V
В Париже почти все клубы находятся в одном квартале, который тянется от улицы Друо до набережной Орсе. Они мало похожи друг на друга: одни принимают в свои члены знатнейших людей Франции, а за другими требуется надзор полиции. Но между этими крайностями есть и нечто среднее.
Тот клуб, в который вступил Жак де Куртомер, очень ему подходил, потому что там делали большие ставки, а списки проигравших и не заплативших не вывешивались в зале. Здесь встречались кутилы, художники, иностранцы, отцы семейств и степенные холостяки. Членами этого клуба были Дутрлез и Бульруа-отец, но они никогда не играли в карты, между тем как Бульруа-сын и Жюльен де ля Кальпренед приходили только из-за игры. Мотапан тоже был членом клуба, но не показывался там.
Дутрлез привел в клуб своего друга Куртомера, и его сразу же приняли. Куртомер часто проигрывал и всегда аккуратно расплачивался. Он мог говорить со всеми и обо всем. Отставной лейтенант никогда не бывал в плохом настроении и никогда не рассказывал о своих приключениях, хотя дважды объехал вокруг света. Он приходил в полночь, уходил на рассвете и иногда обедал.
В тот день, когда тетка сказала, что вечером будет ждать его у себя, Жак собирался отобедать в семь часов и освободиться в девять, чтобы успеть к маркизе де Вервен. После того как Дутрлез бросил его на Елисейских Полях, опечаленный Куртомер вернулся в город и, не зная, чем себя занять, отправился в клуб. Он не встретил там никого, с кем мог бы поговорить, но нашел удобное кресло у камина и заснул в нем крепким сном, а проснувшись, пошел в столовую, где заранее занял место.
Обед был хорош, как и всегда, соседи за столом скучны почти так же, как всегда, и Жак в утешение за то, что ему приходится их слушать, угостился бутылкой шампанского, которое вернуло ему веселость. Он включился в разговор. Говорили о некоем кандидате, который, по словам одного из членов клуба, сколотил громадное состояние в Индии, о каком-то набобе, предлагавшем каждый вечер держать банк в сто тысяч, и игроки трепетали при мысли, что могут сорвать его. Еще жаловались на иностранцев, которые приезжают в Париж неизвестно откуда и исчезают неизвестно куда, как падучие звезды.
— Этот по крайней мере не наделает долгов, — сказал тот, который рекомендовал новичка, — ведь у него несколько миллионов.
— Если бы я знал, что он проиграет миллион, я обеими руками положил бы за него белый шар, — воскликнул какой-то невезучий игрок.
— У него солидный поручитель, — возразил другой, — ему покровительствует Мотапан.
— Еще один миллионер, возникший, точно гриб…
— Ядовитый гриб, — сказал кто-то, — он играл здесь только однажды и всех обыграл.
— Он имеет право выигрывать, черт побери!
— Только бы не мухлевал!
— Домовладельцы жульничать не станут, а у Мотапана в Париже несколько доходных домов.
— В том числе и тот, в котором он сам живет, на бульваре Гаусман.
— И мы знаем почти всех его жильцов. Бульруа — отца и сына… графа де ля Кальпренеда… Дутрлеза, вашего друга, — обратился к Куртомеру один из его соседей.
— Да, — ответил Жак, — но Дутрлез так же мало знает о хозяине, как и я. Кто такой этот Мотапан?
— Вы хотите от меня слишком многого. Когда десять лет назад он поселился в Париже, говорили, будто он открыл золотой рудник… право, не знаю точно. Но им уже давно перестали интересоваться. Этот оригинал ведет престранную жизнь. Он не бывает ни в обществе, ни в театре и редко появляется здесь.
— Как же он проводит время?
— Копит деньги! Он любит это занятие.
— Вы не правы, господа, — перебил другой мужчина, — Мотапан — философ, предпочитающий уединение обществу глупцов, но он умеет быть любезным, если собеседник ему нравится.
— Должно быть, вы ему нравитесь, если знаете его так хорошо. Господа, я заявляю, что Фальгера способен приручить и медведя. Он друг Мотапана, который не сближается ни с кем. Бьюсь об заклад, что он у него бывал!
