ОДИННАДЦАТЬ ОБЕЗГЛАВЛЕННЫХ ТРУПОВ
Страшная посылка
Это было, начал доктор, в 187… году, вскоре после назначения моего друга начальником сыскной полиции. Надо вам сказать, что два последние перед этим событием года были особенно богатыми на зверские, кровавые происшествия. Путилин просто с ног сбился. Иногда ночью он посылал за мной:
– Друг мой, мне нужна твоя помощь. Определи, сколько времени, по-твоему, мог прожить этот человек после полученной им раны. Мне необходимо это знать.
Поскольку мой друг никогда не задавал мне праздных вопросов, я всегда старался дать ему как можно более точный ответ.
Шел февраль. В воздухе уже пахло весной. Я сидел у Путилина, в его служебном кабинете, и мы вели задушевную беседу. Вдруг послышался нервный стук в дверь.
– Войдите! – крикнул начальник сыскной полиции.
На пороге кабинета стоял старший дежурный агент, взволнованный, бледный.
– Ваше превосходительство, страшное преступление! – заикаясь, проговорил он.
– В чем дело? – озабоченно спросил Путилин.
– Сию минуту нам сообщили, что в трех различных районах города найдены три трупа!
– Что же в этом особенно страшного, голубчик? – слегка усмехнулся Путилин.
– Вы не дослушали меня, ваше превосходительство. Дело в том, что все три трупа без голов.
– Как без голов? – мой друг даже привскочил от удивления.
– Так-с. Головы у всех отрезаны совсем недавно, и, очевидно, не у трупов, а у живых еще людей.
Путилина передернуло. Каюсь, и я почувствовал себя не очень хорошо.
– Вот что, голубчик, сию минуту дайте знать прокурору, судебному следователю и врачу. Я сейчас туда выезжаю. Ты поедешь со мной, Иван Николаевич?
– Что за вопрос? Разумеется… – с готовностью ответил я.
– Где трупы? – отрывисто спросил Путилин.
– Один – за Нарвской заставой, другой – близ деревни Волково, третий – близ Новодевичьего монастыря.
– Все – окраины… – вырвалось у Путилина.
Только мы собирались выйти из кабинета, как снова раздался стук в дверь.
– Ну что там еще? Кто там? Войдите!
Два сторожа бережно внесли объемистый ящик, завернутый в черную клеенку.
– Что это? – удивленно спросил шеф сыска.
– Посылка на ваше имя, ваше превосходительство! – гаркнули сторожа.
– Кто принес?
– Час назад доставлена посыльным. Велено передать вам в собственные руки.
Путилин сделал досадливый жест рукой:
– Нельзя терять времени… А впрочем…
И Иван Дмитриевич выразительно посмотрел на меня.
– Надо вскрыть посылку! – ответил я ему.
– Живо! Живо! Вскрывайте! – отдал он приказание сторожам.
Ловкими привычными жестами те распутали бечевки и разрезали черную клеенку. Под ней оказался грубо отесанный белый деревянный ящик. Мы все поближе придвинулись к нему. Путилин стоял впереди.
– Подымайте крышку! – нетерпеливо бросил он сторожам.
– Ишь ты, как крепко гвоздями приколочена… – заметили оба сторожа, стараясь ножами поддеть крышку таинственного ящика.
Наконец доски отскочили с треском и характерным сухим лязгом сломанных гвоздей.
– С нами крестная сила! – раздался дикий испуганный крик отпрянувших от ящика сторожей. – Головы! Головы!
Путилина тоже словно отшвырнуло назад. Старший дежурный агент замер на месте. Лицо его было белее полотна. В ящике, на смоченном кровью грубом холсте, лежали рядом, одна к другой, три отрезанные головы. На что уж я, как доктор, привык ко всевозможным кровавым ужасам, а тут, поверите ли, при виде этих страшных мертвых мужских голов задрожал, как какая-нибудь нервная барынька.
– Ваше… ваше превосходительство… – первым нарушил оцепенение, охватившее всех, здоровенный детина сторож. – Тут бумага еще какая-то лежит! – И, бережно сняв с одной из голов лист в четвертинку плохонькой бумаги, смоченной по краям кровью, он протянул ее Путилину.
С дрожью в руках взял это страшное послание мой неробкого десятка друг.
– Вы… вы ступайте пока! – отдал он приказ сторожам.
Те, словно радуясь, что могут избежать дальнейшего лицезрения голов, быстро покинули кабинет.
Путилин начал громко читать:
– «Посылаем тебе, твое превосходительство, в дар гостинец – три головы. Жалуем тебя этой наградой за твое усердие, с коим ты раскрыл, накрыл и предал шайку «Стеньки Разина». Исполать тебе, мудрый сыщик! А еще скажем, что таких голов ты получишь еще восемь, всего же их будет одиннадцать. А двенадцатую голову получить тебе уже не придется, потому что голова эта будет твоя собственная. Бьем челом тебе, А. Г. Г.». Недурно! – вырвалось у Путилина.
– Ловко! – вырвалось у меня.
Я быстро подошел к ящику и, схватив одну голову, близко нагнулся к ее широко раскрытым глазам.
– Что ты делаешь? – испуганно спросил меня талантливый сыщик.
Я усмехнулся:
– Разве тебе, Иван Дмитриевич, не известно, что порой в зрачках убитого запечатлевается образ убийцы? Зрачки глаз убиваемого воспринимают как негатив черты лица убийцы.
Увы! Сколько я ни бился, ровно ничего не мог узреть в мертвых, остекленевших глазах. В них застыли только ужас и невыразимое физическое страдание.
– Ну? – с надеждой в голосе спросил меня мой друг.
– Ничего! – с глубоким сожалением ответил я.
– В таком случае идем, не теряя времени… Я принимаю вызов этой страшной банды. Клянусь, что я или первый из восьми сложу свою голову, или раскрою этих чудовищ!
