Интермедия. Народная актриса У Ин Хи

Говорили, что У Ин Хи – первая красавица Северной Кореи. Идеальная женщина с плакатов и открыток – нежное овальное лицо, которое традиционно высоко ценится, и тонкая, однако соблазнительная фигура. Зрители валом валили в кинотеатры, чтобы увидеть У Ин Хи в «Истории командира орудийного расчета» и «Городе, где мы живем», выстраивались в очереди вокруг квартала, чтобы посмотреть, как она играет целую жизнь женщины, с юности до старости, в «Девушке с Алмазной горы».

Даже ее биография наполняла сердца народа гордостью и любовью. У Ин Хи родилась в Кэсоне, прямо на границе Севера и Юга, где непрерывно шли бои – летом 1950-го район заняли северокорейцы, в октябре их оттеснили, в декабре они не без помощи китайской армии захватили эту территорию снова. Юная У Ин Хи всю войну работала – образцовый пример для подражания любому ребенку в раю трудового народа. Эта симпатичная девчушка стала артистичной танцовщицей; вскоре некий знаменитый актер открыл ее и привез в Пхеньян изучать актерское мастерство. Через год ее взяли на главную роль в «Сказании о Чхунхян», где она сыграла скромную и великодушную девушку из низов, которая бросает вызов аристократии, выйдя замуж за своего возлюбленного, уездного судью. Она хранит ему верность, когда его коррумпированные соперники пытаются шантажом сделать ее своей наложницей – и даже когда ее приговаривают к смерти по ложным обвинениям. В финале ее спасает муж, и их любовь преодолевает все преграды. После этой роли У Ин Хи воссияла ярчайшей звездой. Потом она блистала в десятках других фильмов, каждый успешнее предыдущего. Она получала бесчисленные правительственные награды и удостоилась звания народной актрисы – высочайшего признания в области актерского искусства. Ее любил Ким Чен Ир, ее носили на руках. Ее даже выпустили в Чехословакию изучать западные актерские методики. Вернувшись, она вышла замуж за Ю Хо Сона, самого одаренного северокорейского режиссера, и родила ему троих детей. Она жила как в сказке. Те, кто был с нею знаком, признавали, что и в частной жизни эта молодая женщина чудесна, нежна и добра.

Но у прекрасной и желанной У Ин Хи имелась слабость. Она была неисправимым романтиком и вечно в кого-нибудь влюблялась. Сердце ее жаждало того, чего не могли дать ни брак, ни слава, ни успех.

Первый мужчина работал в съемочной группе. Другие тоже так или иначе были из мира кино – творческие работники, чиновники из секции по делам кино, другие киношники. На самом деле мужчин, вероятно, было не так уж много, но репутации создаются быстро и разрастаются непропорционально истине. Пхеньянские съемочные площадки вскоре загудели слухами о том, что народная актриса У Ин Хи – в лучшем случае вертихвостка, без зазрения совести пользуется мужчинами, которых притягивает ее внешность и статус, а в худшем – гулящая, шалава, которая ни перед кем не в силах устоять. Вульгарные, злобные, женоненавистнические слухи; пересказывали их, многозначительно усмехаясь и задирая брови.

Сердцеедкой У Ин Хи отнюдь не была. Может, ей было одиноко, может, она мечтала о том, чего ей все еще недоставало, а может, как и все романтики, влюблялась в каждого встречного. В общем, соблазнить ее не составляло труда – все ее надежды и стремления вставали вопросом, и мужчине оставалось только предложить себя в ответ. Всякий раз, когда ее соблазняли, она влюблялась, и всякий раз, едва мужчина добивался победы, а сексуальная новизна утрачивалась, ее бросали вновь. Но дело происходило в Северной Корее 1970-х – в стране, где при разводе вся собственность и опека над детьми передавались мужу, даже если причиной развода стали его побои или измены; в стране, где многоженство было социально приемлемо и нередко встречалось. А вот поведение женщин рассматривали под лупой и судили. Женщинам запрещалось носить короткие рукава или юбки выше колена. О браках сговаривались семьи или партия. Добрачный секс – ни в коем случае, и даже невинно держась за руки на людях, пара рисковала вызвать суровое порицание. И прежде всего эти правила ставили под удар женщин, подобных У Ин Хи, которые жаждали подлинного единения душ и мечтали, чтобы их ценили по достоинству. Общество душило и давило ее желания, и от этого она, невзирая ни на что, добивалась желаемого еще отчаяннее.

