– Заместитель директора, – сказал Син Сан Ок своему наставнику в просмотровой во время киносеанса, – меня зачем похитили-то? Бесплатно кино мне показать?

Тот пожал плечами:

– Вы раньше снимали фильмы. Наверное, они хотят, чтоб вы фильмы снимали.

Вы раньше снимали фильмы. Син поморщился и сам удивился: надо же, до сих пор задевает.

– Мои фильмы стоят дорого, – огрызнулся он.

– Это ерунда, не переживайте. Учитесь прилежнее, и все. У любимого руководителя товарища Ким Чен Ира золотые рудники. Он берет и тратит – то на кино, то на театр, то на музыку. На всякие художества. Вот насчет денег я бы на вашем месте не беспокоился.

Син между тем украдкой набивал карманы птифурами и орехами, которые подавали на сеансах. Ближе к вечеру он, как обычно, пойдет бродить по территории, замерит время ходьбы и прикинет свою выносливость. Неважно, зачем его похитили и хватит ли у Ким Чен Ира средств возродить его режиссерскую карьеру. Торчать в Северной Корее и выяснять подробности Син не планировал.

С приезда в Каштановую долину распорядок у него не менялся: с утра два часа политзанятий, затем обед, тихий час, затем два, иногда три фильма, отобранные Ким Чен Иром, между фильмами прогулка по долине, а после кино – ужин и отбой. Территорию окружала высокая бетонная стена с колючей проволокой поверху и вооруженными патрулями внизу Кураторы ночевали в доме. И все равно «моя решимость крепла с каждым днем», – позже писал Сии. Никто не желал сказать ему, где госпожа Чхве – жива ли она вообще. Он был уверен, что она мертва, и не хотел, как он выражался, «отдавать свою судьбу в их нежные руки».

Первые идеи плодов не принесли. Сначала Син подумывал выпросить поездку в Кэсон – наставник то и дело заводил разговор про «экскурсии по достопримечательностям», – спереть в ванной ножнички из маникюрного набора, тайком прихватить их с собой, вспороть покрышку на машине и на пару часов, а то и на всю ночь остаться в Кэсоне. Запасных покрышек, заметил он, у машины не было. Потом надо как-нибудь слинять от кураторов, «добраться до реки Имджин, прыгнуть в воду и поплыть». Имджин называли Рекой Мертвых – с севера она приносила сотни трупов, особенно когда случались голод или чистки. Река текла прямо через демилитаризованную зону: по пути Сину пришлось бы увертываться от противопехотных мин, колючей проволоки и пуль с обеих сторон границы. «Сейчас-то я сознаю, что план был дурацкий, – говорил он, – но отчаяние уже пересиливало здравый смысл». Мешало одно – свозить его в Кэсон наставники отказывались.

– Пока рано, – всякий раз отвечал заместитель директора. – Вы учи́тесь, а там и экскурсии начнутся.

Потом Син решил выкопать подземный ход под бетонной стеной. В лодочном сарае у озера он отыскал лопату, перепрятал ее, но возможности выскользнуть из дома и хотя бы приступить к раскопкам так и не представилось. Затем он попросил велосипед – якобы для физнагрузок, – и, к его удивлению, велосипед ему дали. Он планировал взять еду, которую складывал в корпус радиоприемника у себя в спальне, среди ночи выбраться из дома, доехать до железнодорожной станции и запрыгнуть на поезд до китайской границы. Эту стратегию пришлось отбросить почти сразу – выяснилось, что после заката кураторы запирают велосипед. Когда на виллу доставили цветной телевизор, Син украл куски пластиковой упаковки – сделать спасательный жилет на случай, если все-таки придется пересекать широкую бурную реку; в ту ночь он прокрался к озеру, проверил свое плавсредство и в процессе чуть не утонул.

Он даже подумывал убежать посреди суеты и беготни Дня независимости. Полез из окна пхеньянской квартиры, где жил с наставником после «массовых игр», – толком высунуться не успел, как дверь распахнулась и вошла куратор.

