Сухарь и его берейтор навещают Полларда после тренировки

(© Bettmann / Corbis)

Ранним утром 23 июня 1938 года проходила обычная тренировка на ипподроме Саффолк-Даунс в Бостоне. Лошади проносились по треку. Более медлительные петляли вокруг овала скакового круга, а те, что были порезвее, стремглав мчались вдоль ограждения. Хронометристы щелкали секундомерами и записывали цифры.

Неожиданно они замерли и отвлеклись от трека, переключив внимание на высокого всадника на низкорослой лошади, появившегося из-за поворота. Всадником был Ред Поллард, а лошадью – Сухарь. Стремительное колесо жизни Реда закрутилось с новой силой, и он был полон энергии и азарта. Жокей восстановил свою физическую форму, превосходно сидел в седле, сломанные кости срослись, и было уже пора приниматься за дело. По натяжению поводьев и ритму движения Сухаря под седлом Поллард понял, что Смит сотворил чудо. Жеребец был в прекрасном состоянии и, как тогда говорили, «крепок, как доллар Рузвельта». Он горел нетерпением снова скакать по треку. Сухарь короткими частыми скачками пролетел мимо столбиков скаковой дорожки. Поллард, откинувшись назад, стоял в стременах и чувствовал, как жеребец натягивает поводья. Сухарь показал великолепное время – 200 метров за 1: 12,2 секунды. Проскакав милю, он бурлил энергией и прогалопировал еще 200 метров. Он дергал руки Полларда, стремясь продолжить скачку.

Лицо Смита озарила торжествующая улыбка. До гандикапа в Массачусетсе оставалось шесть дней. Можно было бросить вызов Адмиралу.

Вернувшись в конюшню, Поллард спрыгнул с жеребца и передал поводья конюху, потом присел на скамью перед конюшнями, чтобы отдохнуть и поболтать с друзьями. Внезапно жокей заметил старого приятеля, коневладельца Берта Блума, с которым они были знакомы еще в Тихуане. У Блума случилась беда. Жокей, который пообещал обкатать его неопытного двухгодичного жеребца по кличке Современная Молодежь, не появился. Блум не мог найти ни одного свободного жокея, а тренировка была крайне необходима. Жеребца уже заявили на скачки, и у него были все шансы победить. На самом деле предстоящие скачки были абсолютно заурядными, а призовой фонд мизерным, но Блуму грозило банкротство. Позже он вспоминал: «Поллард слишком часто сам сидел на мели, поэтому понимал мое положение». Кроме того, он не забыл услугу, которую ему оказал Блум, когда жокей еще не был профессионалом.

«Я встряхну твоего лентяя», – сказал Поллард. Он вскочил на жеребца и пустил его рысью. Если бы жокей не согласился так сразу, дал Блуму хотя бы минуту, чтобы призадуматься о том риске, которому Поллард подвергался непосредственно перед ответственными скачками, объезжая неопытного жеребца, Блум отказался бы от его помощи. Но Поллард чересчур быстро проявил отзывчивость и мгновенно ускакал на Современной Молодежи. Блуму оставалось только наблюдать за ними.

Пролетая с головокружительной скоростью мимо столбика с отметкой 600 метров, жеребец вдруг испугался чего-то, бросился вправо и устремился прямо на внешнее ограждение. Остановить его Поллард был не в силах. Современная Молодежь попал ногой между планками ограждения, каким-то образом изловчился освободить копыта и помчался к конюшням. Жокей вцепился ему в шею. Подчинить лошадь никак не получалось. Охваченный слепым ужасом жеребец понесся вдоль ряда конюшен. После того как он беспрепятственно миновал порядка тридцати построек, горемыка попытался прошмыгнуть между двумя бараками, но застрял, потому что не снизил скорость. Его занесло в сторону, он врезался в угловую стену конюшни и рухнул на землю.

Душераздирающий вопль разнесся по всей длинной линии конюшен. Это кричал Поллард. Его правая нога до колена была счесана до кости.

Все, кто находился на противоположной прямой, бросили свои дела и поспешили на шум. Прибежав, они увидели лежащего на земле Полларда, который корчился в судорогах. Нога его была разодрана до самой кости, лицо искажено гримасой невыносимого страдания, губы раздвинулись, прилипнув к зубам. Волны адской боли прокатывались по его телу и с диким ревом выплескивались через рот.