А поскольку речь идет о Северной Корее – и тем более о северокорейской народной актрисе, – нужно еще иметь в виду, что общество не допускало ничего похожего на сокровенность личной жизни. Всё на виду – от твоей прически и возраста, когда ты вышла замуж, до самых потаенных мыслей и лояльностей. Шпионство, доносительство и сплетничанье считались общественно-полезными добродетелями: с ними народ вечно стоял на цыпочках, а система продолжала работать. Трудовая партия превращала трудящихся в винтики. Где ты ни есть – в колхозе отделяешь зерно от мякины или проливаешь горячие мелодраматические слезы перед камерой на площадке «Корейской киностудии», – порывы твоей души и твоя половая жизнь принадлежат всем. Некие границы переступать недопустимо, и хотя границы эти незримы и смутны, едва ты их переступил, путь назад заказан.

Особенно если дело касалось Ким Чен Ира.

К концу 1970-х об У Ии Хи уже судачили на каждом углу и однажды вывалили ей эти слухи прямо на голову. На очередном «собрании идеологической борьбы» – обязательном мероприятии, где полагалось изложить коллегам, каким образом ты подвел партию на текущей неделе, а затем раскритиковать кого-нибудь еще, – один мужчина раскритиковал У Ии Хи за ее романы и аморальное поведение. У Ии Хи не стала, смущенно повесив голову, каяться и выражать пылкую надежду, что Ким Ир Сен даст ей еще один шанс исправиться (так полагалось отвечать на любое крупное и мелкое обвинение). У Ии Хи отбивалась. Кто бы говорил, рявкнула она. Ты же сам меня соблазнил? Вообще-то, продолжала она, тыча пальцем то в одного, то в другого, «вы к этому все не только руку приложили, а?»

Так началось свободное падение ее карьеры. Это ей с рук не сойдет, решили мужчины. Ее лишили звания народной актрисы и сначала понизили до обычной актерки из стойла, а затем и вовсе отправили работать в студийную кочегарку. Год она кочегарила, руками подбрасывала уголь в топку – работа тяжелая, утомительная и опасная. В 1979 году ей разрешили вернуться к съемкам, и на нее сразу посыпались главные роли – злопыхатели поражались столь крутому и счастливому повороту ее судьбы. У Ии Хи была крайне популярна – конечно, глупо было надолго запретить ей сниматься, – но была и другая причина: очередной любовник. Понимавший, каково живется страстной душе в клетке всеобщих ожиданий; привыкший бравировать своим могуществом и пользоваться красивыми женщинами, которые оказались в беде; известный своей слабостью к актрисам; и, пожалуй, единственный, кто мог отменить суровую кару, выпавшую на долю У Ии Хи.

Нам не узнать точно, когда у нее с Ким Чен Иром завязался роман. Давно ли они флиртовали? Или Ким-младший ухватился за свой шанс, едва роскошная женщина лишилась всего, ибо понимал, что она станет боготворить мужчину, в чьей власти вернуть утраченное? У Кима тогда была уже не одна, а две царственные супруги, и его личная жизнь составляла великую государственную тайну; если ты причастна, твоя жизнь принадлежит ему За болтовню – и в узком кругу, и на публике – отправишься в лагерь. Твоя жизнь под угрозой, даже если Ким лишь заподозрит, что ты можешь проговориться. У Ии Хи зря с ним связалась. Но она по двенадцать часов в день швыряла уголь в топку, и кроме того, не так-то просто отказать любимому руководителю и наследнику Солнца Кореи.