— Раз двадцать, — ответил Фальгера, высокий и довольно симпатичный молодой человек, достаточно богатый, живущий в свое удовольствие и увлекающийся живописью. — У нас обоих страсть к старинным драгоценностям, а у него есть замечательная коллекция, которую он с удовольствием показывает. Уверяю вас, в его жизни нет ничего таинственного. Он много путешествовал, многое видел и очень охотно говорит об этом. Я думаю, в молодости он был моряком, потому что я встретил его на бульваре под руку с человеком, похожим на матроса.
— На этом человеке было пальто с капюшоном? — поинтересовался Куртомер.
— Да, что-то вроде того.
— И уши у него проколоты, не так ли?
— Не заметил. Мотапан торопился, и мы говорили не более минуты.
— Ну что ж, — сказал тот, кто первым начал разговор, — это тот самый набоб, который хочет вступить в клуб… Мы примем его на этой неделе.
— Только не я! — быстро сказал Куртомер. — Я знаю вашего набоба, и если его выберут, я выйду из клуба.
Это заявление встретили холодно: у Мотапана было много горячих защитников — у миллионеров они есть всегда. К тому же игроки надеялись вырвать у этой птицы несколько золотых перьев. Жак, зная, что его не поддержат, закончил обед, не вмешиваясь больше в разговор. В гостиной, где он решил выпить кофе, к нему подошел Фальгера, с которым он был не прочь поговорить, и, усевшись в кресло, спросил напрямую:
— Вы очень дружны с Дутрлезом?
— Чрезвычайно, — ответил Жак, несколько удивленный таким началом.
— А Дутрлез дружен с Кальпренедом-младшим?
— Дружен? Нет! Он его знает, часто видит, они живут в одном доме. Почему вы спрашиваете об этом?
— Ну… потому что Дутрлез, возможно, был бы не прочь узнать, что об этом молодом человеке ходят дурные слухи. Я недостаточно знаком с Дутрлезом, чтобы давать советы, но подумал, что вы могли бы сообщить об этом своему другу, если найдете нужным.
Куртомер не ожидал ничего подобного и чуть было не рассердился, потому что не любил сплетен, но Фальгера, по-видимому, не имел дурных намерений.
— Я не люблю вмешиваться в чужие дела, — сказал он после небольшой заминки, — однако, если слухи касаются чести этого молодого человека, Дутрлеза нужно предупредить.
— И что же говорят? Что у Кальпренеда есть долги?
— Да, карточные, и что он их не платит.
— Не он один, и это не преступление. Особенно если скоро он все заплатит.
— За то, что пропускают назначенный срок, исключают из клуба, а его срок скоро подойдет. Он должен в кассу пять тысяч франков. Жетоны, которые он проиграл три дня назад, еще не выкуплены, и выигравший требует денег.
— И больше ничего?
— Этого достаточно. Дело будет передано в комитет, который действует по уставу.
— Деньги будут, прежде чем соберется комитет.
— Я в этом сомневаюсь!
— А я могу вас уверить: я знаю человека, который даст ему взаймы.
— Может быть, это вы?
— Нет, не я: я проиграл сегодня ночью все, что у меня было.
— Не сочтите меня нескромным, если я позволю себе спросить: не Дутрлез ли этот преданный друг?
— А если и он?
— Я думаю, это не спасет молодого человека, потому что он должен и другим.
— Бульруа-сыну, я знаю. И думаю, этот долг также будет возвращен. Дутрлез готов спасти молодого Кальпренеда и уже сделал бы это, если бы нашел его, — он бегает за ним с утра. Вы не видели его сегодня в клубе?
— Кальпренеда? Нет! И думаю, что он здесь долго не покажется… Может быть, никогда. Его, похоже, ищут все. Минуту назад Мотапан просил сообщить, если Кальпренед придет сегодня играть.
— И вы обещали дать знать об этом Мотапану?
— Да.
— Мне кажется, вы взяли на себя странное поручение… О! Я не хочу вас оскорбить, но… Не находите ли вы, что шпионить не совсем прилично?
