К Алене я пришел вечером того же дня, когда меня «провожали в последний путь». Рисковать не стал, дождался ночи и просочился в дом Трефиловых через сад, предварительно убедившись, что за ним никто не наблюдает. Бесшумно поднялся по лестнице на второй этаж и тихо поскребся в запертую дверь, из-под которой пробивалась узкая полоска света. Не спит, значит, должна услышать. Вот послышались шлепки босых ног по полу, дверь приоткрылась… а в следующий миг какая-то чудовищная сила втянула меня в комнату. Замок на двери щелкнул словно сам собой, и я обнаружил себя стоящим посреди комнаты, обнимающим вздрагивающие плечи Алены, с силой вжимающейся в меня всем телом. Прислушался и… почувствовал себя последним негодяем.

– Пришел, пришел, пришел… – тихий исступленный шепот, словно ножом по сердцу.

Ну вот что мне мешало раньше подать о себе весточку?! Идиот, придурок…

Не зная, что сказать и как оправдаться за долгое отсутствие, я просто принялся гладить девушку. По волосам, по плечам, по спине. Наконец стальная хватка обнявших меня рук начала ослабевать. Алена подняла заплаканное лицо и… В себя мы пришли лишь часа через два, лежа в разворошенной постели.

– Пришел… – промурлыкала Алена, и на этот раз в ее голосе не было и намека на боль. Только удовлетворение и радость.

– Я же обещал.

– Да… А еще обещал рассказать, зачем затеял все это. – Ноготки Алены впились мне в грудь и поползли вниз.

– Мм… раз обещал, значит, расскажу, – согласился я и, схватив пискнувшую девушку, затащил ее на себя. – Попозже.

В результате разговор состоялся только утром, за завтраком, после того как Алена проводила матушку на работу в кондитерскую.

Свой рассказ я начал с жизни в Венде. Поведал, как сошелся с Краем Броновым и выживал на «китовом» кладбище, как торговал скрученными со старых дирижаблей деталями и находками в матросских и офицерских тайниках. Как вытаскивали Края из гарнизона Меллинга, и как оказался в Новгороде под его опекой. Рассказал и о находке некоего прибора в одном из старых «китов», но без подробностей. Ни к чему они. А вот рассказывать о наших приключениях в первом моем рейсе пришлось детально. Алена слушала, словно маленькая девочка сказку. Что ж, история вышла действительно интересной. Постепенно повествование дошло до событий начала этого года, драки на балу, моих изобретений и визита бандитов в наш дом.

– Мне бы сразу сообразить, что ворвавшиеся в дом молодчики не имеют никакого отношения к германцам, – повинился я.

Алена недоуменно приподняла бровь:

– Почему?

– Потому что у германцев не могло быть детектора, способного обнаружить уведенный мною из Меллинга артефакт. В принципе не могло! Они ведь этот прибор в глаза не видели. Даже Гросс, захвативший его в Италии, не успел открыть ящики и рассмотреть их содержимое. И как, скажи на милость, как они могли сделать детектор, не имея достаточно подробного описания прибора, который требуется обнаружить?

– Ну так, может быть, у них были чертежи?

– Тогда на кой им сдался сам прибор? – фыркнул я. – Могли бы и собственный собрать.

– Логично, – согласилась Алена. – Но если это были не германцы, то кто?

– Тот, кто старательно запугивал меня ими, – вздохнул я. – Вот как раз у людей Несдинича было достаточно времени, чтобы исследовать переданный мною артефакт. И им создать такой детектор – раз плюнуть.

– Но зачем ему это? – не поняла Алена.

– Мои разработки… опекун, а впоследствии и лейтенант Брин, артинженер седьмого департамента, на полном серьезе именовали меня гением руники. Я не хвастаю… – быстро добавил я, заметив скептическое выражение лица моей девушки. – Это их собственные слова. Я не стеснялся объяснять свои идеи Завидичам, да и с лейтенантом делился кое-какими разработками. Понимаешь, серьезных артинженеров не так уж много, а свободных еще меньше. Бо́льшая часть специалистов работает либо на государство, либо на влиятельных людей и организации. Я знаю только двух очень толковых частных артинженеров, избежавших подобной участи. Один из них – отец того самого лейтенанта Брина, так что можешь представить, чего ему стоила эта свобода. А второй – совершенно сумасшедший параноидальный тип, прячущийся от всего мира в Высокой Фиоренце.