Завести роман с Ким Чен Иром было опасно, одновременно крутить любовь с кем-то еще – равносильно самоубийству. Но У Ин Хи не смогла устоять. Она снова влюбилась – на сей раз в молодого корейца из Японии, чей отец, богатый бизнесмен, годами щедро спонсировал режим Кимов. А теперь прислал в Северную Корею единственного сына – что-то мальчик больно разнежился в японской теплице, пусть потрудится и возмужает. Молодого человека отправили работать на радио. Там он познакомился с У Ин Хи и немедленно принялся страстно ее добиваться. Непростой романтичный мальчик ей нравился, но она держала дистанцию. Он не сдавался. Он осыпал ее подарками и знаками внимания, и в конце концов сдалась она.

Домой податься нельзя – у нее семья, а его окружение наверняка растрезвонит, что к ним явилась народная актриса, – и нельзя на студию, где прежняя репутация липла к У Ин Хи, как пропотевшая рубашка. Ким Чен Ир приставил к ней другую актрису – следить в рабочие часы и сообщать о каждом шаге. В гостиницу не попадешь: управляющие по закону обязаны проверять разрешения остаться на ночь, не пускают пары и обо всех гостях информируют полицию. Но отец юноши был крупной шишкой, так что отпрыск располагал «бенцем» и не нуждался в шофере, поскольку всю жизнь водил машину в Японии. В общем, они стали встречаться в машине. Ездили часами или парковались во тьме, подальше с глаз.

Как-то морозной зимней ночью в 1980 году они остановили машину в укромном месте и занялись любовью. Может, в первый раз, а может, в сотый. Двигатель работал, окна были закрыты; любовники уснули в объятиях друг друга. Утром, когда автомобиль нашли, мальчик был мертв – отравление угарным газом. У Ин Хи была без сознания и еле дышала.

После двух недель в стационаре ей наконец хватило сил проморгаться. Едва она поправилась, пришли солдаты. Сын крупного спонсора Трудовой партии умер из-за интрижки с замужней женщиной, широко известной скандальным поведением. У высокопоставленных чинов возникли вопросы, и они желали получить ответы. Записей допросов нет, но в какой-то момент У Ин Хи помянула Ким Чен Ира. Может, тот еще разок ее спасет. Солдаты вышли из допросной. А вернувшись, велели У Ин Хи встать, освободили ее и отвезли домой.

Перед киностудией выстроились десятки автобусов – моторы урчали вхолостую, водители курили и чесали языками. В воздухе еще чувствовалась морозная отдушка умирающей зимы.

В то утро всем киношникам до единого, от режиссеров до машинисток, приказали сесть в автобусы и поехать на внеочередное партийное мероприятие. Куда везут, не сказали, даже когда автобусы уже закрыли двери и двинулись в путь. Среди пассажиров был режиссер Ю Хо Сон, муж У Ин Хи и отец ее детей. Он не видел жену уже которую неделю – ее сразу отвезли в больницу, едва нашли с молодым японским корейцем. Ни дома, ни на работе она не появлялась. Ю Хо Сон предполагал, что жена отбывает временное наказание, как прежде в кочегарке, или сидит в тюрьме.

Наверное, поездка развеяла его тревоги. За всю его карьеру на киностудии подобных таинственных путешествий не случалось, и все были заинтригованы. Куда их везут? Им предстоит приятный денек на экскурсии – скажем, на родине великого вождя в Мангёндэ или в каком-нибудь революционном мемориале? Или им объявят что-то важное о будущем киноиндустрии? Или, может, грядет занудное собрание идеологической борьбы – хотя тут они, пожалуй, перестарались, и к тому же, залов, куда все прекрасно поместятся, и на студии полно.

Кавалькада из нескольких десятков автобусов выехала за город и катила еще минимум три четверти часа. Наконец, все остановились перед стрельбищем. Таких стрельбищ вокруг Пхеньяна десятки, по всей стране сотни; на многих вместо мишеней – наглядные иллюстрации с волками в американской военной форме. Туда регулярно возили тренироваться детей постарше, особенно во время месячника борьбы с американским империализмом. Сегодня стрельбище пустовало, однако напротив мишеней возвели трибуны; около пяти тысяч обычных граждан уже рассаживались в задних рядах и стояли по бокам. Киношникам – двум тысячам человек, по официальным данным, – велели вылезать из автобусов и тоже занимать места.