— Извините! — довольно горячо воскликнул Фальгера. — Я ни за кем не шпионю! По всей вероятности, барон Мотапан хочет сообщить молодому Кальпренеду нечто важное.
— Я боюсь, что этот Мотапан — кредитор Жюльена. И, если я не ошибаюсь, Жюльен будет очень недоволен, если благодаря вам его начнут разыскивать в клубе.
— Вы правы… Я не подумал об этом и не стану предупреждать барона. Однако я уверен, что Дутрлез раскается в своей щедрости. Не скрою от вас, что о его приятеле говорят много дурного.
— Это, верно, говорит Анатоль Бульруа. Я слышал, что он позволяет себе дурно отзываться о сыне друга моей тетки, и не допущу, чтобы он нападал на него. Я чуть было не надрал ему уши в кофейне, где он нашептывал нечто подобное трапезничавшим с ним повесам.
— Кажется — прости, господи, — это Анатоль! — воскликнул Фальгера. — Слышите громкий голос, похожий на ослиный рев? Это он со своей свитой. Надеюсь, вы не станете связываться с этими дураками.
— Нет, я уступаю им место, — сказал Куртомер, допивая кофе. — Уже половина девятого, а меня ждут в девять.
В эту минуту в гостиную ворвались Анатоль и его прихвостни. Жак уже уходил, когда Анатоль бросил с насмешкой:
— Бьюсь об заклад, что заставлю музыкантов играть «Марсельезу» в первом антракте!
— Сколько ты ставишь? — спросил один из его товарищей.
— Ставлю против пяти луидоров шесть тысяч франков, которые мне должен господин Жюльен де ля Кальпренед.
Куртомер подскочил, будто наступил на жабу, и повернулся к наглецу.
— Я запрещаю вам дурно говорить о виконте де ля Кальпренеде, — сказал он задиристо.
— Извините, — пролепетал наследник москательщика, — я вас не видел и не знал, что он ваш друг… К тому же я не сказал о нем ничего дурного.
— Вы сказали, что шесть тысяч франков, которые он вам должен, стоят не больше ста, а это означает, что он вам не заплатит.
— Я не знаю, заплатит он мне или нет, я только знаю, что он мне еще не заплатил.
Куртомер понял, что поставил себя в неловкое положение: чтобы заставить Бульруа замолчать, ему следовало бы прежде заплатить долг Жюльена. Он чувствовал, что его поведение не одобряют. Шум ссоры разбудил степенных господ, дремавших перед камином, и потревожил игроков, сидевших за вистом. Все эти люди смотрели на него, как смотрят в театре на буяна.
Осторожный Фальгера попытался его успокоить, но Куртомера нелегко было остановить.
— Повторяю, — сказал он запальчиво, — я запрещаю вам говорить о виконте де ля Кальпренеде. Если вы еще раз произнесете его имя, я вас проучу.
Анатоль, совершенно протрезвевший, опустил голову, бормоча что-то невнятное. Куртомер хотел в знак презрения повернуться к нему спиной, но тут отворилась дверь, и появился Жюльен де ля Кальпренед. На этот раз встали все присутствующие, кроме старого игрока, на руках которого было девять козырей и который решил играть до конца. Все предвидели неприятную сцену.
Жак ничего не боялся, но понимал, в какое нелепое положение поставил себя собственной запальчивостью. Жюльен не был его другом и не знал, что он вступился за него, а если бы и узнал, то мог бы спросить, на каком основании он это сделал. Зачем сюда явился этот вечный должник, которого собираются исключить из клуба? Что он скажет своему кредитору? Жак отдал бы последние луидоры, чтобы оказаться в теткиной гостиной. Но он не мог уйти и оставить в стане врага человека, за которого так горячо заступался.
Жюльен остановился у дверей. Он догадался, что говорили о нем. Анатоль поднял голову: он начинал понимать, что сцена может принять выгодный для него оборот. Он надеялся, что Кальпренед извинится за то, что еще не расплатился с ним, и тогда Жак де Куртомер окажется не прав. Жюльен был бледен и взволнован, но не смущен. Не обращая ни на кого внимания, он подошел к Анатолю Бульруа, вынул из кармана небольшую пачку банкнот и, протянув ему, холодно сказал:
— Вот деньги, которые вы выиграли у меня три дня назад.