Одиннадцатая голова. В мертвецкой. «Хрустальный дворец»
Петербург был охвачен паникой. Весть о том, что появилась какая-то страшная шайка злодеев, обезглавливающих обывателей, моментально облетела приневскую столицу. Стоустая молва преувеличивала, как обычно это бывает, число жертв, и петербуржцы в ужасе кричали:
– Не выходите на улицу! Сидите дома! По ночам бродят ужасные люди-звери. Они нуждаются в теплой человеческой крови. Отрезав голову, они собирают из тела всю кровь для каких-то целей.
Высшим начальством моему другу Путилину было вежливо, но категорически поставлено на вид, что он обязан как можно скорее раскрыть эти неслыханные злодеяния:
– Вы, Путилин, большой талант. Окажитесь на высоте вашего призвания и на этот раз. Население страшно взволновано. Необходимо успокоить общественное мнение.
– Я сделаю все, что в моих силах, – скромно, но твердо ответил Путилин.
Осмотр трупов и местности, где они были найдены, не дал никаких положительных результатов. Районы эти были глухие, кишащие отбросами столичного населения, а трупы – совершенно голые. Моргов тогда у нас не существовало, как не существует и до сих пор. Опознать личности убитых, таким образом, представлялось делом далеко не легким.
На ноги были поставлены все; устраивались внезапные осмотры всех подозрительных притонов, ночлежек; целая рать опытных сыщиков-агентов дневала и ночевала в разных местах. Так прошло восемь дней. А знаете ли вы, господа, что это были за дни? Каждый день неукоснительно в сыскное отделение доставлялось по одной свежеотрезанной мертвой голове. Как, каким таинственно-чудесным образом ухитрялись страшные злодеи посылать Путилину «в дар гостинец», эти зловещие предметы, до сих пор осталось нераскрытой тайной. Теперь Петербург уже не волновался, а прямо замер от ужаса. «Последние времена настали! Близко пришествие Антихриста! Скоро будет светопреставление!»
Я никогда не видел моего друга Путилина в таком состоянии духа, как в эти проклятые дни! Он не говорил ни слова, а, по своей привычке, все что-то чертил ногтем указательного пальца по бумаге.
– Ваше превосходительство, одиннадцатая голова прибыла! – трясясь от ужаса, доложили ему.
Путилин даже бровью не повел:
– Стало быть, осталось дело за двенадцатой, то есть за моей?
– Помилуйте, ваше превосходительство, вы что… храни Господь!
В течение этих страшных восьми дней, пока регулярно прибывали мертвые головы, я сопутствовал великому сыщику не в одном из его безумно-смелых похождений – иногда с переодеваниями, разумеется. Особенно любопытными и врезавшимися мне в память являются два: одно – посещение мертвецкой при N-й больнице, куда были свезены все обезглавленные трупы и все отрезанные головы, и другое – посещение страшного «Хрустального дворца», о котором я впервые получил представление.
Столичное население было широко оповещено, что все желающие могут в течение целого дня являться в покойницкую больницы для опознания трупов. Я приехал туда с моим гениальным другом утром. Он распорядился, чтобы у входа в мертвецкую были поставлены сторожа, которые впускали бы посетителей не более чем по одному человеку за раз.
Когда мы в первый раз вошли в мертвецкую, я невольно вздрогнул, и чувство неприятного холода пронизало все мое существо. На что уж, кажется, я благодаря своей профессии доктора должен был бы привыкнуть ко всевозможным картинам, а главное, к трупам, однако тут, поверите ли, пробрало и меня. Тяжелый, отвратительный запах мертвечины, вернее, смрадное зловоние разлагающихся тел, ударял в лицо. Казалось, этот страшный запах заползает повсюду: и в рот, и в нос, и в уши, и в глаза.
– Брр! – с отвращением воскликнул великий сыщик. – Не особенно приятное помещение. И если принять еще во внимание, что нам придется пробыть здесь несколько часов, а то и весь день…
– Как?! – в ужасе воскликнул я. – Здесь? В этом аду? Но для чего? Что мы тут будем делать?
– Смотреть… наблюдать… – невозмутимо ответил тот. – Видишь ли, несколько раз в моей практике мне приходилось убеждаться, что какая-то таинственная непреодолимая сила влечет убийц поглядеть на своих жертв. Вспомни хотя бы страшного горбуна, Квазимодо церкви Спаса на Сенной.
– Но где же мы будем наблюдать? Откуда?
– Для этого нам надо спрятаться, доктор, вот и все.
– Но куда же здесь прятаться?
– А вот из этих гробов мы устроим великолепное прикрытие, откуда нам будет все видно и слышно.
Я закурил сигарету и стал отчаянно ею дымить, Путилин же не отнимал от лица платка, смоченного крепкими пряными духами. Но разве это могло заглушить до ужаса резкий трупный запах? Пока мой друг сооружал нечто вроде высокой баррикады из гробов, я с содроганием глядел на покатые столы мертвецкой.
Какое страшное зрелище, какая леденящая душу картина! Рядком, близко друг к другу, лежали восемь голых трупов без голов. Все это были тела мужчин сильных, здоровых, но страшно обезображенных предсмертными страданиями – судорогами. Так, у одного трупа были скрючены руки и ноги чуть не в дугу, у другого пятки были прижаты почти к спине. Рядом лежало восемь же отрезанных голов. Эти головы были еще ужаснее трупов! Точно головы безумного царя Ииуя, в которые он играл как в бирюльки. У некоторых глаза были закрыты, но у некоторых открыты, и в них застыло выражение смертельного ужаса и невыразимых мук.
Тусклый хмурый свет падал на эту страшную гекатомбу мертвых тел из высокого окна покойницкой.
– Ну, доктор, пора! Пожалуйте сюда! – пригласил меня великий сыщик.