– Вы куда это собрались? – заорала она.

– Я… ну, фейерверк хотел посмотреть, – промямлил Сии. Сердце колотилось в горле, по лицу катился пот. Кураторша быстренько втащила его в комнату.

«Отсюда не убежать, – наконец вынужден был признать Сии. – Попросту нет никакого способа».

Казалось бы, ежедневные киносеансы должны были облегчить жизнь киноману Сину, но из-за них время словно еще больше замедлялось. Северокорейские фильмы были чудовищны – и во всех одно и то же, снова и снова. После каждого просмотра заместитель директора велел писать критический разбор, и Син писал с позиций кинематографиста. Затем его неизбежно просили переписать «с точки зрения пролетариата». Просмотровая, где Син поначалу надеялся обрести убежище, теперь тоже его бесила.

Холодало, но Син все больше времени проводил на улице. Ему выдали зимний комплект – меховую шапку, зимние сапоги, – и Син проверял, хорошо ли они греют на ветру и морозе. И увлеченно наблюдал за машиной в переднем дворе.

У гостевого флигеля с утра до ночи стоял «бенц», а в «бенце» сидел шофер. После ужина он отправлялся в дом играть в карты с поваром и слугами, у которых закончилась смена. Играли они обычно где-то с восьми до одиннадцати, и проверить, как там автомобиль, шофер не выходил. К Сину в столовую доносился гомон картежников – смех, ругань, звон стаканов. Машина стояла чуть в стороне от флигеля, развернувшись к подножью холма и воротам возле озера, куда Син ходил каждый день. Шофер отправлялся ужинать и играть в карты каждый вечер.

И, что всего важнее, неизменно оставлял ключи в зажигании.

Частная собственность в Северной Корее противозаконна; личные автомобили, знак привилегированного и влиятельного положения, имелись только у партийных и тех, кому режим их дарил. Поэтому большинство людей даже не ездило никогда в автомобиле, а водить умели очень немногие. Чтобы стать шофером – а в КНДР это очень престижная профессия, – нужны были нейтральный или благонадежный сонбун и направление на годичные курсы, где преподавали теорию и практику вождения, устройство автомобиля и основы техобслуживания; после обучения вручали не водительские права, а диплом. По окончании курса большинство шоферов на три-пять лет назначались «помощниками шоферов» к более опытным коллегам и лишь затем получали собственное транспортное средство. С того дня, если они хорошо водили и ежегодно подтверждали диплом, им можно было не тревожиться о том, где заработать на жизнь.

И угона они тоже не боялись. Угнанную машину негде спрятать и некому продать. Все, кто умел водить, работали на партию; партия знала, где их искать. А тут машина стоит за бетонной стеной охраняемой территории. Чего бояться-то?

Син смотрел на ключ в зажигании. На ночном холоде изо рта вылетали облачка, в голове вихрились возможности. Вот же он, шанс. Безусловно это он.

– Зачем вам карта? – подозрительно сощурился заместитель директора.

Син откашлялся.

– Ну, мне трудно заучивать места боев, где Ким Ир Сен сражался с японцами. Особенно в Маньчжурии.

– Говоря об отце нации, обязательно надо добавлять «великий вождь».

– Извините. Короче, где великий вождь Ким Ир Сен сражался.

– Карту я вам принесу. Учитесь как следует.

– Есть, господин.

Во Владивостоке и Находке были японские консульства, а к 1 января 1979 года – о чем Сину в ночи сообщил радиоприемник у постели, настроенный на южнокорейскую частоту, – в Пекине откроется американское посольство. Син решил, что проще податься в Китай. Если удастся одолеть сто миль до Чонджу на северо-западе страны, потом через немногочисленные города добраться до реки Амноккан – естественной границы Кореи и Китая, – а потом как-нибудь перебраться на другой берег… Помнится, в конце тридцатых, когда он был маленький, японцы построили на Амноккане плотину Супхун – может, удастся перейти по ней. А потом сесть в поезд или пешком дойти по путям до Пекина. Если получится сбежать, рассуждал Син, северокорейцы, вероятно, решат, что он выбрал кратчайшую дорогу до Южной Кореи, и искать его будут на юге, а не на севере. Если повезет, поисковые партии обратятся к китайской границе лишь через пару дней. А к тому времени он уже будет очень далеко.

