XI
Уже три дня распространялись по Парижу объявления и афиши о Нане Солейль. Сто тысяч франков возбуждали алчность многих. Со всего города к господину Дюмонселю сбегались люди, так что работы у него хватало. Из провинции и даже из-за границы приходила масса писем. Бюро Дюмонселя ежечасно получало и отправляло письма корреспондентам, льстившим себя надеждой, что они напали на след.
Нана Солейль оказывалась одновременно в десяти местах, и если бы бедному американцу пришлось ездить по всем приглашениям, он бы потерял кучу времени. Однако с момента открытия бюро господин Вильбруа стал значительно спокойнее и хладнокровнее. Убежденный, что Нана не могла добровольно оставить его, он вооружился терпением и внимательно изучал письма, которые ему приносил Дюмонсель. Касса была открыта все время, и, несмотря на то что еще никто не заслужил объявленного вознаграждения, многих наградили за усердие.
На третий день в бюро пришел извозчик, заявивший, что он отвозил Нану Солейль с Елисейских полей на улицу Ренн. Он был совершенно уверен в том, что говорил, так как хорошо знал саму Нану и других ее подруг. К тому же сведения извозчика оказались так подробны и точны, что сомневаться в его правдивости не приходилось.
Жорж де Вильбруа запрыгнул в карету и приказал ехать к тому месту, где Нана наняла извозчика. Это было на Елисейских полях, недалеко от Триумфальной арки. Кучер, впрочем, не видел, откуда она шла, но это не имело значения, потому что указанный им час совпадал с тем временем, в которое, как сообщила горничная, госпожа Солейль выехала из дома.
— На ней был очень простой черный костюм, — говорил извозчик, — лицо закрывала вуаль, но по цвету ее волос и манере держаться я узнал эту женщину.
— Она не казалась чем-то встревоженной или обеспокоенной? — спросил Жорж де Вильбруа.
— Вы же сами знаете, что женщины всегда кажутся, как бы вам сказать… Я-то их знаю, потому что и мне ведь когда-то доводилось бывать в обществе.
— Я вам верю, верю, — с нетерпением проговорил Вильбруа. — Она вам что-нибудь говорила?
— Мало чего. Я открыл ей дверцу, а я, знаете ли, это делаю не для всех, а только для хорошеньких женщин, для королев. Я признаю только их!
— Что дальше?
— Она села в карету и коротко распорядилась: «В Сен-Жермен-де-Пре». Меня это удивило, потому что дамы чаще ездят в Булонский лес, нежели в церковь. Но, так как это меня не касалось, я только уточнил: «На улицу Ренн?» — «Да», — ответила она. «Не дальше железной дороги?» — снова уточнил я. Она, взглянув на меня, сказала: «Нет, на железную дорогу не надо! Скорее!» — и закрыла дверцу. Я ударил по лошадям, и мы понеслись. Я хотел доказать, что не одни господские кучера умеют быстро ездить.
— Ну и? — не выдержал Вильбруа.
— Вы торопитесь, господин буржуа! Немного терпения. Мы быстро доехали. На углу улицы Таранн я остановил лошадей и обратился к госпоже: «Здесь?» — «Да», — ответила она, вышла из кареты и протянула мне сто су. «У меня нет сдачи», — сказал я, что было сущей правдой. «Оставьте себе», — проговорила она и пошла по тротуару.
— Вы проследили за ней взглядом?
— Нет, что вы, господин! Это не мое дело. Я тогда только подумал: «У госпожи, наверно, здесь свидание». Затем я насыпал лошади овса, чтобы она поела и отдохнула. Вот…
— На улицу Таранн! — приказал Жорж де Вильбруа.
— Слушаюсь! Я, знаете ли, развожу господ до тех пор, пока не стемнеет.
Хотя рассказ извозчика оказался весьма неопределенным, Жорж не терял надежды: все-таки первый шаг был сделан. Едва прибыв на улицу Тарран, господин Вильбруа выпрыгнул из кареты. Был час дня. Ярко светило солнце, и прохожие толпились на тротуарах. Жорж приказал извозчику точно указать то место, где Нана Солейль вышла из экипажа, после чего стал внимательно осматриваться.
