XII
Теперь мы снова вернемся к драме, разыгравшейся в Рамбуйе. С тех пор как в замке Трамбле случилось убийство, какое-то проклятие разверзлось над этим прежде веселым и счастливым домом. Со смертью дорогой Элен ушли радости домашнего очага, и господин Керу предался отчаянию. Оставшись один в доме, где все напоминало о милой Элен, граф испытывал мистический ужас. Обстоятельства, при которых произошло несчастье, не давали ему покоя. С той ночи, когда он заметил огонек в павильоне, он стал тревожиться за свой рассудок. Странная вещь: казалось бы, он должен был разделить свое горе с близкими людьми, то есть с племянником и той, что была лучшим другом его жены, однако их присутствие тяготило его, и он предпочитал их обществу одиночество.
Не раздумывая ни минуты, он отпустил Мэри-Энн, наградив ее пенсией, на которую она могла безбедно жить до самой старости. Что же касалось молодого человека, то он сам решил уехать. Входило ли это в его планы, или он угадал тайное желание дяди?
Едва дождавшись того дня, когда ему следовало дать показания по делу об убийстве Элен, молодой человек отпросился у графа в небольшое путешествие. Предлогом для отъезда юноше служило желание добиться положения в обществе. Не пришло ли время и ему задуматься о своей карьере? Граф Керу похвалил намерение племянника и пообещал ему свою помощь. Губерт простился, и граф остался с Лантюром, поклявшимся никогда не покидать своего господина, к которому он привязался еще больше с тех пор, как случилось несчастье. Вместе они продолжали жить в том доме, где все дышало воспоминаниями об умершей.
В один прекрасный день в замок явился Сильвен, но граф отказался принять его, и тот смог повидаться только с Лантюром. Это неудивительно, если вспомнить о предубеждении, которое засело в голове господина Керу против Давида. Наконец, что мог сообщить Сильвен? Читатель помнит, что, выйдя от следователя вместе с Аврилеттой, он издали увидел пожар в лесу — именно в той части Темной долины, где его едва не похоронили заживо.
Сильвен отвел Аврилетту домой, а сам поспешил в лес. Но пожар распространился так далеко, что всякое противодействие становилось бессмысленным. Огромные деревья, окружавшие крест егермейстера, полыхали огнем. Чтобы остановить дальнейшее продвижение огня, решили окопать участок, охваченный пожаром. Горевшие деревья страшно трещали, и создавалось впечатление, что где-то рядом орудует артиллерия. Через некоторое время даже послышался взрыв, сравнимый по силе с ударом грома.
Лес полыхал три дня и три ночи. Тлевшие стволы деревьев и горящая трава освещали горизонт. Прошло несколько дней, прежде чем крестьянам разрешили взглянуть на пепелище. Сильвен одним из первых бросился в лес и, не теряя ни минуты, направился к тому месту, где, как он полагал, должно было находиться подземелье. Но, как юноша ни старался, он не смог отыскать его следов. Земля была вся изрыта, как после землетрясения.
Никому не говоря о своих намерениях, Сильвен выхлопотал разрешение заняться очисткой местности. Более двадцати работников трудились под его руководством. Все, что он нашел, — это обломки стен, распавшихся под воздействием пламени. Очевидно, подземелье находилось именно там, но от него остались только руины. Сильвен имел также возможность убедиться в том, что подземелье разрушилось из-за взрыва пороха. Юноша не стал ни с кем делиться своим открытием и только еще больше уверился в том, что воображение не сыграло с ним злую шутку.
Без сомнения, пожар устроили те же люди, которые заперли его в подземелье, похитили Аврилетту и под прикрытием ночи несли куда-то бездыханное тело женщины. Сильвен понимал, что, заяви он об этом властям, ему не поверят. Так что оставалось ждать… Ждать! Но с каждым днем положение Давида становилось все более критическим. Ему, безвинно осужденному, могли вынести приговор, который повлечет за собой смерть на эшафоте. Чтобы не допустить этого, Сильвен решил прибегнуть к последнему средству.
— Нет, граф никогда не поверил бы в то, что Давид виновен. Лучше чем кто-либо он знал его прямоту и доброту. Господин Керу непременно защитит его!