В одно мгновение все переменилось: те, кто был враждебно настроен по отношению к Жюльену, теперь приняли его сторону, и Куртомер воспрял духом. А молодой Бульруа, обрадовавшись деньгам и в то же время опасаясь новых нападок, лишь глупо улыбался, комкая банкноты в руках.
— Сосчитайте, все ли верно, — спокойно сказал Жюльен.
— Я вам верю, — воскликнул Анатоль, — и можете быть уверены, я ни о чем не беспокоился.
Это была такая явная ложь, что поднялся шум. Анатоль опять остался без сторонников. Кальпренед не дал ему времени оправиться.
— Теперь вам все уплачено, — продолжил он громким голосом, — и я могу сказать, что считаю вас негодяем.
— Милостивый государь! — пролепетал Бульруа. — Это, конечно, шутка?
— Я не шучу с людьми такого сорта и повторяю, что вы — негодяй. Этого, я думаю, достаточно, чтобы заставить вас драться. Если завтра утром ко мне не приедут ваши секунданты, я пришлю к вам своих.
— Но… я не понимаю, что значат ваши угрозы, и заявляю, что я вас не оскорблял.
— Я вам объясню. Я буду бить вас по щекам при каждой встрече, пока вы не дадите мне удовлетворения за слова, сказанные вами вчера вечером в этой гостиной. Отказаться от них вы не можете, потому что я их слышал. Надеюсь, этого достаточно. Теперь вы знаете, за что я требую удовлетворения и что случится, если вы не явитесь на дуэль. Больше мне нечего вам сказать.
— Мне тоже нечего… И я ничего не говорил, — прошептал Анатоль с таким жалким видом, что двое приятелей тут же отвели его в сторону и начали в чем-то тихо убеждать.
В итоге Анатоль довольно внятно сказал следующие слова:
— Я к вашим услугам, но не знаю, на что вы намекаете, и прошу объяснить точнее.
Он понимал, что Жюльен не осмелится произнести имя своей сестры перед таким многочисленным собранием, и надеялся, что если тот не ответит, то прослывет скандалистом. Но Жюльен расстроил его план, заявив:
— Мои секунданты все скажут вашим. Я заставил бы вас замолчать, если бы не был вашим должником. Теперь я расплатился с вами.
— Я вас об этом не просил! — воскликнул Бульруа, обрадовавшись, что еще может с ним примириться. — И если вы нуждаетесь в этих деньгах, я охотно подожду.
Он сразу заметил, что допустил неловкость, и его противник принял это предложение за новое оскорбление.
— Зачем вы вмешиваетесь не в свое дело? — сухо спросил Жюльен. — Разве вам поручено собирать деньги в кассу клуба?.. Какое вам дело, должен я за жетоны или нет?
— Мне нет никакого дела, я предложил это с добрыми намерениями.
— Я не желаю ничего знать о ваших намерениях и скажу вам при всех этих господах, что долг, на который вы намекаете, уплачен. Остальное оставим до завтра.
С этим Жюльен де ля Кальпренед вышел, не поклонившись никому. Добрый Жак рассудил, что надо догнать друга и поговорить. Жюльен вырос в его глазах. Жак решил, что в кассу клуба и Бульруа заплачено деньгами Дутрлеза; еще он подумал, что Кальпренед немножко переигрывал, но был им восхищен и хотел выразить сочувствие, а также предупредить, что его ищет Мотапан.
Жюльен был уже в конце галереи. Куртомеру пришлось его окликнуть. Кальпренед обернулся, узнал Жака и неохотно вернулся, но был очень вежлив.
— Мой друг Дутрлез поручил мне сказать, что он вас ищет, но вы, наверно, видели его.
— Я видел его сегодня утром в кофейне «Лира», — ответил Жюльен.
— А деньги, которые вы отдали этому негодяю?..