– Тебя решили посадить на цепь, – констатировала Алена, сообразив, к чему я клоню. Умница.

– Именно, – кивнул я. – Точнее, приучить к цепи. Сначала попытались законопатить в Китежград, организовав перевод в Воздушные классы. Я отвертелся. Тогда-то в наш дом и нагрянули молодчики, якобы подосланные германцами. Которые, как я узнал гораздо позже, оставили любые попытки лезть в дело, едва прибор попал на стол исследователям Русской конфедерации. Очевидно, решили, что выкрасть результаты исследований будет проще и дешевле. Ну а поскольку долго «прятать» меня от происков жуткого капитана Гросса было невозможно, в ход пошел козырь под названием «Андрей Долгих», весьма удачно подставившийся под мой удар на Зимнем балу в Ладожском университете и усугубивший противостояние уже в Китеже, напав на меня и сестер Осининых после празднования дня ангела моего хорошего приятеля Миши Горского. В общем-то, манипулируя двумя этими угрозами, германцами и Долгих, Несдинич вполне мог добиться того, что в конце концов я сам стал бы затворником и держался за даруемую им защиту, забросив все свои мечты о полетах. Ни на секунду не сомневаюсь, что взрыв в мастерских в первую очередь был направлен на «Мурену». Только подрывники Андрея не учли, что эллинг защищен моими рунескриптами. А склады были взорваны за компанию и чтобы не выбиваться из традиций «родовой вражды».

– И все это ради твоих познаний в артефакторике? – проговорила Алена.

Я пожал плечами и, воспользовавшись тем, что, спускаясь к завтраку, не стал надевать рубашку, активировал рунные цепи. По рукам, груди и спине поползли светящиеся строчки знаков. Девушка изумленно ойкнула.

– Нанеси такое роте штурмовиков – и они без проблем возьмут любую столицу, – прокомментировал я. – И я был полным идиотом, раскрыв этот секрет Хельге и опекуну.

– А мне не боишься открывать подобное? – тихо спросила Алена. Я замер…

– Ну, кому-то же нужно доверять? А если не тебе, то… кому? – вздохнул я.

– Спасибо, – расцвела девушка, а я смущенно хмыкнул. Надеюсь, я в ней не ошибся… Алена чмокнула меня в щеку и, подлив в чашку киселя, ткнула кулачком в бок: – Кирилл, а почему ты изменил мнение об опекуне?

– Заметно, да? – грустно улыбнулся я. Девушка кивнула. – Понимаешь, я ведь им верил. Верил, что могу стать частью маленькой семьи Завидичей. Называть взбалмошную Хельгу сестрой, а Мирона дядькой. У меня не было от них секретов, да, собственно, поначалу все к тому и шло. Завидич первое время после нашего приезда в Новгород действительно беспокоился за меня и был благодарен за помощь в Меллинге. Хельга, хоть поначалу и повела себя, как дура, после истории в Высокой Фиоренце стала относиться ко мне как к младшему брату. У нее, конечно, были свои заскоки, но это было даже забавно, и я до сих пор вспоминаю наши перепалки. Все изменилось после демонстрации моих умений и кое-каких изобретений. Но узнал я об этом гораздо позже.

Тот чертов разговор в госпитале, свидетелем которому я стал одним поздним теплым вечером. Хотел пробраться к дядьке Мирону в неурочный час, а в результате… Я вспомнил свое сидение под окном палаты, и меня передернуло.

– С Осиниными удачно вышло, – проговорил знакомый голос, обладателя которого я не видел. Произнесенная фамилия всколыхнула любопытство, и я, вместо того чтобы поприветствовать дядьку Мирона и забраться на подоконник, застыл у карниза, затаив дыхание.

– Не говори «гоп», Фома, – проворчал Завидич, и я еле сдержал изумленный вздох. Литвинов в гостях у дядьки Мирона?! Мир сошел с ума! – Хоть паренек и свел с ними знакомство, на восстановление партнерства пока рассчитывать не приходится.

