У Син Сан Ока было всё. Он снимал кино, которое обожали миллионы, превозносили критики, заваливали наградами; его кинокомпания стала самой успешной в истории страны; он был богат и здоров; и у него было двое детей с самой прекрасной, самой выдающейся женщиной во всей Корее, – женщиной, которую он любил и вожделел с первой же их беседы. Да, у Син Сан Ока было все, чего может пожелать человек.

И, возможно, он бы все это сохранил. Но ему вечно было мало.

Для южнокорейского кино 1970-е выдались непростыми. В миллионах корейских домов появились телевизоры, после нефтяного кризиса 1973 года экономика забуксовала, а законодательство так ужесточилось и усложнилось, что кинематографисты больше времени тратили на бодание с системой, чем на киносъемки. Власти закручивали гайки, и вся страна пыталась адаптироваться. На периодические атаки и провокации Северной Кореи администрация президента Пака откликалась панически; она посуровела и погрузилась в паранойю. В 1968-м северокорейцы захватили научно-исследовательское судно американского ВМФ «Пуэбло», убили одного члена команды и устроили неудачное покушение на Пака. Спустя девять месяцев сотня северокорейских спецназовцев высадилась на восточном побережье Южной Кореи и попыталась затеять революцию – тоже тщетно; в 1970-м северокорейские шпионы подложили бомбу туда, где президенту Паку предстояло выступить с речью, но и тут удача им не улыбнулась. Прошло четыре года, и северокорейский наемник убил южнокорейскую первую леди – пуля предназначалась ее мужу, – и эта трагедия подкосила Пак Чои Хи. В тот же год южнокорейцы обнаружили, что их северные соседи прорыли тоннель под демилитаризованной зоной. Позже нашли еще два таких тоннеля. Все три вполне могли пропустить по четыре колонны пехотинцев одновременно и сколько угодно пятитонных грузовиков и 155-миллиметровых гаубиц. Примерно тогда же Ким Ир Сен втайне от мировой общественности съездил в Пекин и попросил у Чжоу Эньлая поддержки во второй Корейской войне. Китайский министр иностранных дел ответил отказом, но Ким, похоже, планировал воспользоваться тоннелями гораздо раньше, чем все думали.

Ким Ир Сен успешно держал Южную Корею в тисках неотступной паранойи, и в результате южнокорейские власти тоже рассвирепели. Объявив военное положение, Пак Чои Хи ввел новую конституцию, которая назначала его пожизненным диктатором. Дабы отбить у граждан охоту протестовать, на улицах Сеула появились солдаты и танки. Многих южнокорейцев глодали замешательство и неуверенность. Если Северная Корея – ужасная диктатура, поскольку не дает народу ни слова сказать, ни шагу ступить, как так получается, что Южная Корея – демократия, если тут тоже ни слова сказать, ни шагу ступить не дают?

Новое законодательство усугубляло и без того строгую цензуру кино и допускало отмену свободы слова в любой момент, когда государство решит, что пора. До того дошло, что даже сцену, в которой персонаж слишком пылко сетует на погоду, могли вырезать, сочтя «антиобщественной». Сначала продюсерским компаниям велели расти и выпускать по пятнадцать фильмов; проходил год – и правила менялись: теперь любой отдельной компании не полагалось выпускать больше пяти фильмов, а продюсерам, которые из кожи вон лезли, расширяя кинопроизводство, запрещали расширяться. Вся система превратилась в фарс о некомпетентности, коррупции и запугивании.