Кто-то побежал к карете скорой помощи, которая обычно днем дежурила на ипподроме, но оказалось, что она еще не приехала. Кто-то сообщил о случившемся Смиту. Тот вызвал по телефону скорую помощь и поспешил к конюшням. Работники ипподрома, отчаявшись быстро предоставить пострадавшему врачебную помощь, пригнали легкий грузовичок, единственное бывшее в наличии транспортное средство. На нем стартер обычно объезжал трек. Грузовик не имел пассажирского сиденья, а кузов был завален частями стартовых боксов. Пока Поллард вопил от боли, переходя на длинные тирады нецензурной брани, работники в панике выкидывали оборудование из грузовика. Они носились по конюшням, собирали подушки седел, попоны и потники и забрасывали все это в кузов. Постепенно грузовичок превратился в каталку с самодельным матрасом. Наконец орущего жокея, который лежал на земле возле стены барака, подняли с земли и бережно перенесли на ложе из лошадиных попон. Стартер запрыгнул на водительское место, а работники взобрались в кузов и устроились вокруг Полларда, который беспрерывно сыпал проклятиями из своего богатого словаря ненормативной лексики. Грузовичок с пыхтением выполз на дорогу.

В конюшне захлебывался от слез Блум. Он плакал навзрыд больше часа, а потом на целую неделю ушел в запой, вызванный жесточайшими угрызениями совести. До конца своих дней он так и не смог себе простить, что стал виновником этой трагедии.

Хотя больница в Уинтропе находилась в пяти минутах езды от ипподрома, никто из работников не знал, как туда добраться. Водитель грузовика вслепую ехал по улицам, и из-за интенсивного движения на дорогах ему приходилось сбавлять скорость. Он пытался найти кого-нибудь, кто смог бы оказать помощь вопившему Полларду. Прошло мучительных сорок пять минут. Жокей уже обезумел от боли. Внезапно один из работников заметил с противоположной стороны дороги бунгало врача. Грузовичок медленно двинулся в его сторону.

Как раз в этот момент за ним с визгом затормозила карета скорой помощи, из которой выпрыгнул Смит. Оказалось, что возле ипподрома он остановил эту машину и в принудительном порядке заставил врачей отправиться к раненому жокею. Но им пришлось почти час прочесывать улицы города в поисках пропавшего грузовика. Смит нашел Полларда, когда тот уже терял рассудок от боли. По рассказу одного из очевидцев, «он буквально дымился от ярости, сильнее, чем ствол кольта сорок пятого калибра, и сдержать его было невозможно». Воющего пациента перенесли в карету скорой помощи. Смит сел возле него. Водитель включил сирену и ударил по педали газа. Он смело врывался в потоки машин, обгонял, резко уходил от столкновений. По дороге, ведущей к реке, движение усилилось и машина застряла в пробке. Поллард в бешенстве визжал и завывал. «Том, остановите этот фургон! – орал он. – Все, сил терпеть больше нет. Говорю же вам, остановите!» Он закричал так громко, что прохожие на противоположном берегу обернулись, чтобы рассмотреть источник шума. Смит, встревоженный настойчивостью Полларда, приказал водителю остановиться.

Жокей сел, вглядываясь в ряды домов, и наконец выбрал один из них. «Стоп! – рявкнул он. – Вот здесь. – И Поллард указал на магазин спиртных напитков. – Том, говорю вам, я не доберусь живым до больницы, если вы не пойдете туда и не купите мне бутылку пива».

Убежденный трезвенник Смит не одобрял пристрастия Полларда к алкоголю и, возможно, в то утро просто отмахнулся от его жалобной просьбы дать выпить. Но агент Ямми понял его состояние. Направляясь в больницу, он припрятал бутылочку дешевого виски для Полларда. «Лекарство» позволило раненому жокею забыть о боли, и он обстреливал медсестер афоризмами мудрого Ральфа Уолдо Эмерсона, старика Уолдо.

Ямми увидел ногу Полларда и содрогнулся. Обе кости голени были раздроблены. Агент представлял всю серьезность таких повреждений. Он крутил диск телефона и рыдал. Он все утро названивал друзьям Полларда и плакал, не зная, как смягчить ужасную новость. «Кугуара просто сбросила лошадь, которую он объезжал, и он сломал ногу», – всхлипывая, сказал он Давиду Александеру. Ямми был абсолютно подавлен. Он провел с Поллардом весь день и встречал обеспокоенных друзей жокея, которые приходили проведать больного. Больницу он покинул далеко за полночь.