– Ну-ну… организовать еще пару таких встреч в подворотне, как зимой в Китеже с Долгих, – и они станут лучшими друзьями. А там можно и документы подписывать, – с насмешкой произнес Фома Ильич, вгоняя меня в шок. С трудом задавив поднимающуюся волну эмоций, я прислушался к ведущемуся за окном диалогу.

– Не лезь со своими советами, куда не просят. Или Матвей тебе живо укорот сделает. Веришь? – буркнул Завидич. – Да и этот ваш Долгих… Кто ему посоветовал этот идиотский взрыв организовать, а?

– Матвей и предложил. Кто же знал, что вы вместо пакетбота решите на «Мурене» полетать? – ответил Фома Ильич, явно не впечатленный угрозой собеседника. – Мог бы и сообщить об изменении планов.

– Времени не было, – огрызнулся дядька Мирон и вздохнул: – Фома, я бы на твоем месте задумался, что станет с Долгих, если он еще раз встретится с Кириллом. В первый раз дело обошлось одним сотрясением мозга, во второй науськанные им курсанты три месяца валялись в госпитале с переломами, а сам Андрей и вовсе еле восстановился после… ну ты понял. А теперь вспомни судьбу тех молодчиков, что Несдинич отправил для обыска в нашем доме. Уверен, что Долгих переживет еще одну встречу с Кириллом, особенно после взрыва и моего ранения?

– А ты своего щенка на привязи держи, чтобы не смел хвост на именитых поднимать, тля безродная, – внезапно похолодевшим тоном проговорил Литвинов.

– Хех… как ты себе это представляешь? У парня вообще нет пиетета перед именитыми и чинами. Да и недоросль он. Пусть пока покуролесит… Вот откажется от опекунства, присягу роду возьму – тогда другое дело. Можно будет и хвост придавить, и гордость пообломать. А пока – рано, – откликнулся Завидич, и мои внутренности словно обдало холодом.

– И чего вы с ним носитесь, словно дурак с писаной торбой? – вздохнул Литвинов, сбавив тон.

– Не, неправда твоя, – усмехнулся Завидич. – Как с курицей, несущей золотые яйца. Ты же видел рунные цепи на руках Хельги?

– О да. Исследователи до сих пор поверить не могут. Все про совместимость с органикой лопочут. Интересная затея, конечно. Да только в принципах никто до сих пор разобраться не может. Брин говорил, что, помимо светящейся при активации части рун, там еще и невидимая имеется, та самая, что отвечает за совместимость. Значит, это твой подопечный сделал, да?

– Он самый. И алмазный проект тоже его рук дело. Ты представляешь, какое это преимущество для нас? – проговорил Завидич.

Мои пальцы до хруста сжали камень карниза. В глазах потемнело, а когда я пришел в себя, понял, что по щекам катится холодная и мокрая мерзость. И больно. Очень больно в груди, так что ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– Хм. Слышал от Брина, да не поверил. Зря, выходит? А ведь там тоже что-то не ладится. Никак исследователи результат получить не могут, – задумчиво протянул Литвинов и, дождавшись подтверждающего кивка Завидича, проговорил: – М-да, тогда понятно, почему вы вокруг мальчишки такие танцы с бубнами устроили. Если он эти секреты отдаст, считай, свободу свою выкупит сразу.

– «Выкупит»?! Чтобы вы его тут же в исследовательском отделе закрыли? – фыркнул Завидич. – Вот уж вряд ли. У меня на Кирилла большие планы, знаешь ли. И из рода я его не отпущу. Он нам еще и Осининых приведет. Только действовать надо аккуратнее, а не как тогда… с Воздушными классами, помнишь? Секретность, конечно, дело хорошее, но когда правая рука не знает, что делает левая, это уже перебор!

– Так там вроде бы Горский с сынком подгадили, нет?

– Ты на Ивана бочку не кати. Это была чистой воды случайность! – прорычал Завидич. – О том, кто и для чего придумал финт с переводом Кирилла, ни он, ни я не знали до самого провала этой затеи. А все ваши секреты!

– Так ему доверяешь? – усмехнулся Литвинов.

– Да, – отрезал Мирон. – Иван всегда меня поддержит, это тебе не Ветров.

– Ладно-ладно, не кипятись, – проворчал его собеседник. Помолчал… – Слушай, а может быть, убрать ту девку, к которой Кирилл шастает? Подвести вместо нее кого-нибудь… из наших, а? Все проще будет его в узде держать.