На углу улицы призывно раскрывалась дверь кабака, на левой стороне располагалась лавка старьевщика, где рядом с баулом времен Генриха III можно было найти драгоценные, пожелтевшие от времени кружева. Жорж задумался. Ему казалось, что благодаря какому-нибудь невероятному случаю он сумеет узнать, в какой дом вошла Нана, или по крайней мере определить, что за направление она избрала. Вдали виднелась станция железной дороги Монпарнас. Вдруг извозчик ударил себя рукой по лбу.
— Я совсем забыл одну вещь! — воскликнул он. — Хоть я и не подсматривал, но глаза мне Бог все-таки дал. Я вспомнил, как госпожа остановилась у того фонаря, посмотрела на часы, а потом взглянула наверх, словно что-то прикидывая…
— Куда взглянула? — оживился Жорж.
— Постойте тут с лошадью, а то полицейский ее заберет. Я пойду на то место и покажу вам, как все было. Никуда отсюда не уходите!
Извозчик подошел к фонарю и постарался изобразить госпожу Солейль. Разумеется, со стороны это выглядело весьма комично: неотесанный простолюдин подражает манерам светской дамы. Опираясь на фонарный столб, извозчик вытащил из кармана громадные часы с выпуклым толстым стеклом, посмотрел на них и, немного наклонив голову, медленно повернул ее к дому на правой стороне улицы.
— Вот, господин буржуа, — сказал извозчик Жоржу, вернувшись к лошади, — так все и было. Она смотрела на тот большой пятиэтажный дом с золоченым балконом.
— Вы больше ничего не видели?
— Нет, больше ничего. Моя лошадь хотела есть, вы понимаете…
Задумавшись, Жорж долго смотрел на указанный дом, построенный совсем недавно. Его архитектура ничем особенным не выделялась, однако на нем было множество роскошных, но безвкусных украшений. На первом этаже дома располагались молочная и хлебная лавки. На балконе второго этажа золочеными буквами было написано: «Мадемуазель Флора: искусственные цветы, бальные и свадебные наряды». Над цветочницей была частная квартира. На уровне четвертого этажа красовалась вывеска: «Благополучие семейств. Замена рекрутов». Наконец, пятый этаж занимала портниха.
— Подождите меня, — приказал Жорж извозчику и перешел улицу.
Приступать к розыскам, имея столь расплывчатые указания, было не совсем удобно, но Жорж, наделенный железной волей, не хотел признавать никаких препятствий. Войдя в ворота, он спросил у привратника, предварительно положив перед ним золотую монету, не входила ли в этот дом такого-то числа дама, и подробно описал ее внешность. Привратник, глаза которого округлились при виде блестящей монеты, был готов рассказать все, что знал.
— Но подумайте сами, господин, — начал он, — здесь бывает очень много людей. У нас в доме живут цветочница и портниха, у которых нет отбоя от покупательниц. Целыми днями к ним входят одна дама за другой… Правда, тут еще живет господин Куркодем, но к этому дамы не ходят, одни только мужчины по поводу найма рекрутов. Что касается портнихи…
— Благодарю вас за помощь, — прервал его Жорж, — я иду к цветочнице.
— А ваши двадцать франков?
Но Жорж был уже на лестнице. Мадемуазель Флора очень вежливо встретила посетителя, так как приняла его за клиента. Но стоило ему объяснить причину своего посещения, как цветочница изменилась в лице и сухо заявила, что не считает себя обязанной отвечать на вопросы первому встречному. Жорж, однако, не смутился. Круглая сумма в сто тысяч франков способна творить чудеса. На лице мадемуазель Флоры засияла улыбка, и она тут же вспомнила:
— Рыжеволосая дама! Дайте-ка подумать… Я сейчас загляну в свою книгу, и хотя цвет волос там не указан, мне все-таки легче будет припомнить…
Мадемуазель Флора стала удивительно любезна.
— Госпожа М., мадемуазель де Т… Да, вот и все мои клиентки в тот день. Еще была одна провинциальная дама в обществе молодого человека из высшего света. Блондинка, и очень хорошенькая. Она собиралась выходить замуж. Ей срочно нужно было платье, и у госпожи Берты с пятого этажа как раз нашлось подходящее. Немного перешили в спинке, и все было готово.
Жорж сгорал от нетерпения.
— Я дала вуаль и венок за сто семнадцать франков — это почти даром, но, когда продаешь за наличные деньги, можно и уступить.
Вильбруа остановил этот нескончаемый поток слов:
— Никакой другой дамы не было?
— Нет, клянусь всеми святыми, не было!
