Ким Чен Ир говорил и говорил, куря сигарету за сигаретой, а официант входил и выходил, вытряхивал пепельницы, подливал в бокалы и зорко следил за безопасностью любимого руководителя. Отмеренный час прошел, в кабинет постучали, и в дверь заглянул Чхве Ик Кю – раз, потом другой.

– Подожди снаружи, – отмахнулся Ким.

Вряд ли тот обрадовался, что его не допустили к беседе.

– Заместитель директора Чхве поможет нам добиться перемен, он для этого прекрасно подходит, – говорил Ким, наполняя кабинет клубами голубого дыма, а пепельницы – раздавленными окурками «Ротманс». – В кино он очень сведущ. Лучше кандидатуры не найти… Но, как видите, один он не справится. – (Северокорейская киноиндустрия состояла тогда из двух продюсерских компаний под началом «Творческого объединения „Пэктусан”», которое курировал сам Ким Чен Ир.) – Вы должны создать третью компанию.

– Я вам очень благодарен, – ответил Сии. – Я ровно этого и хотел. Если у вас так принято, я бы хотел назвать ее «Син Фильм».

Миновало пять лет, он столько пережил, но его все еще терзало закрытие сеульской студии. Он хотел, чтобы его имя снова значилось в первом титре. Син не ожидал, что Ким Чен Ир согласится: в северокорейских фильмах не принято было указывать создателей, и творческие проекты называли только в честь великого вождя. Но Ким Чен Ир пожал плечами:

– Ладно, как хотите. Вы будете президентом, учитель Чхве – вице-президентом.

Они обсудили, какие фильмы будет продюсировать новая компания, поговорили о том, что конечная их цель – участие в зарубежных кинофестивалях, получение международных премий и даже, может, иностранный коммерческий прокат. Ким Чен Ир потряс обоих, пообещав финансирование в размере двух миллионов долларов в год, которые можно будет тратить «когда пожелаете»; а если успех превысит ожидания, сумма будет увеличиваться каждый год экспоненциально. Син и Чхве получат в свое распоряжение всю национальную киноиндустрию, смогут по собственному усмотрению выбирать актеров и работников съемочной группы, обучать других режиссеров и продюсеров своим принципам работы и запрашивать любую аппаратуру. Ким Чен Ир будет одобрять тематику фильмов, а еще лучше – придумывать их вместе с Сином; Чхве предстоит как можно больше сниматься и, пользуясь опытом преподавания в школе «Анъян», наставлять нынешнее поколение актеров «Корейской киностудии». А главное, Син и Чхве будут ездить за границу на съемки и кинофестивали и станут новым лицом северокорейского кинематографа.

То была фантастическая удача. Сейчас их окружала тюрьма в тюрьме – они жили словно в самой маленькой из множества матрешек: на охраняемой вилле в огороженном комплексе в границах Пхеньяна внутри тщательно патрулируемых границ Северной Кореи. Если же их отпустят за границу, даже под неусыпным надзором кураторов, внешние матрешки откроются. Наверняка представится возможность бежать.

Ким Чен Ир позвал в кабинет режиссера Чхве и распорядился:

– Пусть их сфотографируют на загранпаспорт. И чтобы паспорта были готовы завтра.

Режиссер Чхве кивнул и отвел пару в фотостудию в том же здании. Фотограф снял их вместе и по одному. На совместном снимке Син в темном костюме и полосатом галстуке, рука лежит на спинке кресла – не гарнитурного, но дорогого на вид, с цветастой обивкой, а в кресле сидит Чхве: белый жакет, белая юбка, темная блузка, пальцы переплетены. По фотографиям видно, что фальшивая улыбка ей по-прежнему удается лучше, чем Сину.

Когда фотосессия закончилась, обоих отвели в столовую центрального корпуса, где их ждали Ким Чен Ир и немногочисленные киношники. Сии, Чхве и режиссер Чхве тоже сели ужинать.

– Сильный вы человек, – сказал Син Ким Чен Иру, по обыкновению сидевшему рядом. – Допоздна работаете.

– Врачи говорят, я выгляжу на десять лет моложе своего возраста, – гордо ответил тот.

За столом все просидели до полуночи, и совещание продолжалось. Ким Чен Ир скомандовал всем присутствующим слушаться Сина и Чхве, прямо с завтрашнего дня начать знакомить их с персоналом и показать имеющуюся аппаратуру. Вернувшись домой, оба поднялись в спальню, закрыли дверь, включили воду в ванной. Обоих лихорадило; Чхве вынула диктофон из сумки, перемотала и включила воспроизведение. Из всего монолога Ким Чен Ира записалось только сорок пять минут, но звук был качественный. Они спрятали кассету подальше вместе с фотографиями, которые любимый руководитель присылал Чхве с первого дня, включая ту, где они встречаются в гавани Нампхо.