– Не вздумайте! – взвился Завидич. – Черта с два вы его тогда в Китеже удержите! У парня и без того не жизнь, а мрак сплошной! Хочешь, чтобы он совсем умом тронулся? Вспомни, сколько нашему доктору пришлось помучиться, чтобы его в порядок привести после Меллинга? То-то… Нет уж, и так перебор получается. Надо потихоньку ослаблять давление и крепче привязывать его к Китежу делами и интересами. Контракты для мастерской, база для «Мурены», друзья… Сошлись же они с Мишкой. Заметь, без всяких принуждений и этих ваших интриг идиотских… можно какую-нибудь подружку из местных ему подвести. Но это не сейчас, позже, когда перебесится и к своей Алене остынет. Да… не подумали. Надо было, конечно, этим делом раньше озаботиться…

– Тьфу, да кто знал, что он у тебя такой скорый? Ты же и сам небось еще не думал о невесте для своего будущего вассала! Вот и мы ничего такого до следующего года не планировали, – фыркнул Литвинов.

Его собеседник тяжело вздохнул:

– Это Ветрову, сволочи, спасибо сказать надо. Позаботился о психологическом комфорте на «Фениксе», называется, – пояснил он и неожиданно хлопнул ладонями по коленям: – Ладно. Оставим Кирилла. Что у нас по Борецким? Есть подвижки?

Больше я не выдержал и, отпустив карниз, спрыгнул наземь. Слушать это… это дальше сил не было. На заплетающихся ногах, кое-как добрался до велосипеда, попытался его оседлать, но понял, что не могу удержать равновесия и, схватившись за руль, как за спасательный круг, поплелся пешком, мало соображая, куда и зачем. Отпустило меня уже за пределами города… И именно тогда в голову пришла мысль о том, как можно обрубить все «концы». Хотя кому я вру? О самоубийстве я думал. Уж очень придавило меня это… предательство. Там родственнички и то честнее себя вели. Но удержался. Запихнул разочарование поглубже, вспомнил вот про это счастье, что сейчас рядом сидит, положив руки мне на плечи, сжал зубы и… Ну, что получилось, то получилось. Не жалею.

Алена слушала рассказ о разговоре, перевернувший все мои представления о людях, которых я считал самыми близкими в этом мире. Молча, не прерывая. Только один раз она дернулась, услышав о планах заделавшегося свахой Литвинова, но тут же упрямо вздернула подбородок, больше ничем не выдав своих эмоций. И лишь когда я замолчал, она пошевелилась. Ласково провела рукой по моим взлохмаченным волосам и, коснувшись губами щеки, неожиданно сморщилась:

– Колешься. Бриться пора… – Может, и пора, да самостоятельно я до сих пор не брился. Со здешними брадобреями такой необходимости просто не возникало. Я сконфуженно развел руками, признаваясь в своем неумении, на что Алена только хмыкнула.

– Зато я умею. Матушка научила, – сообщила она, к моему изумлению.

– А тебе-то это зачем? – спросил я.

– У батюшки после «хорошего» вечера наутро обычно руки дрожат, – с улыбкой пояснила Алена. – Вот чтобы не рисковать, она его в такие дни и бреет. Говорит, лучше похмельный муж, чем мертвый. Ну и меня научила… на всякий случай. Так как, идем в ванную?

– Ага, – кивнул я. – Будем считать это репетицией.

На этих словах Алена катастрофически покраснела, но ничего не сказала. Просто поднялась со стула и потянула меня в ванную. Впрочем, приступить к эксперименту сразу нам не удалось. Сначала мы решили принять душ, и вот тут-то и выяснилось, что в супружеской жизни, оказывается, есть много моментов, помимо бритья, которые стоит порепетировать.

Идею с «уходом в монастырь» предложила Алена. Точнее, узнав, что я намерен убраться из Новгорода во избежание ненужных встреч со всякими родовитыми, на полном серьезе заявила, что чем ждать моих редких да тайных визитов, ей проще в монастырь уйти. И жизнь, дескать, там спокойнее, и искусов меньше, да к тому же «всяких болванов мужского пола в женских монастырях не привечают».