Поверите ли, я был рад спрятаться даже за такое мрачное прикрытие, лишь бы только не видеть этого зрелища. По условному знаку в мертвецкую стали впускать посетителей по одному. Кого тут только не было в этой пестрой, непрерывно тянущейся ленте публики! Это был живой, крайне разнообразный калейдоскоп столичных типов. Начиная от нищенки и кончая расфранченными барыньками – любительницами, очевидно, сильных ощущений; начиная от последних простолюдинов и кончая денди в блестящих цилиндрах. Все входили и, почти без исключений, отшатывались в ужасе назад, особенно в первый момент.
– О господи! – в страхе шептали-шамкали ветхие старушки, творя молитвы и крестясь дрожащей рукой.
Были и такие посетители обоего пола, которые с громким криком страха сию же минуту вылетали обратно, даже еще ничего хорошенько не разглядев. С двумя дамами сделалось дурно: с одной – истерика, с другой – обморок. Их обеих подхватил и вывел сторож.
– И чего, дуры, лезут… – недовольно ворчал талантливый сыщик.
Тут, кстати, не могу не упомянуть об одном курьезном эпизоде, столь мало подходящем к этому страшному и мрачному месту. В мертвецкую вошел какой-то хмурый, понурый мещанин. Он истово перекрестился и только собирался начать лицезрение этой «веселенькой» картины, как вдруг я, наступив на край гробовой крышки, потерял равновесие и… грохнулся вместе с ней на пол. Крик ужаса огласил покойницкую. Мещанин с перекошенным от ужаса лицом вылетел пулей из покойницкой, крича не своим голосом:
– Спасите! Спасите! Покойники летают!
Я быстро, еле сдерживая хохот, вскочил на ноги и пристроился, как и прежде.
– Это черт знает что, доктор! – мой друг начал строго распекать меня, хотя я отлично видел, что губы его подергиваются от едва сдерживаемого смеха. – Ты, батенька, не Бобчинский, который в «Ревизоре» влетает в комнату вместе с дверью. Этак ты мне все дело можешь испортить…
Продолжать шептаться стало невозможно, поскольку в это царство ужаса вошла новая посетительница. Меня несколько удивило то обстоятельство, что, войдя, она не перекрестилась, как делали это все, а без тени страха и какого-либо смущения решительно подошла к трупам и головам. Она стояла к нам вполоборота, так что мне прекрасно был виден ее профиль. Его абрис был поразительно красив, как красива была и вся ее роскошная фигура с высокой грудью. Среднего роста, одета она была в щегольское драповое полупальто с белым шелковым платком на голове.
Несколько секунд простояла она молча, не сводя взора с трупов и голов, потом вдруг быстрым движением схватила одну из голов и приставила к обезглавленному туловищу. Затем, спустя несколько секунд, она так же стремительно отдернула мертвую голову и, положив ее на прежнее место, пошла к выходу. Лишь только успела она перешагнуть порог, как Путилин быстрее молнии выскочил из своей мрачной засады, бросился к двери и закрыл ее на задвижку.
– Скорее, доктор, помоги мне расставить гробы на прежние места.
Я стал помогать ему.
– Ну а теперь – быстро в путь!
Он высоко поднял воротник шубы, так что лица его не стало видно, и, отдернув задвижку, вышел из покойницкой.
– А что же ты врешь, что поодиночке пускают? – напустилась на сторожа вереница посетителей. – А их вон там трое было!
Путилин быстро шел больничным двором, направляясь к воротам. Я еле за ним поспевал. Впереди мелькал белый платок.
– Чуть-чуть потише… – шепнул мне великий сыщик.
Когда платок скрылся в воротах, мы опять прибавили шагу и вскоре вышли на тротуар 3-го проспекта. Тут, на углу у больничного здания, на тротуаре, стояла женщина в белом платке рядом с высоким дюжим парнем в кожаной куртке и высокой барашковой шапке. Они о чем-то оживленно, но тихо говорили. Когда мы поравнялись с этой парочкой, женщина пристально и долго на нас глядела. Потом, быстро подозвав проезжавшего мимо свободного извозчика, они уселись в сани и вскоре скрылись из виду.
– Ну и мы отправимся восвояси, – спокойно проговорил Путилин.
В тот же день, под вечер, он приехал ко мне переодетый и загримированный под самого отпетого бродягу. Обрядив и меня в ужасные отрепья, он протянул мне серебряный портсигар.
– Эту вещь ты будешь продавать в Хрустальном дворце, если понадобится.
– Где? – удивился я.
– Увидишь… – лаконично бросил он.
И вскоре, действительно, я увидел этот великолепный дворец. В одном из флигелей большого дома в Тарасовом переулке, рядом с «Ершами», внизу, в подвальном этаже, висела крохотная грязная вывеска «Закусочная». Когда мы подошли к обледенелым ступенькам, ведущим в это логово, дорогу нам преградил какой-то негодяй с лицом настоящего каторжника.
– А как богу молитесь? – сиплым голосом изрек он, подозрительно впиваясь в нас щелками своих узких, заплывших от пьянства глаз.
– По Ермилу-ножичку, по Фомушке-Фоме да по отвертке-куме! – быстро ответил бесстрашный сыщик.
– А-а… – довольным тоном протянул негодяй. – Много охулили?
– Кисет с табаком да кошель с пятаком.
Путилин быстро спустился в подвал, я – за ним. Когда мы вошли внутрь этого диковинного логовища, я невольно попятился назад – таким отвратительным зловонием ударило в лицо. Несмотря на то что тут было очень много народу, холод стоял в помещении страшный. Ледяные сосульки висели на грязных окнах, иней искрился по углам этого воровского притона.
Только бесконечно меткий и злой юмор воров и мошенников мог придумать для этой страшной дыры такое название – Хрустальный дворец! В первой конуре виднелось нечто вроде стойки с какой-то омерзительной снедью. Во второй комнате, очень большой, занимающей все пространство подвального помещения, разворачивалась целая эпическая комедия из жизни преступного Петербурга. Столов и стульев не было почти ни одного. Посередине возвышалась бочка, опрокинутая вверх дном. Около нее стоял седой старик в продранной лисьей шубе, с лицом типичного скопца. Вокруг него, полукругом, теснилась толпа столичной сволочи, то и дело разражавшаяся громовым пьяным хохотом.
