Прошло несколько недель со дня неудачного покушения на жизнь нашего гамена.

Благодаря нежному, заботливому уходу Сусанны юноша был спасен и поправлялся понемногу. Молодость взяла свое, и в начале лета Фрике был уже на ногах. По мере возвращения сил росло и расположение его к Сусанне. Она так ухаживала за ним, так берегла его, что он не мог не видеть в ней доброго, преданного друга.

Все в доме, кроме счастливой, беспечной Елены, были в тяжелом, тревожном ожидании чего-то недоброго. Черная туча висела над скромным жилищем д'Анжелей, у всех его обитателей было как-то непокойно на душе.

Старая баронесса почти не выходила из своей комнаты, ни с кем не говорила, ни во что не вмешивалась.

Фрике был занят своей опасной игрой с ловким врагом. С помощью Доминика и Жозефа Клапе юноша имел известия из Кламара, но в них не было ничего утешительного. Арман был в прежнем положении, кризис не произвел желаемого результата. Да и сам Фрике не мог ничего обещать старику Лефевру – собственное его положение было слишком шатко и ненадежно. Роль бедняги была не из безопасных.

Де Марсиа тоже не знал покоя. Он уже не мог довериться Сусанне, он уже не видел в ней прежней преданной сообщницы. Она держала себя теперь независимо, самостоятельно. Она так зорко, так ревниво охраняла от него своего нового любимца, что он не мог к нему подступиться. Она кротко и прямо объявила ему, что «не желает», чтобы Фрике подвергался у них в доме какой бы то ни было опасности, и хитрый неаполитанец, казалось, не смел ослушаться ее приказания. На самом же деле он решил во что бы то ни стало отделаться от этого несносного мальчишки.

Ему мерещились миллионы д'Анжелей, и эти заманчивые миллионы ослепляли ум и сердце этого человека.

У Сусанны, конечно, не было ни минуты покоя. Не имея возможности предупредить сына об угрожавшей ему опасности, она беспокоилась о нем дни и ночи. Малейшей неосторожностью бедный юноша мог погубить себя. Каждую чашку кофе или молока, каждую тарелку супа она приготовляла и наливала ему собственными руками. Все, что подавалось юноше, проходило непременно через руки заботливой Сусанны.

Одним словом, этот уединенный, по-видимому, мирный уголок, не только не знал покоя, но был чистым адом для своих обитателей.

Такое положение вещей не могло долго продолжаться. Комедия или, вернее, драма должна была чем-нибудь кончиться.

Сама того не сознавая, Лена ускорила развязку. Было решено отпраздновать должным образом выздоровление Фрике. Девушка первая подала эту мысль; де Марсиа отнесся к предложению этому довольно безразлично, Сусанна приняла его с восторгом. А между тем ловкий плут в душе радовался больше всех, и притворное равнодушие его было только необходимой маской.

Этот семейный праздник, если только можно так назвать обед, за которым сошлись непримиримые враги, был назначен на 19 июля.

Одна старая баронесса не собиралась принять участие в этом празднестве.

Мы уже сказали, что она почти не выходила из своей комнаты и жила особняком, допуская к себе только Доминика и свою любимицу Лену.

Сусанна поспешила поделиться приятной новостью с Фрике.

Юноша был очень обрадован.

– Но надо же побаловать Вас в этот день вашим любимым лакомством, – прибавила Сусанна.

– Само собой, – улыбнулся Фрике. – Я виновник торжества, я и выбираю десерт по своему вкусу.

– Выбирайте, друг мой, выбирайте… Даю заранее свое согласие.

– Знаете, еще в детстве, когда я был шалуном-мальчишкой, я ужасно любил глазеть в окна булочников и пирожников. Миндальные торты, облитые сахаром бабы, пирожки с вареньем были всегда предметом моего восторга и восхищения; но трубочки со сливками не могли уже ни с чем сравниться и занимали в мечтах моих первое место. Страсть к этому пирожному я сохранил и до сих пор.

Сусанна улыбнулась, а на сердце у нее скребли кошки: почему не был он с ней в эту счастливую для многих пору детства? Почему не могла она исполнить тогда его детских капризов и желаний?

– Выше трубочек нет ничего на свете! – продолжал между тем весело Фрике. – Подрумяненная корка хрустит на зубах, а сливки, сбитые в воздушную пену, так и тают во рту! Славные трубочки ел я в доме папаши Лефевра… Если добрый старик был доволен мною, что случалось, однако, очень редко, он вел меня в соседнюю булочную на улице Сен-Дени, она существует там и до сих пор, и покупал мне любимое пирожное. Я уплетал эти соблазнительные трубочки с такой жадностью, что папаша Лефевр покупал их одну за другой, не столько для удовлетворения моего чудовищного аппетита, сколько для собственной забавы.