И Сильвен отправился в замок, но мы уже знаем, что его принял Лантюр. Старый моряк был в тот день не в духе. С каждым днем он делался все мрачнее и с нетерпением ждал того момента, когда Давид получит по заслугам за содеянное. Лантюру казалось, что после этого у него на душе, как и у графа, станет легче.
— Зачем вы пришли сюда? — обратился к Сильвену Лантюр.
— Я хотел бы поговорить с графом.
Садовник коротко ответил:
— Граф Керу не принимает.
Сильвен пристально посмотрел на старого моряка. Юноша знал его еще молодым, беспечным и веселым, теперь же он сильно сдал.
— Лантюр, — сказал Сильвен, — вы меня хорошо знаете, как знаете и то, что я всегда был в числе ваших друзей.
— У меня нет друзей, — перебил его Лантюр.
— Вы страдаете, а ваш господин умирает от горя. Мне это известно. Страшное преступление повергло ваш дом в глубокий траур. Но предупреждаю вас, берегитесь! Как бы к этому горю не прибавились еще и угрызения совести.
— Угрызения совести? — воскликнул Лантюр. — Вы пришли посмеяться над нашей бедой? Угрызения совести! Но за что же, позвольте спросить?
— Осуждение невинного — греховное дело! — произнес Сильвен серьезно.
— Невинного? — повторил Лантюр и горько рассмеялся. — Это он вас послал сюда? Негодяй! Если не он убил мадемуазель Элен, то кто же?..
— Успокойтесь, Лантюр, умоляю вас, успокойтесь! Я не спорю с тем, что все улики указывают на моего несчастного друга… Но я говорю вам, что они лживы и что Давид не виновен в смерти графини Керу.
— А я вам скажу, что для того, чтобы оправдать его, нужно больше, чем просто слова. До тех пор, пока не будет доказано обратное, я головой ручаюсь, что убийца — он!
— Лантюр, — Сильвен старался говорить тише, видя, что моряк выходит из себя, — Лантюр, вы напрасно горячитесь. Гнев — плохой советчик, и если бы граф Керу был здесь…
— И если бы граф Керу был здесь, — раздался позади чей-то голос, — он повторил бы вам то же самое: виновный должен понести заслуженное наказание.
В дверях стоял сам граф. Сильвен подскочил от неожиданности. В этом старике он с трудом узнал здорового, красивого владельца замка Трамбле. Низко поклонившись, юноша с глубоким сочувствием посмотрел на изменившегося графа.
— Ваше сиятельство, — начал Сильвен, оправившись от изумления, — именем той, которой больше нет и которую мы все так любили, умоляю вас выслушать меня.
— Не стоит! — вскрикнул Лантюр. — Это все пустые слова!
Керу жестом попросил старого моряка помолчать.
— Я слушаю вас, — сказал он юноше.
Крестьянин собрался с духом. Когда ему приходилось говорить речи в защиту Давида, он колебался и сомневался в самом себе, но, все же подавив волнение, он начал так:
— Ваше сиятельство, в ту ночь, что последовала за трагической смертью графини, произошли события, о которых вы еще не знаете, и я хочу вам о них сообщить.
И Сильвен в простых выражениях и без лишних отступлений поведал графу о том, что видела Аврилетта, о существовании подземелья и о своем заключении в нем.
— Во всем этом есть тайна, до которой я никак не докопаюсь, — продолжал он. — Но я верю, Бог не допустит, чтобы пострадали невинные, и поможет мне открыть истину. Речь идет о жизни человека, о его чести, что также не менее ценно. Господин Керу, добейтесь от судей разрешения продолжить следствие. Скажите им, что я берусь выяснить правду. Скажите, что вы считаете меня честным человеком, не способным на ложь и притворство. Скажите им все что хотите, чтобы выиграть время. Если Давид окажется на скамье подсудимых, он не вынесет позора. Я знаю его, господин Керу. Именем той, которая была для вас так дорога и которая знает, что он не виновен, заклинаю вас, не отвергайте мою просьбу! Помогите мне спасти ему жизнь и смыть пятно позора с его чести.
