Глава 4
Правда на правду
При взгляде на ошарашенную физиономию Ярослава меня так и тянуло расхохотаться. Ну уж очень потешно выглядел мой помощник. Но сдержался. Хлопнул его по плечу и, кивнув на карту, вернулся в свое кресло. Поправка курса, взгляд на указатель виндиректа и… малым ходом вперед. До складов знатного оружейного барона Андрея Долгих осталось немного, и подходить туда лучше аккуратно, что называется, «на мягких лапах».
– Капитан, я правильно понимаю, что ты хочешь сбросить остов дирижабля на дом того, кто взрыв устроил? – неожиданно спросил Яр. Что ж, можно и поболтать, раз уж ему молча не сидится. Да и то, рассмотреть-то происходящее ему все равно не удастся, с задраенным-то обзором! И какой тогда интерес?
– Почти, – кивнул я, не переставая отслеживать курс. – Только не на дом, а на склады. У него, знаешь ли, имеются огромные склады, буквально набитые боеприпасами.
– Оружейные склады?! – придушенно охнул Ярик. Я оглянулся, но вместо ожидаемого испуга увидел на его лице лишь возбуждение и нетерпение. Ого, похоже, в помощниках у меня натуральный адреналиновый маньяк… Впрочем, лицо Ярослава быстро сменило выражение, и парень печально вздохнул: – Эх… а толку. Ну упадет ему на склад пара десятков тонн железа. И что? Растащат, завалы разберут. Вот если взорва-ать…
– Не пара десятков тонн, а ровным счетом двадцать две тонны. Из них девятнадцать с половиной железа, а две с половиной – тол с хитрым детонатором, – поправил я и, вздохнув, покачал головой: – Знал бы ты, в какую сумму мне эта взрывчатка встала!
– Хитрым – это как? – поинтересовался Яр, после того как переварил новость о том, что у нас под брюхом болтается две с лишним тонны взрывчатки.
– Я к детонатору телеграфный передатчик присобачил, – пояснил я, ухмыляясь. – Один сигнал – и вышибные заряды отрубят тросы, а через четыре секунды грохнет основной заряд тола.
– А… мы? – тихо спросил Ярослав. – Мы же уйти не успеем!
– Пф! В куполе нам даже в десяток раз более мощный взрыв нипочем. Хотя, конечно, риск есть, – проговорил я. – Небольшой. Но как только я активирую заряд, «Мурена» рванет вверх, а у нас знаешь какая скороподъемность? Ого-го! Ни один дирижабль такой похвастаться не может!
– Поня-атно, – протянул Ярик и тут же встрепенулся: – Капитан, вторая метка!
– Ого. Быстро мы. Внимание, торможу. – Повинуясь приказу, дирижабль сбросил ход и лег в дрейф. Проверив приборы, я кивнул и, повернувшись к Ярославу, развел руками: – Так, матрос… Я на техническую палубу, а ты, будь добр, не суйся к управлению. Не хотелось бы по возвращении обнаружить, что мы уже где-то над Балтикой. Хорошо?
– Хм… я не буду трогать приборы, – кивнул Яр и, помявшись, добавил: – А ты скоро?
– Через четверть часа вернусь. Нужно кое-что проверить и подключить, – отмахнулся я, шагая к выходу с мостика. Перешагнул комингс и, не закрывая двери, свернул к скобтрапу.
Торпеды… зарядить аппараты можно даже быстрее, чем за пятнадцать минут, благо заряжающий автомат довольно шустрый механизм. Рычаг ушел вниз, и три поданные в ячейки торпеды малого калибра скользнули в приемные лотки. Лязг замков. Первый, второй, третий. На пульте ярко загорелись зеленым контрольные лампы. Замечательно. Теперь противоположный борт, та же процедура. Есть. А вот с торпедами основного калибра будет немного сложнее. Разблокировать подвесные ящики. Готово. Вытянуть из-под них тележки и, сдвинув фальшпанель подволока, закрепить перед крышками подвесок. Рычаг вниз. Готово. Шумно закрутились ролики, и по рельсам, проложенным над подволоком, покатились тележки с тяжелыми торпедами. Очередной лязг замков. И две большие зеленые лампы на пульте показывают, что оба аппарата, роль которых исполняют маршевые нагнетатели, заряжены.