Глядя на меня, старик никогда не мог удержаться от смеха.

– Ну, вот и прекрасно! Мы и закажем к нашему празднику достаточное количество вашего любимого пирожного. Надо же вам поесть этих трубочек хоть раз в жизни столько, сколько хочется.

– В таком случае берите на мою долю целую дюжину! – захохотал Фрике. – Пойдет ли только эта порция на пользу вашему пациенту?

Начались приготовления к задуманному торжеству. Дом несколько оживился, все суетились, хлопотали. Лене захотелось поделиться общей радостью с Арманом, и тот удостоил простодушную болтовню девушки снисходительной улыбкой.

Но более внимательный наблюдатель уловил бы в улыбке этой что-то ехидное, злорадное.

Настало девятнадцатое число. Из лучшей булочной Версаля было прислано двенадцать трубочек со сливками, ровно двенадцать.

Доминик поставил их на кухне.

Сусанна была занята по хозяйству.

Де Марсиа выходил из кабинета в коридор, когда мальчик в белой куртке и таком же колпаке уходил с пустой корзинкой под мышкой.

Неаполитанец спокойно прошел в сад и с самым равнодушным, беззаботным видом прогуливался там с четверть часа. Затем, улучив удобный момент, он прокрался на кухню, когда там никого не было, и стал разглядывать принесенное из булочной пирожное. Если бы кому-нибудь удалось подкараулить его, то, конечно, всякий подивился бы тому, что такой серьезный, занятой человек следит за порядком на кухне. Мужское ли это дело? Он, конечно, и сам понял сейчас же все неприличие своего поступка, потому что, поспешно оглядев блюдо с пирожными, он так же поспешно вышел на цыпочках из кухни. Все это совершилось так тихо, так быстро, что никто из домашних не успел заметить этого странного визита.

Обед вышел удачный, веселый; много болтали, много смеялись.

Сам де Марсиа был весел против обыкновения и отказался, по-видимому, от всех своих гадких, низких замыслов.

Давно уже не была так непритворно весела Сусанна. Мир и тишина, казалось, водворились наконец в этом доме, столько времени не знавшем покоя.

Общее расположение духа отразилось еще с большей силой на молодых людях. Фрике и Лена были уже сами по себе слишком счастливы для того, чтобы не принять участия в этом общем веселье.

Появление пресловутых трубочек со сливками было встречено дружным, неудержимым смехом.

При виде любимого лакомства, живо напомнившего ему недавнее еще детство, глаза Фрике так и загорелись. Все маленькое общество было так беззаботно весело, все так много смеялись, что у всех глаза блестели так же, как у самого виновника торжества.

Де Марсиа захотел на этот раз сам угостить дорогого гостя и, взяв блюдо с пирожными, протянул его герою дня.

– Берите, берите скорее самую большую! – весело проговорил он с приятной улыбкой. – Примите ее как дань моей дружбы и искреннего расположения к вам, молодой человек.

И любезный хозяин собственноручно положил на тарелку сидевшего против него Фрике самую большую, самую аппетитную трубочку, которая, конечно, принадлежала ему по праву.

Затем Сусанна, смеясь еще громче самого де Марсиа, взяла от него блюдо и положила на тарелку Фрике еще две штучки.

– Ему мало одной, он хочет съесть все!

– За кого вы меня считаете? – весело проговорил юноша. – Я должен поделиться со всеми. Разрешаю вам, господа, взять себе по две штучки, с меня довольно и шести.

И Сусанна поспешила исполнить приказание Фрике.

Собственноручно положила она две трубочки Лене, две ее брату-самозванцу и две себе; все же оставшееся на блюде поставила со смехом опять перед Фрике.

Доминик разлил в рюмки портвейн, и все с аппетитом принялись за десерт.

Вдруг, среди всеобщего веселья, раздался глухой, как бы сдерживаемый стон… Все тревожно переглянулись: с хозяином приключилось что-то недоброе… Мертвенная бледность разлилась по его лицу, и он судорожно схватился за затылок, как человек, внезапно пораженный кровоизлиянием в мозг. Соскочив со стула и глядя страшным, помутившимся взглядом на Сусанну, он попробовал сделать несколько шагов, но зашатался и грузно упал на пол.

Все встали из-за стола и безмолвно, в ужасе глядели на распростертого у их ног де Марсиа, лежавшего без малейших признаков жизни, с вытянутым, посиневшим лицом и полуоткрытыми стеклянными глазами.