– Кто еще найдет, что продать? Принимаю все, кроме девичьего целомудрия как вещи, ровно ничего не стоящей… для меня по крайней мере, почтенные дамы и кавалеры! – высоким, пискляво бабьим голосом выкликал скопец – скупщик краденого.
– Ха-ха-ха! Ах, шут тебя дери! – заливалась сиплыми голосами воровская братия Хрустального дворца.
– А штаны примешь? – спросил кто-то.
– А в чем же ты к столбу пойдешь, миленький, когда кнутом стегать тебя будут? Что же ты тогда спустишь?
Новый взрыв хохота прокатился по подвалу. Но были и такие, которые с хмурыми лицами подходили и бросали на дно перевернутой бочки серебряные, золотые и иные ценные вещи. Высохшая рука страшного скопца быстро, цепко, с какой-то особой жадностью хватала вещи.
– Две канарейки, миленький…
– Обалдел, знать, старый мерин? – злобно сверкал глазами продающий. – За такую вещь – и две канарейки?
– Как хочешь… – апатично отвечал скопец.
Я не спускал глаз с лица моего друга. Я видел, что он словно кого-то высматривает. Вдруг еле заметная усмешка тронула уголки его губ. Я проследил за его взглядом и увидел высокого парня в кожаной куртке и барашковой шапке. «Где я видел этого молодчика? Что-то в нем знакомое…» – мелькнуло у меня в голове.
– А вы чего же стоите, миленькие? – вдруг повернулся к нам отвратительный старик-скопец. – Имеете что обменять на фальшивые государственные деньги, ибо настоящие-то фабрикуете только вы?
Присутствующие сразу же обратили на нас внимание. Не скажу, что я почувствовал себя особенно хорошо. Я знал, что, если разглядят нашу маскировку, нам несдобровать или, в лучшем случае, придется выдержать жаркую схватку.
– Ну ты, сударь-батюшка, Христос из Кипарисового сада, нас не учи, какие у нас деньги. У нас-то деньги кровью достаются, не то что у тебя, обкарналого жеребца!
Глазки скопца засверкали бешенством, но зато эта фраза имела успех среди «отверженных».
– Ловко ты его! Молодчага! Так его, старого пса!
Путилин швырнул на дно бочки серебряные часы.
– Не возьму! – резко взвизгнул скопец.
– А… а ежели я в таком случае сумочку твою да на шарап пущу? Ась?
– О-го-го-го! – загрохотал подвал – Хрустальный дворец.
Трясущимися от злобы руками старик схватил часы и вышвырнул Путилину пять рублей. Это была огромная сумма, попросту говоря – взятка. Старый негодяй испугался угрозы переодетого сыщика и хотел его задобрить. Когда мы выходили из страшного подвала, около дверей стоял парень в кожаной куртке. Он о чем-то тихо шептался с чернобородым оборванцем.
– Так, стало быть, сегодня придешь туда?
– Приду…
– Запомни: Расста…
В эту секунду он заметил нас и сразу смолк.
На девятый день после довольно длительной прогулки, навестив чуть ли не двадцать больных, я, уставший, сидел перед горящим камином. Мысль о моем друге неотступно преследовала меня. Я думал об этом таинственном усекновении одиннадцати голов. Все трупы вместе с полицейским врачом исследовал и я. Меня поразила одна особенность: все одиннадцать жертв были обезглавлены одним и тем же способом – сначала нож вонзали острием в сонную артерию, а затем сильным и ловким движением производили дьявольский «кружной пояс», вследствие чего голова отделялась от туловища.
Утомленный этими страшными бессонными ночами и дневной практикой, я, согретый огнем камина, задремал. Это был не сон, а так, какое-то кошмарное забытье. В моем воспаленном мозгу рисовались голые трупы, кровь, отрезанные головы. Резкий звонок вывел меня из состояния этого полубреда-полукошмара. Я вздрогнул и вскочил с кресла. Передо мной стоял лакей.
– Что такое?
– Да вот, барин, какая-то компания подъехала на тройке. Важный, но хмельной купчик молодой желает вас видеть, – доложил он мне.
– Пусть войдет.
Дверь моего кабинета распахнулась. На пороге в роскошной бобровой шубе, отороченной соболями, стоял красавец купчик. Позади него во фраках с розетками в петлицах вытянулись два лакея в летних пальто.
– Что вам угодно? – направился я к бобровой шубе.
Лицо красавца купчика осветилось веселой улыбкой.
– Помощь нам оказать, господин доктор!
– Позвольте, господа, в чем, собственно, дело? Кто из вас болен? Почему вы все трое ввалились в мой кабинет? Там есть приемная.
Какой-то леденящий ужас и страх под влиянием кошмарного забытья охватили меня.
– Не узнаешь? – подошел ко мне вплотную купчик в бобровой шубе.
– Позвольте… Кто вы? Я вас не знаю…
– Будто бы? Неужели ты, Иван Дмитриевич, не знаешь, что на свете иногда появляются материализовавшиеся духи?
Я обомлел:
– Кто такой, сударь, вы будете?
Саркастический хохот пронесся по кабинету.
– Я-то кто? А Ивана Дмитриевича Путилина знаешь?
– Как?! Ты?!
– Я. Собственной персоной, дружище! Довольно заниматься маскарадом. Идем! Ты, конечно, не откажешься присутствовать при том, как будут снимать двенадцатую голову, а именно голову с плеч твоего друга?
Затем, сменив шутливый тон на серьезный, он тихо мне проговорил:
– Захвати с собой хирургический набор и все, что требуется для оказания первой помощи. Я боюсь, что дело будет жаркое.
Через несколько секунд мы находились уже в санях тройки, крытых красным бархатом.
– Хорошо загримировался? – тихо смеясь, обратился ко мне Путилин.
– Чудесно! – не удержался я от искреннего восхищения. – Но, ради бога, скажи, куда же мы едем?
