В Санкт-Петербурге Распутин обосновался в квартире Лохтиных на Литейном проспекте, 37, куда он переехал от архиепископа Феофана, и на новом месте «старец» прожил до начала 1910 года.

С Ольгой Владимировной Лохтиной «старец» познакомился одной из первых, 3 ноября 1905 года, а их встречу организовал архимандрит Феофан, её духовник. Отмечу, что Лохтина в разные годы меняла свои свидетельства о том, кто свёл её со старцем. Кроме Феофана, то же самое, по её словам, проделал и отец Роман (Медведь).

В 1905 году она с мужем, действительным статским советником инженером Владимиром Михайловичем Лохтиным, жила на Греческом проспекте, в доме № 13, кв. 4, номер телефона 22–02. В квартире также проживала их дочь Людмила. Инженер Лохтин заведовал автодорогами в Царском Селе, был чиновником высокого ранга и имел доступ в императорскую резиденцию. Среди его знакомых значился, например, полковник Д.Н. Ломан, доверенное лицо императрицы Александры Фёдоровны.

В то время Ольгу Владимировну преследовала полоса неудач: у женщины начались проблемы с психикой, которые она называла красивым словом «духовный переворот». Плюс ко всему Лохтина страдала «неврастенией кишок», что приводило к постоянным запорам, болям, вздутию живота и повышенному газообразованию. По словам самой Ольги Владимировны, её исцелил Распутин, что может быть правдой: «старец» умел утешать страждущих.

Но Лохтина сделалась не простой почитательницей распутинских талантов. Она вошла в число ближайшего окружения Распутина, которое тогда и началось формироваться. Григорий Ефимович пригласил её в гости в Покровское, куда они вместе отправились 15 декабря 1905 года. Жизнь в Покровском пришлась по вкусу генеральше Лохтиной. Вместе спали, где придётся, обычно в одной комнате, вместе истово молились. «Молитва с ним отрывала от земли», – рассказывала позднее Лохтина. Кроме того, пели церковные псалмы и всем скопом мылись в бане – последнее особенно понравилось Лохтиной: нет ничего лучше, чем попариться со святым.

Верная последовательница Григория Ефимовича, она всеми силами старалась возвысить своего кумира. По этой причине их отношения доходили до различного рода странностей. Невольным свидетелем проявления одной из них стал Тобольский губернатор (занимал должность с ноября 1915 г. по март 1917 г.) Николай Александрович Ордовский-Танаевский, оставивший мемуары. Вот, что однажды губернатор увидел в квартире Распутина:

«Когда я раздевался в прихожей, то вся вешалка была полна, и из столовой слышались женские голоса, покрываемые криком Григория… Отворяю дверь – картина!

В конце столовой, у окна, в большом кресле, во всем белом, сидит дама [Лохтина. – Прим. А. Г.], руки сложены ладонями вместе, простёрты к Григорию. Дама вопит истерическим голосом:

– Иисусик, Иисусик, Иисусик, убей меня, меня, великую грешницу. Убей, убей, убей.

Григорий хватает стул:

– Сказал тебе, дура, молчи, не кощунствуй! Убью!

Дамы кругом стола замерли. Григорий уже близ неё и замахнулся стулом. Я хватаю правой рукой за стул, вырываю его. Григорий обалделый:

– Оставь, убью мерзавку и… вполне непечатное слово.

Я левой рукой беру его за шиворот, правой – ниже пояса, за штаны, и выволакиваю в открытую дверь в соседнюю комнату, там бросаю на оттоманку.

– Дамы, дайте холодной воды, надо окатить сумасшедшего!

– Ты откуда взялся?! Жаль, помешал, таких дур и… да ещё кощунниц, убивать надо!

– Пей воду, дурак. Ни её от смерти, ни тебя от каторги я не думал спасать, а спасал Государя и Государыню от новых пересуд. Пригласили мужика, он зазнался, а теперь о Помазанниках Божиих Бог знает что вопят по Руси мерзавцы!

Анна Александровна Вырубова, бывшая тут же, опустилась на стул, закрыла лицо руками.

– И Вы хороша! Близкий Государыне человек! Забыли, что кричали рабочие на станции?

Зарыдала.

Григорий:

– Спасибо тебе. Верно говоришь, не думал о Царе и Царице. Довела кликуша до бешенства. А вы все, дуры, чего глазами хлопали и её не унимали? Не впервой кричит, предупреждал, чтобы ко мне в дом не водили! К мужу и семье должна вернуться, а не таскаться Бог весть где! Увезите сейчас же вон, чтобы никогда её не видал!».

