Прошло три недели, с тех пор как Хорфди сделался неразлучен с Камани. Зиг так вжился в роль графа, что иногда ему казалось, что он действительно граф. Он так привык к тому, что его величали сиятельством, что другое обращение оскорбило бы его. После завтрака, покуривая сигары, Камани и Хорфди обычно совещались, как провести день.

— Знаете что, mio caro, — говорил граф, пуская дым кольцами, — вы так милы к нам, а к моей родственнице — особенно, что я даже не знаю, как и отблагодарить вас, но все же мы не придерживаемся программы, которую составили себе в начале нашего путешествия. Вот уже шесть недель как мы в Берлине, однако мы почти ничего не видели. Нет, действительно, что мы посмотрели? Сначала мы должны были посетить Национальную галерею, затем обойти все памятники Берлина — говорят их здесь немало, — но мы ничего этого не сделали. Не могу же я вернуться в Неаполь и сказать, что не видел ни одного памятника.

— Конечно, нет, это было бы непростительно.

— Вы шутите, но это действительно было бы непростительно. Достаточно уже и того, что из-за траура мы не можем пойти в театр, и нам остается только осматривать памятники, галереи и музеи. Когда вы, наконец, отведете нас в Цехгауз, в Национальную галерею и во Дворец юстиции? Я очень хочу посетить Дворец юстиции.

— Но ведь там нечего смотреть.

— Вот-вот, я снова узнаю вас, берлинцев. Вам все приелось! Я даже уверен, что вы никогда не были ни в одной из ваших тюрем!

— Нет, к сожалению, я должен признаться, что посетил одну из них.

— Вот как? Когда же это было?

— Это слишком долго рассказывать.

— Не могли бы вы все же доставить мне такое удовольствие? Я уверен, что при небольшом желании с вашей стороны вы можете достать мне пропуск и пойти туда со мной.

— Я вовсе не стремлюсь побывать там вновь, — рассмеялся Хорфди.

— Ну, так достаньте мне пропуск, я пойду один.

— Что ж, я попробую, если вам так хочется.

— Конечно, и чем скорее, тем лучше. Кроме того, я видел все ваши главные улицы, но еще не видел Французскую улицу — она, кажется, недалеко от Фридрихштрассе; там ведь находится знаменитая голландская мастерская. Почему мы еще не были на этой улице?

— Вероятно, потому, что нам было не по пути, — просто ответил Хорфди, в то время как сыщик внимательно наблюдал за ним.

— И когда же мы все это увидим?

— Когда захотите.

Такие планы составлялись каждый день и никогда не выполнялись. С тех пор как началась вся эта комедия, Зиг не напоминал своему должнику о его проигрыше, и тот, в свою очередь, старался о нем не заговаривать. После завтрака, часа в три, они отправлялись к Марии на Кляйстштрассе. Бо`льшую часть времени они беседовали у пылающего камина и только изредка отправлялись кататься в открытой коляске. Почти всегда они вместе обедали и вместе проводили вечера.

Таким образом, Зиг сумел установить за Хорфди постоянный надзор. Полицейский не только не выпускал его из виду, но наблюдал за каждым словом и взглядом. Сыщику не нужно было выслеживать подозреваемого — он сам каждый день являлся к нему. Развалившись в кресле у себя или у Марии, агент мог спокойно исполнять свои обязанности.

Если читатель думает, что присутствие Зига было необходимо Марии, он ошибается. Чтобы избежать неприятного разговора с Хорфди наедине, ей стоило только позвать свою соотечественницу и компаньонку Розу. Кроме того, Мария сама взяла на себя роль, предложенную Зигом, а значит, понимала, что подвергается риску. Мария по собственной воле стала помощницей Зига — она желала отомстить за смерть мужа. Все это весьма красноречиво говорило о ее железном характере. Такая женщина могла достигнуть своей цели, не прибегая к помощи других. Кроме того, в ее интересах было скорее покончить с этим двусмысленным положением и отделаться от Хорфди.

Одним словом, почва была прекрасно подготовлена. Все расчеты Зига оказались верны. Его план, главным образом, основывался на страсти, которой Хорфди должен был воспылать к Марии. Кто мог внушить ему любовь, если не Мария ван ден Кольб? Она не походила ни на одну из тех женщин, которых он знал раньше. В ее глазах сверкал огонь, а улыбка будила страсть. Сама Мария говорила мало, но, когда она отвечала на вопросы Хорфди, в ее голосе слышались странные нотки, всегда вызывавшие у него особое чувство. В этой женщине слились воедино мужество и грусть, нежность и жестокость — противоположности, которые сначала поражали, а потом очаровывали любого.

Хорфди недолго мог противиться обаянию Марии. Он четко осознавал, что рано или поздно окончательно подпадет под ее влияние, и понимал грозившую ему опасность. Но вместо того, чтобы бежать от нее, он пытался противостоять ей. Уже месяц длилось это знакомство, и у Хорфди теперь было только одно желание: остаться хоть раз наедине с Марией и объясниться с ней.