Глава XII
Рокко и номер сто одиннадцатый
В тот же день после полудня, — только что описанное свидание с мистером Леви произошло утром, — Раксоля осенила новая мысль, которая, по его собственному мнению, должна была бы раньше прийти ему в голову. Хотя разговор с мистером Симпсоном Леви был довольно продолжителен и они успели обменяться кое-какими соображениями и условиться относительно следующего свидания, но предположение, что Реджинальд Диммок поступил вероломно по отношению к своей семье — его раскаяние, вероятно, и послужило причиной его смерти, — это предположение они обошли вниманием. Разговор больше касался континентальной политики с целью выяснить, какие из королевских дворов могли быть заинтересованы во временном исчезновении принца Евгения. Когда же Раксоль, оставшись в одиночестве, стал размышлять о загадочной смерти Реджинальда Диммока, одно обстоятельство его особенно поразило, а именно: зачем Диммок и Жюль так старались выжить Неллу из номера сто одиннадцатого в ночь накануне этой смерти? В том, что они приложили к этому особое старание, что разбитое оконное стекло не было делом простого случая, Раксоль с самого начала был совершенно уверен, но значительность этого факта на первых порах не поразила его. Теперь же ему стало ясно, что с номером сто одиннадцатым связано нечто особенное и чрезвычайно важное. После завтрака он как бы невзначай отправился наверх, намереваясь осмотреть этот номер, но, так как последний оказался занят, миллионер смог взглянуть лишь на его дверь, впрочем, постоялец должен был выехать к вечеру. И, хоть Раксоль и сознавал, что через затворенную дверь не так уж много увидишь, он все-таки оглядел ее. Затем быстро спустился на этаж ниже и, проходя по коридору, внезапно остановился как вкопанный.
— Великий боже! Я кое о чем догадываюсь! — воскликнул он. — Ведь номер сто одиннадцатый находится как раз над королевскими покоями.
Он спустился в бюро и запретил сдавать кому бы то ни было номер сто одиннадцатый до особого распоряжения. Тут ему передали письмо Неллы, заключавшее в себе следующее: «Милейший папочка! Я уезжаю на день или два по горячему следу. Если я не вернусь через три дня, наведи обо мне справки в Остенде. До тех же пор предоставь меня самой себе. Твоя рассудительная дочь Нелла».
Эти несколько слов, написанных крупным, размашистым почерком Неллы, заполняли всю страницу. Внизу ее стояло: «См. оборот». Перевернув страницу, Раксоль в постскриптуме прочел подчеркнутую фразу: «Приглядывай за Рокко».
— Интересно знать, что намерена выкинуть эта баловница? — прошептал Раксоль, разрывая письмо в мелкие клочки и бросая его в корзину для бумаги.
Затем, не теряя ни минуты, он спустился в лифте на самый нижний этаж гостиницы, чтобы проследить за Рокко в его берлоге. Раксолю с трудом верилось, что этот вежливый, величественный джентльмен, этот утонченный гастроном, мог принимать какое-нибудь участие в махинациях Жюля и других, неизвестных пока мошенников. Тем не менее по привычке он повиновался дочери, вполне доверяя ее уму и проницательности.
Кухни гостиницы «Великий Вавилон» принадлежат к одному из чудес Европы. Всего за три года до описываемых здесь событий Феликс Вавилон заново отделал их, воспользовавшись всеми усовершенствованиями и изобретениями, какие только мог предоставить в его распоряжение гений обоих континентов. Кухни занимали площадь в целый акр, стены и полы их были выложены изразцами и мрамором, что давало возможность ежедневно мыть их, как палубу фрегата. Иногда посетителям позволяли осмотреть машину для чистки картофеля, патентованную сушилку тарелок, вертел Вавилона (собственная выдумка Феликса Вавилона), серебряную жаровню, систему многочисленных котелков для бульона и других изумительных затей кулинарного мира. Иногда на их долю выпадало особое счастье увидеть артиста, изготовлявшего изо льда человеческие и звериные фигурки для украшения стола, или лучшего в Лондоне складывателя салфеток, или человека, который ежедневно изобретал новые формы для пирожных и бланманже.