Как можно видеть, Лохтина уже вполне достигла уровня юродства Мити Козельского. По воспоминаниям, перелом в её поведении произошел в 1910 или 1911 годах, когда она обрядилась в белое платье, увешанное разноцветными ленточками, и начала изрекать моральные истины, путешествуя босая по столице и губернии. Илиодор её, кстати, благословил на юродство, обещал провести молебен, но этого не произошло по настоянию родственников сумасшедшей женщины. Конфликт между Илиодором и Распутиным, о котором мы ещё поговорим, только усилил помрачение рассудка Лохтиной.

Приключения Лохтиной достойны романа. В Покровском полоумная Ольга Владимировна пыталась у одного из крестьян выпросить корову, была побита женой Распутина, пешком дошла до Верхотуринского монастыря, вернее до Флорищевой пустыни, где привязалась к старцу Макарию. Бедный инок, не зная, что делать, запер буйную Лохтину в чулан, причем дверь припёр камнем, и кормил её остатками своей скудной еды. В обители узнали об этом и пытались со скандалом изгнать генеральшу. Монахи окружили келью Макария и позвали полицейского. В мужском монастыре не может жить сумасшедшая женщина, считал настоятель обители. Но не тут-то было. В дело вмешался император Николай II, возможно через Распутина, и Лохтину оставили в мужском монастыре. Рядом находилась действующая женская обитель.

Впрочем, довольно быстро старец Макарий стал для Лохтиной очередным живым святым, и она, вся в белом, с ленточками на платье и иконами на шее, рубила дрова, мыла кельи и делала всю хозяйственную работу в скиту. В Верхотурье она прожила до марта 1917 года, пока не была арестована по делу Распутина новой российской властью. Далее, след знаменитой петербургской генеральши затерялся.

Воспитание христианского духа, практиковавшееся в распутинском кружке, не ограничивалось одной только Лохтиной. Вот, например, показания А.Н. Хвостова о «смирении» Вырубовой, данные ЧСК весной 1917 года:

«Она целовала полы его кафтана… Он всячески над нею надругивался: например, привозил к ней уличных женщин, свою кухарку, какую-нибудь судомойку, грязную публичную женщину, – всех он привозил, которые ему понравятся, всех он привозил к ней в гости, чтобы укрощать её гордыню, – всех заставлял угощать, кормить, чтобы снимать её гордость… Он заставлял её делать всё, что ему было угодно».

Что тут можно сказать. «…Для святого – всё свято!», – справедливо заметила генеральша.

В кружке почитательниц Григория Ефимовича Лохтина была, пожалуй, самым ярким персонажем, достигшем в своей вере в «старца» наивысшей точки. Но рядом с ней в числе приближённых к Распутину женщин можно назвать ещё одну, в чём-то похожую на генеральшу. Это императрица Александра Фёдоровна.

Но если взаимоотношения Распутина с Лохтиной напоминали фарс, то с Александрой Фёдоровной они достигли уровня настоящей трагедии. Здесь духовный упадок непосредственным образом повлиял на историю России, не оставив не единого шанса выжить правящей династии.

По воспоминаниям родных Распутина, и, в частности его дочерей, которые приехали к нему в Санкт-Петербург в 1910 году, Григорий Ефимович вёл в столице привычный образ жизни. Одевался старец, как одевались тогда зажиточные сельские жители, причём постоянно ходил в сапогах. Со временем дешёвые рубашки он поменял на дорогие шёлковые, а сапоги заказывал у лучших мастеров. Зимой Григорий Ефимович ходил в дорогой шубе.

Что касается гастрономических предпочтений «старца», то и здесь он оставался крестьянином. Любил уху (из стерляди или осетрины) и ел много овощей – лук, огурцы, редис… Особым лакомством для него оставались ржаные (чёрные) сухари, они всегда были на столе у Распутина. Из напитков «старец» предпочитал чай и квас, но особую любовь Григорий Ефимович питал к вину, а именно к португальской мадере или нашей Сахре. Из сладкого он ел лишь орехи в меду да кусковой сахар и не был любителем пирожных и булок. Говорят, что благодаря Распутину в высшем свете возникла мода на сухари, которые даже готовились в ресторанах. Ржаной хлеб резали, поливали маслом и сушили в печах.

Так как сам «старец» ел руками, кроме супа, конечно, то и участницам кружка он раздавал за общим столом еду тоже руками. Этот общий пир, где великосветские дамы вкушали осетринку со своим кумиром, походил на тайную вечерю.