Портниха, которую затем расспросил господин Вильбруа, также ничего не знала о Нане Солейль. Берта даже поспешила заметить, что не принимает подобных дам в круг своих клиенток. Жорж вышел ни с чем и приказал отвезти себя домой. В ту минуту, когда он заходил в особняк, высокий, худощавый господин с крючковатым носом, о чем-то совещавшийся с Дюмонселем, обратился к нему:
— Господин Вильбруа?
— Точно так. С кем имею удовольствие говорить?
— Моя фамилия Паласье, я поверенный по делам и прошу вас уделить мне минуту вашего внимания.
Жорж переглянулся с Дюмонселем. Тот кивнул ему, что должно было означать: «Соглашайтесь».
— Пойдемте, — проговорил Жорж.
С самодовольным видом следуя за Вильбруа, господин Паласье походил на единицу, желавшую иметь с правой стороны десяток нулей. Он, казалось, думал: «В моих руках вся ваша сила, без меня вы ничто!» Озабоченный, Жорж вошел в кабинет и, опустившись в кресло, повернулся к посетителю вполоборота.
— Я слушаю вас, — небрежно бросил он незнакомцу.
Господин Паласье, поверенный по делам, был, как мы уже сказали, очень высок, но благодаря своей невероятной худобе казался еще выше. Он был одет в похожий на чехол черный сюртук, полы которого волочились по полу. Незнакомец носил непромокаемые ботинки с тройной подошвой. Не забудем добавить к описанию длиннейшие руки в черных перчатках. Таков был господин Паласье.
— Я слушаю вас, — повторил Жорж.
Паласье, все еще стоявший у дверей по той простой причине, что ему не предложили сесть, приосанился и дребезжащим голосом заметил:
— Господин Вильбруа, вероятно, не знает, с кем имеет честь говорить…
— Что, простите? — воскликнул Жорж, которому в этот момент сильно захотелось вытолкать невежу за дверь.
Господин Паласье повторил свою фразу, подчеркнув слова «имеет честь». Жорж едва не расхохотался.
— Действительно, — сказал он, сдерживая смех, — не знаю.
— Однако вы держите в руках мою карточку. Может быть, вы еще не прочли, что на ней написано. Впрочем, вы иностранец, и это многое объясняет…
Жорж, смущенный самоуверенностью незнакомца, задался вопросом: «А не сумасшедший ли передо мной?»
— Моя фамилия Паласье, — повторил незнакомец.
— Ну и что с того?
— Жан Ипполит Кастор Паласье…
— Дальше?
Скрестив руки на груди, странный гость Паласье проговорил:
— Господин Вильбруа, я не снизошел бы до этого, будь на вашем месте кто-нибудь другой. Это оскорбительно для меня. Но вы, я повторюсь, иностранец, а я слишком воспитанный француз, чтобы забыть о приличиях, к которым меня обязывает гостеприимство страны, принявшей вас.
Вильбруа слушал посетителя, открыв рот.
— В этом столетии, — продолжал Паласье, — было всего трое великих, действительно замечательных людей. Я не буду вам их называть. Вы сами прекрасно знаете, о ком идет речь…
— И все-таки назовите, — сказал Жорж.
— Первый — Наполеон.
— Это верно.
— Второй — Фуше, герцог Отрантский.
— Неужели?
— А третий — Видок!
— Кто, вы говорите?
— Видок. Теперь, когда этих трех лучших представителей силы, могущества и знаний человечества больше не существует, когда они перенеслись в иные миры, появился четвертый, сочетающий в себе чутье Видока, алчность Фуше и стратегический гений Наполеона.
— И кто же он, этот четвертый?
— Его зовут Жаном Ипполитом Кастором Паласье.
Вильбруа был окончательно сражен.
— Разумеется, это я, — продолжал Кастор Паласье. — Я мог бы, как и они, стать начальником секретной полиции, префектом или императором… Тогда меня величали бы Кастором Первым, и колонна в мою честь возвышалась бы на площади города. Но Паласье пренебрегает почестями и венками. Паласье есть то, что он есть: Паласье. Паласье — это целый свет!
К Вильбруа снова вернулось хладнокровие. У него было лишь одно желание — поскорее избавиться от стоявшего перед ним сумасшедшего. Жорж решил, что мягкостью скорее достигнет цели.