Господин Керу не перебил юношу ни словом. Опустив голову, граф стоял молча и неподвижно. Когда Сильвен замолчал, наступила напряженная тишина. Наконец Керу поднял голову и заговорил:
— Если допустить, что история, рассказанная девушкой, которая теперь лишилась рассудка, действительно имеет под собой основания, если допустить, что подземелье в Темной долине и вправду существует, какое можно сделать заключение?
Сильвен много думал обо всем этом и потому сразу нашелся что ответить.
— Вы знаете, граф, — произнес юноша, — что никто не видел, как убийца входил в павильон?
— Это верно, но все указывает на то, что он забрался туда через открытое окно.
— В таком случае его обязательно должен был кто-то увидеть! Но оставим этот вопрос в стороне. Что, если я докажу, что в павильон можно проникнуть другим путем?
Граф Керу вздрогнул и переглянулся с Лантюром. Эта мысль уже приходила ему в голову, и только объяснение Мэри-Энн помешало капитану остановиться на ней. Матрос лишь пожал плечами. Чтобы заставить его изменить мнение, нужно было что-нибудь посерьезнее.
— Продолжайте, — сказал граф Сильвену.
— Предположим, что между лесом и замком существует подземный ход, из которого можно попасть в павильон. Предположим, что один или несколько человек таким образом проникли туда. Не достаточно ли этого, чтобы оправдать Давида?
Граф Керу задумался, а затем проговорил:
— Клянусь вам, что мне было бы очень горько сознавать, что я напрасно обвинил ни в чем не повинного человека. Вы говорите, что Аврилетта видела, как ночью люди, одетые во все черное, несли через лес бездыханное тело женщины в свадебном наряде. Но как же тогда с этим согласуется то обстоятельство, что труп Элен покоился в замке и, охраняемый всеми нами, был опущен в могилу? Какое же отношение…
Граф не договорил и вопросительно посмотрел на Сильвена, однако возражения не последовало.
— Да, все верно, — воскликнул юноша, — но мне нечего больше сказать, кроме того, что Давид не виновен. Он не убийца!
— А как же письмо Элен, обнаруженное у него? Разве оно не свидетельствует о дерзких притязаниях того, кому оно было адресовано?
— А почему вы думаете, что это письмо, которое нашлось так внезапно и так кстати, не могли подбросить в его комнату те, кому нужно было отвести от себя подозрения?
— В таком случае, — заметил граф Керу, пытаясь обнаружить для себя в словах Сильвена аргумент, достаточно сильный для того, чтобы изменить мнение, — в таком случае следует предположить, что это письмо было адресовано убийце или одному из его сообщников. Но кому именно? Ни одного молодого человека, кроме Давида, в доме не было…
— Никого? — переспросил Сильвен.
— Давид… и мой племянник Губерт. Но не он же осмелился…
— Почему нет? — холодно спросил Сильвен.
— Молчите, несчастный! — яростно вскрикнул граф. — Слепая дружба не может служить оправданием клевете! Больше ни слова, уходите!
Лантюр торжествовал. Он был твердо уверен в виновности Давида. Сильвен не противоречил, опасаясь еще больше скомпрометировать своего несчастного друга. Но, прежде чем уйти, он торжественно заявил:
— Я повинуюсь, граф, но Бог — свидетель, ничто на свете не остановит меня, и я исполню свою миссию. В тот день, когда я достигну успеха, вы раскаетесь.
Жестом граф указал ему на дверь. Крестьянин почтительно поклонился и вышел. Его голова горела, сердце учащенно билось, но эта неудача не лишила его решимости. Он пообещал Аврилетте спасти Давида и сделает это во что бы то ни стало! Теперь ему нужно было дать знать несчастному, что преданный друг не оставит его в беде.
Сильвен отправился в Рамбуйе. Лошадь его утомилась. Когда наконец показались первые домики города, Сильвен схватился за сердце.
— Боже мой! Что это со мной? Неужели предчувствие несчастья?
Через четверть часа он входил во двор здания суда. В тот же миг крик ужаса вырвался из его груди. Из окна третьего этажа выбросился человек. Перевернувшись в воздухе, он тяжело упал на мостовую. Этим человеком был Давид.