Об одном из обедов с Распутиным вспоминал профессор Александр Александрович Пиленко. Застолье проходило в доме Л.В. Головиной на Мойке, 104. Кроме А.А. Пиленко, приехавшего с супругой, на обеде присутствовали княгиня Т., две неизвестные профессору дамы и сестра милосердия, скорее всего Лаптинская. Все говорили вполголоса, «точно рядом с комнатой покойника». Когда Пиленко закурил, сестра милосердия ехидно заметила: «Которые курят, у тех душа прокоптиться; ан в рай то, жёлтого, не пропустят…».

Далее А.А. Пиленко описывает приход «старца»: «Распутин вошёл медленно, с развальцем. На нём были лакированные высокие сапоги, бархатные шаровары и рубаха на выпуск, лилового фая. Подпоясан он был толстым, белым кручёным, шёлковым же жгутом: – пейзан из балета или из первого действия „Евгения Онегина". Сверху всего этого бархата и шёлка посажена была мерзкая, явно непромытая голова: опухший нос, отёкшие глаза и засаленные волосы, „перьями" со всех сторон».

Все дамы вскочили со своих мест и выстроились целовать руку Распутина. Довольно быстро всех пригласили пройти в столовую. Распутин сел за обеденный стол первым, затем расселись все остальные. Перед «старцем» поставили щуку по-сибирски в ржаной муке, которую Григорий Ефимович начал молча есть руками; остальным подали суп. Специально для «старца» принесли бутылку мадеры – он наливал из неё в рюмку и пил, «.. облизывая губы, с ужимками старого алкоголика».

Через некоторое время за столом началось небольшое представление. Распутин наливал себе очередную рюмку вина, но отпивал лишь половину, и ставил бокал на стол. Тотчас Лаптинская или Муня, кто успеет, хватают рюмку и залпом выпивают то, что недопил «Святой Григорий».

Когда Григорий Ефимович основательно захмелел, между ним и присутвуюгцими состоялся любопытный разговор.

– Да!., умный вы человек, Григорий Ефимович, – заметил Пиленко.

Распутин подскочил на стуле, потёр руки, хлопнул ладошами над головой и буквально заржал:

– Ехе-хе-хи!.. А что, брат, ехе-хе-хи! Вот оно… что… братик… да! еххеххе… строгось нужна… строгось…

– Ну что, грязную мою рубашку носишь? – обратился «старец» к княгине. Она показала.

– То-то, носи, не сымай… Луш-ше тебе будет, – заметил Распутин и протянул княгине руку, обмазанную жиром. Она с чувством поцеловала.

– Дайте бумашку… я иму бумашку написать хочу… – закричал Распутин.

– Бумажку!., бумажку!.. – залепетали дамы, а Муня тотчас подала перо и белую бумагу.

Распутин долго смотрел на Пилипенко, закрывал то правый, то левый глаз, и, вздохнув, нарисовал что-то на листке.

– На!

На бумажке распутинским почерком значилось: «Твая мудрось выши света».

– С этой бумажкой вы далеко пойдете… ради Бога, не потеряйте только… Вы знаете?.. Вы знаете? – с волнением произнес кто-то.

Но так просто Распутин обедал дома или у своих почитательниц. Совсем иначе трапеза проходила в ресторанах и на званых ужинах, где подавались изысканные блюда. Очевидцем одного ужина с участием Распутина стал артист В.Ю. Вадимов. Дело происходило в 1916 году на «Вилле Родэ». Вадимов приехал в разгар застолья. Кроме «старца» за столом сидели: его секретарь А.С. Симанович, И.Ф. Манусевич-Мануйлов, артист оперетты Валерский и две артистки кафе-шантана. Рядом с Распутиным стоял Адольф Родэ. Перед Григорием Ефимовичем на столе красовались бутылка водки и осетрина с хреном и огурцами.

– Ну ты, гад зелёный, графин-то пополни, – обратился «старец» к Адольфу. Лакей налил ещё водки, а Родэ вышел из зала, но быстро вернулся.

– Вас хочет видеть господин Белецкий, – прошептал Распутину владелец ресторана.

– Пусть ползёт, – ответил «старец», и обратился с речью к Вадимову и Валерскому:

– Вы, ребятишки, что-то замышляете против меня, грешного?

На вопрос Вадимова, когда он собирается в Царское Село, Распутин ответил:

– Зимой Царское Село – отцвело, а весной – везде водопой, чтоб те язвило!