Двенадцать поваров священнодействовали в этих кухнях, имея при себе девяносто помощников и целую армию поварят. Над всеми ними царил Рокко. В центральной части кухонного этажа помещались собственные покои Рокко, где он обдумывал все чудесные комбинации, все гениальные рецепты великолепных и оригинальных яств, стяжавших ему великую славу. Посетителям никогда не приходилось встречаться с Рокко в кухнях, но иногда, в особых случаях, он показывался в столовой и прогуливался по ней, с важным видом выслушивая комплименты завсегдатаев отеля, этих тонких ценителей, признававших его исключительность.
Неожиданное и необыкновенное появление Теодора Раксоля в кухнях вызвало легкое смятение. Кивнув некоторым из поваров, но не вступая ни с кем в разговор, миллионер бродил в этом лабиринте медных приборов и одетых в белые колпаки тружеников. Наконец он увидел Рокко, окруженного несколькими не спускавшими с него глаз поварами. Нагнувшись над только что изжаренной куропаткой, лежавшей на синем блюде, и проткнув спину птицы длинной вилкой, Рокко левой рукой поднял ее в воздух, в правой руке у него был блестящий кухонный нож. Он готовился дать один из своих пользовавшихся всемирной славой уроков разрезания. Четырьмя быстрыми, верными, изящными ударами он разделил тело куропатки. Это было проявление удивительной ловкости, однако же по достоинству оценить его мог только человек, сам имеющий опыт в искусстве разрезания. Одобрительный шепот поднялся вокруг, а Рокко, высокий, худощавый и грациозный, удалился в свои комнаты. Раксоль последовал за ним. Рокко опустился в кресло и закрыл глаза рукой, он не заметил вошедшего.
— Что вы поделываете, мистер Рокко? — спросил миллионер, улыбаясь.
— Ах, простите! — Рокко привстал. — Я придумываю новый майонез для одного блюда на следующей неделе.
— Разве вы изобретаете эти вещи без всяких подручных материалов?
— Конечно. Я составляю их в уме. Зачем мне материал? Я и так знаю вкус всего. Я просто тщательно обдумываю — вот и все. Потом я записываю, даю рецепт моему лучшему повару — и готово! Мне даже не нужно пробовать, я заранее в точности знаю, какой будет вкус. Это все равно что сочинять музыку: великие композиторы не сочиняют за роялем.
— Понимаю, — сказал Раксоль.
— За то, что я могу так работать, вы мне и платите три тысячи фунтов в год, — с важностью добавил Рокко.
— А вы слышали про Жюля? — вдруг спросил Раксоль.
— Про Жюля?
— Да. Он арестован в Остенде, — продолжал миллионер, импровизируя наудачу. — Говорят, будто он и некоторые другие личности замешаны в убийстве Реджинальда Диммока.
— В самом деле? — протянул Рокко, едва подавляя зевоту.
Его равнодушие было чересчур очевидным, и Раксоль тотчас же почувствовал, что оно показное.
— Судя по всему, здешняя полиция на что-нибудь да годится. Мне в первый раз пришлось убедиться, что и она чего-то стоит. Завтра будет произведен систематический и основательный обыск всей гостиницы, — продолжал Раксоль. — Я сообщаю вам об этом с целью предупредить вас, что по отношению к вам обыск этот будет, конечно, лишь простой формальностью. Вы ведь разрешите сыщикам осмотреть ваши комнаты?
— Разумеется, — промолвил Рокко, пожав плечами.
— Я попрошу вас никому не говорить об этом ни слова. Известие об аресте Жюля я получил конфиденциальным образом. В газеты оно еще не попало. Понимаете?