Наступила долгая пауза. Мой друг что-то сосредоточенно чертил пальцем по заиндевевшим крыльям саней.
– Прости, ты о чем-то меня спрашивал? – словно пробудившись от долгого сна, спросил он меня.
– Куда мы едем, Иван Дмитриевич?
– Ах, куда мы едем? Довольно далеко… может быть, на тот свет. Предупреждаю тебя: если ты боишься – сойди, пока есть время. Ты веришь в меня?
– Верю! – вырвался у меня восторженный возглас.
– Так о чем же ты спрашиваешь?
– Неужели ты напал на верный след? – спросил я моего друга.
– Тсс! И уши лошадиные имеют… уши! – тихо рассмеялся Путилин.
– Но-но-но-о, ми-лы-я-а! – лихо гаркнул ямщик, привстав с облучка.
Чуть не на тот свет
Чем дальше, тем местность, которой мы ехали, становилась все глуше и глуше. Огромный гранитный город остался далеко позади нас. Потянулись какие-то пустыри, огороды. Изредка мелькали огоньки маленьких домиков.
– Это агенты? – указал я глазами на двух официантов во фраках.
– Ну конечно… – тихо рассмеялся Путилин. – Теперь слушай меня внимательно. Мы едем в кабачок-трактир «Расставание». Я – богатый загулявший купчик. Эти агенты – лакеи ресторана Бореля, сопровождающие меня как важного клиента их дома. Я не уплатил по крупному счету. Я кучу. У меня десятки тысяч в кармане. Лакеи знают об этом и хотят поживиться. Ты – шулер.
– Благодарю покорно! – расхохотался я.
– Тсс! Ты в этом грязном притоне будешь предлагать мне играть. Вынешь карты… Я выну деньги… А потом… а потом ты увидишь, что из этого выйдет. На, держи колоду карт.
– Но ведь это безумно смелая игра! – вырвалось у меня.
– Другого выхода нет. Ты знаешь меня: я никогда не отступаю ни перед какой опасностью. Я или выиграю, или проиграю это дело!
На пересечении двух дорог, от начала одной из которых виднелся проселок, стоял двухэтажный деревянный домик, ярко освещенный.
– Ну-ну-у, милые, тпрру-у! – дико взвизгнул, ухнул и гаркнул ямщик.
Сани тихо подкатили к трактиру, над подъездом которого вывеска гласила: «Трактир «Расставание». Громкий звон бубенчиков и лихой окрик ямщика, очевидно, были услышаны в мрачном притоне, о котором давно уже ходила недобрая слава. Дверь отворилась, и из нее вырвались клубы белого пара.
Я быстро оглянулся на Путилина и не узнал его. Моментально все лицо его преобразилось. Пьяная, глупая улыбка расплылась по физиономии, и он сильно качнулся всем телом в мою сторону.
– Ваше сиятельство, купец хороший, приехали! – отстегивая покрывало саней, громко возгласил ямщик.
В ту же минуту «лакеи» бросились высаживать «его сиятельство».
– Кто такой будет? – подозрительно поглядывая узкими щелками глаз, прохрипел высокий рыжий трактирщик, типичный целовальник былых времен.
– Ха-а-ароший гость! – чмокнул языком ямщик.
Один из официантов подлетел к рыжему трактирщику.
– От «Бореля» мы. Они-с – первейший миллионер. Захмелели они малость… ну и того, по счету забыли уплатить. Мы решили их прокатить, авось очухаются, денежки с лихвой нам заплатят. А только, скажите, хозяин, у вас насчет карманного баловства не практикуется? Потому как деньги большие при нем имеются… В случае чего нам в ответе придется быть.
– Не бойсь, не съедим… – усмехнулся рыжий трактирщик. – И тебе еще с лихвой останется…
– Хи-хи-хи! Сразу видать образованного человека! – восторженно хихикнул «лакей от Бореля».
– А это кто с ним рядышком сидит? – ткнул перстом в моем направлении негодяй.
– А так, примерно сказать, лизоблюд. Около их увивается. А коли говорить откровенно – так шулер. Он, шут его дери, ловко из семерки туза делает!
Путилин тихо шепнул мне:
– Да выводи же меня из саней!
– Mon bon! Ардальоша! Да очнись же! – начал я громко расталкивать Путилина.
– А? Что? – глупо моргал он глазами.
– Помоги ему! – важно процедил содержатель «Расставания», подталкивая лакея.
Но другой лакей уже спешил мне на помощь.
– Пшел прочь! – нагло заявил он мне. – Обобрали купца хорошего на сорок тысяч, а теперь сладко поете: Ардальоша, Ардальоша! Без вас высадим.
Путилина поволокли из саней. Он, качнувшись несколько раз, вдруг обратился к рыжему трактирщику:
– А… а шампанское есть у тебя, дурак?
– Так точно-с, ваше сиятельство, имеется для именитых гостей, – поспешно ответил мерзавец.
До сих пор, господа, не могу я забыть той страшной усмешки, которая искривила лицо рыжего трактирщика. Клянусь, это была улыбка самого дьявола!
«Что будет? Что будет? Ведь идем мы на верную смерть!» – пронеслось у меня в голове.
В волчьей яме. Двенадцатая голова. На волосок от смерти
В первую минуту, когда мы только вошли в ужасный трактир, ровно ничего нельзя было разглядеть. Клубы удушливого табачного дыма и будто банного пара колыхались в отвратительном воздухе, наполненном ужасным запахом водочного и пивного перегара и острыми испарениями – потом – от массы давно не мытых человеческих тел.
Уверяю вас, господа, это был один из кругов ада! Какое-то дикое звериное рычание, дикий хохот, от которого, казалось, лопнут барабанные перепонки, визг бабьих голосов, самая циничная площадная ругань – все эти звуки, соединяясь в одно целое, давали поистине адскую смесь.
– Сюда пожалуйте, сюда, ваше сиятельство! – предупредительно позвал нас рыжий негодяй к большому угловому столу.