Кто-то связался с Сан-Франциско и сообщил Ховарду о случившемся. Чарли тут же схватил телефон и пустил в ход все свои связи. Практически сразу он получил в распоряжение команду лучших специалистов-ортопедов страны, которые сели в самолеты и полетели в Бостон. Все издержки он оплатил из собственного кармана. Врачи осмотрели ногу Полларда. Они смогли спасти ее от ампутации, но большой радости это не принесло.

Врачи вынесли суровый вердикт: Поллард, скорее всего, ходить не сможет. На карьере жокея был поставлен жирный крест.

Смит послал телеграмму Вульфу в Нью-Йорк, сообщил о трагедии и попросил срочно приехать. Тот сразу же поспешил на север.

Состояние Полларда стабилизировалось. Прибыл Вульф, чтобы занять его место на Сухаре. На противоположной прямой о страшном происшествии осталось одно свидетельство: ровно в 6 часов утра сразу на следующий день после падения Полларда полностью оборудованная карета скорой помощи въехала на ипподром и остановилась в стороне, зарезервировав за собой это место для постоянной парковки. Таким образом, руководство ипподрома приняло меры, чтобы впредь ни одному упавшему жокею – по крайней мере, в Саффолк-Даунс – не пришлось ехать в больницу на грузовичке стартера.

В конюшне Ховарда жизнь шла своим чередом. Смит готовил Каяка – лошадь, которую Лин Ховард купил в Аргентине и продал отцу для дорогих скачек в Саффолке. Как только жеребец прибыл в Калифорнию, тренер отослал его в Берлингейм, на поле для игры в поло, которое находилось возле дома Ховарда. Для обкатки и начальных тренировок Каяка Смит выбрал лучшего из своих людей, собственного сына Джимми, который, без сомнения, унаследовал талант отца. Когда Каяк набрался немного опыта и вернулся, Том понял, что жеребец явно подавал надежды, – из дикой необузданной лошади он превратился в ручного котенка. Его дебют под седлом Полларда состоялся 10 июня на ипподроме Акведук в Нью-Йорке. Он был лидером на протяжении всей скачки, немного уступил на финише и прискакал вторым. Смит начал осознавать, что жеребец необыкновенно хорош.

Сухарь охотно подчинился Вульфу. Тренировки перед гандикапом в Массачусетсе проходили просто великолепно. Никаких болезненных ощущений в коленях жеребец уже не испытывал, и ритм его движений был удивительно плавным. Как-то утром Смит решил испытать его на дистанции 600 метров. Он подвел Сухаря к столбику с отметкой 600 метров, впереди на расстоянии 46 метров он поставил его собрата-спринтера и одновременно дал обеим лошадям команду на старт. Сухарь легко обогнал соперника, развив немыслимую скорость. Он проскакал первые 200 метров за 11 секунд, 400 метров – за 23, а 600 метров – за 36. Позже тренер сказал: «Если этот жеребец плохо скачет, то я ничего не понимаю в лошадях».

Тем временем Адмирал, как всегда, был настроен агрессивно. Его охранял суровый далматинец Спот, который буквально рвал на куски репортеров, осмеливавшихся подойти к жеребцу слишком близко. Адмирал метался по конюшне, на тренировках был сердит, недоволен и вставал на дыбы. Иногда он просто отказывался работать без напарника.

Однажды он попятился назад, уперся в ограждение и встал как вкопанный. Его будто гвоздем прибили, он даже не шевелился. Вокруг жеребца суетились конюхи, пытаясь его растормошить. В конце концов Конвею удалось сдвинуть его с места и заставить проскакать круг – правда, в противоположном направлении.

26 июня Смит собрался провести с Сухарем заключительную тренировку перед скачками. Шел проливной дождь, кроме того должны были приехать Чарльз и Марсела, поэтому Смит не спешил выводить жеребца из конюшни. Дождь лил весь день. Ховарды появились в 16: 30, когда трек превратился в настоящее болото. Ховард и Смит вступили в липкую грязь и ужаснулись. Они ни за что не выпустили бы жеребца на такой грунт, но не могли позволить себе пропустить еще одну тренировку перед схваткой с Адмиралом. Смит вывел жеребца, и тот промчался по грязи со скоростью 1,2 километра за 1 минуту 12,4 секунды. Ховард просто светился от радости.