Вовремя. Едва я закончил подготовку торпедных аппаратов, как Ветер принес ожидаемую весть. Правда, не очень-то приятную, но… увы, ожидаемую.
Обратно на мостик я шел куда быстрее и бесшумнее. А потому ничего удивительного в том, что Ярослав не заметил моего возвращения, не было.
– Не получается? – спросил я, наблюдая, как мой помощник пытается включить телеграф. Ярик вздрогнул и медленно обернулся, чтобы уткнуться взглядом в дуло целящегося ему в лоб пистолета. Паренек дернулся, но тут же замер. – И не получится. Я же говорил, что приемопередатчик для бомбы использовал. Так что, извини, телеграф не работает. Ну-ну… ты не спеши. Аккуратненько, без резких движений, достаешь свой «пугач» – и на пол его. Только не торопись, а то я испугаюсь, выстрелю еще. Оно тебе надо?
Вру, конечно, и телеграф в полном порядке, просто выключен и на замок заперт. Но малокалиберный «бебе», оказавшийся в руке Ярослава, точно такой же, как у Хельги, разве что куда более обшарпанный, тихо брякнул об пол.
– Ножкой его в мою сторону толкни, – попросил я. Ярик смерил меня странным взглядом, но просьбу выполнил, и через пару секунд «бебе» уже покоился в моем кармане.
Вот ведь неугомонный! Удар в голову остановил кинувшегося на меня мальчишку и опрокинул его прямо на рифленый стальной пол мостика. Не ему со мной в скорости тягаться.
– Очнулся? – Я похлопал привязанного к штурманскому креслу Ярика по щекам. Тот проморгался, сфокусировался на мне и… зло засопел. Ну чисто обиженный ребенок. – Очнулся. Замечательно. Поговорим?
– Хм. – Ярослав попытался гордо отвернуться, но добился лишь вспышки боли. Ну да, бил-то я всерьез.
– Да ты не крути головой-то, отвалится. – Я выложил прямо на стекло штурманского стола все найденные при обыске Ярослава вещи и, чуть отодвинув в сторону получившуюся горку всякой всячины, вновь глянул на своего визави. – Знаешь, я терпеть не могу таких людей, как ты. Вот разведчиков, агентов всяких, понять могу. Они делают неблагодарную работу, за которую никогда не получат признания, но действуют против чужих государств, во благо своей страны. Их нельзя не уважать. А вот такие шпиончики, как ты, работающие на частных лиц, подглядывающие, подслушивающие ради чьих-то шкурных интересов, меня бесят.
– Да что ты понимаешь! – Ух, как глаза-то засверкали. Ну-ну, пой! Эх, не хочет. Язык прикусил.
– Понимаю. А вот ты совсем не понимаешь. Тетка Елена ведь тебе не родня, я прав?
– И? – процедил сквозь зубы Ярик.
– Что «и»? Ты не видел, как она на тебя смотрела там, у Гюрятиничей, в первый вечер? – Я склонил голову к плечу. Либо действительно не видел, либо не понял. – А я обратил внимание. Она боялась. Не за тебя… тебя боялась! Собственно, именно тогда я и начал подозревать… нехорошее. Ну не может единственный близкий человек так смотреть на родного и любимого племянника. Да и со своими многочисленными талантами ты переборщил. «Золотой лист» у тебя, может быть, и настоящий, но вот руны… знать-то ты их знаешь, да не те связки, которым стали бы учить в заводской гимназии. Там практика прежде всего, не вольных же птиц готовят, а у тебя чистая теория, мастеровому в упор не нужная. Ну и навыки телеграфиста, откуда бы? И зачем они будущему заводскому? В общем, сгорел ты ярким пламенем на своем же перфекционизме и желании показать себя нужным. С чем тебя и поздравляю. Мне только одно интересно – зачем Долгих тебя мне подсунул? Какой в этом толк? Не дурак же, должен понимать, что разборками с ним не я, а опекун мой заниматься будет. Или он это просто на всякий случай озаботился?
И тут глаза Ярика сверкнули. М-да, шпион-любитель, понимаешь. На лице все написано.
