Оказавшись под деревьями сквера, Навроцкий вытащил связку ключей. Все ключи на ней были случайны кроме одного. Того, что открывал замок садового домика. Граф взглянул на часы – шесть сорок. Пора, в шесть пятьдесят пять его будут ждать у въезда в сквер с улицы Стачек. Если бы он вчера не прогулялся по скверу, то сегодня утром в предрассветной темноте найти невысокий домик, окруженный необрезанными кустами, было бы затруднительно. Он постоял возле обступающей строение поросли, убедился, что вокруг тихо, и прошел к домику.

Плотно затворив за собой дверь, Навроцкий достал из кармана спички. Вспыхнувшее пламя высветило справа от входа полочку, на которой был приготовлен свечной огарок. Граф поднес пламя к фитилю. Внутри садового домика был беспорядочно навален инвентарь: грабли, метлы, лопаты разных предназначений, запасные черенки, тачка. В углу днищем кверху покоилась мусорная урна. Именно ее граф приподнял и достал из-под нее объемистый сверток. Ну вот, бал-маскарад объявляется открытым. Навроцкий развернул пакет…

– Посмотрите, – капитан вырвал из блокнота и отдал сержанту Когану листок. – Это перечень мест работы родителей, о которых наша воспитательница собирала сведения.

Лева быстро проглядел перечень и передал Тимофею Рогову.

– Далее, – командир опустил взгляд на следующий блокнотный лист, – Слушайте! Это…

Это были записи, где ключевыми словами, цифрами и сокращениями Шепелев застенографировал наиболее интересное из того, что рассказала Марина о своих беседах с ночным гостем. Взгляд капитана попал на две цифры «37» и «38».

– Внимание, – могло показаться, будто командир сказал это сам себе. Дальше он говорил медленно и с остановками, словно пребывая в задумчивости. – Гость сказал ей «у вас обожествляют все советское, новые дома украшают годом постройки». И привел пример. «Тридцать седьмой или, добавил он, как у вас, тридцать восьмой. Благоговейте, потомки!». Значит, тридцать восемь – номер дома Марины. А если… А если предположить, что тридцать семь – год постройки дома, около которого он оказался не случайно… Омари!

– Я понял, командир! – Омари вскочил со своего места. Сначала озирался, что-то вспоминал, сдвинув густые черные брови к переносице. Потом, бормоча по-грузински, если судить по интонации, ругательства, подошел к одному из шкафов. Он чуть не оторвал створку, которую распахнул. На пол полетели отбрасываемые папки.

– А! – и грузин победно поднял над головой папку. По пути от шкафа он пытался ее открыть. Шнурки не развязывались и под грузинскую брань были выдраны с корнем. Подойдя к столу, Омари прежде всего очистил его, одним движением руки смахнув все бумаги на пол.

– Лейтенант, не горячитесь, – не очень строго приказал командир.

– Э, – отреагировал лейтенант на замечание и вывалил на стол кипу бумаг, в которых содержались сведения обо всех зданиях, сданных в эксплуатацию в городе в тридцать седьмом году…

Рядовой Минаков долго не слышал никаких звуков в соседней комнате. Перестал доноситься командирский голос, замолчали ребята. Чего это они там притихли? И вдруг Минаков услышал: «Как же я раньше не догадался!» Это был командирский возглас. Редко когда рядовому со своего места удавалось разобрать слова. И снова отчетливо донеслось: «Дом специалистов Кировского завода!» Потом неразборчиво и снова удалось расслышать: «И в перечне тоже…». Потом: «Лева, живо звонить! Сначала Деду. Все объясните. Оцепление не отменяем, пусть Хромов берет командование на себя. Потом на пост! Там в доме пост!». Наконец раздалось знакомое: «В машину!»

После чего дверь соседней комнаты распахнулась. Командир, Омари и Тимофей пробежали мимо Минакова…

Охрана третьего подъезда дома, который называли «Дом специалистов» (он строился Кировским заводом для своих сотрудников) со вчерашнего вечера была усилена. Дежурить стали по двое. В подъезде проживали семьи руководства завода и ведущих специалистов.