Критику принял, осознал и раскаялся. Но предложение уйти со мной на «Мурене» в долгое путешествие Алене пришлось чуть ли не клещами добывать. Сюр полный! Я бы и сам рад схватить ее в охапку и никуда не отпускать, а тут адвокатом дьявола пришлось работать.

– И как ты собираешься объяснить свое решение маме?

– Договоримся. Мама умная и добрая.

Ну, наверное… надеюсь. Хотелось бы, чтобы потенциальная теща оказалась именно такой.

– А что скажет папа, вернувшись из рейса и обнаружив полное отсутствие наличия в доме любимой дочки?

– Вот уж папа должен понять! Сам в свое время маму из родного дома умыкнул!

Я бы и согласился с таким рассуждением, с огромной радостью… Да только воровал папа маму, а у него украдут дочку. Как-то меня сомнение берет, что аналогия здесь уместна и Григорий Алексеевич обрадуется подобному продолжению семейной традиции.

– Ладно, допустим, с твоими родителями мы придем к устраивающему обе стороны решению, – вздохнул я. – Но как отреагируют на твое исчезновение соседи и друзья? Им не покажется странным столь скорый отъезд?

– А им какое дело? – изумилась девушка.

– Да не о них речь. Сообщат в полицию, Гюрятиничи прознают, а там и до остальных дойдет… начнутся всякие подозрения и размышления. Оно нам надо?

Вот тут-то Алена и предложила уже серьезный вариант с «уходом в монастырь». Он и не удивит никого, после моих похорон-то… и на расспросы о местонахождении обители, где решила принять постриг Алена, всех доброхотов можно посылать лесом. Дескать, не желает девочка никого видеть и о прошлой жизни вспоминать.

– И чего это ты так радостно улыбаешься, а? – настороженно спросила Алена, увидев мое отражение в зеркале трюмо, у которого она приводила себя в порядок перед уже скорым возвращением матери из кондитерской. А я и не заметил, как день прошел.

– Так отчего же мне не радоваться? Любимую уговорил от родителей сбежать, – честно ответил я.

– Ты уговорил?! Ну наглец! – аж подпрыгнула на пуфике Алена, моментально разворачиваясь ко мне лицом. Кажется, сейчас меня будут бить!

Улыбнувшись как можно довольнее, отпрыгнул к двери и… задал стрекача. Рывок, поворот, лестница… Прыжок!

Стоя в холле внизу, поднял голову и залюбовался перегнувшейся через перила и целящей в меня подушкой полуобнаженной красавицей… Так засмотрелся, что даже от влетевшего в голову «снаряда» увернуться не сумел. А там и сама Алена по лестнице сбежала.

– Куда же ты босиком, по каменному полу-то! – Сунув подушку уже собравшейся меня поколотить девушке, я подхватил ее на руки и… застыл, услышав характерный хлопок входной двери. По спине ощутимо продрал мороз, и я медленно, очень медленно обернулся, как был, с Аленой на руках. – Кажется, это становится традицией.

– Какие нынче резвые мертвяки пошли, – с расстановкой произнесла Марфа Васильевна, окинув взглядом нашу композицию.

Честно говоря, покраснели мы с ее дочкой одновременно. И было отчего. Если на девушке хоть халат накинут, то я-то убегал от нее вообще в одних трусах. А учитывая, что во время забега пояс халата где-то потерялся… и Алена у меня на руках, мм, картинка выходит довольно фривольной и, прямо скажем, очень компрометирующей. Куда уж дальше?

– Ну, слухи о моей смерти сильно преувеличены, – пробормотал я, пока Алена пыталась изобразить невинность, прикрываясь многострадальной подушкой, из которой вот-вот перья полезут, с такой силой она ее сдавила.

– Вижу, – кивнула мама Алены. Черт, а с папой было как-то проще… или так только кажется, потому что в тот раз я был одет?

– А…

– Стоп. – Марфа Васильевна, очевидно поняв, что конструктивная беседа сейчас явно не сложится, подняла руку. – Поднялись наверх, оделись, спустились вниз, за ужином поговорим.

От тона приказа тело само собой развернулось на сто восемьдесят градусов, и ноги понесли на лестницу. Алена попыталась спрыгнуть с моих рук, но я не отпустил, чем, кажется, заслужил пару очков в глазах ее матери.