Правда, не эти обстоятельства виновны в том, что Син все упорнее спихивал «Син Фильм» в пропасть. Он умел зарабатывать, но не умел хранить заработанное. С тревожной регулярностью «Син Фильм» то взлетала к высотам, то обрушивалась в финансовую яму. Порой положение становилось до того отчаянным, что компании впору было думать о сокращении; проходило полтора года – и компания цвела и разрасталась. Затем еще полгода – и она опять балансировала на грани банкротства. Пока что ее не погубили шторма. Но на сей раз Син выгреб ресурсы компании до донышка, купив огромную киностудию «Анъян» под Сеулом – крупнейшую киностудию в Азии, с тремя гулкими павильонами, студией звукозаписи, офисами, монтажным комплексом, корпоративной столовой, бассейном и спортзалом. Разумеется, с толком использовать эти просторы ему удавалось с трудом, а вскоре пришлось сдавать их по частям в аренду другим продюсерам. И кроме того, после многих лет изобретательного (хоть и противозаконного) обхода законодательных ограничений на импорт и экспорт Син все-таки попался.

К правилам и законам он всегда относился без пиетета. Считал, что законы – это для других людей, для обычных людей, не для него, и нарушал их с легкостью. Тут нередко выручала дружба с Пак Чон Хи. В 1965-м, когда департамент общественной этики хотел запретить один фильм Сина, для отмены распоряжения хватило звонка Паку. Спустя год власти привлекли Сина к суду, обвинив в растратах, мошенничестве и уклонении от налогов за ложное утверждение, будто его последний фильм «Обезьяна уходит на Запад» выпускался совместно с гонконгской компанией «Братья Шоу», хотя производством занималась она одна. Сину для заполнения квоты на импорт требовался фильм совместного производства – он приобрел копию у Ран Ран Шоу, вставил несколько крупных планов одного из своих корейских актеров, присобачил свои титры, переозвучил фильм на корейском и выпустил под маркой своей компании. Его признали виновным, оштрафовали на 210 миллионов вон (775 000 долларов), но – удивительное дело – выпустить фильм в прокат все равно разрешили. Все прочее Сина и не волновало. Через два месяца его снова задержали за такую же махинацию с другим фильмом, снова признали виновным и оштрафовали, но фильм вышел в прокат.

Изобретательно выкручиваться, обходя правила, умели многие корейские кинематографисты, однако хитроумию Сина не было равных. Когда производство каждой отдельной кинокомпании ограничили пятью фильмами, он потихоньку реорганизовал «Син Фильм», превратив ее в четыре компании поменьше, что позволило ему выпускать двадцать кинолент. Когда цензоры велели ему вырезать из фильма провокационную сцену, Син подчинился – а затем вставил ее в другую картину, которую цензоры уже видели и одобрили. Когда Сину требовалась пара лишних фильмов, чтобы заполнить квоты, он лепил свое имя на китайское кино, которого не ставил, и выдавал его за свое.

Его вера в себя переросла в самонадеянность. Ему чудилось, что он неуязвим.

Как вскоре обнаружится, он сильно ошибался.

«ОКАЗАЛОСЬ, ЭТО СЫН СИНА!»

Чхве Ын Хи проснулась августовским утром 1974 года. День сюрпризов не обещал. Ей сорок семь, снималась она меньше, чем прежде, но мало о чем жалела. Она играла на экране двадцать семь лет, была звездой семидесяти пяти фильмов – неплохой результат. Ей нравилось материнство. Четырьмя годами ранее, послушавшись Сина, она в студии «Анъян» открыла актерскую школу, с головой погрузилась в обучение и наставление молодых актеров и сама удивлялась своему пылу. Компания «Син Фильм» на цыпочках кралась по кромке финансовой пропасти, фильмы Сина слегка потеряли в популярности (вкусы изменились, и не исключено, что бесконечный конвейер, которого требовали законы, чуточку истощил его вдохновение), однако Чхве не сомневалась, что в итоге все наладится.

И тут сегодняшний день. И этот заголовок. Он заорал на Чхве с обложки журнала – и сопровождала его фотография старлетки О Су Ми, звезды нового фильма Сина «Прощание», о мужчине, который разрывается между женой и молодой сотрудницей корейского посольства во Франции. Посольскую сотрудницу играла О Су Ми. Син со съемочной группой только что вернулись с натурных съемок в Париже. До Чхве уже доходили слухи о том, что Су Ми флиртует с Сином, а на съемках они даже делили гостиничный номер. У Сина и раньше случались краткие интрижки, но Чхве смотрела на них сквозь пальцы: «Я знала, что он любит меня одну, и не очень-то переживала». Он любил Чхве и любил снимать кино. Изредка появлялись и исчезали женщины – они его только отвлекали. Но «на сей раз впечатление было другое». О Су Ми была актриса, гораздо моложе Чхве; на сей раз Син запятнал их общее дело, их общее кино.

