Глава XXX
Заключение

— Мне надо многое вам поведать, принц, — заявил Раксоль, лишь только они вышли из комнаты, — а также, как я уже заметил, показать кое-что. Не пройти ли нам в мою комнату?

— С удовольствием, — согласился Ариберт.

— Я искренно рад выздоровлению принца Евгения, — начал Раксоль, побуждаемый соображениями вежливости.

— Ах, по поводу этого… — перебил его Ариберт.

— Лучше поговорим об этом позже, принц.

Они вошли в комнату владельца.

— Я должен рассказать вам обо всех эпизодах прошлой ночи, — приступил Раксоль к своему повествованию, — о том, как я взял в плен Жюля и как расследовал его дело сегодня утром. — И он вдался в подробный отчет всего дела, не пропуская ни малейших подробностей. — Видите, — заключил он, — наши подозрения относительно Боснии были весьма обоснованны. Но что касается самой Боснии, то чем дольше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что ее преступных политиков никак нельзя привлечь к ответственности.

— А что вы намерены делать с Жюлем?

— Пойдемте со мной, — сказал Раксоль и повел Ариберта в другую комнату.

Там стояла покрытая простыней кушетка. Раксоль сдернул простыню — он имел слабость к театральным эффектам. Под ней оказался труп человека. Это был Жюль, мертвый, но без малейших следов ран или царапин.

— Я уже послал за полицией, но не за полицейским, а за чиновником из Скотленд-Ярда, — сказал Раксоль.

— Как же это случилось? — учтиво и несколько испуганно спросил Ариберт. — Из ваших слов я понял, что он был заперт целым и невредимым в бывшей своей комнате.

— Да, все так и было. После полудня я отправился к нему наверх с целью отнести ему еды. Рассыльный все еще караулил у дверей. Он не слышал ни малейшего шума и вообще ничего, привлекшего внимание. Однако когда я вошел в комнату, то уже не нашел в ней Жюля. Ему каким-то образом удалось развязать на себе веревки, а потом оторвать дверцу от платяного шкафа. Он придвинул кровать к окошку, а дверцу высунул на три четверти из окна, укрепив другой конец ее под железной перекладиной у изголовья кровати. При помощи такой импровизированной платформы ему удалось вылезти в окно. Стоя на ней, он, вероятно, руками мог достать до карниза под крышей отеля, а поднявшись на своих мускулистых руках, очутился и на самой крыше. Очевидно, он имел намерение перебраться по ней на другую сторону, выходящую на улицу: с того края крыши спускается в маленький низкий дворик у винных погребов пожарная лестница. Жюль уже думал, что его побег удался. Но, к несчастью для него, оказалось, что одна ступенька железной лестницы была дурно выкрашена и проржавела. Она подалась под тяжестью, и Жюль, не ожидавший ничего подобного, свалился на землю. Тут и пришел конец всей его изобретательности и ухищрениям.

Закончив рассказ, Раксоль снова накрыл труп простыней, и в его жесте промелькнул оттенок почтения.

После того как смерть пресекла темную и бурную карьеру Тома Джексона, считавшегося когда-то гордостью «Великого Вавилона», кончились и все треволнения наших героев. О белокурой мисс Спенсер, преданной рабе и помощнице блестящего негодяя, не было больше ни слуху ни духу. Возможно, она до сих пор проживает еще в качестве таинственной незнакомки в каком-нибудь недорогом заграничном пансионе. Что же касается Рокко, то о нем, конечно, были вести. Несколько лет спустя после описанных здесь событий Феликс Вавилон узнал, что Рокко, благополучно достигший Буэнос-Айреса, кулинарными талантами способствовал процветанию одного великолепного отеля. Вавилон сообщил об этом Теодору Раксолю, который при желании мог бы возбудить судебное дело против своего бывшего шеф-повара. Но так как все, по-видимому, говорило в пользу того, что Рокко честно исполнял теперь свое призвание, то Раксоль решил оставить его в покое.

Единственное затруднение, постигшее Раксоля после смерти Жюля, — затруднение, которое он, впрочем, предвидел заранее, — заключалось в улаживании дела с полицией. Полиция требовала подробного отчета: она желала знать, какое отношение Раксоль имел к случаю с Диммоком и что произошло в период времени между его визитом в Остенде и выдачей властям тела Жюля. Миллионер же, само собой разумеется, отнюдь не был склонен это рассказывать — вне всякого сомнения, он нарушил законы как Англии, так, вероятно, и Бельгии, и в глазах блюстителей правосудия его прекрасные нравственные побуждения не могли служить ему извинением.

