Следующее, что, по мнению Прюденс, необходимо было сделать, — это предупредить миссис Уилькокс о том, чтобы та не удивлялась, узнав не сегодня-завтра о внезапном отъезде Августы. Миссис Уилькокс сидела в маленькой комнатке, которую называла своей конторой. Там она принимала деловых посетителей, сводила счеты, писала письма и вообще занималась.

– Мне так грустно было слышать, что ваша сестра нездорова, — сказала она, когда Прюденс вошла. — Надеюсь, ей уже лучше?

– Боюсь, что нет, — ответила Прюденс.

– Но она может спуститься вниз к чаю?

– Боюсь, что… что нет.

– Похоже, ей хуже, чем я думала. Пойду-ка я навещу ее. Вы передадите ей, что я сейчас приду?

– О, благодарю вас, но мне кажется, что не стоит тревожить ее теперь. Ей сейчас нужен полный покой. Это, видите ли, очень-очень серьезный приступ. Я никогда еще не видала ее такой.

– Господи! Да неужели она в самом деле так ужасно больна? — вскрикнула миссис Уилькокс, единственной слабостью которой был исступленный страх заразных болезней. — Уж не начинается ли у нее что-нибудь серьезное? Говорят, везде вокруг ходит горячка и дифтерит! Извините, что я спрашиваю вас об этом, мисс Семафор, но ради самого Бога, какие у нее симптомы? В таком заведении, как наше, надо соблюдать осторожность!

– Какие у нее симптомы? О, симптомы… симптомы у нее особенные.

– Правда? Головная боль? Горло болит? Боль в спине?

– Нет-нет, ничего подобного. Я уверена, что это не заразное.

– Надеюсь, что так, но скажите же мне, пожалуйста, на что именно она жалуется?

– Да… ну, она чувствует словно какое-то съеживание.

– Ах, съеживание, стеснение в груди? Вероятно, желудок не в порядке? Что-нибудь не то съела или выпила?

– Наверное, да.

– Но, если нет ничего более серьезного, чем это стеснение в груди, она, вероятно, будет в состоянии спуститься к обеду. Обеды по спальням — это, знаете ли, так хлопотно для прислуги!

– Не думаю, что она сможет. Ей слишком нездоровится. Да и обедать она не будет. Ей довольно стакана молока.

– Но, мисс Семафор, я, право, боюсь, нет ли у нее еще каких-нибудь симптомов, которые вы от меня скрываете. Пожалуйста, скажите мне откровенно, не замечаете ли вы в ней еще чего?

– Ну, — сказала окончательно припертая к стене Прюденс, — я замечаю в ней какую-то… какую-то ребячливость.

– Боже милосердный! Что вы говорите? Уж не горячка ли у нее? Не бредит ли она?

– Нет-нет, напротив, она очень молчалива, от нее не добьешься ни слова.

– Но вы же сказали «ребячливость»?

– Да я не то имела в виду. Это трудно объяснить, знаете ли.

– Да, по-видимому, трудно, — сухо заметила миссис Уилькокс. — На вашем месте я бы тотчас послала за доктором Криди. Знаете, мисс Семафор, нужно соблюдать осторожность — необходимо соблюдать осторожность, — и если у вашей сестры есть какие-нибудь симптомы, указывающие на заразную болезнь, я полагаюсь на вашу совестливость. Вы должны немедленно сообщить мне об этом, чтобы ее можно было удалить прежде, чем будет слишком поздно.

– Вы ошибаетесь, право, ошибаетесь, миссис Уилькокс, — со слезами на глазах стояла на своем Прюденс. — Бояться определенно нечего. Болезнь вовсе не заразная, к великому моему сожалению.

– Ах, о чем это вы! — воскликнула миссис Уилькокс, все более и более удивляясь сбивчивой речи Прюденс.

– Да нет, я не то, собственно, хотела сказать, но, право же, опасаться вам нечего. Если бы у Августы было что-то серьезное, я бы первая сообщила вам об этом и послала бы за доктором, но ничего такого нет. Ей просто немного не по себе, нет аппетита и все такое. Сегодня утром я заметила в ней большую перемену и очень испугалась. Мне кажется — да и она со мной согласна, — что, если бы завтра ей куда-нибудь уехать — ради перемены обстановки, — она скоро поправится. Но до тех пор нам лучше оставить ее в покое и не беспокоить.

– Вам лучше знать, — отозвалась миссис Уилькокс, — но не думаете ли вы, что мне все-таки надо пойти навестить ее? Я нисколько ее не потревожу.

– Благодарю вас, но нет, право, лучше этого не делать. Ее тяготит всякое новое впечатление. Она так молчалива, да к тому же, — Прюденс озарила блестящая мысль, — она совершенно лишилась голоса. Притом это съеживание, то есть, я хотела сказать, как вы говорите, стеснение в груди, — так мучительно.

– Что ж, прекрасно, — обиженно ответила миссис Уилькокс. — Настаивать я не буду, но мне кажется, ей лучше что-нибудь съесть. Что такое стакан молока? Ничего.

– Да она ничего больше не хочет.

– Как вы думаете, не дать ли ей бульона с сухариками? Уж это-то ей не повредит.

– Хорошо. Все, что вам угодно, — в отчаянии согласилась Прюденс.

Она чувствовала, что не вынесет дальнейшего допроса, и, воспользовавшись тем моментом, когда миссис Уилькокс давала кухарке распоряжения относительно обеда мнимой больной, поспешно удалилась в свою комнату. Вскоре явилась горничная Мэри с подносом в руках и принялась вертеть дверную ручку комнаты Августы, но дверь была заперта. Прюденс осторожно выглянула из своей комнаты и попросила девушку поставить поднос на коврике, сказав, что сейчас возьмет его. В ответ на это Мэри, не любившая Семафор, сердито затопотала вниз по лестнице, бормоча сквозь зубы: «Уж очень что-то скрытничают иные люди, не приведи господи!»