Заголовок надрывался: «ОКАЗАЛОСЬ, ЭТО СЫН СИНА!» Чхве словно ударили под дых. Син, сообщалось в статье, крутил роман с двадцатипятилетней О Су Ми уже некоторое время, и недавно молодая актриса родила ему сына.

У Сина родился сын.

Чхве никак не удавалось это переварить. Сын моего мужа.

Вечером вернувшись домой, Син увидел бледное, измученное лицо жены и перепугался:

– Что такое? Ты здорова?

Чхве не ответила. Не может быть, думала она. Мы друг для друга – весь мир. С нами такого случиться не может.

Ей было неловко уточнять у друзей и коллег, правду ли написали в журнале, – она еще надеялась, что это просто сенсационные сплетни. Через несколько дней она пришла к дому О Су Ми. Помялась на другой стороне улицы, глядя на дверь. Наступила ночь. Чхве уже решила сдаться и уйти, но прямо перед комендантским часом дверь отворилась, и оттуда, пряча лицо за поднятым воротником, выскользнул Син Сан Ок.

Скандал вышел ужасный. Син клялся, что этот роман был ошибкой, что он порвал с О Су Ми.

– Это просто слухи. Еще не хватало верить слухам, – пожимал плечами он.

– Я видела своими глазами! Я пришла к ее дому! Я все видела. Это правда, что она родила от тебя сына?

Син побелел как простыня.

– Это все ерунда, – в конце концов выдавил он. – Дай мне время… Я разберусь…

Она завопила, чтоб он убирался из дома. Выпихнула его из комнаты, хлопнула дверью, заперлась и открывать не пожелала.

– Прошу тебя, только потерпи, – снова и снова твердил ее муж из-за двери. – Я все устрою.

Она его никогда не простит.

Ей много чего пришлось осмыслить. О Су Ми весело щебетала на страницах журналов, наслаждаясь вниманием и с толком используя многоколоночные интервью. Одному журналисту она поведала, что не хочет замуж за Сина и не рассчитывает, что он разведется: «Я просто хочу быть рядом с ним». В отчаянии, желая ей в лицо задать вопрос, как можно так поступить с семьей, Чхве пошла к О Су Ми домой. В те времена это было довольно обычное дело: жена заявлялась на порог к сопернице, дабы потаскать ту за волосы и выбить пару зубов из красивого ротика. Чхве хотела просто поговорить. Постучалась. Ей открыли, и за дверью стояла О, молоденькая, сама совсем ребенок – и с новорожденным на руках. Гнев оставил Чхве, сменившись невыносимой болью. «Я увидела ребенка и чуть не забыла, зачем пришла, – спустя много лет писала она. – Я только хотела понянчить его, потому что это сын моего мужа».

О не удостоила ее ни словом. Стояла и смотрела – кажется, с вызовом. «В ее молчании, – писала Чхве, – звучало: „Я родила от него ребенка, а вот ты не смогла”».

Дома Чхве рыдала – сама не догадывалась, что способна так рыдать. И слезы не утихали с вечера и до рассвета.

Сина снова поволокли в суд – на сей раз за подкуп цензора. Син факт взятки отрицал, однако признавал, что сама система цензуры «целиком сводится к вопросу о том, кому и сколько дать на лапу». В ожидании суда Сина ненадолго посадили за решетку – видимо, хотели преподать ему урок и напомнить, что такое подлинная, а не кинопродюсерская власть. Когда практически разорившийся Син очутился в СИЗО, сердце Чхве чуть-чуть смягчилось. Они не виделись с той ночи, когда Чхве вышвырнула мужа из дома, но теперь она пришла к нему на свидание. Принесла ножницы, сказала, что ему пора подстричься. Син при виде ее впал в экстаз. Она молча его постригла, протерла ему шею и ушла. Она по-прежнему не могла с ним разговаривать. Спустя несколько дней выяснилось, что его регулярно навещает О Су Ми и он вовсе ее не гонит.