В шесть пятьдесят к подъезду подъехала машина, которая должна была отвезти на предприятие директора, секретаря парткома, начальника танкового отдела и главного конструктора.

В семь ноль три к подъезду дома подъехала другая машина, и из нее вышел человек в форме майора НКВД. Он взошел на крыльцо, открыл дверь. Увидев входящего в подъезд майора, два охранника, рядовые НКВД, вскочили и вытянулись по струнке.

– Вольно. – Майор обошел охранников, подошел к столу, который стоял перед лестницей, брезгливо потрогал кружку с чаем. – Как обстановка?

Майор взял со стола журнал приема-сдачи дежурств, принялся его перелистывать.

– Порядок, товарищ майор.

– Вам довели всю сложность обстановки в городе?

– Довели, товарищ майор, – отвечал тот, кто, видимо, считался старшим.

– Хорошо. Товарищ Котин еще не выходил?

– Еще нет, товарищ майор.

– А почему пишете разными чернилами? Это что, альбом для рисования?

На это оба охранника виновато промолчали.

– Я не буду записывать вам замечание, хотя если еще раз увижу на служебном столе предметы, не имеющие отношения к дежурству, – майор показал на кружку с чаем, – получите взыскания.

Сказав это, он сел на стул охранника и принялся выдвигать ящики стола в поисках посторонних предметов.

– Вы знаете жильцов дома в лицо? – спросил майор.

– Я знаю, – ответил тот охранник, что до этого молчал. Видимо, он дежурил здесь постоянно, а второго прикрепили вчера.

– Хорошо. Я жду товарища Котина. Скажете, когда он появится.

– Слушаюсь.

Навроцкий не знал главного конструктора Кировского завода в лицо. Было установлено, в каком доме и подъезде он проживает, как добирается до места работа, во сколько отъезжает ежедневно машина, но фотографию или даже описание внешности главного танкового конструктора города (а то и всей Совдепии) получить не удалось. Красные оберегали одного из лучших своих военных специалистов от посторонних глаз.

«Эмка» мчалась по городу, сигналами требуя освободить дорогу.

Вдруг командир, не скрывая от подчиненных своего раздражения, швырнул шляпу к лобовому стеклу, и врезал кулаком себе по колену. Омари, Тимофей и шофер Егор посмотрели на него, не скрывая изумления. Им не доводилось видеть командира в такой досаде.

– Меня провели, как деревенского дурачка на ярмарке! Я попался на пустой крючок, заглотил его целиком и до самых жабр! Ведь еще немного и сидел бы я под аркой Главного штаба, глядя на воробьев. Мне подсунули дезу, и я в нее поверил. Хотя сам использую тот же трюк. Ну как же, я вообразил, что нет меня умнее! Одним можно утешиться – ловко они все выстроили, красиво. Хороший у них постановщик. Получилось – как бы и не подсовывали ничего, как бы я сам до всего дошел, докопался. На самом деле они дали липовое задание «Вольтеру», давно вычислив его как нашего агента, наверное, даже с первых его шагов в качестве «Вольтера». Тогда же и подстроили липовый указатель на французскую разведку. Тоже достойная уважения комбинация. Ведь дезу, которой мы снабжали «Вольтера», им требовалось заслать французским службам, да так, чтобы ее появление там могли засечь наши нелегалы. Однако силен противник – финская разведка. И сегодня они мало того, что вывели из игры своего резидента, который работал с «Вольтером», так еще и всучили мне карту с едва заметными бороздками от ногтей. А в остальном – прямо показательно подчищенные следы. Дескать, думай сам. Я и придумал…

Командир выговаривался. И не будь никого рядом, он выговаривался бы точно так же.