– Сто-оп. Так, Андрейка здесь ни при чем, получается… – протянул я, стягивая к себе Ветер, окружая им собеседника и напрягая все свои невеликие возможности в эмпатии. – А кто ж тебя ко мне приставил? Не скажешь? А если спросить?
Ярослав фыркнул. Ну-ну.
– Ладно, попробуем простым перечислением. Кульчичи? Нет. Борецкие? Холодно. Гревские? Мимо. Горские? Да, мне тоже смешно. Осинины? И здесь промазал. Несдинич… Ну вот, видишь, как все просто, оказывается? – улыбнулся я застывшему с совершенно кривой гримасой Ярославу. – И совсем не больно.
– Развяжи меня, – деревянным голосом не попросил, почти потребовал Ярослав. Я только бровь приподнял в недоумении:
– С чего бы это?
– Контр-адмирал своего человека тебе не простит. А он – сила. Слышишь? Лучше развяжи и отпусти. Обещаю, я замолвлю за тебя слово перед ним. Против Несдинича никакие Долгих не попрут. Ну, отработаешь, само собой. Так ведь деньги – не жизнь, их и потерять не жалко, – со все возрастающей уверенностью проговорил Ярослав.
Чувствуя, как меня накрывает, я аж рассмеялся. Зло, резко.
– Своего человека… вон оно как. Ты ему не «свой человек», Ярик. И вообще не человек. Винтик, да еще и плохо обработанный. Мальчишка, в шпионов играющий! Не больше. «Свой человек», большая шишка! Урод! – В горле клокотало, а холодная ярость вдруг обернулась обжигающей злобой, меня понесло: – Как же вы меня бесите, уверенные в своем праве силы, мрази. Кто ты без Несдинича? Недоросль бессмысленный, ничего не умеющий, ничего не значащий, зато при адмирале, о, при главе «географов» ты «свой человек». Любого загнобишь, любому судьбу сломаешь! Ненавижу, тварь!
От моего дикого крика Ярослав вжался в кресло, а из меня словно стержень вынули. Проорался, сбросил пар… Отодвинулся от бледного мальчишки, окинул его взглядом и, потерев ладонями лицо, до красноты, до боли, тяжело вздохнул.
– Сколько я вас, уродов, видел… – проговорил я тихо. – Интересно, а тетку Елену ты сознательно до полусмерти запугал?
Глаза отошедшего от моего ора парня зло сверкнули. О да, сознательно. Сестрицы мои там так же на Гдовицкого глядели, когда тот их отчитывал за очередной мой залет в медбокс. Я потом записи смотрел, так что таких вот жгуче-злых презрительных взглядов навидался по самое не хочу. Жалко тетушку. Дать этому волю – он же ее затравит. Как меня когда-то затравили такие же… любители права силы.
– И зачем? Что она тебе сделала?
– Не по куску рот раззявила, – буркнул Ярослав. – В Завидичи намылилась.
И вот из-за этого? Только поэтому он довел хорошую женщину до дрожи?! Что ж, там я сделать ничего не успел, ну так здесь исправлюсь. Пусть уж лучше тетушка Елена слезу по этому монстру пустит, чем он ей жизнь сломает. Не имею права? И что? Сказано же: «И какой мерой вы меряете, такой же и вам отмеряно будет». Вот пусть и не обижается.
Очевидно, что-то такое проскользнуло в моем взгляде, потому что Ярослав вдруг забился в путах… и неожиданно прыгнул на меня, целя маленьким ножом в горло. Сбить руку, уйти вниз, и… кулак вошел точно под плавающее ребро, опрокидывая противника на пол. Вот ведь и как я пропустил эту железку?!
Отбросив в сторону мыском ботинка дешевый перочинный ножик из дрянного железа, я вздернул хрипящего Ярослава за шкирку и, «пробежав» по его телу Воздухом, скривился. Не жилец. Селезенку я ему точно порвал. Что ж, счастлив твой бог, Ярик-гнида, хоть и с болью, да без долгого ожидания на тот свет уйдешь.