Мало-помалу я свыкся с туманом, колышущимся в этом вертепе. Огромная комната… Столы, крытые красными скатертями… лавки… табуреты… Посередине – длинная стойка-буфет, заставленная штофами с водкой, чайниками, пивными бутылками. Почти все столы были заняты. За ними сидели пьяные мерзкие негодяи, вся накипь, вся сволочь, все подонки столичного населения. Кого тут только не было! Беглые каторжники, воры-домушники, мазурики-карманники, коты тогдашней особенной формации, фальшивомонетчики. У многих на коленях сидели женщины. Что это были за женщины! Обитательницы «Малинника» из Вяземской лавры, молодые, средних лет и старые, они взвизгивали от чересчур откровенных ласк своих обожателей.
– Ва-ажно, Криворотый! – стоял в воздухе адский хохот. – Ну-ка, ну-ка, хорошенько ее!
А Криворотый, саженный парень с пропитым лицом, зверски стискивал в объятиях какую-то молодую женщину.
– Ах, ловко! Ах, ловко!
– Ой, пусти! Ой, бесстыдник… – вскрикивала женщина.
В другом месте делили награбленное.
– Я тебе… голову раскровяню бутылкой, коли ты со мной по-хорошему не поделишься!
– Молчи, проклятый! – хрипел другой голос. – Получай что следует, пока кишки тебе не выпустил!
Сначала за общим гвалтом и дымом наше странное появление многими не было замечено. Но вот мало-помалу мы сделались центром всеобщего изумленного внимания.
– Эй, мошенник, шампанского сюда! – громко кричал Путилин, раскачиваясь из стороны в сторону.
Его роскошная бобровая шуба распахнулась, на жилете виднелась чудовищно толстая золотая цепь. Я, с тревогой сжимая рукоять револьвера, следил за аборигенами этой вонючей ямы. Боже мой, каким алчным и страшным блеском горели их глаза! Я стал прислушиваться.
– Что это за птицы прилетели?
– Диковинно что-то…
– А что, братцы, не сыщики ли это к нам пожаловали?
– А и то, похоже что-то…
– Вынимай скорее карты! – тихо шепнул мне Путилин.
Я быстро вытащил колоду.
– Ардальоша! Сыграем партийку? – громко проговорил я на всю страшную комнату.
– Д… д… давай! – заплетающимся языком ответил Путилин и, выхватив из бокового кармана пачку крупных кредиток, бросил ее на стол.
– Ваше сиятельство, отпустите нас! Извольте рассчитаться… Мы свои заплатили… – в голос пристали к Путилину «лакеи от Бореля» – агенты сыскной полиции.
– Пошли вон, канальи! – пьяным жестом отмахнулся от них гениальный сыщик.
Теперь в зале воцарилась томительная тишина. Все повставали со своих мест и стали подходить к нашему столу. Вид денег – и таких крупных – совсем ошеломил местных обитателей. Только что я принялся сдавать карты, как Путилин пьяным голосом закричал:
– Н… не надо! Не хочу играть! Кралечку хочу, какую ни на есть самую красивую! Нате держите, честные господа-мазурики!
И он швырнул столпившимся ворам и преступникам несколько ассигнаций.
– Сию минуту, ваше сиятельство, прибудет расчудесная краля! – подобострастно доложил рыжий содержатель трактира-вертепа. – Останетесь премного довольны!
И минуты не прошло, как перед нами предстала красавица в буквальном смысле этого слова. Когда она появилась, все почему-то почтительно перед ней расступились. Это была она, героиня путилинского триумфа, – среднего роста роскошно сложенная женщина. Высокая упругая грудь. Широкие бедра. Роскошные синие – удивительно синие – глаза были опушены длинными черными ресницами. Красивый нос, ярко-красные губы, зубы ослепительной белизны. Из-под дорогого белого шелкового платка волосы прихотливыми прядками спускались на прелестный белый лоб. Это была настоящая русская красавица – здоровая, манящая, как-то невольно притягивающая к себе. Она, насмешливо улыбаясь, подошла к Путилину:
– Ну, здравствуй, добрый молодец!
– Ах! – притворно всхлипнул Путилин.
Пьяно-сладострастная улыбка, блаженно-счастливая, осветила его лицо. «Как гениально играет!» – невольно подумал я.
– Эй, рыжий пес, ну… ну, спасибо! Разодолжил! И вправду чудесную к… кралю предоставил. На, лови сей момент сотенную! Эх, за такую красотку и сто тысяч отдать не жалко!
– А есть ли у тебя эти сто тысяч? – кладя свои руки на плечи Путилина, спросила красавица.
– На! Смотри!
Путилин выхватил толстый бумажник и раскрыл его перед царицей «Расставания».
– Видишь? Ну все отдам за ласку твою!
Пьяный гикающий вопль огласил вертеп.
– А вам, брат… братцы, тысячу пожертвую, помните, дескать, о купце Силе Парфеныче, который кралечку в смрадном месте отыскал!
Я не спускал взора ни с Путилина, ни с этой красавицы. Я видел, как Путилин быстро-быстро скользнул взглядом по ее рукам, на пальцах которых еле виднелись зажившие порезы. Видел я также, каким быстрым как молния взглядом обменялась красавица с тремя огромными субъектами в куртках и барашковых шапках.
– В… вот что, хозяин! – чуть качнувшись, выкрикнул Путилин. – Держи еще сотенную и угощай всех твоих гостей! Я сейчас с раскрасавицей пойду… Эх, дорогая, как звать-то тебя?
– Аграфена! – сверкнула та плотоядно глазами.
– А я скоро вернусь. Часика этак через три, а может, и раньше. Поедешь со мной, Грунечка?
– Зачем ехать… Мы лучше пешком дойдем. Домишко мой убогий близко отсюда находится. Перины мягкие, пуховые… водочка сладкая есть… Эх да размолодчик-купец, сладко тебя пригрею! Заворожу тебя чарами своими, обовью руками белыми, на грудях моих пышных сладко уснешь ты…
– Га-га-га! Хо-хо-хо! – загремел страшный кабак-трактир.