Оставалось потерпеть и дождаться, пока замерзнет озеро. Тогда, решил Син, замерзнет и Амноккан – можно перейти его по льду. Каждый день он вновь и вновь прокручивал в голове свой план. Когда кураторы принесли ему одежду потеплее, он набрал побольше зеленого и серого – чтобы легче было прятаться.

19 декабря озеро покрылось ледяной коркой.

Спустя еще десять дней, уверившись, что лед уже не растает, Син решил бежать.

Ветер поднялся такой, что дребезжали окна. Молодая кураторша толкнула дверь спальни. Увидев, что Син спит, прикрыла дверь, оставив щель, и удалилась по коридору.

Син подождал, затем вылез из постели. Взял мешок, смастеренный из старой одежды и спрятанный за диваном, на цыпочках вышел в коридор. В кухне вовсю резались в карты; в остальном доме – ни звука и ни души. Кураторы разбрелись по спальням. Син толкнул парадную дверь – открыто. Охрана, видимо, была уверена, что мимо сторожки у ворот он не проберется, – ну и зачем тогда дверь запирать?

Син собрался уже выйти, но пришлось срочно прятаться – один из картежников пошел на улицу отлить у дорожки.

– Ну и холодрыга, – пробормотал он, вернувшись в дом.

Син выскользнул наружу и прокрался к машине. Ночь выдалась шумная, тревожная; под ураганным ветром стонали и трещали деревья. Син потихоньку открыл шоферскую дверцу. Ключ на месте. Син осторожно повернул его на пол-оборота, и на приборной доске зажглись лампочки. Бензина – чуть меньше полубака. Может, и хватит до Чонджу. Может, и не хватит.

Поздно. Сейчас или никогда. Син бросил мешок на пассажирское сиденье, забрался в машину, передвинул рычаг на нейтральную и отпустил ручник. Машина медленно покатилась под горку. В ближайшие несколько минут все решится. Если еще кто-нибудь выйдет отлить или заметит машину в окно, Сину конец.

Никто не вышел и не заметил. Когда машина укатилась подальше, Син повернул ключ, врубил фары и слегка дал по газам, эдак непринужденно. Перед воротами глубоко вздохнул. Охранник молодцевато отсалютовал и пропустил машину. Син не спеша доехал до ближайшего поворота, свернул – и вдавил педаль газа в пол.

Если еще придется снимать кино, думал он, мчась к Пхеньяну, этот опыт мне пригодится. Улицы пустовали, пулей несущийся партийный «бенц» никого не заинтересовал. А что такого? Обычное дело. Син отыскал нужную дорогу из города и полетел дальше. Стрелка на спидометре колебалась на отметке чуть больше восьмидесяти миль в час.

Планировал Син тщательно, но не мог предусмотреть всего: например, что придется блуждать в темноте по незнакомым дорогам и что власти наизнанку вывернутся, чтобы его поймать. Он не сообразил, что в стране, где автомобилей не сыщешь днем с огнем, отыскать такое заметное авто – раз плюнуть. А главное, он не знал, что примерно каждый третий северокореец стучит властям, что стукачество – неотъемлемый элемент местной культуры: здесь даже во тьме не спрятаться, поскольку тьмы, собственно, и нет. И еще он не подозревал, что режим жестко контролирует передвижения граждан: даже разрешение смотаться в другой город получают за несколько недель до отъезда.

Всего этого Син не знал. Он глядел на дорогу в свете фар, и его переполняли отвага и оптимизм.