Я хотел было заняться ритуалом сожжения, но… передумал и, глянув на тяжело дышащего шпиона, кивнул сам себе. Подхватив Ярослава, потащил его в кают-компанию и, без всякой бережности бросив тело на стол, расстегнул рубаху. Приложил руки к груди и, сосредоточившись, активировал рунные цепи. Глаза шпиона распахнулись, изо рта вырвался хрип, на крик его сил не хватило. Больно, да… когда неподходящие рунные цепи выжигают Эфиром в теле, это адски больно.
Охрана оружейного склада Долгих всполошилась, когда из темноты вдруг на малой высоте выплыл дирижабль. Вроде бы обычный каботажник, но… в зоне, закрытой для любых полетов, не появлялись даже корабли Воздушного флота Русской конфедерации. Во избежание случайностей.
Старшина успел подать сигнал тревоги и увести людей в капонир к орудиям. Вовремя. Едва захлопнулась тяжелая дверь, в здание первого склада, забитого под завязку патронами и снарядами, влетело черное веретено. Ночь вдруг превратилась в яркий день! Треск рвущихся патронов начало перекрывать гулкое баханье зарядов. Грохот нарастал… к нему присоединилось громкое стаккато двух автоматических пушек, бьющих по дирижаблю прямой наводкой. Со стороны атакующего, без единой вспышки (!) прилетело еще шесть темных веретен, устроивших на территории складов настоящий огненный ад. Глаза укрывшихся в капонире охранников полезли на лоб, когда дирижабль клюнул носом и направился к земле. Обшивка странного каботажника пылала, освещая алыми отблесками зияющие пробоины в гондоле, а мостик щерился проломом аккурат в обзоре, за которым было ясно видно бушующее пламя. Пушки, словно в истерике, забили чаще, на износ, на расплав ствола!
Щурясь от жара, проникающего даже в защищенный рунами капонир, старшина охраны еще успел заметить, как тень падающего дирижабля, стонущего всеми бимсами и шпангоутами так, что этот звук, казалось, перекрыл грохот разрывов, накрыла склады, и в огненном облаке каботажник рухнул вниз. Чудовищный взрыв сотряс землю, раскидав по полу капонира спасшихся охранников, и огненная метель с ревом рванула в небо, поглотив склады и дирижабль.
Похороны получились скромными и мокрыми. С самого утра небо заволокло тучами. Водяная взвесь повисла в воздухе, и шквалистые порывы ветра то и дело хлестали дождевыми зарядами по обелискам старого кладбища. Людей на церемонии было немного. Мой бывший опекун с печальной тетушкой Еленой и дочерью, сопровождаемой капитаном «Феникса», стоящий за их спинами Ветров, Алена со старшим братом чуть в стороне, а между Трефиловыми и Завидичами расположились лейтенант Брин и сестры Осинины. Светлана с Ириной хлюпали носами, Хельга внимательно слушала что-то бормочущего церковника, а Алена, бледная, осунувшаяся, смотрела невидящим взглядом прямо перед собой, не реагируя ни на что.
А вот это… интересно. На гравийной дорожке невдалеке от «моей» могилы остановился неприметный синий «Моран-V». И если бы не качественный бинокль, черта с два я рассмотрел бы в его салоне Андрея и Елену Долгих. Сестра осталась в машине, а вот сам Долгих вылез наружу и, вооружившись поданным водителем небольшим венком, решительно зашагал к могиле. Мобиль чуть слышно фыркнул и покатил прочь, обгоняя немногочисленных пешеходов.
Жаль, я слишком далеко от места, не слышу, что именно Андрей говорит Завидичам. С другой стороны, на такую удачу я не рассчитывал…
Дождавшись, пока церемония закончится и вся процессия двинется прочь от могилы, я старательно поправил дождевик и двинулся следом, держась на расстоянии, но стараясь не выпускать из виду отделившегося от общей толпы и уверенно шагавшего к выходу Долгих.
Искушение было очень велико, и я не устоял. Андрей уже был у ожидавшего его перед въездом на кладбище мобиля и протянул руку к дверной ручке, и тут, какая наглость, его толкнул проходивший мимо паренек в бесформенном дождевике и натянутом на глаза капюшоне. Долгих поморщился от неожиданно сильного и болезненного удара, пришедшегося точно по затылку, но обматерить наглеца не успел. Людская волна уже унесла его куда-то в сторону.