– Какой я идиот! Я дважды идиот! Попался на пустую удочку и не увидел бревна в глазу! Я должен был догадаться давно, сразу должен был прочитать всю комбинацию. Со вчерашнего дня я гадаю, какого рожна затеяна эта карусель с диверсиями, и не увидел того, что лежало под носом. Думал, думал я о похищении, но любое похищение казалось мне авантюрой, на которую разведка в своем уме не пойдет. Ведь из страны им не выбраться! Но выбраться-то можно! Только одним способом! В открытую! Благодаря той комбинации, которую они провели. Они могли эту комбинацию использовать только раз. Один-единственный раз. Они все поставили на эту операцию. Не было у них цели диверсиями и терактом отвлечь нас от главного удара, распылить наши силы. Такой задачи ими не ставилось, вот мой главный просчет. Им необходима была заваруха, чтобы под ее прикрытием, более того благодаря ей увезти того, кого они наметили. Надо было всего-то создать в городе чрезвычайную ситуацию, остальное мы бы сделали сами. Мы и сделали: перевернули город вверх дном, ввели всюду режим усиленной охраны, оповестили всех кого не лень о чрезвычайных происшествиях и мерах, призвали всех ответственных работников в городе предприятий и учреждений к повышенной бдительности и осмотрительности, вечером и ночью проходили экстренные партсобрания по поводу волны диверсий и террора, катящихся по городу. И как на этом фоне смотрелся бы увоз одного из выдающихся военных специалистов, чьи работы лично отмечены самим Сталиным, в безопасное место? Естественно бы смотрелся, нормальнейше, разумнейше смотрелся бы! Тем более имеется предписание на этот счет, об эвакуации ведущих специалистов в случае опасности, и предписание это партийным и хозяйственным руководителям известно. А если действовать в открытую, белым днем, не боясь посторонних, то и мысли ни у кого не зародится о похищении. Никто из родственников и товарищей по работе шум не поднимет, ведь еще и проводят, помахав платками и всучив пирожки в дорогу. И для всего этого достаточно обзавестись кучкой поддельных документов, разумеется, прикрыться нашим комиссариатом. И тебе открыта дорога до самой границы. До границы и не требовалось. Им требовалось поближе к пограничной полосе. И уйти в леса. А там… я не знаю, что они там придумали. Или самолет должен был забрать в определенной точке, или своим ходом собирались переходить. Нет, ну какой я же болван! – сокрушался капитан.

– Он не уйдет, командир, – грозно пообещал Омари.

– Это правильно, лейтенант. Но вот… Я не знаю, кого они замыслили похитить… думаю, главного конструктора. Я говорил, имея в виду его. Он представляет для врага наибольшую ценность. Жизнь этого человека может оказаться в руках врага, и вырвать ее из них будет не так-то просто. Ну да рано каркать…

В семь десять лестница дома ожила. Спустился мужчина в шинели без знаков различия и начищенных яловых сапогах. Сразу за ним сбежали две девушки в беретах. Потом, шумно обсуждая что-то (слышалось: «диски трения», «главный фрикцион», «листовые рессоры»), неторопливо сошли трое мужчин, размахивая дымящимися папиросами. Охранники здоровались и отдавали честь всем проходящим.

В семь тринадцать «майор» Навроцкий, просматривавший список проживающих в доме, услышал от охранника:

– Товарищ Котин идет.

Навроцкий поднялся, поправил фуражку с краповым околышем, вышел навстречу. Взял под козырек и спросил:

– Товарищ Котин?

– Да, – охотно подтвердил сошедший с лестницы молодой человек.

Главному конструктору было лет тридцать. Шинель на нем была распахнута, под ней зеленела гимнастерка, перетянутая портупеей, с петлицами военинженера первого ранга бронетанковых войск. Он, похоже, пребывал сегодня в прекрасном настроении, а, может быть, оно всегда у него такое.

– Майор госбезопасности Киселев, – представился Навроцкий. – Пойдемте на улицу, товарищ Котин, там поговорим вместе с вашим директором и парторгом.

Конструктор не возражал и беспокойства не проявил. О чрезвычайных мерах безопасности он, как и руководство завода, должен был быть извещен еще вчера, и явление майора госбезопасности, конечно, связано с этими мерами. Он, разумеется, подумал, что последуют новые инструкции и предостережения.