— Я верю вам, верю, господин. Теперь, когда я знаю, кто вы, посвятите меня в цель вашего визита.
— Не в моих привычках говорить стоя, — отозвался Паласье.
Жорж начинал терять терпение, однако привстал и отодвинул стул, на который господин Паласье сразу же уселся.
— Господин Вильбруа, — начал он, — вы должны были заметить, что я принадлежу к числу людей, которые прямо идут к своей цели.
Жорж кивнул.
— Итак, вы ищете женщину…
— Да.
— Которая исчезла?
— Точно так.
— И вы предлагаете сто тысяч франков в награду тому, кто найдет ее — живой или мертвой?
— В объявлении об этом ясно сказано.
— В таком случае, господин Вильбруа, отсчитайте мне эти сто тысяч франков.
Жорж подскочил от изумления.
— Сто тысяч франков! Так вы знаете?..
— Пока я ничего не знаю.
— Но в таком случае…
— Господин Вильбруа, если я берусь за какое-нибудь дело, можно считать, что оно сделано.
Жорж так разволновался, что едва держал себя в руках.
— Господин Паласье, — воскликнул он, не скрывая нетерпения, — я не хочу думать, что вы явились сюда для того, чтобы посмеяться надо мной…
— Боже сохрани! То, что я вам говорю, очень серьезно. Вы не хотите дать мне сто тысяч вперед? Я крайне сожалею об этом, потому что ваше доверие меня сильно приободрило бы. Но, — прибавил он с горечью, — люди есть люди. Они не умеют отличить человека гениального. Я разочарован, но подчиняюсь необходимости. Я верну вам женщину, и тогда вы мне заплатите.
— Я, может, соглашусь дать вам часть… — проговорил Жорж.
— Нет, не нужно, — сказал Кастор. — Паласье кредитует вас своим временем и способностями. Я вам доверяю. Теперь давайте поговорим немного. Расскажите мне всю историю от А до Я.
И Паласье, откинувшись на спинку стула, забросил одну ногу на другую, как человек, готовый выслушать длинный рассказ.
«Черт побери! — подумал Жорж. — Этот оригинал, похоже, чертовски ловок и хитер. Может, из этого что-нибудь и выгорит…»
Когда господин Вильбруа заговорил, в глазах Паласье загорелся азарт. Жорж, увлеченный собственным рассказом, позабыл о первом неблагоприятном впечатлении от эксцентричного посетителя. Американец не упустил ни одной подробности и не заметил, что Паласье в последние минуты его почти уже не слушал. Он аккуратно вытащил из кармана записную книжку в зеленой обложке и стал внимательно разбирать мелкий почерк. Вильбруа в это время говорил о своем утреннем путешествии.
Наконец, господин Паласье прервал его, громко захлопнув записную книжку.
— Довольно, — сказал он. — Ответьте мне, Нана Солейль в последний раз вышла из особняка двадцать второго апреля?
— Да.
— Очень хорошо. Она взяла экипаж и приказала извозчику ехать на улицу Таранн?..
— Именно так.
— Отлично. Вы заходили в этот дом?
— На улице Таранн? Да, я…
— Вы говорили с цветочницей и портнихой?
— Действительно…
— Хорошо. Но вы не пошли к господину Куркодему?
— Какое может иметь отношение?..
— Комментариев не нужно. Отвечайте.
Паласье был строг, как судья в тоге.
— Куркодем сюда не приходил?
— Зачем ему это делать?
— Выспросить подробности.
— Я не знаю…
— Справьтесь у вашего конторщика.
Невольно поддаваясь властному тону, которым распоряжался Паласье, Вильбруа позвонил. Прибежал Том. Господин Вильбруа приказал ему принести ответ от Дюмонселя. Выяснилось, что Куркодем не приходил в бюро.
— Теперь я знаю достаточно, — сказал Паласье. — Мне остается проститься с вами, господин Вильбруа.
— Но…
— Больше ни слова! До свидания.
Встав со стула, Паласье поклонился Жоржу и, повернувшись на каблуках, направился к двери.
— Скажете ли вы мне, по крайней мере?.. — начал было господин Вильбруа, провожая Паласье до дверей.
— Пока ничего не скажу.
И он вышел из комнаты, таинственно прошептав:
— Наполеон, Фуше и Видок — все в одном Паласье!
«С кем я имею дело — с сумасшедшим или гением?» — спросил себя Вильбруа.