Я проводил взглядом уезжающий мобиль и еле задавил скривившую губы злорадную улыбку. Четверть часа. Ровно столько есть у бывшего кавалергарда до обширного кровоизлияния в мозг. Правильно говорил там наш тренер: нет такой техники, которую нельзя было бы повторить с помощью рун. Добро пожаловать на собственные похороны, Андрей.
– Твой вывод, Никанор? – Игорь Стоянович Гюрятинич повернулся к младшему сыну, мазнув взглядом по сидящему рядом хмурому Завидичу и его заплаканной дочери, жмущейся к жениху словно в поиске защиты.
– Вывод… У меня две версии. – Молодой генерал с явным недовольством перевел взгляд с недоеденного десерта на отца и, фыркнув, бросил ложечку на тарелку. – Первая: юный Кирилл слишком поторопился и был наказан за непредусмотрительность. Вторая – самоубийство, но… это вряд ли.
– То есть? – не понял глава семьи.
– Влюбленный может покончить с жизнью только в трех случаях, – с видом знатока принялся отвечать Никанор. Впрочем, уж кто-кто, а он и был знатоком. И даже тот факт, что погиб его знакомец, пусть и знали они друг друга совсем недолго, никак не повлиял на замашки полицмейстера. Все те же самоуверенность и самодовольство с полным презрением к умственным способностям окружающих. – Итак. Случай первый. Несчастного отвергли. Первая любовь, знаете ли, самое жестокое чувство. Вскроет вены или бросится под поезд, как вариант. Первый, на мой взгляд, предпочтительнее. Аккуратнее и чище.
– Никанор! – рыкнул отец. Тот хмыкнул.
– Вы просто не представляете, на что похоже тело после падения под поезд, иначе бы поняли, – проговорил генерал, но, заметив недобрые взгляды слушателей, вернулся к начатому объяснению: – Так вот, на отвергнутого любовника Кирилл никак не был похож. Случай второй. Измена. Тут чаще всего не обходится без смертей как минимум двух участников любовного треугольника. И по этому параметру у нас есть соответствие. Вместе с Кириллом погиб некий Ярослав. Если предположить, что дама сердца Кирилла отдала предпочтение юному мастеровому, то…
– А спросить у самой «дамы сердца» нельзя? – резко спросила сестра генерала.
Тот только руками развел:
– Лиззи, милая. Даже я, при всей своей гениальности, не смогу определить, кого именно из двух мужчин оплакивает женщина. А верить на слово? Вам?! Уволь, сестрица, – с вежливой улыбкой ответил полицмейстер. Елизавета возвела очи горе. Иногда братец бывает просто невыносим!
Никанор выдержал паузу и, убедившись, что никто не стремится вновь его перебить, решил все же заканчивать лекцию:
– И третье. Невозможность быть рядом с предметом страсти, по не зависящим от самого влюбленного причинам. В общем-то по всем трем вариантам – это не случай Кирилла. Он любил и был любим, Ярослава мать Алены Трефиловой по фотографии не опознала. Точнее, сообщила, что ни разу не видела этого молодого человека. Ну а невозможность быть рядом с любимой мы отмели, поскольку никаких препятствий их отношениям не было.
– Никки, если вариант самоубийства влюбленного юноши ты отмел, то зачем нужно было все это рассказывать? – хмуро спросила Елизавета, искоса поглядывая на замершую в объятиях Владимира Хельгу. Судя по стеклянному взгляду девушки, она просто не слышала рассуждений Никанора. Но… может быть, это и хорошо? Братец совершенно не умеет щадить чужие чувства.
– Я просто описывал ход одной из ветвей расследования, – фыркнул генерал. Вот-вот, именно об этом Елизавета и думала. Он, видите ли, делился своей мудростью, и плевать на то, как это могут воспринять близкие погибшего юноши.
– То есть это было не самоубийство? – проскрипел Игорь Стоянович.