28 июня, накануне скачек, дождь, не прекращаясь ни на минуту, поливал трек. Заявки на скачку принимались до 10: 30 утра. В 9: 30 заявили Адмирала. Конвей не сомневался в победе своего воспитанника. «Он сможет обойти любую лошадь как минимум на четыре корпуса, – хвастался он перед репортерами, придерживая взбрыкивавшего, так и норовившего встать на дыбы Адмирала, – и если вдруг кто-нибудь обгонит его, то мы поймем, что произошло настоящее чудо». Сухаря Конвей назвал «очередной лошадью, которую предстояло обскакать».

Ховард и Смит выжидали. Казалось, дождь никогда не прекратится. Смит спустился в контору ипподрома, но долго не осмеливался подавать заявку, застыв возле окна и наблюдая за потоками дождя. Когда до конца регистрации оставалось всего четырнадцать минут, он наконец решился. Но решение не было окончательным – они могли отказаться от участия в любой момент в течение сорока пяти минут до начала скачек. «Мы все еще выжидаем», – сказал Ховард. Если бы грунт остался рыхлым и мокрым, то жеребец завяз бы в нем. Если бы дождь прекратился и грунт достаточно затвердел, чтобы не прилипать к ногам Сухаря, то его бы выпустили. Смит вернулся в конюшню и начал готовить Каяка для выступления на скачках с большим призовым фондом. Великолепный жеребец был нацелен на победу и уже продемонстрировал, как может скакать по грязи, показывая превосходное время.

В тот вечер Давид Александер с целой толпой техников по радиооборудованию приехал в больницу к Полларду. Национальная радиовещательная корпорация Эн-би-си попросила Александера организовать интервью в прямом эфире на всю страну с Вульфом и Поллардом. Вульфа должны были подключить из радиовещательной студии Бостона, а Полларда – из его больничной палаты. Когда Александер вошел, жокей с безучастным видом лежал на спине, его нога была уложена на шину Беллера. Тут же суетилась длинноногая персональная медсестра Агнес, изо всех сил пытаясь облегчить страдания пациента. Рядом с кроватью техники соорудили передвижную радиоустановку. Опасаясь, что едкие, озорные экспромты, которыми славился Поллард, прозвучат в прямом эфире, Александер основательно подготовился к интервью. Он вручил жокею готовый текст, тем самым лишив его возможности продемонстрировать свое богатое воображение и сомнительный лексический запас. В радиостудии Вульфу дали тот же сценарий. Поначалу все шло как по маслу; Вульф читал свои строки, а Поллард озвучивал написанные для него ответы. Так они достигли части, посвященной тактике ведения скачки. Вульф послушно зачитал очередную строчку, спрашивая Полларда, как правильно управлять лошадью во время скачек. И как раз в этот момент Поллард уронил сценарий. Александер бросился собирать страницы, которые рассыпались по полу. Когда он выпрямился и посмотрел на Полларда, тот уже открыл рот. Его глаза загорелись «дьявольским блеском».

И радиослушатели, которые по всей стране жадно ловили каждое слово знаменитых жокеев, вдруг услышали: «Ну, старина Джорджи, просто залезь на лошадь, развернись лицом вперед, свесь ноги по ее бокам, попроси кого-нибудь завести тебя в бокс и потом плюй на все и скачи так, как ты привык».

На какой-то момент из динамиков аудитории канала Эн-би-си доносился только шипящий свист, исходивший из легких радиотехников, которые пытались прийти в себя после услышанного. Вульф разразился хохотом. Александер составил замечательное интервью, но дискуссия, которую он тщательно продумал, с треском провалилась. Вульф больше не мог сдерживать смех и с трудом выдавливал из себя реплики.

Остроумие Полларда вызвало общенациональный скандал. Руководство Эн-би-си шутки не оценило. Оно было просто шокировано выходкой жокея и опубликовало стенограмму интервью в улучшенном варианте.

Трек бороновали всю ночь. У Ховарда допоздна засиделись репортеры. Он старательно подбирал слова, чтобы показать, что не питает особых надежд на успех. «Мой жеребец может дать фору языку торговки рыбой, и я сгораю от нетерпения, как, впрочем, и все остальные, увидеть его схватку с Адмиралом. Но этот “сдерживающий трек”, конечно, может помешать ему. Если нам суждено сейчас проиграть жеребцу мистера Риддла, то мы еще успеем обогнать его в будущем».