Сина отпустили, и он съехал из дома. Чхве терзалась в одиночестве. Она потеряла мужа, лучшего друга и основного творческого партнера. Она не могла спать. Слишком много курила. Каждую ночь баюкала себя алкоголем. Неверные надежды рвали сердце на куски. Однажды Чхве узнала, что Син живет не с О, а на съемной квартире, – и воодушевилась; затем обнаружилось, что Син ставит римейк «Чхун Хи», в котором шестнадцатью годами ранее сыграла Чхве, но на сей раз с О Су Ми в заглавной роли, – и вернулась пронзительная боль.

Суд рассмотрел дело о взятке и оправдал Сина. Син не понял, что спасся чудом, – напротив, он решил, что непобедим. Однако потеря Чхве с точки зрения бизнеса стало для Сина катастрофой. В традиционном корейском обществе жене полагалось обрести счастье и процветание через мужа, поскольку муж жену содержал. Когда ушла Чхве – которая прославилась первой, зарабатывала больше и во многих отношениях была мудрее и прагматичнее, – и без того шаткое положение Сина усугубилось. До той поры его успех во многом зависел от творческого, стратегического и финансового вклада жены.

Похоже, банкротство было неотвратимо. «Син Фильм» неуклонно теряла деньги, а попытки Сина восполнить недостачу в закромах посредством сенсационного эротического кино – эксплуатационных картин с софткорными намеками на лесбийскую любовь и названиями вроде «Узница 407» и «Жестокие истории женщин династии И», – не только не обеспечили аншлагов в кинотеатрах, но и замарали репутацию студии, славившейся качеством и хорошим вкусом. «Син Фильм» всегда была практически семейным бизнесом: на Сина работали двое его братьев и младший брат Чхве, от судьбы компании зависело всеобщее финансовое благополучие. Когда активы пришлось продать, Син и Чхве потеряли дом – и родители Чхве тоже. Настал день, когда младший брат Чхве пришел в кабинет к Сину и наорал на него за то, что неправильно руководит компанией и транжирит деньги. Впервые в жизни на Сина ругался человек младше него.

На памяти друзей и коллег Син еще не бывал в таком стрессе. Цензура стала для него жупелом – не закрывая рта, он поносил «систему» и политиков, которые суют нос туда, где ничего не смыслят. Он досаждал властям как мог. Он хотел вызвать их на стычку и выиграть – но не сознавал, до чего одинок. Старшее поколение не забыло молодого выскочку, который украл жену у старшего, а завистливые и обидчивые сверстники считали, что таково торжество справедливости: вот пускай Син Сан Ок, который досуха выжимал выгоду из, как они теперь выражались, «закона о дурном кино», теперь по этому закону спустится на землю – и с разгона. Скандал с О Су Ми поставил Сина вне господствующей в стране консервативной морали, и с ним порвали друзья Чхве – в том числе президент Пак. Это ведь над его цензурой насмехался Син – в конце концов, Пак был тождествен системе, – а в глубине души президент был очень консервативен. Жене он был предан до того дня, когда ее убила уготованная ему пуля, а с тех пор на тумбочке у кровати держал ее фотографию, цветы и сборник посвященных ей стихов. Син и Чхве дружили с ним и первой леди, приезжали в Синий дом, где все вчетвером ужинали. Син неуважительно обошелся с Чхве и тем задел чувства Пака и сильно его разочаровал.

В 1974 году Син, не спросившись у министерства информации, представил на Берлинский кинофестиваль свой новый фильм, военную драму «Мальчик тринадцати лет».