Возле автомобиля марки «ЗИС», повсеместно используемого для перевозки партийно-хозяйственного актива, стояли двое. Они чему-то смеялись в ожидании своих обычных спутников в поездке на завод. Один из их постоянных спутников вышел из подъезда в сопровождении майора НКВД.

– Майор госбезопасности Киселев, – еще раз представился Навроцкий, но на сей раз достал удостоверение, а кроме него извлек из кармана служебный бланк.

Двое у машины взяли в руки удостоверение, глянули на него мельком и вернули хозяину. Возможность подлога им и в голову не приходила. Охранникам ведь тоже, кстати, даже не закралась такая мысль потребовать удостоверение от человека в форме НКВД. Да, подумал Навроцкий, спасибо пропаганде, постаралась, вколотив в их голову другой образ шпиона: трусливого типа с крысиной физиономией, с поднятым воротником, крадущегося темными переулками, у которого верх полета шпионской мысли – навредить, открутив под покровом ночи гайку или выдернув важный шплинт.

– Я – директор завода Зальцман, а это наш секретарь парткома товарищ Николаев.

– Ознакомьтесь, товарищ директор, – Навроцкий протянул назвавшему себя директором приготовленный бланк. – Это связано со сложившейся чрезвычайной ситуацией, о которой вас вчера оповестили. Вам известно положение о срочной эвакуации работников, представляющих важное оборонное значение, в безопасное место?

Зальцман читал приказ, отпечатанный на бланке, товарищ Николаев заглядывал ему через плечо, и оба видели кроме печатей и незнакомых им подписей руководителей ленинградской госбезопасности хорошо узнаваемый росчерк товарища Жданова.

– Неужели так серьезно? – оторвался директор от приказа под литерой «А» и номером из четырех цифр.

– А вы не слышали о вчерашнем покушении? О предшествовавших ему диверсиях? Нам объявлена диверсионная война, товарищ директор, и кто станет следующей жертвой неизвестно. Это несерьезно? Мы не можем рисковать жизнью товарища Котина, ведущего специалиста Красной Армии. У нас есть основания для беспокойства. Если вы не согласны с решением партии, позвоните товарищу Жданову. Товарищ Котин, пойдемте в машину!

И Навроцкий указал на автомобиль, стоявший перед «ЗИСом», принадлежащим Кировскому заводу.

– А… как же… – растерявшийся Котин показал на дом.

– Жене позвоните, как прибудем на место. Мы рассчитываем к вечеру обезвредить врагов, и вы тут же вернетесь. Пожалуйста, в машину.

Вежливо, но решительно «майор госбезопасности» взял главного конструктора под локоть и повел к автомобилю.

– Как жаль! – услышал Навроцкий за спиной голос директора. – Как, товарищ Николаев, раз так выезд на полигон будем отменять?

– Э-э, я думаю, все будет зависеть… – начал отвечать товарищ Николаев.

«Вот-вот, молодцы, – подстегнул их про себя Навроцкий, – займитесь обсуждением насущных заводских дел». «Майор» открыл заднюю дверцу, дождался, когда в машину сядет конструктор, и забрался следом.

Шофер тут же, без дополнительного приказа, тронул автомобиль с места.

«Нервничает Дрозд», – с сожалением отметил финский разведчик…

Даже не побелевший, а посиневший охранник опустил телефонную трубку не на аппарат, а на стол.

– Приметы, – прошелестели его губы. – Шпион, это шпион.

– Кто?! – закричал второй.

– Майор, – выговорил первый…

Автомобиль уже въезжал под арку подворотни. Конструктор что-то пытался уточнить у чекиста, но тот отвечал:

– Вам все объяснят на месте, товарищ Котин. Не имею полномочий.

И в это время из подъезда выскочил охранник, теребя на ходу кобуру.

– Шпион! – его крик встряхнул двор. – Стоять!

Из выхваченного нагана охранник выстрелил в воздух.