Утром дождь прекратился. Сухаря вывели на трек для заключительной тренировки, и он продемонстрировал блестящий результат. Смит отвел жеребца в конюшню, убедился, что ноги у него чистые и прохладные, и обернул их бинтами на весь остаток утра. С наступлением полудня толпа из семидесяти тысяч фанатов выплеснулась из отелей и дополнительных поездов и наводнила трибуны. За всю историю Северной Америки всего лишь раз ипподрому удалось собрать больше болельщиков. Среди зрителей был и Сэмюэль Риддл. Потребовалось немало усилий, чтобы доставить его на ипподром в тот день. Он уже давно болел и приехал в сопровождении врача, который не отходил от него ни на шаг.

Ховард и Смит вышли на трек, чтобы принять окончательное решение. Они прошагали от линии финиша до дальнего поворота. Ноги по щиколотки увязали в грязи, но она была рыхлой. Они искали комки спрессованной липкой грязи, которые свидетельствовали бы о вязкости грунта. За час до начала скачек и за пятнадцать минут до конечного срока, когда можно было еще снять лошадь со скачки, они решили заявить жеребца. На табло высветился номер Сухаря. До начала скачки оставалось совсем мало времени. Никогда прежде Смит не был настолько уверен в своем воспитаннике. По натуре он не был игроком и не любил тотализатор, но в этот раз опустошил карманы и поставил всю наличность на Сухаря.

За сорок минут до старта Смит вошел в стойло жеребца. Ноги Сухаря уже были разбинтованы. Тренер слегка помассировал суставы и сухожилия и ощутил равномерную прохладу и упругость здоровой конской ноги. Но вдруг его пальцы, скользившие сверху вниз по одной из передних ног, остановились, потому что Сухарь дернулся. Смит внимательно осмотрел это место. Шкура была целой, а шерсть – гладкой. Он снова дотронулся и почувствовал слабую волну тепла, разливавшуюся от голеностопного сустава до колена. Нога была повреждена. Смит понял, что жеребец получил травму во время утренней тренировки, а он проглядел ее, так как шкура не была повреждена, а жар не успел распространиться. Без сомнения, Сухарь не мог выйти на скаковой круг.

Однако тренер понял это слишком поздно. Пять минут назад закончилось время, отведенное для снятия лошадей со скачки. Все участники, включая Адмирала, стекались в паддок. Смит должен был обратиться к судьям за специальным разрешением отказаться от участия своей лошади. Он схватил бланк на отказ от скачки, оставил Сухаря в стойле и побежал к трибуне судей.

Ему необходимо было пробиться сквозь толпу болельщиков, которая с каждой секундой все больше утрамбовывалась и становилась плотнее и плотнее. Смит терял драгоценные минуты, пока протискивался через это море фанатов. Наконец он добрался до лестницы, которая вела к судейской трибуне, расположенной под самой крышей ипподрома. Тренер взлетел по лестнице и ворвался в судейскую. Там он сообщил, что Сухарь получил травму и не может принять участие в скачке. Судьи с недоверием уставились на него.

Никто не шелохнулся, и Смит понял, что ему не поверили. В тот момент он пожалел о фокусах, которые проделывал с прессой, и о статистике снятия Сухаря со скачек. Вероятно, до судей дошли слухи, что жеребец на самом деле не хромал в Бельмонте. Судя по всему, они были уверены, что их просто хотят одурачить и Смит выдумал травму как предлог, чтобы уклониться от встречи с Адмиралом.

Главный судья Том Торп потребовал, чтобы Смит выставил своего жеребца на скачку. Смит отказался. Пока они осыпали друг друга взаимными обвинениями, возле судейской собралась толпа репортеров. Они заглядывали в окна, видели, что Смит и судьи ссорятся, гневно размахивая руками, но разобрать слов не могли. В конце концов тренер начал обходить комнату, по очереди предлагая судьям подписать бланк снятия лошади со скачки, но каждый раз наталкивался на ледяной взгляд и получал отказ. В ярости Том порвал бланк на клочки и выскочил из комнаты, проревев, что никто не сможет заставить его выставить на скачку травмированного жеребца.

Пока судьи размышляли над своими дальнейшими действиями, на трибунах заподозрили что-то неладное. Все участники, кроме Сухаря, были уже в паддоке. Несколько человек начали свистеть, выражая свое неодобрение.