Посиделки продолжались до 5 часов утра, затем все разошлись. Распутин уехал на новом и дорогом автомобиле.

Во втором случае мы видим «позднего» Распутина, который, как я уже отмечал, отличался от Распутина 1905 года, и тем более от Григория Ефимовича из села Покровского.

Конечно, этот период жизни в Санкт-Петербурге (1905–1907) состоял не только из обедов и посещений церкви.

Летом 1906 года, а именно 18 июля, происходит вторая встреча Распутина с императорской семьей. Целый год «старец» находился вне сферы интересов Николая и Александры. Впрочем, и второй раз стал для Распутина по существу проходным – Григория Ефимовича пока не приглашают в Царское Село. Самой важной становится встреча 13 октября, когда его знакомят с царскими детьми, и «старец» дарит императору Николаю II небольшую икону Симеона Верхотурского. Григорию открывают государственную тайну Российской империи – наследник престола неизлечимо болен.

Уже в 1907 году Распутин станет чаще бывать в Царском Селе и встречаться с императором и императрицей. Отношение к нему Николая лучше всего проиллюстрирует один небольшой разговор, состоявшийся между императором и дворцовым комендантом, генерал-адъютантом

В.Н. Дедюлиным, всячески избегавшим знакомства с Распутиным.

– Почему вы, В.Н., упорно избегаете встречи и знакомства с Григорием Ефимычем? – спросил однажды государь.

Дедюлин чистосердечно ответил, что Распутин ему в высшей степени антипатичен, что его репутация далеко не чистоплотная и что ему, как верноподданному, больно видеть близость этого проходимца к священной особе Государя.

– Напрасно вы так думаете, – ответил Николай, – он хороший, простой, религиозный русский человек. В минуты сомнений и душевной тревоги я люблю с ним беседовать, и после такой беседы мне всегда на душе делается легко и спокойно».

Собственно в этом и состоит загадка влияния Распутина на царя. «Старец» словно психотерапевт успокаивал императора. Ничего особенного или сверхъестественного в этом, конечно, не было.

Совсем другое дело императрица Александра Фёдоровна. Её отношение к Распутину сложнее, и менялось оно на всём протяжении их знакомства. Но к 1907 году для неё он уже стал «Нашим Другом», а в последний год жизни империи Распутин и вовсе заменит несчастной женщине всех друзей.

Нужно учитывать и то, что сам Николай II, что естественно для его характера, на первых порах сомневался насчёт Распутина, и интересовался мнением о «старце» своих приближённых. Когда в 1912 году о влиянии Распутина на семью царя стало известно широкой общественности, Николай II осведомился о позиции по этому вопросу у председателя Совета министров графа Владимира Николаевича Коковцова.

Коковцов встречался с Распутиным один раз. Незадолго до этой встречи он виделся с вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной, сказавшей графу следующее: «Несчастная моя невестка [императрица Александра Фёдоровна. – Прим. А. Г.] не понимает, что она губит и династию, и себя. Она искренно верит в святость каждого проходимца, и все мы бессильны отвратить несчастие».

На вопрос царя: «А какое впечатление произвел на Вас этот „мужичок“?» Коковцов ответил, что «у него осталось самое неприятное впечатление, и ему казалось во всё время почти часовой с ним беседы, что перед ним типичный представитель сибирского бродяжничества, с которым он встречался в начале службы в пересыльных тюрьмах, на этапах и среди так называемых „не помнящих родства“, которые скрывают своё прошлое, запятнанное целым рядом преступлений, и готовы буквально на всё во имя достижения своих целей». Граф сказал, что: «не хотел бы встретиться с ним наедине, настолько отталкивающая его внешность, неискренне заученные им приемы какого-то гипнотизёрства и непонятны его юродства, рядом с совершенно простым и даже вполне толковым разговором, на самые обыденные темы, но которые также быстро сменяются потом опять таким же юродством».

В воспоминаниях В.Н. Коковцов пишет: «Государь упорно молчал, смотрел большею частью в сторону, в окно – признак того, что весь разговор ему неприятен – а когда я закончил и сказал, что я считал своим долгом лично доложить, как было дело и предупредить новые легенды, столь охотно распускаемые досужими вестовщиками, Государь сказал мне, что он очень дорожит такой откровенностью, но должен сказать мне, что лично почти не знает „этого мужичка“ и видел его мельком, кажется не более двух-трёх раз и притом на очень больших расстояниях времени».