Мишени загородили белым занавесом, а перед ним в землю вбили высокий деревянный столб. Испуганно притихнув, зрители ждали, что будет. Через несколько минут подъехал армейский джип, припарковался между занавесом и мишенями. Из-за белого полотна раздался отчаянный женский крик. По толпе словно пробежал электрический разряд. Начинается, стало быть.

В то утро У Ин Хи сказали, что она может идти домой. Она догадалась, что ей соврали, только когда ее запихнули в джип и завязали ей глаза.

А теперь солдаты выволокли ее вперед – на глазах повязка, руки стянуты. Настал черед кричать ее мужу на трибуне.

Как и многое другое, казни в Северной Корее – театр, где приговоренный – премьер поневоле. У Ин Хи, надо думать, была одета в тюремную робу – по слухам, специально разработанную армейскими учеными для публичных казней: сероватый плотный костюм из шерсти и хлопка, который эффектно багровел, впитывая кровь. У Ин Хи примотали к столбу двумя веревками – одной через грудь, другой по ногам. Она кричала не умолкая. Она во всю глотку звала Ким Чен Ира и других крупных партийцев (одни очевидцы вспоминали потом, что она осыпала их проклятиями, другие – что она заклинала дать ей шанс поговорить с Кимом, объясниться, вымолить прощение). Затем один военный подступил к микрофону, и его голос гулко загрохотал из репродукторов, еле заглушая крики:

– За совершение преступлений против морали и нравственности народная актриса У Ин Хи приговаривается к смерти. Она будет расстреляна именем народа.

И едва затихли слова «именем народа», затрещали выстрелы.

Расстрельная команда из трех солдат поступила как обычно. Первый залп порвал веревку на груди, и тело У Ин Хи переломилось, точно в последнем поклоне. Второй залп пришелся в голову, и голова живописно взорвалась кашей из плоти, кости и мозга. («Зимой, – писал Кан Хёк, вспоминая казни, виденные в детстве, – при минус двадцати или минус тридцати выделяется много пара – очень большая разница температур между телом и воздухом».) Наконец, последний залп перерезал веревку на ногах, и тело У Ии Хи с глухим стуком рухнуло на расстеленный у ее ног мешок.

На трибуне Ю Хо Сон грохнулся в обморок. Он был без чувств и не видел, как солдаты ногами впихивали тело его жены в мешок, а потом забрасывали мешок обратно в джип. Тело казненного, пишет Кан Хёк, обычно «бросали где-нибудь в горах, не хороня, чтобы его съели [дикие] собаки». Двери джипа захлопнулись за народной актрисой У Ин Хи, и машина укатила. На миг над стрельбищем повисла тишина, а затем дети, возбужденно крича, выскочили из первого ряда и наперегонки кинулись к столбу – драться за стреляные гильзы, усыпавшие окровавленную землю.

После этого фильмы У Ин Хи запретили, ее фотографии в журналах закрасили или вырезали, а страницы с упоминаниями ее имени в книгах по истории кино склеили. Если по телевизору показывали ее классические фильмы, все сцены с нею вырезались, и сюжет превращался в полную околесицу, а зрители получали внятное предостережение – они, обитатели этого ритуализованного мира умели понимать такие намеки. Ю Хо Сона выслали из Пхеньяна и «отправили на производство». Тысячам очевидцев казни особым указом запретили о ней поминать под страхом смерти. Но зачем возводить трибуны и завозить на автобусах тысячи очевидцев, если не хочешь, чтоб те об этом говорили?

А уж они, конечно, говорили – шепотом, украдкой озираясь через плечо. Тремя годами позже, на вилле, в своей богатой тюрьме, Чхве Ын Хи подслушала, как работники пересказывают друг другу эту историю довольно громко – то ли нечаянно голос повысили, то ли хотели, чтоб она услышала. И предостережение она тоже прекрасно поняла.

Только один человек в стране может отдать приказ без суда и следствия казнить знаменитую и почитаемую актрису, которая его подвела, и поставить шоу с таким безупречным и безжалостным чутьем, – и зовут этого человека Ким Чен Ир.