На полпути к Китаю он подъехал к развилке, которую по картам не припоминал. Он сделал выбор и покатил дальше. Выбор оказался неверен. Син очутился на узкой гравийной дороге. В свете фар внезапно возник человек – может, крестьянин, – и Син инстинктивно крутанул руль. Скрежеща покрышками, «бенц» пошел юзом и нырнул в канаву. Когда Син выбрался из машины, крестьянин уже куда-то запропастился. Син снова запрыгнул в машину, включил заднюю передачу и дал газу. Задние колеса бешено закрутились, но машина с места не двинулась.

Полчаса Син вызволял «бенц» из канавы, паникуя все сильнее, размышляя, заметили ли уже охранники в Каштановой долине, что и он, и машина исчезли. В заднем бампере вмятина – заднее колесо почти скребло металл. Син достал домкрат и поправил дело как мог. Закинув домкрат обратно в багажник, глянул на часы: уже десять вечера. Он сел в машину, включил двигатель, помчался назад к развилке и там, пронзительно визжа покрышками, свернул на дорогу, которую стоило выбрать почти час назад.

Авария потрепала ему нервы. В Сукчхоне, всего на полпути к Чонджу, Син наткнулся на первый блокпост у моста через реку Чхончхонган. Син надеялся, что удастся сблефовать или солдаты, увидев машину партийца, пропустят его просто так. Первое не удалось, второго не случилось. Мост был узкий, однополосный. Не обращая внимания на охранника, замахавшего руками, Син промчался мимо. Пошел снег. От дороги осталось одно название, кляксы гравия и камней. «Бенц» с лязгом скакал по бездорожью – Син старался не сбавлять скорости и только с трудом рулил. Грохнуло заднее колесо. Захолустные дороги в трех часах езды от Пхеньяна явно не созданы для лимузинов.

Син не сдавался – он тащился на спустившем колесе, пока впереди не замаячила станция Чонджу с портретом улыбающегося Ким Ир Сена на ярко освещенном фасаде. Син свернул вправо, и впереди выросла плотина Супхун. Вдоль дороги тянулось железнодорожное полотно. Здесь Син планировал бросить «бенц». Он съехал вбок, выключил зажигание и выпрыгнул из машины.

Холод стоял собачий. Син зашагал вдоль путей. Его заметил солдат, закричал: «Товарищ! Товарищ!» – но Син пропустил оклики мимо ушей. Солдат замерз и вдогонку не бросился. «Я побежал, – вспоминал Син. – Дышать было нечем, но я понимал: остановлюсь – мне конец».

Спустя, кажется, пару-тройку столетий он добрался до маленького полустанка. У платформы стояли железнодорожные контейнеры с печатью «взрывоопасно». Син спрятался за ними. На часах одиннадцать, и тем не менее еще не вечер. Интересно, когда найдут машину? А как там шофер – до сих пор играет в карты? Или уже понял, что Син сбежал?

Довольно скоро вдали загудел товарняк. По рельсам медленно катил старый паровоз – ничего другого Северная Корея себе позволить не могла. Притаившись у путей, Син подождал и запрыгнул в пустой вагон, где перекатывались лишь какие-то камни – может, руда. Сел, вытянул ноющие ноги. Все тело от напряжения сводило судорогой.

– Спасибо, господи, – вслух сказал Син.

Потом прислонился к стенке и задремал.

Через пару остановок трое в одежде железнодорожных рабочих вышли со станции, направились прямиком к вагону и выволокли Сина наружу. На платформе, потирая глаза, стоял человек в полицейской форме – похоже, его только что разбудили.

– Это вы «бенц» у дороги бросили? – спросил он на полузевке.

Помимо прочего, Син не знал, что на северокорейской железной дороге через каждые полмили стоят патрули – ловят «зайцев» и следят, чтоб не было аварий. Его засекли, едва он забрался в вагон.

От станции, где его схватили, до китайской границы меньше десяти миль.