История взаимоотношений Распутина с царским сановником Коковцовым частность, прекрасно характеризующая общее отношение здравомыслящих представителей правящего класса к «старцу». Да и сам император в то время реально оценивал Григория Ефимовича. Скоро эта оценка изменится…

И 1908, и 1909 годы пролетают в различных хлопотах и поездках, так что Григорий Ефимович редко встречается с Николаем и Александрой Фёдоровной, причём встречи проходят в основном дома у А. А. Вырубовой. Но в 1910 году первые зимние месяцы отмечены постоянными поездками «старца» в Царское Село.

В начале этого же года Григорий Ефимович меняет место жительства и переезжает от Лохтиных к издателю журнала «Экономист России» Георгию Петровичу Сазонову на Николаевскую улицу, 70. Здесь «старец» занимает одну комнату с довольно простой обстановкой: кровать, деревянный стол и буфет. Позднее Сазонов рассказывал: «Он производил впечатление человека нервного, не мог спокойно усидеть на месте, дёргался, двигал руками, говорил отрывисто, по большей части бессвязно, в глазах его светилась особая сила, которая и действовала на тех, кто особо подвержен чужому влиянию. Женщины, окружавшие его, относились к нему с мистическим обожанием, называли „отцом“, целовали руку».

Кружок почитательниц Григория Ефимовича сложился не сразу, но довольно быстро. Уже в 1905 году в их число вошли известная нам Ольга Владимировна Лохтина, вдова Любовь Владимировна Головина и её дочь Мария Евгеньевна Головина, которую все звали «Муня». Сам Распутин часто нахваливал Головину-младшую, служившую у него горничной: «Мунька – хорошая девка, ничего у меня не крадёт». Кроме указанных дам в кружке состояли: вдова Хиония Михайловна Берладская, Зинаида Львовна Манчтет из Смоленска, сестра милосердия Акулина Никитична Лаптинская и некоторые другие.

Количество последовательниц Григория Ефимовича постоянно менялось, но указанные дамы, к которым смело можно добавить императрицу, её подругу А.А. Танееву (Вырубову) и Ю.А. Ден, можно считать наиболее верными и близкими Распутину. Вместе с Александрой Фёдоровной верующими в «таланты» Григория Ефимовича волей-неволей стали великие княжны, то есть царские дочери.

Сейчас довольно трудно сказать, кто из указанных дам и при каких обстоятельствах попал в петербургский кружок почитательниц «старца». Многих привела туда Лохтина, некоторые пришли сами. По воспоминаниям Матрёны Распутиной, с Лаптинской «старец» впервые столкнулся в одном из монастырских подворий на Охте. Рассказ дочери больше напоминает легенду или сказку о доблестном рыцаре, спасшем царевну от злых чар.

В монастыре, куда заехал Распутин, находилась одна из послушниц, страдающая «падучей». Это и была Акулина Никитична Лаптинская. Вот, как её описывает в воспоминаниях Матрёна: «В келье, чья дверь представляла собой частую решётку, на куче зловонного хлама, ощерившись, лежала женщина, имевшая вид безумной – волосы всклокочены, лицо и тело, видное сквозь разорванное платье, исцарапаны до крови. Увидев пришедших, она как будто очнулась и снова начала завывать, теперь – почти басом. Из её горла вырывались крики, в которых можно было различить ругательства и богохульства. При этом тело больной извивалось, она загораживалась руками, словно пытаясь защититься от удара». Григорий Ефимович, как водится, избавил Акулину от бесовщины (или от иного недуга), и бывшая послушница плавно переселилась в квартиру Распутина, став верной последовательницей.

Сама Лаптинская этого эпизода из своей жизни не помнила, и позднее рассказывала лишь следующее: «Слышала я о Григории Ефимовиче разговоры в Троицкой общине гор. Петербурга давно, как о человеке редком, и, пожелав познакомиться с ним, обратилась к О.В. Лохтиной, у которой состоялось наше знакомство месяца 4 тому назад. Григорий Ефимович произвёл на меня сильное впечатление, как человек действительно необыкновенный».

Из важных событий периода 1906–1908 годов стоит упомянуть о перемене «старцем» фамилии. Официально он обратился к государю с этим вопросом 15 декабря 1906 года, и уже 22 числа император подписал распутинское ходатайство. Так покровский крестьянин Григорий Распутин превратился в Покровского крестьянина Григория Нового.

Нового в Григории Ефимовиче, как вы понимаете, ничего не было – перед нами все последующие годы выплясывал всё тот же кудесник-плясун.