Одевались мы быстро и молча. Уж не знаю, что там думала моя девушка, а я, пока приводил себя в должный вид, пришел к выводу, что каким бы ни был результат грядущих переговоров, Алену я не оставлю. Хоть выкраду, как в свое время ее отец поступил с юной Марфой, родители которой в упор не желали видеть в любимом их дочери достойного зятя.

На кухню мы вошли, держась за руки… и не поднимая взгляда на грохочущую кастрюлями-сковородками Марфу Васильевну. Но, не почувствовав от нее явного негатива, я все же взял себя в руки и принялся помогать со сборами ужина. А там и Алена подключилась. Ее матушка несколько секунд понаблюдала за нашим мельтешением и, чему-то усмехнувшись, взяла командование в свои руки. Дело заспорилось, и через полчаса мы уже сидели за столом и молча наворачивали разогретые Марфой Васильевной щи. И если честно, то молчали не столько от смущения, сколько от неожиданно напавшего дикого жора. По крайней мере, я точно.

Посмотрев, с какой скоростью опустошается мною тарелка со щами, матушка Алены покачала головой:

– Что же ты, дочка, молодца так заездила, а? Все соки из него выпила и не покормила. Не стыдно? Этак он у тебя и до свадьбы не доживет. Не сотрется, так с голоду помрет, – пропела она, вгоняя нас с Аленой в краску.

– Да нам как бы не до того было, – промямлил я, тут же получив под столом ощутимый удар в голень. Больно!

– Эх, молодо-зелено, – покачала головой Марфа Васильевна, делая вид, что не заметила ни дернувшейся дочери, ни моего шипения. Улыбнулась чуть снисходительно и, взглянув на меня, кивнула: – Ладно. Сами разберетесь, да научитесь, а где не разберетесь, мы с отцом подскажем… от души, до полного вразумления да просветления… Ну, да об этом и позже поговорить можно будет, а пока рассказывай, зятек, как тебя теперь звать-величать, да как ты до жизни такой дошел.

И я рассказал. Без особых подробностей, но и без вранья. И кажется, теперь я знаю, откуда у Алены ее умение слушать. Марфа Васильевна не перебивала и не переспрашивала, позволяя мне вести рассказ так, как я сочту нужным, и лишь когда я умолк, она стала задавать вопросы, при этом ни словом, ни намеком не выдав желания разузнать то, о чем я специально умалчивал во время рассказа.

– Я не буду говорить, что ты сделал глупость, разыграв свою смерть, – тихо заговорила Марфа Васильевна. – Понимаю, что без знания всех подробностей дела правильно оценить этот шаг просто невозможно. И все-таки мне кажется, что тебе следовало подождать один год и отказаться от опекунства Завидича. Не стали бы родовитые за тобой всю жизнь гоняться?

– Не стали бы, – согласился я. – Просто убили бы, как только поняли, что сотрудничать с ними я не собираюсь. Хотя бы для того, чтобы не достался другим, со всеми своими знаниями и разработками. А лавировать всю жизнь меж интересов именитых – не по мне. Это не жизнь, а сплошное бегство. То от одних, то от других. Об опасности, которой я подверг бы в этом случае близких, и вовсе можно промолчать. Ведь что может быть проще? Надавить угрозой жизни родным, и все.

– Может быть… – кивнула мать Алены. – И что ты теперь намерен делать?

– Жить, работать, – пожал я плечами. – Планирую заняться перевозками в Венде.

– Перевозками? У тебя есть еще один дирижабль?

– Зачем «еще один»? «Мурены» будет вполне достаточно, – ответил я.

– А как же… дирижабль, рухнувший на оружейные склады? – не поняла Марфа Васильевна.

– Это был макет, – признался я. – Слишком много сил я вложил в «Мурену», чтобы уничтожить ее собственными руками.

– Понятно. А почему именно в Венде, а не в конфедерации? На Новгороде-то она не заканчивается… – спросила мать Алены.

– Фронтир. Там проще легализоваться. Да и лишних вопросов никто задавать не будет. Только деньги плати.

– У тебя там есть связи? – приподняла бровь Марфа Васильевна.

– Хорошие знакомые, – поправил я. – И они уже подготовили нужные документы на новое имя. Правда, возраст пришлось немного изменить: все-таки пятнадцать лет для капитана собственного каботажника – это слишком вызывающе.

