучше, и я приехала сюда, чтобы провести вечер с миссис Виллей, потому что больше не в состоянии оставаться одна в четырех стенах.
– По-моему, вам лучше перебраться сюда на некоторое время, — заметил я. — Нас всех огорчило, что вы поселились в каких-то меблированных комнатах, где находитесь совершенно одна.
– Мне очень жаль, если это огорчает кого-либо, но сейчас мне лучше всего побыть одной. К тому же я не совсем одинока: я нахожусь в обществе маленькой девочки, чьи невинные глазки смотрят на меня с таким доверием… Это спасает от отчаяния. Меня огорчает лишь то, что мне ничего не известно о событиях, происходящих у нас в доме. Как поживает Мэри? Может быть, вы мне расскажете что-нибудь о ней? Миссис Виллей я не могу спрашивать об этом. Она, правда, очень добра ко мне, но ничего не знает о наших домашних обстоятельствах и не подозревает о том, что мы в ссоре. Она полагает, что я капризничаю, и упрекает в том, что я бросила свою кузину. Но вы ведь знаете, что я не могла поступить иначе, вы знаете… — Голос ее дрогнул, девушка не смогла закончить фразу.
– Я с удовольствием сообщу вам все, что знаю сам, — ответил я.
– Мне хотелось бы знать, как чувствует себя Мэри, успокоилась ли она?
– Ваша кузина в здравии, но постоянно пребывает в тревоге. Причиной этому не только смерть дяди, но и беспокойство за вас…
– Значит, вы часто ее видите?
– Я помогаю мистеру Харвеллу закончить работу над книгой, написанной вашим дядей, и вследствие этого вынужден проводить много времени в его доме.
– Книгу моего дяди? — переспросила Элеонора с удивлением.
– Да, книгу эту нужно напечатать как можно скорее и…
– Мэри сама поручила вам эту работу?
– Да.
– Как она могла это сделать?! — в негодовании воскликнула моя собеседница.
– Она хотела исполнить желание покойного. Как вам, конечно, известно, ваш дядюшка рассчитывал издать эту книгу в июле и…
– Не будем об этом, — вдруг перебила она меня, — я больше ничего не хочу об этом слышать. Все ли по-старому в доме? Те же ли слуги и не случилось ли чего-нибудь особенного?
– Нет, кажется, в доме не произошло никаких перемен.
– Мэри не собирается покинуть дом?
– Нет, насколько мне известно.
– Но, вероятно, она принимает гостей, чтобы несколько скрасить свое одиночество?
– Да, но немногих.
– Можете вы мне назвать имена?
– Конечно, — сказал я, пристально глядя в лицо Элеоноры, — к ней заходит миссис Виллей, затем миссис Гилберт, миссис Мартин и еще один…
– Продолжайте, — прошептала она.
– Один господин, по фамилии Клеверинг.
– Вы произнесли эту фамилию с какой-то нерешительностью, — заметила девушка. — Почему? Можно узнать?
Я с удивлением посмотрел на Элеонору. Она была бледна, но спокойна, хотя мне казалось, что это спокойствие только внешнее.
– Почему? — переспросил я, потупив глаза. — Потому что мне известны некоторые весьма подозрительные сведения об этом господине…
– Что же именно вам известно?
– Он являлся в ваш дом под двумя разными фамилиями, в последний раз он называл себя Клеверингом, а перед этим…
– Как?
– Роббинсом.
Стало так тихо, что я слышал шуршание ее платья; голос ее был лишен каких-либо красок, когда она спросила:
– Часто ли этот господин приходил к Мэри?
– Всего раз.
– Когда это было?
– Вчера вечером.
– И долго он у нее пробыл?
– Около двадцати минут.
– И вы думаете, что он снова придет?
– Нет.
– Почему?
– Потому что он покинул Америку.
После этих слов в комнате воцарилось молчание. Я чувствовал, что мисс Левенворт смотрит на меня, но не смог бы поднять на нее глаз, даже если бы в эту минуту к моему виску приставили дуло револьвера.