Рокко улыбнулся со свойственным ему величавым видом. Раксоль вернулся к себе удовлетворенным. В сущности, городить целый ряд выдумок такому умнику, как Рокко, было небезопасно, и Раксоль сам еще не знал, как ему вывернуться перед этим великим шеф-поваром, если их с Неллой подозрения окажутся безосновательными и ни к чему не приведут. Однако же по всему поведению Рокко, по странной уклончивости его взгляда Раксоль почти убедился, что он принимал участие в интригах Жюля, а также, по всей вероятности, в убийстве Реджинальда Диммока и исчезновении принца Евгения Познанского.
Ночью, около половины первого, когда замерли последние звуки гостиничной жизни, Раксоль пробрался на второй этаж, к номеру сто одиннадцатому. Заперев на ключ дверь изнутри, он стал тщательно, шаг за шагом, осматривать помещение. Время от времени какой-нибудь скрип или другой звук, раздававшийся в ночной тишине, прерывал его занятие и заставлял его несколько секунд напряженно прислушиваться. Спальня была обставлена с обычной роскошью, характерной для «Великого Вавилона», и в этом отношении не заслуживала особых замечаний. Раксоля больше интересовал пол. Отвернув толстый восточный ковер, он тщательно осмотрел каждую доску, но не открыл ничего особенного. Затем он исследовал уборную и ванную, примыкавшие к спальне, но и там не нашел решительно ничего. Наконец, он принялся за саму ванну, обшитую, как это обыкновенно делается, деревянными полированными фанерками. При некоторых ваннах рядом с кранами бывают шкафы с боковой дверцей, но при этой ванной шкафа не было. Раксоль постучал по панелям, но ни одна из них не издала того характерного, глухого звука, который обыкновенно выдает скрытую пустоту. Он лениво отвернул холодный кран, и из него с шумом побежала вода. Закрыв его, Раксоль вынул выпускную пробку, и тут вдруг под коленом его, опиравшимся на одну из филенок, обшивка подалась, и он увидел, что широкая доска в этом месте привешена изнутри на петлях, а изнутри запирается крючком.
Таким образом, обнаруживалось пустое пространство между обшивкой и краем ванны. Прежде чем предпринять что-либо еще, Раксоль попытался повторить фокус с выпускной пробкой, но неудачно — по-видимому, между стержнем пробки и крючком филенки не было никакого соотношения. Раксоль ничего не смог рассмотреть в полости обшивки, так как электрическая лампа была укреплена неподвижно и свет ее нельзя было направить по желанию. Ощупав свои карманы, Раксоль, к счастью, нашел коробок спичек. С их помощью ему удалось заглянуть в полость, но он заметил лишь довольно широкое отверстие на противоположном конце ее, приблизительно фута на три ниже обшивки. Не без труда удалось ему протиснуться в отверстие полости, в которой он вынужден был сесть с поджатыми ногами. Раксоль чиркнул спичкой, но, к несчастью, полуоткрытый коробок вспыхнул весь разом, и он чуть было не задохнулся в тотчас распространившемся вокруг удушливом запахе серы. Одна спичка, упавшая на дно полости, еще догорала; протирая глаза, Раксоль успел поднять ее и заглянуть в отверстие, замеченное им ранее. Отверстие, по-видимому, не имело дна. Особенного внимания заслуживала веревочная лестница, спускавшаяся внутрь отверстия. Заметив ее, Раксоль улыбнулся с довольным видом.
Спичка догорела. Что было делать? Возвращаться в свои комнаты за спичками или попробовать в темноте спуститься по веревочной лестнице? Раксоль решился на последнее, тем более что в противоположном конце отверстия он теперь заметил слабо светившуюся точку.
С величайшей осторожностью миллионер пролез в колодцеобразный ход и спустился по лестнице. Наконец он почувствовал под собой твердую почву и остановился, уставший и взволнованный, но целый и невредимый. Теперь он понял, что свет проходил через небольшую прорезь в деревянной стене. Приложив к ней глаз, он увидел перед собой ванную комнату королевских покоев, а через ее отворенную дверь — и королевскую спальню. Над массивным мраморным умывальным столом в спальне, нагнувшись над каким-то предметом, стоял человек. Это был Рокко!