«Я так перевозбудился, что ночью не мог уснуть», – вспоминал Сии. Им удалось записать Ким Чен Ира и не попасться, а их лицемерная верность и послушание, видимо, обманули поимщиков. Но всего прекраснее было другое: «Я снова мог снимать».

Наутро Син и Чхве поехали на работу. Сину не терпелось угодить Кимам и тем самым ослабить их бдительность, поэтому первый фильм он планировал выпустить к следующему дню рождения великого вождя. Великий вождь родился 15 апреля, а на дворе уже было 20 октября. Времени в обрез.

Однако в Северной и Южной Корее «время в обрез» понимали по-разному. «Позднее я догадался, что на Севере совершенно иное представление о времени, – говорил Сии. – Там не знали, что такое „срочно”». Вместе с Чхве он просмотрел портреты всех северокорейских актеров и актрис и, рассчитывая ежегодно снимать по сорок фильмов, запросил штат в 230 человек – довольно скромно в сравнении с двумя тысячами, которые на «Корейской киностудии» с трудом осиливали десяток фильмов в год. Впоследствии, когда «Син Фильм» раздуется до семисот сотрудников, Син увидит, отчего неэффективен социализм. По его словам, «из-за неэффективности социалистической системы пришлось увеличивать штат… Если, к примеру, нужны материалы для площадки, нельзя просто поднять телефонную трубку и запросить. Сначала надо составить план на год вперед, перечислить все необходимое, иначе государство не сможет составить свой годовой план. Если нужны доски или бревна… запрашиваешь их за год, и государство их выделяет, [но] один составляет смету, другой отсылает запрос, третий заказывает доставку, четвертый ее производит, и так далее». Син заказал камеры, краны и монтажные столы в ГДР – лучшая аппаратура в странах Варшавского договора. Для каждого фильма он сам выбирал актеров, но встречаться с ними лично ему не давали: ему приносили папки с портретами, и выбирать приходилось по ним (ни официальных упоминаний в титрах, ни резюме у северокорейских киношников не было). В результате минимум один раз Син взял на главную роль человека гораздо ниже ростом всех остальных актеров, и пришлось изощряться с ракурсами, чтобы герой казался выше.

После совещания и ужина 19 октября Син и Чхве не виделись с любимым руководителем несколько месяцев, однако их новый исполнительный продюсер не обманул ожиданий. После совещания не прошло и недели, а Чхве Ик Кю отдал им новенькие дипломатические паспорта КНДР. Назавтра они трое и господин Кан поехали в Сунан, маленький аэропорт с одним терминалом недалеко от Пхеньяна, и сели в самолет производства СССР. Летели они первым классом: КНДР прикидывалась эгалитарным социалистическим раем, однако в их авиакомпании первый класс тоже был. В ручной клади у Сина и Чхве лежали 20 000 долларов, выданные Кимом на расходы. Самолет прокатился по одной из двух взлетных полос Сунана, оторвался от земли и направился к западу.

Через Москву они летели в Восточную Европу – ГДР, Венгрию, Чехословакию и Югославию, где будут на натуре снимать «Посланника, который не вернулся», свою первую северокорейскую картину. В фильме повествуется о гаагском «демарше секретных посланников», как его называли в Корее и Японии. В 1907 году на Гаагской мирной конференции трое тайных посланников корейского императора пытались сорвать переговоры мировых держав, чтобы международное сообщество надавило на Японию, как раз тогда колонизировавшую Корею. Иностранные делегации во главе с США и Великобританией дали посланникам от ворот поворот на том основании, что Корея больше не суверенное государство и за ее международные отношения уже взяла на себя ответственность Япония. Отказ был лаконичен и прозвучал тихо. В Корее, однако, этот эпизод разросся до мифических пропорций, и фильм Сина повторял официальную северокорейскую версию, согласно которой один посланник ворвался в зал, произнес страстную речь о независимости и праве на самоопределение, а затем, так и не поколебав позицию империалистов, у них на глазах совершил харакири, всех поразив своей верностью родине.

Тематику фильма Син выбрал после дискуссии с Ким Чен Иром. Как и многие фильмы Кима-младшего, «Посланник, который не вернулся» – экранизация пьесы, якобы написанной Ким Ир Сеном во времена партизанской молодости. Син решил, что в первом фильме безопаснее особо не сворачивать с протоптанной тропы, и сам предложил экранизировать работу великого вождя. Он нарочно выбрал историю, происходящую в Гааге, надеясь там и снимать, но Ким Чен Ир уточнил свою позицию: говоря, что снимать можно «везде», он имел в виду везде по эту сторону железного занавеса.

Три дня Син и Чхве искали подходящую натуру в Восточном Берлине, и на каждом шагу их сопровождали кураторы. Эти люди дежурили с подопечными круглосуточно и без выходных. Документы Син и Чхве получали только на паспортном контроле в аэропорту; все остальное время обе книжицы хранились в кармане у Кана.