Молодой Кальпренед вздрогнул, но сдержался, и Куртомер с жаром продолжал:
— Прошу поверить, что я не хотел вас оскорбить. Мы плохо знаем друг друга, но принадлежим к одному сословию и имеем общего друга. Поэтому мне хотелось бы оказать вам услугу. К несчастью, я сам был не при деньгах, но думал, что Дутрлез помог вам.
Пока он говорил, к ним тихо подошел слуга и сказал почтительно:
— Господин виконт, вас ждут в приемной.
— Кто меня ждет? — резко спросил Жюльен.
— Не говорят, господин виконт.
— Не говорят, — повторил Жюльен, пожимая плечами. — Так идите и спросите! И поскорее! Я тороплюсь!
— Я тоже тороплюсь, — сказал Куртомер. — Меня ждет тетка, маркиза де Вервен. Я только сейчас вспомнил, что обещал ей привезти вас, если встречу.
— К сожалению, не могу поехать с вами, я должен вернуться домой. И еще мне нужно…
— У вас особая манера отделываться от тех, кто вам не нравится.
— О, вы ошибаетесь! На свете есть только один господин, которого я ненавижу, хотя он одолжил мне денег. Я должен ему четыре тысячи франков и немедленно их верну.
— Сегодня вы рассчитываетесь со всеми кредиторами. Превосходно! Искренне поздравляю. Главное — не наделать новых долгов, чтобы расплатиться со старыми.
— Мне никто не дал бы взаймы ни франка, кроме Дутрлеза, а я не хотел его обременять. Мне нужна была большая сумма, а у меня нашлось только пятнадцать луидоров. Я решил рискнуть ими, и все вышло удачно: за три часа я выиграл восемнадцать тысяч франков.
— Где же это? У меня потекли слюнки!
— В рулетку, которую тайно содержит бывший крупье Монако… Мне повезло! Завтра было бы слишком поздно: банк перевозят в Испанию.
— Теперь я не удивляюсь, что вас никто не мог найти. Вы разбогатели, пока все вас искали.
— Все, то есть Дутрлез?
— А также ваш отец. Я встретил его на Елисейских Полях, и он просил сказать вам, что желает поговорить с вами и что будет сегодня вечером с девяти до одиннадцати у моей тетки.
— Я не могу там быть. Почему — мой отец узнает, когда вернется. Он найдет меня дома.
— Стало быть, в том же доме живет и ваш последний кредитор? Бьюсь об заклад, что это Мотапан!
— Вы его знаете? — воскликнул Жюльен.
Он явно собирался расспросить Жака, откуда тот знает барона, но вернулся слуга.
— Вы принесли мне визитку того, кто меня спрашивает?
— Нет, господин виконт, — ответил слуга. — Этот господин сказал…
— А! Так это господин, — весело воскликнул Куртомер. — Я-то думал, что это женщина.
— Что же он вам сказал? — нетерпеливо спросил Жюльен.
— Он сказал, — ответил лакей, понизив голос, — что он — полицейский комиссар.
— Вы сошли с ума!
— Извините, господин виконт, я видел его шарф.
— Стало быть, это ошибка.
— Однако он назвал господина виконта и даже добавил, что если господину виконту не угодно выйти к нему, то он сам придет сюда.
— Это уже слишком, — сказал Жюльен. — Ступайте и скажите, что я иду.
Лакей отправился в приемную. Лицо Жака де Куртомера омрачилось. Он, конечно, не думал, что у сына Кальпренеда на совести преступление, но слова «полицейский комиссар» звучали неприятно. Жюльен казался скорее раздраженным, чем испуганным.
— Сегодня все как будто сговорились задерживать меня, но не могу же я уйти, не узнав, чего хочет полиция, — сказал он с горечью.
— Не понимаю, что может вам предъявить этот комиссар.
— Вы меня обяжете, если пойдете со мной.
— Буду рад… Хотя я обещал быть у тетки в девять часов… Теперь десять. Она, должно быть, в ярости. Но я полагаю, ваше объяснение с этим полицейским будет непродолжительным.
— Я тоже так думаю. Пойдемте, если хотите мне помочь.
— Я всегда готов вам помочь. Вы окажете мне честь, если выберете меня своим секундантом в дуэли с Бульруа.