– Что там?! – оглянулся Котин, но ничего не разобрал, потому что обзор из заднего стекла закрыла стена. Автомобиль проезжал под аркой подворотни.

– Думаю началось. То, от чего мы вас увозим. Попытка покушения на вас.

– И что теперь?! – вдруг выкрикнул шофер.

– Молчать! – рявкнул «майор». – Продолжать движение!

– Куда? – Дрозд от испуга «пустил петуха».

– Куда приказано!

«Слаб Дрозд, – понял граф Навроцкий, – подведет».

– Выпустите меня! – конструктор вцепился в дверную ручку.

– Сидеть! – Навроцкий оторвал руку Котина от двери.

– Выпустите! Немедленно! – Котин толкнул «майора» в грудь.

Навроцкий всадил локоть конструктору под ребра, тот охнул и согнулся. Граф вытащил из кобуры наган и вдавил его ствол в подбородок Котина.

– Убью, мразь. Сиди смирно!

«Положение дрянь, – подумал финский разведчик. – Хорошо, охранник – дурак, он меня предупредил. Думай, граф, думай! Город оцепят, из него не выбраться. Сейчас развернуть машину и вырваться за город на шоссе и… куда? Дороги перекроют, останется только в лес, придется тащить через него изобретателя. Прочешут и найдут в два счета. Куда?»

«Эмка» въехала во двор, и всем сидящим в машине сразу стало понятно, что они не успели. Возле одного из подъездов стоял «ЗИС», на подножке которого, прислонясь к открытой двери, сидел человек в шинели и начищенных яловых сапогах. Он плакал. Вокруг машины бегал рядовой охраны и размахивал револьвером.

– Где?! – выскочил из «эмки», затормозившей возле «зиса», Шепелев и за ним одновременно Тимофей и Омари.

– Товарищи! – подскочил к ним охранник. – Товарища Котина похитили!..

Дрозд гнал машину по улице Стачек, обходя утренний транспорт, соблюдающий установленную скорость. Конструктор молчал, попыток выскочить на ходу не предпринимал, искоса поглядывал на «майора». Судя по всему, Котин уже начинал догадываться, что происходит на самом деле.

Вдалеке Навроцкий разглядел фары машины, тоже мчащейся на предельной скорости. «Быстро», – подумал граф. Если бы ему одному уходить, то он вырвался бы из любого оцепления, но конструктор вязал его по рукам и ногам. Бросить? Даже не думать об этом!

– Сворачивай! – приказал «майор».

– Что? – обернулся к нему Дрозд.

– Сворачивай к заводу!

Как раз показались заводские ворота и, увидев их, Навроцкий принял решение…

Зубатов в семь двадцать пять раскрывал ворота настежь и встречал директорскую машину, которая прибывала от семи тридцати до семи тридцати двух. Машина, осветившая его сейчас фарами, заставившаяся зажмуриться и затем подъехавшая к черте, за которой начиналась территория завода, не была тем хорошо знакомым «ЗИСом» товарища Зальцмана.

– Ко мне, товарищ! – Услышал Зубатов из опустившегося окна задней дверцы. Он подошел. Ему протянули удостоверение. Еще не посмотрев на него, Зубатов нагнулся и заглянул в салон, где разглядел человека в форме НКВД, а рядом с ним товарища Котина.

– Здравия желаю, товарищ майор! Здравствуйте, товарищ Котин! – разулыбался Зубатов.

– Охрана усилена? – спросил майор.

– Согласно поступившему указанию, – отрапортовал Зубатов.

– Почему ворота держите открытыми? – Майор забрал удостоверение, в которое Зубатов так и не заглянул.

– Э-э… так всегда…

– Сме́нитесь, напишите объяснительный рапорт. Ясно?

– Так точно, – пролепетал Зубатов, отступая в сторону и пропуская на завод машину с главным конструктором и проверяющим из НКВД…

– Правильно, изобретатель, так ведите себя и дальше, – похвалил Навроцкий, – вы сохранили жизнь этому человеку и себе. Стоп машина, Дрозд!