Кинофестиваль принял фильм, направил официальное приглашение в министерство, а оттуда ответили извинениями и отказом, пояснив, что фильм не был одобрен корейской стороной. Син думал пожаловаться Паку, но его отговорили: мол, его поведение «бесит» президента и тот чувствует, что его «предали». И так Син лишился последнего политического союзника.

В конце концов – после споров, арестов, адюльтера, скандала и банкротства – карьеру Син Сан Ока добил трехсекундный поцелуй.

В ноябре 1975 года Син для аудитории, в основном состоявшей из старшеклассников, устроил предварительный показ нового фильма «Роза и дикий пес», снятого совместно с «Братьями Шоу». Сцену поцелуя, в которой женщина по пояс обнажена, цензура велела убрать, однако на показе сцена осталась – Син то ли хотел надерзить, то ли плевать хотел. Школьники рассказали про поцелуй родителям, история попала в газеты. Законодательство требовало отменить показы до тех пор, пока сцену не вырежут. Но департамент общественной этики нахлебался выпендрежа Син Сан Ока до отрыжки. Сославшись на оскорбление общественной морали, департамент лишил «Син Фильм» продюсерской лицензии – и решение вступило в силу в тот же день.

Син Сан Ок был потрясен – и это показательно. Он и вообразить не мог, что дело дойдет до такого. Он упрямо не желал сдаваться и обратился в суд. После подачи иска, рассказывал Сии, его навестили агенты Корейского центрального разведывательного управления. И отвезли его на Намсан.

На горе Намсан в центре Сеула находилась штаб-квартира КЦРУ Сюда привозили на допросы гражданских активистов, диссидентов, подозреваемых и свидетелей, здесь многих из них пытали. Кое-кто отсюда так и не вышел. КЦРУ славилось «корейским барбекю»: задержанного подвешивали за запястья и щиколотки над костром и так держали, пока не сознается. Сина, к счастью, подобная судьба миновала. Его посадили в темную комнату, не давали есть, не давали спать и часами допрашивали. На него давили, ему недвусмысленно дали понять, что лицензии ему не видать как своих ушей. К тому часу, когда его отпустили, Син отозвал иск и смирился с наказанием.

Двери «Син Фильм» в Мёндон с грохотом захлопнулись, и ударная волна прокатилась по всей киноиндустрии. Закончилась эпоха. Правду сказать, студия давно пережила свою былую славу: в 1960-х там официально работало больше трехсот сотрудников, в 1975-м осталось меньше десяти.

«Син Фильм» прекратила существование, территория «Анъян» опустела, и у Академии киноискусств Чхве тоже начались финансовые неурядицы. Школа была детищем Чхве, а эгоизм и твердолобость Сина грозили лишить Чхве и этого.

В 1976-м О Су Ми родила от Сина второго ребенка, девочку. Син продолжал уверять, что с О порвал. Чхве, которая надеялась все-таки починить семью, даже не знала, что девушка была беременна. После двадцати двух лет брака Чхве попросила развода.

Сердце ее было разбито; ее опозорили и унизили. Она глухо ненавидела мужа, который где-то там в Сеуле жил своей тайной жизнью, от ее жизни не оставив камня на камне. И все же «я по нему скучала», – писала она.

Развод состоялся, а спустя считаные недели умерла мать Чхве, и Син в знак уважения пришел на похороны. Чхве увидела его впервые после развода. Он был убит, словно оборвались его «живые струны», как она потом говорила. Он все еще пытался приспособиться к жизни, в которой ему не дозволено смотреть в видоискатель и снимать кино. Они коротко поговорили. Син сказал, что едет в США, надеется снимать там.

Следующие два года Чхве воспитывала детей и старалась удержать на плаву Академию – последнее, что у нее осталось. Син разъезжал по миру, запрашивал визы, искал, где его примут и дадут денег на кино. Связь между бывшими супругами истончалась. Эти годы, позже говорил Сии, «были самым трудным, мучительным и нестерпимым периодом моей жизни». Его карьера в кино закончилась.