ГОЛЛИ ВО ВЕСЬ РОСТ
У Лилы смутно забрезжило воспоминание о далеком детстве.
— Не хотите ли присесть? — предложила она больной.
Женщина не могла удержаться от слез.
— Неужели ты ничего не помнишь о той ужасной ночи, пожаре и госпоже? Ее больше нет в живых!
И снова Лила попыталась вспомнить то, о чем говорила Анна, но, увы, безуспешно. Она с мольбой посмотрела на Голли.
— Так и есть, милая, — ответил тот. — Она действительно знала тебя — она была твоей няней.
— Да благословит вас Господь за то, что вы сказали ей об этом, — не могла прийти в себя от радости Анна. — Все думали, что она погибла в огне. Они потом показали мне твое сгоревшее платье, но я всегда знала, что ты жива!.. Они спрятали меня в большом доме, и у меня так болела голова… А потом ужасные китайцы…
При этом воспоминании она задрожала всем телом.
— Ведь я смогу теперь остаться у тебя? Я буду ухаживать за тобой, как прежде, дорогая моя…
Голли покинул женщин и прошел в столовую, в которой его ожидал Айкнесс.
— Все в порядке, — сказал ему Эйкс.
Капитан Айкнесс поднялся с места, подошел к зеркалу и приложил платок к царапине на щеке.
— Я не был к этому готов, — проворчал он.
— И она не была к этому готова. У сумасшедших порой бывает изумительная память.
— Как она изменилась! — продолжал капитан. — Когда-то была очень хорошенькой.
Эйкс промычал в ответ что-то неопределенное и налил себе в стакан виски с содовой.
— Было время, когда и ты неплохо выглядел, — сказал он через минуту. — Иначе тебя не послали бы к ней в качестве приманки. Теперь у нас не осталось никого, кто сгодился бы для такой роли.
— В самом деле, она была очень хороша, и я был к ней неравнодушен. Кроме того, она была единственной разумной женщиной, которую мне довелось встретить на своем веку… Как ты решил поступить с Леном?
Голли закурил папиросу и задумался.
— Ты думаешь, что он нас выдаст? — продолжал расспросы Айкнесс.
— Нет, он нас не выдаст, — ответил Голли и взглянул в окно. — Но я знаю другого, кто мог бы нас выдать.
Капитан принужденно рассмеялся:
— В любом случае этот другой не я. Я слишком глубоко увяз в нашем деле.
— То же самое утверждала «матушка», и все же она чуть не заговорила.
Наступило тягостное молчание. Первым его нарушил капитан:
— Лила также создаст нам проблемы.
— Ты полагаешь? Об этом не может быть и речи… Она выйдет замуж и будет жить семейной жизнью. Но отдавать ее за моряка было бы глупо. Я ничего не имел против того, чтобы ты разыгрывал перед ней роль любящего отца, но тебе придется ограничиться только этой ролью. И если ты собирался выстроить себе дворец в Рио-де-Жанейро, то это будет не на ее деньги.
В течение нескольких секунд они молча смотрели друг на друга. Глаза Айкнесса выражали лютую ненависть, а Голли казался почти безучастным. Но за его внешним спокойствием таилась угроза.
— Я не знаю, чем все закончится, — после паузы сказал мистер Эйкс, — но господам полицейским я оставлю о себе хорошую память. При желании можно без особых затруднений улизнуть из Лондона, но для меня это — недостойный выход из положения. Я не какой-нибудь рядовой воришка, так что им придется со мной считаться. Десять лет я скупал краденое, чтобы сколотить капитал для нашего предприятия. Я добыл тебе деньги на покупку парохода. Я организовал банду — и теперь весь Лондон находится под моим контролем. Я знаю три с лишним тысячи сотрудников уголовной полиции. И если теперь меня вынуждают уйти на покой, то напоследок я устрою им блестящий спектакль. А потом на досуге мы сможем выяснить наши отношения и решить, с кем быть Лиле. Но если ты вздумаешь сейчас предъявить мне по этому поводу ультиматум, то советую тебе поскорее вынуть из кармана пистолет и попытаться пристрелить меня прежде, чем я отправлю тебя на тот свет.
Айкнесс нервно откинулся на спинку стула. Этот большой и сильный человек был трусом, и Голли знал об этом.
— При желании, капитан, я мог бы назвать тебе пароход, на котором мы отплывем, — продолжал Эйкс, — и изложить все детали нашего плана. Мог бы даже сказать тебе номер нашей каюты и имя человека, который обвенчает меня с Лилой…
— Тебя с Лилой! — вскрикнул Айкнесс, и у него вырвалось проклятие.