Автомобиль, отъехав от пропускных ворот на полсотни метров по дороге, идущей вдоль кирпичной заводской стены, остановился.

– Чего вы добиваетесь? – бросил было вызов конструктор, но холодный металл нагана вновь уткнулся в подбородок, вынуждая задрать голову.

– Показывай, где танк «КВ»? Куда ехать?

– Не знаю!

– А ну да, как же я забыл! – игриво воскликнул «майор». – Страна мечтателей, страна героев. Видишь, изобретатель, ту девушку, что идет навстречу вдоль обочины? Если ты не скажешь, я пристрелю ее, когда она поравняется с машиной. Ну?

Глаза «майора» и глаза конструктора разделяло расстояние чуть больше длины спичечного коробка. Котин увидел, что шутить и блефовать «майор» не намерен.

– Хорошо, – выговорил конструктор, – поезжайте прямо…

Дрозд очень, очень боялся. Он понял, что игра проиграна, что ему не увидеть заграницы, на которую работал третий год под агентурным прозвищем «Дрозд». Его завербовали, принудив к сотрудничеству шантажом. Если бы он не согласился, то в органы был бы отправлен материал на него и пришлось бы сидеть за расхищение соцсобственности. Впрочем, до сегодняшнего дня он не жалел о том, что на него вышла разведка (он так и не знал, какой страны) – его услуги связника щедро оплачивались. Сегодня он влип. В воздухе запахло скорым расстрелом. Если раньше не прикончит этот ополоумевший шпион, нарядившийся майором. Дрозд видел спасение в одном – удрать ото всех, добраться до тайника, забрать из него все сбережения и пуститься в бега. А там как бог даст…

Машина подъехала к цеху, чьи ворота были распахнуты настежь.

– Здесь, – сказал конструктор.

– Внутрь, – распорядился «майор» и, кинув фуражку на сидение, принялся стаскивать с себя шинель.

А за автомобилем уже давно бежал человек в костюме, размахивал руками и кричал: «Товарищ Котин! Минуточку! Вы мне нужны!»

Машина перевалила через порог и загромыхала по железному полу цеха. Танк, громадную темную махину без надписей и цифр на башне, Навроцкий увидел справа от входа метрах в сорока. По нему не ползали рабочие, откручивая, прикручивая, проверяя – смена еще не началась. Рабочие ходили по цеху, готовя инструмент и обсуждая дела.

– К танку! – приказал Навроцкий Дрозду, после чего перевел взгляд на конструктора. – Он заправлен?

– Вы с ума сошли?

– Он заправлен?! – заревел граф Навроцкий и жестоко вдавил револьверное дуло в подбородок.

– Конечно, нет, – вынужденно прошептал Котин.

– Заправим, – неожиданно улыбнулся «майор». – Чтобы тебя спасти, быстро забегают.

И в этот момент Дрозд не выдержал. Он на ходу открыл дверцу, пулей выскочил наружу и помчался к выходу из цеха. Навроцкий не стал стрелять ему в спину, не было смысла. Машину с брошенным управлением повело вбок, она уперлась бампером в стену цеха и встала. Навроцкий выскочил первым со своей стороны и бросился не к дверце со стороны конструктора, а к рабочему, застывшему рядом с кувалдой в руке.

– Товарищ Котин интересуется, танк заправлен?

– А как же, товарищ майор, на полигон же в ночь перегоняем. – А еще штамповщику Бобину захотелось спросить товарища майора, что происходит, может, нужна помощь, но ему не хватило храбрости.

Навроцкий оказался у задней дверцы, когда конструктор ставил ногу на цеховой пол. Граф выволок Котина и, вцепившись в сукно конструкторской шинели, потащил его к танку.

Все, кто сейчас находились в этой части цеха (и им не закрывала видимость «кэвэшка»), остались на своих местах и лишь провожали взглядами человека в форме НКВД, сжимающего револьвер и почему-то не слишком вежливо обращающегося с главным конструктором.

– Забирайся в танк! – Когда они оказались у машины, граф отпустил шинель конструктора.