– Понятно. – Мать Алены покивала. – Значит, тебя можно поздравить с совершеннолетием?

– Не совсем. В следующем году будет восемнадцать, – ответил я и вздохнул. – Жаль только, что придется отказаться от пилотского знака.

– Почему? – удивилась Алена.

– Имя, дочка. У твоего… кавалера теперь другое имя, забыла? – ответила ей мать и перевела взгляд на меня. – Вот, кстати, и как тебя теперь звать-величать, а?

– Рихард Бюлов, – развел я руками.

– Белов? Не слишком… явно? – поинтересовалась Марфа Васильевна. – Все же провести параллели с Риком Черновым будет несложно. Может, лучше было бы взять девичью фамилию твоей матери?

– Бюлов. Не Белов, – поправил я ее и, почесав кончик носа, вздохнул. – Думаете, фамилия Бельский сделала бы меня незаметнее?

– Ох. – Мама Алены покачала головой. – Ты, случаем, не родственник тверским Бельским?

– Не знаю. Мама сиротой была, так что сведений о родичах с ее стороны у меня нет.

– Понятно. Но тут ты прав, как бы оно ни было, затеряться с такой фамилией будет непросто, – медленно проговорила женщина, и ее лицо исказилось в хищной усмешке. – Ладно! О делах прошлых мы поговорили, а теперь поведай-ка мне, соколик, самое главное…

– Что именно? – напрягся я.

– Что? Дочку мою совратил? Совратил. Так будь добр, прими ответственность, – хлопнула по столу ладонью Марфа Васильевна.

Началось… Впрочем, а могло ли быть иначе?

История, рассказанная мальч… кавалером дочери, поразила Марфу Трефилову больше, чем само появление недавно похороненного Кирилла в ее доме. Правда, застав парочку в неглиже, она была готова рвать и метать, но, как обычно, подавив первый порыв, решила сначала разобраться в происходящем – и не пожалела. Рассказ Кирилла затмил произведенное в начале встречи впечатление, и Марфа была вынуждена признать, что история любит повторения. Ее дочери достался такой же неугомонный и шебутной кавалер, как в свое время и ей самой. И глядя на то, как прижимаются друг к другу Алена и Кирилл, Марфа убедилась, что разлучить этих двоих будет так же сложно, как и ее самое с Гришкой. Родители однажды попытались… и чем это закончилось? А ведь с бывшего Завидича станется повторить тот трюк, что когда-то проделал Григорий. Выкрадет любимую из отчего дома… и ищи ветра в поле! Ну уж нет. Традиции, конечно, дело хорошее, но здоровье дороже. Раз эти двое хотят быть вместе, пусть будут. Но под присмотром!

Уцепившись за промелькнувшую мысль, Марфа довольно улыбнулась и перевела взгляд на жениха дочери. Тот еле слышно хмыкнул и, вздернув подбородок, крепче прижал к себе Алену.

– Григорий говорил, что для управления «Муреной» нужно как минимум два-три человека. Это правда? – спросила Марфа, явно сбив с толку Ки… Рихарда. Тот на миг замер и осторожно кивнул. Судя по задумчивому взгляду, юноша пытался понять причину такой резкой смены темы.

– Но у тебя этих людей нет? – уточнила она. Еще один кивок и недоуменный взгляд стали ей ответом. Марфа улыбнулась и решила объясниться: – Ясно. Зная упрямство своей дочери, могу предположить, что уговорить ее забыть про тебя не выйдет. Но и оставить единственную дочку без присмотра я не могу.

– Ты хочешь отправиться с нами? – изобразила дурочку Алена, но тут же осеклась под недовольным взглядом матери.

– Нет уж. Но у меня есть сыновья-лоботрясы, сменившие уже третий дирижабль. А у Рика есть необходимость в экипаже, которому он мог бы доверять.

– О-о… А что скажет папа? – протянула Алена.

А вот Рихард напрягся.

– Папу я возьму на себя, – улыбнулась женщина и обратилась к жениху дочери: – Как тебе такая идея?

– Обсуждаемо. Особенно если это будет действительно мой экипаж, – особо надавив на последние слова, проговорил тот, и Марфа понимающе кивнула.

Ну вылитый Гриша в молодости!