— Я ведь моложе тебя на целых десять лет, и мы с ней отлично уживемся. К тому же все документы, подтверждающие ее происхождение, находятся у меня. Часть бумаг досталась мне от Синнифорда, а остальные я раздобыл из банка.
Капитан смирил гнев и попытался улыбнуться:
— Ты отчаянный парень, Голли. Единственное, чего я не могу понять, так это то, как ты мог позволять старухе командовать тобой.
— Я не хочу дурно отзываться об умершей. Могу только сказать, что у нас с ней был уговор: в течение четырех часов она могла помыкать мной, но зато остальные двадцать распоряжался я. Двенадцать лет она спала, заперев дверь и положив под подушку заряженный револьвер. И все это потому, что как-то она позволила себе замечание, которое мне не понравилось: сказала, что у меня неприятный голос и что лучше бы мне не петь. Люди, хорошо знающие меня, очень осторожны со мной и не позволяют себе подобных замечаний. Надеюсь, и ты примешь это к сведению.
— Разумеется, Голли.
Под вечер работа закипела. В дом стали прибывать какие-то субъекты, которых Эйкс размещал в пустующих квартирах. Все они были иностранцами и с равным интересом изучали как план Лондона, так и расписание отхода пароходов в направлении Италии и Южной Франции. Один из иностранцев, некий Амброз, был известен Айкнессу как главарь мафии, и Голли поддерживал с ним связь.
В гараже имелся склад оружия. Голли с гордостью показал капитану свои запасы.
— Если уж за что-то берешься, лучше делать это как следует, — удовлетворенно заметил он.
Надо отдать должное Голли: его деятельность принесла соответствующие результаты. На счету в одном из бразильских банков у него лежала столь большая сумма, что даже без паттисоновского наследства он мог прожить с Лилой остаток дней в самой немыслимой роскоши. Примерно такие же крупные суммы лежали у него на счетах еще в двух банках.
Риггит Лен сидел в Брикстонской тюрьме и терпеливо ожидал чуда. Его вера в маленького человечка была безгранична. Но Голли решил, что Риггит останется в тюрьме и понесет наказание, — он больше не был заинтересован в том, чтобы Лен разгуливал на свободе.
Никто, даже покойная жена мистера Эйкса, не знал, что у него был альбом, в который он аккуратно вклеивал газетные сообщения обо всех своих делах. Не раз, просматривая этот альбом, он испытывал чувство удовлетворения. И каждое сообщение, недостаточно подробно и правильно освещавшее его преступление, заставляло его содрогаться от злобы. Он готов был сам написать в газету письмо с требованием внести соответствующие поправки, но знал, что непомерное честолюбие погубило не одного талантливого человека.
В тот же день капитан Айкнесс вторично побеспокоил Голли:
— Я должен тебе кое-что сказать.
Айкнесс закрыл за собой дверь и уселся напротив.
— Знаю, ты трусишь, — пренебрежительно перебил его Голли. — Ты все время бегаешь, словно ищешь вчерашний день.
— На суше мне всегда не по себе. Я моряк и привык быть на воде. Не мог бы ты отправить меня в Голландию, чтобы купить новый пароход? За него просят шестьдесят тысяч фунтов, но их устроит и меньшая сумма… Корабль занесен в реестр Голландии, его мощность — девять узлов.
— А минные крейсеры делают тридцать пять узлов, — спокойно ответил Голли. — Я не стану тратить шестьдесят тысяч фунтов только ради того, чтобы ты мог полюбоваться, как меня будет мучить морская болезнь.
— Где ты разместил китайцев? В последнее время мне ничего не сообщают.
— Они надежно спрятаны. На барже. Полагаю, какое-то время баржи обыскивать не будут.
— Не знал, что у тебя в запасе есть еще одна баржа, — удивился Айкнесс.
— Ты многого не знаешь, — процедил Голли. — Моя голова даже во сне лучше работает, чем твоя наяву.
— Что же мы будем делать? Быть может, я мог бы съездить в Геную…
— Тебе давно следовало бы избавиться от этой проклятой жажды путешествий. Ты останешься здесь, мой дорогой капитан. — И в его голосе прозвучала угроза. — У меня есть план — это не снилось даже Наполеону. Допустим, у тебя имеется пароход. Что ты можешь предпринять против крейсера, который делает тридцать пять узлов? Даже если ты отправишься на неделю раньше, тебя все равно настигнут в открытом море. А я собираюсь отплыть с добычей, о которой не смела мечтать ни одна банда… Что, если они нас поймают? — Голли сделал движение рукой вокруг шеи. — Нас ожидает петля. Нам не откупиться и не отвертеться. Только если мы сможем вынудить их…
— Вынудить?