– Ну что же, ехать так ехать! – воскликнул Путилин, грузно поднимаясь из-за стола.
Красавица Аграфена о чем-то тихо пошепталась с двумя рослыми парнями самой разбойничьей наружности. Обрадованный дармовым угощением, кабак-притон ликовал. Отовсюду неслись восторженные крики.
Путилин сильным голосом запел:
Вот мчится троечка лихая
Вдоль по дороге столбовой…
И между словами песни удивительно ловко шепнул мне:
– Если они опоздают хоть на минуту – мы погибли.
– Кто они? – еле слышно спросил я.
– Агенты и полицейские.
– Ну, в путь-дорожку! – пошла к выходу красавица Груня, пропуская впереди себя Путилина.
Меня словно осенило. Я подошел к ней и тихонько шепнул:
– Возьми и меня с собой. Если я его обыграю, а обыграю я его наверняка, – ты получишь от меня пять тысяч.
– Ладно! Идите с нами, господин хороший! – сверкнула она глазами.
– А вы здесь меня дожидайтесь! – отдал приказ сопровождавшим его лакеям подгулявший купчик – Путилин.
Этого маневра своего отчаянного друга я понять не смог. Но теперь уже стало поздно спрашивать каких бы то ни было объяснений: с нас двоих расстанная кралечка не спускала строгого наблюдательного взгляда.
Мы вышли на крыльцо разбойничьего вертепа. Взглянули и, должно быть, одновременно испытали одно и то же чувство леденящего ужаса. Тройки не было, тройка исчезла. Прежде чем я успел издать какой-либо звук, почувствовал, как Путилин незаметным движением сжал мне руку:
– А где же… где моя троечка, разлапушка?
Расстанная красотка расхохоталась:
– А я к дому моему ее направила. Тут ведь домик мой недалеко. Вот пройдем лесочком этим, свернем направо – там он и будет. Я так решила: лучше ты разгуляешься, коли пешочком пройдешься, хмель-то с тебя сойдет. А то на что же ты похож сейчас? Ха-ха-ха!
– Ах ты умница-разумница моя! – качнулся Путилин.
Мы свернули за угол. Очевидно, тройка здесь не проезжала: недавний пушистый снег был девственно нетронут. Следов полозьев не было и в помине! Путилин шел несколько впереди. За ним следом – красавица Аграфена, я позади нее.
Месяц светил вовсю, заливая дивный пейзаж своим мертвенно-бледным, таинственно чудным светом. Вдруг три огромные черные тени вырисовались на снегу. Я быстро обернулся. Позади нас, прикрываясь за ветвями придорожных елей, на расстоянии приблизительно саженей десяти тихо крались трое высоких мужчин.
Этого момента, господа, я не забуду никогда, до самой гробовой доски. Не хвастаясь, скажу: я не из трусливого десятка, но тут почувствовал какой-то непреодолимый ужас. Вы должны представить себе, где все это происходило. Глухая, удаленная пригородная местность. Вокруг – ни души. Только ели в снегу, только бесстрастный месяц. Позади – вертеп преступников, прямо за спиной – по пятам выслеживающие нас, словно хищные звери, злодеи. Впереди – неведомая даль темного перелеска, где смерть, неумолимая смерть, казалось, уже занесла над нами свою дьявольскую косу!
«Что он сделал, что он сделал? – молнией пронеслось у меня в голове. – Как мог он, гениальный Иван Дмитриевич Путилин, так попасться?»
Я еще раз оглянулся назад и удивился: трех фигур уже видно не было. Зато я ясно увидел нечто неизмеримо более страшное и диковинное: пушистая белая пелена снега как бы все время шевелилась. Очевидно, кто-то полз под снегом! Мне вдруг стало все совершенно ясно. Очевидно, негодяи, кравшиеся за нами, сообразили, что я их обнаружил, и придумали этот хитрый маневр – бросились в глубокую канаву, наполненную снегом, и поползли по ней.
Вдруг Путилин резко остановился. В ту же секунду, испустив короткий крик, красавица Аграфена одним прыжком бросилась на него. В руках ее сверкнул огромный нож, которым она взмахнула над шеей Путилина.
– Убирайте того! – громко крикнула она.
Из канавы, будто белые привидения, выскочили трое разбойников, двое из них бросились на меня, а третий – на помощь своей атаманше. Быстрее молнии выхватил я револьвер и выстрелил, не раздумывая, в негодяев. Один из них, воя и хрипя, точно раненый кабан, грохнулся на снег. Вслед за моим выстрелом, почти одновременно, гулко прокатился второй.
«Господи! Слава богу, стало быть, Путилин жив!» – пронзила меня радостная мысль.
На меня наседал один из негодяев с ножом. Отстреливаясь от него, я обернулся и увидел следующую картину: разбойник, бросившийся на помощь к своей страшной сообщнице, корчился на снегу, очевидно, раненный, а Путилин с Груней катались по снегу в упорной, ожесточенной схватке.
– Помоги… друг… Это не женщина, а дьявол! – хрипел Путилин.
– Отрежу! Сейчас отрежу твою поганую голову! – дико, неистово кричала страшная злодейка, это исчадие ада.
Я видел, как нож сверкал в воздухе и неуклонно приближался к Путилину. Не помня себя, я бросился на помощь, но вдруг страшным ударом ражего детины, по которому пытался ударить, все время промахиваясь, был сбит с ног.
– Попались, дьяволы! – захрипел он.
Я закрыл глаза, приготовившись принять мученическую смерть.
– Держитесь! Держитесь из последних сил! – вдруг загремели голоса.
Я раскрыл глаза, потрясенный, недоумевающий; я увидел, как разбойник, уже заносивший над моим горлом нож, задрожал, выпустил меня из своих железных объятий и бросился бежать. Я быстро вскочил на ноги, не веря происшедшему чуду. Со всех сторон из леса к нам бежали полицейские и солдаты.