— Я не решался просить вас. Очень вам благодарен, — поспешно проговорил Жюльен.
Разговаривая, они дошли до передней и оделись. Приемная располагалась внизу, рядом с холлом, выходившим на бульвар. У дверей консьерж клуба оживленно беседовал с двумя плохо одетыми мужчинами, которые хотели войти. Жак и Жюльен не обратили на них внимания и прошли в большую, изящно обставленную комнату. Они нашли там человека весьма приличной наружности со шляпой в руке, которого можно было бы принять за члена клуба, если бы не трехцветный шарф под сюртуком. Его умное лицо было так доброжелательно, что оба молодых человека ободрились.
— Господа, кто из вас виконт де ля Кальпренед? — спросил он очень вежливо.
— Я, — ответил Жюльен.
— Мне хотелось бы поговорить с вами наедине.
— Этот господин может слушать все, что вы желаете мне сказать.
Комиссар с минуту колебался, но потом продолжил:
— Я должен выполнить довольно неприятное поручение и хочу сделать это как можно деликатнее. Поэтому я не пошел в гостиную, а пригласил вас сюда, чтобы избежать огласки.
— Не понимаю, — сухо сказал Жюльен.
— Сейчас поймете. Я привез приказ о вашем аресте, час назад переданный мне господином прокурором.
— Приказ о моем аресте?! — воскликнул Жюльен. — Вы, должно быть, ошибаетесь!
— Нет, ошибки быть не может. Ведь вас зовут Жюльен Луи Шарль де ля Кальпренед и вы живете на бульваре Гаусман, в доме номер триста девятнадцать? Я могу показать вам ордер.
— Я хочу знать, в чем меня обвиняют.
— Сожалею, что должен сказать это при вашем друге. Вас обвиняют в воровстве.
— В воровстве! — повторил пораженный Жюльен.
— Какая нелепость! — воскликнул Жак. — Извините, милостивый государь, но это странное обвинение удивляет виконта де ля Кальпренеда так же, как и меня.
— По чьему же обвинению я арестован? — спросил Жюльен изменившимся голосом.
— По жалобе барона Мотапана, хозяина дома, в котором вы живете.
— Ах, негодяй! Он один способен на такую гнусность. Что же я у него украл, позвольте спросить?
— Очень дорогое ожерелье из тридцати трех опалов, украшенное бриллиантами.
— А! — сказал Жюльен. — Теперь понятно, откуда ветер дует…
Полицейский комиссар многозначительно посмотрел на молодого человека, а Жак де Куртомер вздрогнул. У него появилось подозрение, что Жюльен все-таки виновен.
— Теперь мне остается только попросить вас следовать за мной, — продолжал комиссар.
— Куда?
— В тюрьму при префектуре.
— Я не поеду. Везите меня к следователю. Пусть он допросит меня. Вы не имеете права обращаться со мной как с преступником.
— Я получил приказ и замечу, что обвиняемого прежде всего арестовывают.
— Какое мне до этого дело! Повторяю, я с вами не поеду. Я хочу сейчас же видеть судью.
— Это невозможно! Уже одиннадцатый час. Завтра вас вызовет следователь и решит, как быть дальше. Но я не могу нарушить приказ.
— Я не желаю ничего знать, — заявил Жюльен, все больше и больше раздражаясь.
— Так вы лишь ухудшите свое положение, — терпеливо убеждал его комиссар. — Советую вам последовать за мной. Если вы можете доказать свою невиновность, то чего вы боитесь? Завтра вас освободят, и никто не узнает, что вы были арестованы. Но если вы будете сопротивляться, мне придется прибегнуть к силе. Тогда огласка будет неизбежна. Я надеюсь на вас, — сказал комиссар, глядя на Жака де Куртомера.
Тот терзался сомнениями. Сначала его привело в негодование обвинение против сына графа де ля Кальпренеда — лучшего друга его тетки. Потом он вспомнил, что вчерашний должник осыпал деньгами своих кредиторов.