– Именно. Мы отработали все возможные версии, и могу сообщить совершенно точно: атака «Мурены» складов Долгих не была попыткой самоубийства, – кивнул Никанор. – Скорее всего, Кирилл просто не рассчитал возможностей своего дирижабля и не учел наличия на складах скорострельных орудий «Брюно». В последнем нет ничего удивительного, эти пушки были установлены хозяевами складов всего месяц назад, без всяких разрешений и согласований, тайно. Прежде для защиты этих складов Долгих хватало стрелкового оружия. Но в какой-то момент новому главе рода показалось, что одного запрета на полеты дирижаблей в десятимильной зоне от складов ему мало. Не зря казалось, как мы теперь понимаем. И никакие тренировки с обстрелом мишеней Кириллу не помогли. Да и не могли, мишень ведь отстреливаться не умеет. Конечно, по разметанным на пяток километров вокруг по всей округе оплавленным остаткам дирижабля определить, что именно привело к его падению, невозможно, но основываясь на показаниях охранников, переживших огненный шторм в чудом уцелевшем капонире, мы смогли восстановить ход событий и пришли к выводу, что в атаку «Мурена» шла со снижением, что, по словам флотских специалистов, было вполне оправданно, если учесть отсутствие у Кирилла сведений о недавно установленной на складах артиллерии. Один из первых снарядов, как сообщил старшина охранников, попал в рубку и, очевидно, повредил системы управления судна, что и стало причиной его падения. Ну а в центре взрыва сотен тонн боеприпасов не уцелеть даже «китовому» куполу.
– Как же все неудачно сложилось, – пробормотал Завидич, поднявшись с кресла, и, сделав шаг к высокому окну, уставился в его проем совершенно нечитаемым взглядом.
Мирон Куприянович задумчиво, будто сам не понимая, что делает, нашарил в кармане кисет и принялся набивать трубку. Завозилась в кольце рук жениха Хельга, и в воцарившейся в гостиной тишине отчетливо стал слышен барабанный стук пальцев главы семьи Гюрятиничей по подлокотнику кресла.
Обведя взглядом присутствующих, Никанор качнул головой и, решительно поднявшись с дивана, направился к выходу. Но, не доходя до дверей, заметил разъяренный взгляд сестры и, тяжело вздохнув, резко свернул в сторону Мирона.
– Господин Завидич, я прошу прощения, если мои речи показались вам бессердечными. Ничего не могу поделать. Профессиональная привычка. Прошу меня извинить, если обидел.
– Ничего страшного, Никанор Игоревич. Я понимаю и обиды не держу, – кивнул тот, по-прежнему не отводя взгляда от окна.
Генерал на миг замялся:
– Мирон Куприянович, насколько я помню, вы опознали тело по… рунам. Если не секрет, что это было? Наши артефакторы голову сломали, пытаясь разобраться в уцелевших на нем обрывках рунных цепей.
– Кирилл был экспериментатором, Никанор Игоревич. Экспериментатором и настоящим гением руники, – мазнув взглядом по генералу, невыразительным тоном проговорил Завидич и резко выдохнул дым прямо в лицо собеседнику. – Так что, боюсь, этой тайны мы уже не узнаем.
– Жаль. Перспективный был юноша, – не обратив ровным счетом никакого внимания на невежливый жест собеседника, покачал головой Никанор.
– Да. Перспективный. Был. – Завидич резко отвернулся, и генерал, поняв, что с ним не желают разговаривать, вышел из комнаты.
А Мирон стоял у окна и вспоминал последний разговор со старым другом. Люди Несдинича носом землю рыли, но тоже ничего не нашли. Удивительно еще, как от тела Кирилла вообще хоть что-то осталось! Специалисты седьмого департамента, правда, объяснили, что причиной тому рунные цепи на теле. Если бы не они, Кирилла бы в пыль разнесло, как это случилось с его помощником. Но Завидичу не давал покоя другой факт. Почему подопечный не поднял гондолу во время атаки? Не сообразил? Понадеялся на отсутствие артиллерии? Впрочем, что уж теперь? Сделанного не воротишь. Остается только гадать. Эх, Кирилл… это ж надо было такую глупость сотворить!
Но имение Гюрятиничей было не единственным местом, где сегодня вспоминали подопечного Мирона Завидича.
– Значит, уходит в монастырь, да? – Побарабанив пальцами по столешнице, Несдинич вздохнул: – Молодежь! Все или ничего. Ну, погиб твой ухажер, так чего себя-то заживо хоронить?