Как-то раз, шагая по берлинской улице, Син на доме за весьма охраняемыми воротами разглядел американский флаг – впервые с Гонконга, с 1978 года, он видел американское посольство. Чхве, впившись в этот флаг взглядом, подергала Сина за рукав и пристально посмотрела в глаза – ей хотелось ринуться туда сию же секунду. Но Син «помнил, как его покарали, когда [он сам] безуспешно пытался бежать», и не хотел, чтобы такая же судьба постигла его жену.

– С ума сошла? – прошипел он. – Без стопроцентной гарантии я даже не попытаюсь. Они нас прикончат, если схватят.

На сей раз они спланируют как надо, не станут рисковать без нужды и все сделают по уму.

В каждом городе Кан и режиссер Чхве селились в номере за стенкой – нередко в смежном, чтобы можно было зайти к Сину с Чхве в любой момент. Кан велел звонить, если они выходят из номера, но на случай, если приказа ослушаются, следил за дверью. Все прочие звонки Кан требовал делать из своего номера. В первый вечер в Праге, после ужина в гостиничном ресторане, Син попросился к телефону и, сделав вид, будто хочет обсудить организацию кинофестиваля в Пхеньяне, позвонил японскому кинокритику Кюсиро Кусакабэ. Кусакабэ был старым другом, Син ему доверял, но выбрал, в общем, за отсутствием вариантов: ему не позволили бы звонить, если бы абонент жил в Южной Корее или мог показаться Кану не профессиональным, а личным знакомым. Кусакабэ подходил лучше всех.

Чтобы цепные псы не нервничали, Син изображал непринужденность и говорил только о кино, надеясь, что друг прочтет между строк. Услышав голос Сина после стольких лет молчания, Кусакабэ страшно удивился. Он думал, что Син умер, – так утверждали южнокорейские СМИ. Кусакабэ предложил встретиться в Будапеште, если Сину удастся туда вырваться. Тот обещал постараться – как можно бодрее, чтобы Кан и режиссер Чхве «ничего не заподозрили».

Спустя несколько дней на пражской студии «Баррандов» начались съемки «Посланника, который не вернулся». «Баррандов» была любимой киностудией Романа Полански; спустя год Милош Форман будет здесь же снимать «Амадея». У киностудии на холмах под Прагой было девять полностью оборудованных павильонов и открытые площади в 160 тысяч квадратных метров; кроме того, она располагала съемочными группами высшего класса. Один громадный гулкий павильон команда Сина переоборудовала в копию Риддерзаала – Рыцарского зала в Гааге.

Одной рукой придерживая штатив, Син правым глазом приник к видоискателю камеры «Аррифлекс». На камеру поставили широкоугольный объектив – все актеры в полный рост, картинка – четче не бывает. Большим пальцем Син тронул ручку – кадр слегка сдвинулся. Два северокорейских ассистента сидели рядом на корточках, следили за взглядом Сина, ловили каждое слово.

Выстроив кадр, Син отступил от камеры и огляделся, утирая со лба пот. В большой павильон набилась толпа. Его загромождала съемочная площадка с переносными стенами и фальшивыми потолками, и повсюду были люди – актеры, члены съемочной группы, ассистенты. Чешские техники и художники-постановщики общались с корейцами через переводчиков – все говорили на ломаном английском, поскольку корейцы не понимали чешского и наоборот. За спинами каждых двоих, кто беседовал и тыкал пальцами, стояло еще полдюжины человек, которые лихорадочно листали сценарии и монтажные листы, исписанные разноязыкими комментариями, и старались не отставать. Под яркими прожекторами павильон превратился в пекло.

Подбоченившись, в одной руке сжимая сценарий на скрепках, Син тоже старался поспевать за разговором своего ассистента и руководителя чешской технической группы. После тюрьмы прошло десять месяцев. Син прибавил в весе. Вернулась прическа а-ля Ричард Бёртон, черные волосы расплескались по вискам. Под воротник темной рубашки заправлен платок «Эрме», на шейном шнурке болтается режиссерский видоискатель, похожий на короткий телескоп, – в него можно посмотреть, как будет выглядеть сцена при разных фокусных расстояниях и размерах кадра. Рукава рубашки закатаны, левое запястье обхватил подаренный Ким Чен Иром золотой «ролекс». Рядом стояла Чхве Ын Хи в кепке и больших темных очках – она занесла ручку над своей копией сценария. В этом фильме для Чхве роли не нашлось, и она работала главной ассистенткой Сина и вторым режиссером, курировала актеров и актерскую игру.

Они оставались пленниками, и однако, позднее писал Син, «для меня настал исторический момент». Он был так взбудоражен, что отнял у оператора камеру и весь день старался снимать сам. Он ставил фильм – несколько лет ему казалось, что такого с ним больше не случится. Кино было его призванием, страстью, жизнью, и его у Сина отняли.

В ноябре 1983 года в Праге Ким Чен Ир вернул ему кино.