— Друг мой, — сказал отставной лейтенант, — я думаю, что лучше не затевать драку с людьми, действующими на основании закона. Это непременно привлечет внимание членов клуба. Придет Бульруа и увидит вас дерущимся с полицейскими агентами!
Куртомер рассчитал верно. Жюльен опустил голову, а племянник маркизы де Вервен прибавил:
— Очевидно, вы стали жертвой ошибки, и завтра все разъяснится. Я предупрежу вашего отца и даже увижусь с Мотапаном, который так дерзко обвиняет благородного человека. Я заставлю его забрать жалобу.
— Этого недостаточно для искупления его вины! Он дорого поплатится за эту подлость!
— С ним вы разделаетесь после. А теперь едем, здесь не место для подобных разговоров.
— У вас есть экипаж? — обратился Жюльен к комиссару.
— Да, и я нарочно оставил его в десяти шагах от входа. Мы сядем так, что этого никто не заметит. Два моих агента стоят на бульваре.
— Вы ошибаетесь. Они сейчас разговаривали с консьержем. И вы думаете избежать огласки! — с иронией сказал Жюльен.
— Я запретил им показываться и накажу их, если они позволили себе…
— Мы теряем время, — воскликнул Куртомер. — Едем!
— Извините, — сказал комиссар, — вы не можете поехать с вашим другом. Закон не позволяет!
— Но вы не обязаны применять его во всей строгости. Позвольте сказать, что я… Жак де Куртомер, отставной флотский лейтенант.
— Вы родственник следователя Куртомера?
— Я его брат и ручаюсь, что он оценит все, что вы сделаете для меня и виконта де ля Кальпренеда, сына друга нашей семьи.
Эта патетическая речь произвела впечатление на комиссара.
— Я не могу оставить вас наедине с виконтом, — ответил тот после непродолжительного молчания, — но могу под свою личную ответственность позволить вам сесть в фиакр.
— Больше я ни о чем вас и не прошу, — сказал Куртомер.
Первым из приемной вышел Кальпренед, за ним — комиссар, как требовал закон, а потом Куртомер. Агентов у дверей не было, консьерж ушел в свою комнату, и это доказывало, что он ничего не подозревает.
На бульваре ждали полицейские и четырехместный фиакр. Комиссар был так внимателен, что избавил молодых людей от их общества: одного из своих людей он посадил рядом с кучером, а другого отпустил. Жюльен сел первым, комиссар занял место рядом с ним, а Куртомер — напротив. Они уехали, никем не замеченные.
Минут десять все молчали: комиссар — из деликатности, а Куртомер собирался под видом участия кое о чем расспросить Жюльена. Тот сидел мрачный и сосредоточенный.
— Надо признать, что у нас слишком строгие законы, — сказал, наконец, Куртомер. — Интересно, почему вас приказали арестовать немедленно? Вы могли бы поговорить с Мотапаном и, возможно, все уладить.
— Именно этого он и не хотел, — с горечью сказал Жюльен. — Сегодня утром я видел его в кофейне «Лира». Он мог бы сказать мне о краже, но не сделал этого.
— Дутрлез говорил, что вы с ним завтракали, когда в кофейню вошел Мотапан. Альбер и поможет обличить вашего домовладельца.
— Альбер Дутрлез! — гневно воскликнул Жюльен. — Да он сговорился с этим человеком, чтобы погубить меня!
— Что вы, друг мой! — возразил Жак. — Дутрлез вас любит!
— А между тем клевещет на меня! Он один мог сообщить Мотапану сведения, на основании которых меня можно обвинить.
— Вы забываете, что Дутрлез пригласил вас, чтобы дать взаймы денег, в которых вы так нуждались…
При этих словах комиссар навострил уши.
— Разве он может питать к вам неприязнь? — продолжал Жак.
— Не знаю. Возможно, из-за того, что я не поощрил его притязаний.
— Притязаний? Вы меня удивляете!
— Он решил взять под свою защиту одну особу, которую я должен оберегать. Дутрлез не имел никакого права придираться к глупым словам Бульруа. Я дал ему это почувствовать.
— Я никогда не поверю, что Дутрлез сговорился с вашим врагом. Что он мог сказать о вас Мотапану?