Следствие по делу Жюля наделало порядочно шума и спровоцировало тысячу рассказов и комментариев. Однако в конце концов удалось прийти к компромиссу. Первой заботой Раксоля было умиротворить инспектора полиции, за которым миллионер так вежливо отказался последовать, когда тот «напал на след», кстати сказать, оказавшийся ложным. Остальное было лишь делом такта и терпения. К успокоению властей, ему удалось доказать, что он действовал хотя и довольно решительно, но при этом вполне честно и что по существу правосудие уже свершилось. Он также тонко намекнул, что не советовал бы им слишком придираться. Наконец ему посчастливилось добиться влиятельного заступничества посланника Соединенных Штатов, и дело было закрыто.

Однажды, спустя две недели после выздоровления владетельного герцога Познанского, Ариберт, все еще гостивший в «Великом Вавилоне», выразил желание переговорить с миллионером. Принц Евгений в сопровождении Ганса и нескольких вызванных им придворных сановников с чрезвычайной пышностью покинул Лондон, увозя с собой спасительный миллион, окончательно устроивший его помолвку. Получая этот миллион, Евгений представил достаточные гарантии и условился об уплате долга по истечении пятнадцати лет.

— Вы желали поговорить со мной, принц? — спросил Раксоль, когда они уселись в комнате владельца.

— Я хочу сообщить вам, что имею намерение отречься от всех моих прав и титула наследного герцога Познанского и продолжить дальнейшее существование под именем графа Гартца — я имею право на это имя по матери. Мне нужно сказать вам также, что я имею годовой доход в десять тысяч фунтов, замок и городской дом в Познани. Все это я говорю вам потому, что прошу у вас руки вашей дочери. Я люблю ее и имею смелость думать, что она отвечает на мое чувство, — я уже просил ее быть моей женой и получил согласие. Мы ждем вашего одобрения.

— Вы оказываете нам большую честь, принц, — сказал Раксоль, улыбаясь, — могу я узнать, по каким причинам вы желаете отречься от ваших титулов?

— Просто потому, что мысль о морганатическом браке была бы так же неприятна для меня, как и для вас, и для Неллы.

— Это хорошо.

Принц засмеялся.

— Полагаю, что вам уже приходило в голову, — продолжал Раксоль, — что десять тысяч годового дохода — сумма не слишком большая для человека в вашем положении. Нелла ужасно расточительна. Я знаю, что она тратит шестьдесят тысяч долларов в год, так себе, по пустякам. Она разорит вас меньше чем за двенадцать месяцев!

— Нелле придется немного изменить свои привычки, — сказал Ариберт.

— Если она сумеет это сделать, то прекрасно! Я согласен.

— Благодарю вас за нее и за себя, — серьезно проговорил Ариберт.

— А чтобы ей не пришлось слишком круто менять свои привычки, — продолжал миллионер, — я переведу на имя ее и ваших детей — если они у вас будут — небольшую сумму в пятьдесят миллионов долларов, или десять миллионов фунтов, в прекрасных, вернейших железнодорожных акциях. Сознаюсь, что это равняется половине моего состояния, но мы с Неллой всегда все делили поровну.

Ариберт ничего не ответил. Оба молча пожали друг другу руки, а тут и сама Нелла вошла в комнату. Вечером после ужина Раксоль и Феликс Вавилон прогуливались вместе по террасе гостиницы «Великий Вавилон». Феликс решился приступить к разговору:

— Ну что, Раксоль, вам не надоел еще «Великий Вавилон»?

— Почему вы спрашиваете?

— Потому что я уже начинаю уставать без него. Тысячу раз с тех пор, как я его вам продал, меня обуревало желание вернуть его назад. Я не могу существовать без дела. Не продадите ли вы его мне?

— Пожалуй, — сказал Раксоль, — пожалуй, я бы согласился его продать.

— За сколько, друг мой?

— За столько же, за сколько купил, — последовал быстрый ответ.

— Ах, вы! — воскликнул Феликс. — Я продал вам отель с Жюлем, Рокко и мисс Спенсер, вы имели неосмотрительность потерять это незаменимое трио, а теперь предлагаете мне отель за ту же самую цену! Да ведь это чудовищно! Тем не менее, — прибавил он, — мы не будем спорить о цене. Я принимаю ваши условия.

Так завершилась сложная цепь событий, начавшихся в тот момент, когда Теодор Раксоль попросил бифштекс и бутылку пива за столом гостиницы «Великий Вавилон».