Груню оторвали от Путилина. Она так крепко и цепко впилась в него, что потребовались усилия нескольких полицейских, чтобы оттащить ее от моего друга.
– Ты жив? Не ранен? – подбежал я к нему.
– Кажется, не ранен! – хладнокровно проговорил Путилин.
– Ну и баба! – громко смеялись солдаты и полицейские, обрадованные тем, что мы живы. – Этакая красавица!
Они крепко держали ее за руки. Красавица Аграфена отчаянно вырывалась из их рук. Она волочила за собой то в одну, то в другую сторону четверых здоровых мужчин.
– Ну, здравствуй, Грунечка! – подошел к ней Путилин. – Небось догадываешься, кто я, а? Я тот самый, двенадцатый, которому ты хотела отрезать голову.
– Проклятый! Эх, жаль, сорвалось! – в исступлении выпалила она.
Лицо ее было страшно. Красивые глаза почти вылезли из орбит и метали пламя какого-то животного бешенства.
– Ну, а теперь, господа, скорее, скорее к притону! Оцепите местность да, кстати, подберите этих негодяев. Они, кажется, еще живы! А красавицу мою держите крепче!
Мы почти бегом, сопровождаемые полицейскими и частью солдат, бросились к кабаку-притону «Расставание». Он был темен как могила!
– Где же мои агенты? Неужели негодяи их поубивали? – тревожно шепнул мне Путилин.
С револьверами в руках мы поднялись на крыльцо трактира. Ни луча света, ни звука!
– Стойте здесь, молодцы! – приказал Путилин солдатам. – Охраняйте этот выход, а мы пойдем во двор.
Ворота были раскрыты настежь. Виднелись свежие следы полозьев запряженных тройками саней.
– Так и есть: они только что удрали на нашей тройке!
Мы принялись осматривать внутренность двора.
– Васюков, Герасимов! – громко кричал Путилин, обегая двор.
– Скорее, скорее! На помощь! – вдруг раздались крики из темного вертепа.
Блеснул огонек… он моментально стал разгораться в яркое пламя, и, в то время когда мы ломились в заднюю дверь, чем-то забаррикадированную, в трактире уже бушевало море пламени. Вдруг со звоном разлетелось оконное стекло, и один за другим оттуда выскочили наши агенты.
– Живы? – радостно воскликнул начальник сыскной полиции. – Говорите скорее, что там делается?
Агенты были в крови.
– Заслышав ваши выстрелы и почуяв ваше приближение, мерзавцы поняли, что все погибло. Часть их успела удрать, а хозяин, быстро потушив лампы, заметался как угорелый.
Мы притаились за столами. Тогда, очевидно, трактирщик и еще несколько оставшихся воров выплеснули керосин и зажгли его, чтобы, пользуясь суматохой, вызванной пожаром, спастись бегством. Внутри домика все трещало.
– Сдавайтесь! – крикнул что было сил Путилин. – Вам не уйти, вы окружены. Сдавайтесь или сгорите!
Прошла минута, другая… И наконец, задняя дверь распахнулась, и из нее прямо в руки полицейским вышло человек десять мрачных аборигенов страшного вертепа. Наступило уже утро, сменившее эту ужасную ночь, когда мы, разбитые, потрясенные, повели нашу славную добычу в полицию. Только у заставы мы нашли подводы ломовых, на которые усадили пленных и уселись сами.
Путилин ликовал. Мы все горячо поздравляли его с блестящей победой. Вся его шуба была разодрана в клочья. Это красавица Груня во время смертельной схватки располосовала ее своим страшным ножом.
Несмотря на ужасную усталость, Путилин сейчас же по прибытии приступил к ее допросу:
– Слушай, Аграфена, ты попалась. Запираться теперь поздно, глупо. Скажи, неужели это ты отрезала все одиннадцать голов?
– А тебе это не все ли равно? – дерзко ответила она, ни на йоту не смущаясь и хищно оскаливая свои ослепительно белые зубы. – Что вот тебя не прирезала – про это жалею!
– Скажи, ты догадывалась, что это я приехал к тебе в гости? – полюбопытствовал Путилин.
– А ты рассчитывал нас провести? – цинично расхохоталась Груня.
– Ты что же – атаманша?
– Атаманша.
– Кто же твои сообщники? Предупреждаю тебя: если ты откровенно сознаешься во всем и выдашь твоих молодцов-удальцов, то можешь рассчитывать на снисхождение суда.
– А если не выдам, так все равно дальше Сибири не угоните! – расхохоталась она. – А оттуда, эх, как легко убежать!
Я не буду вам пересказывать все подробности длинного, запутанного следствия. Главное мое внимание было сосредоточено, конечно, на яркой, поразительной личности атаманши-головорезки» Груни.
Ни до, ни после этого мне не случалось больше видеть женщины, подобной этой. Это был действительно дьявол в женском обличье. Чтобы вырвать у нее признание, ее подвергли пытке. Ей давали есть исключительно селедку и… и ни капли воды. Семь суток – чувствуете ли вы громадность этого срока? – она превозмогала страшную, мучительную жажду. О, если бы вы видели, какими глазами глядела эта страшная преступница на Путилина! Наконец она сдалась.
– Пить… Я все расскажу! – взмолилась она.
И рассказала, выдав главарей шайки.
– На своем веку я зарезала, – заявила она с поразительным хладнокровием, – двадцать восемь человек. Мне это все равно, лишь бы ножик был удобный, острый, по руке. Сначала – ткнешь в шею, потом – р-раз! – кругом шейки, только хрящики захрустят. Эх, хорошо!
Никто не мог без содрогания слушать эту страшную исповедь. Я, доктор, привычный ко всевозможным кровавым ужасам, и то бледнел. Торжество Путилина, нашедшего это исчадие ада, было полным. Ее судили и приговорили к бессрочной каторге.
notes
Назад: РИТУАЛЬНОЕ УБИЙСТВО ДЕВОЧКИ
Дальше: Примечания