На этот вопрос присутствующие в кабинете не ответили. Зачем, если и так понятно, что начальство философствовать изволит.
– Еще что-то? – Контр-адмирал отвлекся от размышлений и перевел взгляд на докладчика. Тот покачал головой. – Ясно. Черт с ней, с этой девчонкой. Желает постриг принять, так туда дуре и дорога. Да и снимайте уже с нее наблюдение. Толку-то от него… Да, вот что! По мастерской Завидичей… подумайте, кого можно им впихнуть взамен погибшего агента. Оставлять этот заводик без присмотра не следует. Иначе Гюрятиничи туда с ногами влезут. Исполняйте.
Подчиненный отвесил «кавалергардский» поклон и бесшумно исчез из кабинета, хозяин которого, дождавшись, пока за посетителем закроется дверь, повернулся ко второму «гостю».
– Что у нас по проекту «Стекло»? – Несдинич взглянул на Брина.
– Пока пусто. Сам агрегат мы повторили без проблем, ничего сложного в нем нет. И даже процессы, необходимые для создания нужного… материала мы смогли распознать и понять. Но чего-то не хватает.
– Электрический импульс? – спросил контр-адмирал.
– Пробовали самые разные варианты, результат нулевой. Рунные цепи Хельги познаково разобрали. Не подходят. И я боюсь, что секрет не только в этом. Нам не хватает чего-то еще. Но чего именно? Подключили химиков и физиков, пытаемся подойти к решению вопроса с другой стороны, но и они пока только руками разводят. Их руника здесь тоже бессильна.
– Чертов мальчишка, – скрипнул зубами Несдинич. – И тут подгадил.
– Ваше превосходительство?
– Свободны, лейтенант. Продолжайте работу, – отмахнулся контр-адмирал, и Брин, коротко кивнув, покинул кабинет.
– Фома Ильич, зайди, – спустя добрых полчаса, оторвавшись от чтения бумаг, проговорил Несдинич в трубку телефона. Почти тут же дверная ручка провернулась, и в кабинет вошел бессменный секретарь главы седьмого департамента. Контр-адмирал окинул старого друга долгим взглядом и, кивнув, указал Литвинову на стул для посетителей: – Значит, так, Фома Ильич. Поскольку наш объект сгинул и вести его больше не нужно, все материалы по его разработкам уходят артинженерам «Форпоста» для изучения. Подбери толкового курьера, и я тебя очень прошу, обойдись без участия Гюрятиничей, будь любезен.
– Собираешься и дальше держать их на расстоянии, Матвей Савватеевич? – прищурился секретарь.
Несдинич усмехнулся:
– Рано нам пока о союзе объявлять. Такая «свадьба» – дело долгое, спешки не терпящее. И так вон какую бучу среди Поясов подняли. Сначала Завидичи, невесть откуда вынырнувшие, резко в силу входить начали. О Гюрятиничах да младших партнерах вспомнили. Потом эта неудачная заварушка с Долгих, гибель Кирилла… а две недели назад и Андрей, года не побыв главой рода, на тот свет отправился от апоплексического удара. Нет, надо дать обществу успокоиться. Утихнут пересуды – начнем работать. А там, глядишь, и Борецких на свою сторону перетянем, а это уже два десятка фамилий в союзниках. Там и настоящим делом займемся.
– Думаешь, этого хватит, чтобы Палату переговорить? – покачав головой, произнес Литвинов.
Несдинич посмурнел:
– Нет, конечно. Но кто сказал, что я на этом остановлюсь? – неожиданно ощерился контр-адмирал. – Фома, мы уже сколько раз об этом говорили?! Страну объединять надо, иначе сожрут. Рейх наглеет, силу набирает, а у нас даже в Новгороде всяк на себя одеяло тащит! Наведем порядок здесь – глядишь, германцы и поумерят аппетиты, временно, конечно, но именно время нам и нужно. А там и за остальных можно будет взяться.
– Все-все. Оседлал любимого конька… – пробурчал Фома, забирая со стола папку с документами.
Несдинич фыркнул и махнул на старого друга рукой. А тот и рад. Документы в руки – и за дверь.