Почувствовав, что его отпустили, Котин бросился бежать. «Майор» нагнал его в два прыжка, прижал к броне и, давясь злобой, прошептал:

– Ах так, краснозадый выродок! Не хочешь!..

«Эмка» мчалась по улице Стачек, невольно повторяя маршрут и скорость автомобиля, в котором увозили главного конструктора Кировского завода.

Тимофей остался в «Доме специалистов», он должен был добиться от свидетелей похищения, еще не до конца пришедших в себя от потрясения и страха, точного описания автомобиля (возможно, совместными усилиями те вспомнят даже номер) и доложить о происшествии Деду. А тот знает, что надо делать.

Какая обида, что охраннику пришло в голову стрелять в воздух, думал капитан Шепелев. Хорошо хоть, что тот же охранник, бежавший за автомобилем, увозящим товарища Котина, заметил, в какую сторону автомобиль повернул, выехав на улицу Стачек. Но зато теперь шпион знает, что расшифрован. Скверно.

– Стой, Егор! – внезапно приказал командир. – Тормози!

Машина погасила скорость, взяла вправо, ушла с проезжей части, приткнулась к тротуару и остановилась.

Никто, разумеется, вопросов командиру не задавал. Только он сам, себе самому. «Что с тобой делается? – это был главный вопрос. – Ты совершаешь глупость за глупостью. Зачем надо было сразу прыгать в «эмку» и бросаться в погоню? Рассчитывать догнать машину, пять минут спустя после того, как она отъехала и неизвестно куда уже свернула – насколько это умно, а? И куда сейчас спешишь, к какому именно конечному пункту?»

А главной глупостью, совершенной им, капитаном Шепелевым, за последние минуты, была та, что он не взял с собою ни одного из охранников, которые видели шпиона в лицо. Как дело повернется неизвестно, такой свидетель необходим.

Они едут сейчас обратно тем же маршрутом, пришло капитану в голову, каким ехали сюда, и тем же, каким двигался автомобиль шпиона. Они должны были промчаться мимо друг друга на встречных курсах. Так, так, попробуем прикинуть, на каком именно участке это должно было произойти. Задачка прямо из учебника арифметики. С какой скоростью двигался автомобиль шпиона? Не больше шестидесяти, иначе он бросился бы в глаза. Время похищения известно, во сколько мы прибыли – тоже.

– Егор, Омари, нам «опель» по дороге не попадался? На встречной полосе, берем участок от Поварухина до Чугунного переулка.

Кстати, секретарь парткома единственный кто обратил внимание, что машина была марки «опель».

– Вах, не смотрел я на дорогу, – взмахнув рукой, сказал грузин.

– Кажись, нет, – подумав, ответил Егор. – Но темно ж. И чего на встречных смотреть? Может, и проехал. Запросто.

Повороты на боковые улицы? Да, были такие, мог и свернуть. А если въехал во двор любого дома, подождал и двинулся к Петергофскому шоссе? Мог. Или, может быть, шпион, проехав какое-то расстояние, развернулся и опять же направился к Петергофскому шоссе? Мог он, скажем, передумать, тоже ведь человек? Мог.

– А разворачивающуюся машину никто не видел?

– Нет, товарищ капитан, – опять первым ответил Омари.

– Была такая, – шофер сказал Егор. – Это когда мы проезжали поворот с тумбой на углу. Впереди, метрах в трехстах, заметил такую. Переходила на другую полосу.

И что это нам дает, спросил себя капитан. А ничего. В догонялки играть бессмысленно. Надо начинать, наконец, капитан, действовать взвешенно и грамотно. Первым делом вернуться к «Дому специалистов», забрать Тимофея и того охранника, кто лучше запомнил шпиона, и потом на Литейный. Сейчас нужно не носиться в «эмке» по Ленинграду или окрестностям, а принимать участие в организации и проведении мероприятий по блокированию и прочесыванию города.

– Разворачивайтесь и вы, Егор, – отдал приказ капитан Шепелев. – Вернемся за Тимофеем…