— Да. Если нам удастся вынудить правительство оставить нас в покое. Мы им покажем, на что способны, и предложим сделку, которая обойдется им недешево. Прежде всего, нужно взять две ювелирные фирмы на Бонд-стрит. Там мы без труда сможем добыть сто пятьдесят тысяч фунтов. Затем последует второй удар, а потом нокаут. Они не осмелятся арестовать ни одного из моих людей, более того — будут рады, что мы наконец убрались в Бразилию, или Аргентину, или еще в какое-нибудь спокойное местечко.
Айкнесс подумал, что его товарищ сошел с ума. Должно быть, Голли уловил эту мысль, потому что хлопнул коллегу по плечу и непринужденно расхохотался:
— Ты думаешь, я сошел с ума? Плохо же ты меня знаешь. Ты уже однажды пришел к этой мысли во время дела в Леффберри. Ты решил, что я спятил, когда сказал тебе, что нам отдаст шкатулку сам директор банка.
Только теперь Айкнесс начал понимать, что представлял собой этот маленький и безобидный с виду человечек.
— Что же ты собираешься предпринять? — спросил он.
На самом деле Айкнесс хотел сменить тему разговора. Он опасался, что Голли угадает его намерения. А они у капитана были вполне определенные. Он только еще не решил, когда удобнее всего передать Голли в руки полиции.
— Главное — точно рассчитать время. В этом секрет успеха. А теперь взгляни… — И Голли стал набрасывать план местности. — Вот это Гринвич. Здесь, близ реки, есть уединенное место, где можно спрятать автомобиль. Отсюда ты увидишь световой сигнал, который будет подан… — Голли задумчиво поглядел на Айкнесса. — Теперь весь вопрос в том, когда начнется спектакль…
— Что начнется? — спросил удивленный Айкнесс.
— В Гринвиче по случаю прибытия минного крейсера, несомненно, состоится банкет или бал, и теперь мне надо выяснить, когда он начнется.
Голли набросал несколько строк и задумчиво добавил:
— Если бы это случилось в пятницу, мы могли бы выкинуть славную штуку. Несомненно, это произойдет в пятницу. — И он возбужденно похлопал себя по коленям. — Ведь ты служил во время войны во флоте? Умеешь управлять орудием?
— Ты о чем? Чего ради нам рассуждать о каком-то бале или банкете и пушках?
Голли улыбнулся.
— Я посмотрю, что делают наши женщины, — сказал он и выскользнул из комнаты.
— Как вы себя чувствуете? — осведомился он у пленниц и, увидев на столе разложенную колоду карт, добавил: — При случае я покажу вам несколько интересных игр. Сегодня вам придется спать здесь, — обратился он к Анне.
— Да, я останусь здесь, — ответила она спокойно.
Теперь на лице женщины лежала печать достоинства — трудно было узнать в ней несчастное создание, которое несколько часов назад доставили в этот дом.
Голли взглянул на засов с наружной стороны двери и сказал:
— Вы не против, если я вас запру? Так будет спокойнее: в этом районе много бандитов.
— Как долго мы останемся здесь, мистер Эйкс? — спросила Лила.
Голли пожал плечами:
— Не знаю, возможно, пару дней. А потом поедем в деревню. Там климат здоровее.
— Мистер Эйкс, не могли бы вы сказать, что случилось с лордом Синнифордом? — спросила Анна.
Голли удивленно на нее взглянул: он не ожидал, что она может так связно выражать мысли.
— Я должен с прискорбием довести до вашего сведения, что лорда Синнифорда больше нет в живых.
— Он умер?
Голли склонил голову:
— Увы! Рано или поздно всем нам суждено умереть. Его поразил удар молнии!
Наступило тягостное молчание.
— Мне очень жаль, — прошептала девушка.
Она смутно догадывалась, что за смертью лорда и самоубийством «матушки» Эйкс таилась какая-то драма.
— Его убили, — объявила Анна. — Я читала об этом в газете.
Голли покачал головой:
— Газеты часто выдумывают небылицы в погоне за сенсацией. Так или иначе, Синнифорда нет в живых.
И он снова внимательно посмотрел на Анну. Несомненно, эта старуха представляла для него опасность: она знала слишком много и помнила о том, о чем ей следовало бы забыть.
— Спокойной ночи, — сказал он холодно. — Утром я снова навещу вас. — И многозначительно добавил: — Будьте благоразумны.
Эти слова заставили Анну содрогнуться.
Затем дверь захлопнулась, и обе женщины услышали, как задвигается засов.