Вызвали Ховарда. Судьи хотели, чтобы он приструнил своего тренера. Ховард осознавал, что еще один отказ от участия вызовет настоящую лавину критики в его адрес, но Смиту он доверял как самому себе. Он предложил компромисс – вызвать на ипподром ветеринаров, чтобы те высказали экспертное мнение о состоянии жеребца. Судьи согласились и решили, что если два ветеринара, работающих со скаковыми лошадями, подтвердят, что Сухарь был травмирован, то Смит сможет снять его со скачки. В противном случае жеребцу придется скакать. Незамедлительно все бросились разыскивать двух ветеринаров. Скачка должна была начаться еще несколько минут назад. Наконец исступленные поиски увенчались успехом – ветеринары были найдены и доставлены в стойло. Они осмотрели жеребца и вынесли свой вердикт.

Смит оказался прав: Сухарь растянул сухожилие на задней части левой передней ноги. Более того, ветеринары сказали, что жеребец, возможно, никогда больше не сможет выйти на скаковой круг. Судьи капитулировали, но продолжали кипеть негодованием. В жокейской Вульф расстегнул камзол и начал снимать свой костюм.

На табло номер Сухаря погас. Толпа свистела и улюлюкала. По национальному радио сообщили, что жеребец завершил свою карьеру. На ипподроме над десятками тысяч голов звучал голос комментатора, сообщавший о состоянии Сухаря. После первых нескольких слов возмущенные фанаты еще сильнее начали выражать свое неодобрение. Толпа готова была вытащить из будки несчастного комментатора, который по ходу и сам все больше и больше расстраивался. К концу объявления он сорвался на крик, а последние его слова «И это абсолютная правда!» прозвучали как вопль отчаяния.

Ховард пришел в ужас от того, как бушевала толпа, и поспешил в ложу прессы, чтобы оправдаться и сохранить репутацию. Однако там его ожидала враждебно настроенная аудитория. Тогда же в ложу заглянул главный судья Торп, который не скрывал своей злости: «Никто и не собирался уговаривать Ховарда выставить своего жеребца на скачки, потому что мы предполагали, что что-то подобное может произойти. Считаю его поведение недостойным».

Толпа бурлила и сыпала проклятиями и нецензурными эпитетами, судьи были взбешены, а репортеры не выражали ни малейшего сочувствия. На этот раз неотразимое обаяние Ховарда не сработало. Сопровождаемый исступленным свистом, он поспешил в свою ложу. Постепенно шум стих. Ховард чувствовал себя неловко, но не жалел о своем поступке. Позже он вспоминал: «Если бы в тот день я заставил его скакать, то покалечил бы навсегда. Только полный идиот мог так поступить. И мне было все равно, что обо мне говорили. Бедняга и без меня нахлебался сполна за свою жизнь».

Скачка вот-вот должна была начаться. Адмирал несколько раз пытался оторваться от заграждения, но в конце концов успокоился и стартовал одновременно с соперниками. Сначала черно-красный костюм его жокея находился среди основной группы, а затем резко отстал. Нога жеребца попала в выбоину на скаковом круге. Он чуть было не упал мордой в землю, но смог высвободить поврежденное копыто. Адмирал безнадежно отстал от лидера Минау и по результатам фотофиниша показал третий результат. Он примчался к финишу с кровоточащей ногой лишь для того, чтобы судьи, посмотрев на снимок, признали его поражение и определили ему третье место. Впервые за свою скаковую карьеру Адмирал оставил хозяина без денежного приза. Риддл поднялся и ушел. Ховард испытал прилив жалости к нему и к его жеребцу. «Кажется, у нас все пошло вкривь и вкось – Ред в больнице, а у Сухаря травма, – сказал он. – Но, пожалуй, Сэму Риддлу сейчас еще хуже».

На трибунах воцарилось уныние. Собравшись с духом, комментатор попытался хоть как-то скрасить злополучный день и бодрым голосом сообщил, что победил «парень из Восточного Бостона», жокей Ник Уолл, которого в свое время прославил Монтировщик. Ответной реакции не последовало.

После скачки один из репортеров написал: «Если кто-нибудь предложит провести еще одну встречу этих двух супержеребцов на скаковом круге, то на следующее утро его осудят за измену родине, государственный переворот и прочие тяжкие преступления или признают невменяемым».

После состязания состоялся традиционный ежегодный прием, проводимый Ассоциацией спортивных журналистов Новой Англии. Они выпустили буклет, где дали подробный отчет о мероприятии, в том числе общую оценку поведения команды Сухаря. Великолепная фотография Адмирала украшала переднюю обложку буклета, а фотографию Сухаря разместили на задней.

На следующее утро Смит положил горячий компресс на ногу Сухаря, надел на него и на остальных лошадей Ховарда попоны, и они все вместе убрались из Бостона.