— Господа, — вмешался комиссар, — должен вас предупредить, что буду обязан повторить следователю все, что говорил в моем присутствии обвиняемый.
— Милостивый государь, — сказал Кальпренед, — мне нечего скрывать.
«Прекрасно, — подумал Жак, — он не боится быть откровенным, стало быть, он не виновен».
— Будьте осторожны, — продолжал комиссар, — должностные лица недоверчивы.
— Я говорю и всегда буду говорить только правду, — возразил брат Арлетт.
«Будь он виновен, он не был бы так тверд», — опять сказал себе Куртомер, несколько успокоившись.
— Я заявляю, — продолжал Жюльен, — что во всем виноват Дутрлез. Сегодня утром он показывал мне опал, который, по его словам, вырвал у человека, встретившегося ему ночью на лестнице нашего дома… Он уверял, что этот человек вошел в нашу квартиру.
— Он говорил при Мотапане? — спросил Жак, удивившись.
— Нет, Мотапан явился позже. Я тотчас ушел, но опал лежал на столе. Мотапан должен был его увидеть. Он, наверно, узнал опал и спросил Дутрлеза, а этот щеголь повторил свой рассказ.
— Ничего не понимаю! Я целый час гулял с Дутрлезом на Елисейских Полях, но он ни слова не сказал мне об этом! Я увижусь с ним сегодня и попрошу объяснений. Но мне кажется странным, что Мотапан позволил себе обвинить вас. Он решил, что человек, вошедший в вашу квартиру…
— Он решил, что это был я. Но вы еще больше удивитесь, когда узнаете, что ваш друг Дутрлез разделяет это мнение. Это он надоумил Мотапана!
— Но это же нелепо. У вора, вероятно, были ключи от всех дверей в доме. Он вошел в вашу квартиру так же, как вошел к Мотапану.
— И он входил к нам не впервые. У меня есть доказательства, что он уже несколько раз был у нас. Но ничего не украл.
— Об этом надо сообщить следователю, мой друг. Не забудьте также сказать ему, что вы сегодня выиграли… Сколько? Кажется, восемнадцать тысяч франков?
— Вы правы, — произнес комиссар, не пропускавший ни слова, — следует объяснить, откуда у вас такая большая сумма. Вас попросят доказать, что эти деньги получены не от продажи или заклада ожерелья, украденного у Мотапана.
— Напротив, это следователь должен будет доказать мне, что я продал или заложил опалы.
— Милостивый государь, — продолжал комиссар, качая головой, — я советую вам прежде всего назвать заведение, где вы выиграли деньги.
— Это подпольный дом, — ответил Жюльен, — я не желаю доносить на людей, которые его содержат.
— Как? — воскликнул Куртомер. — Вы компрометируете себя, чтобы не компрометировать подпольного крупье! Позвольте вам сказать, что это безумие.
— Я решу, как поступить, когда меня будет допрашивать следователь, — сухо ответил брат Арлетт.
Жак был раздосадован и решил молчать. «Милая тетушка огорчится, — думал он. — Отец его умрет с горя… Сестра… Одному богу известно, что с ней будет! Бедный Дутрлез сходит с ума по этой девушке… Правда, теперь граф скорее отдаст дочь за него — после подобной катастрофы ее будет трудно выдать замуж».
— Милый Жюльен, — сказал он, — что я могу для вас сделать? Прежде всего, конечно, сообщить обо всем вашему отцу?
— Как хотите, — ответил Жюльен, — это могут сделать и другие.
— Графу лучше узнать о случившемся от меня. Он должен быть у моей тетки. А она может оказаться вам полезна, потому что попросит моего брата замолвить за вас словечко…
— Благодарю вас, но мне это не нужно…
— Милостивый государь, — произнес комиссар, обращаясь к Жаку, — мы подъезжаем к префектуре. Вам нужно выйти.
Он нажал кнопку, и при звуке колокольчика кучер остановил лошадь. Полицейский, сидевший на козлах, отворил дверцу. Куртомер, обиженный последними словами Жюльена, довольно сдержанно простился с ним, поблагодарил комиссара и вышел.
