Глава 8

Я припарковала машину на «-3» и, подумав, все же не стала звонить Марини, поднялась в лифте на тридцать первый этаж и прошла в дамскую комнату. Около двадцати минут я просто рассматривала себя в зеркале. Еще никогда в своей жизни я так долго не думала над тем, что мне надеть. Не потому что я хотела ему понравиться, а наоборот, продумать каждую деталь, чтобы ни одна из них не послужила намеком, иначе он решит, что я пытаюсь его соблазнить. А я пытаюсь? Нет, всячески это отрицаю, что уже само по себе неестественно, все признаки «болезни» налицо.

Я чувствовала, что нравлюсь ему, и мне это ужасно льстило, вопреки всем моим жизненным принципам никогда не влезать в отношения с самоуверенными альфа-самцами. Таким, как Марини, нравятся все женщины, нет критериев, нет определенного вкуса, скорей всего каждая является очередной жертвой, которую или легко покорить или нелегко, только результат останется неизменным и в его пользу.

Все же я оделась так, как того требовала цель этой встречи: в элегантную белую блузку, серую юбку до колен и жакет с шарфиком, собрала волосы на затылке в узел и заколола шпильками.

Я выглядела так, как должна выглядеть психолог на сеансе с пациентом.

Сейчас, глядя в зеркало, я решила, что нанесла слишком много косметики, достала влажные салфетки и стерла с губ помаду. Вот так намного лучше. Если я буду выглядеть, как обычно на работе, то и вести себя буду соответственно.

Я подошла к секретарше, дождалась, когда та положит трубку и обратит на меня внимание.

– Я к мистеру Данте Лукасу Марини.

– Вам назначено? Он сейчас на важной встрече.

Секретарша скептически осмотрела меня с ног до головы, и я в ответ также пристально смотрела на нее, она первая отвела взгляд.

– Да, мне назначено.

Девушка нажала кнопку на коммутаторе.

– Мистер Марини к вам посетительница, – посмотрела на меня, я бы сказала, с нескрываемым интересом.

– Кэтрин Логинов, – подсказала я.

– Некая Кэтрин Логинов. Хорошо, я скажу, чтоб подождала. Провести? Хорошо, мистер Марини.

Она встала с кресла и одернула пиджак на талии.

– Мистер Марини будет через минут пятнадцать, он просил подождать его в кабинете. Хотите что-нибудь? Кофе?

– Нет.

Секретарша провела меня по узкому коридору, застеленному ковролином темно-карминового цвета, на стенах висели странные картины, под стеклом стояли в вазах засушенные цветы, притом одни и те же – вереск. Мы подошли к кабинету, она набрала код на маленьком щитке возле массивной дубовой двери, щелкнул замок, девушка пропустила меня вперед, затем зашла следом за мной, раздвинула жалюзи, включила кондиционер и вышла.

Я прошлась по кабинету, всматриваясь в точно такие же картины, как в коридоре.

Экстравагантно и загадочно, вместо живописи повесить гербарии.

Странно, ни одного портрета или фотографии, совершенно пустой кабинет и очень строгая мебель, ультрасовременная, без какой-либо вычурности. Черные кожаные кресла, диван, застекленный шкаф с графином и шестью стаканами. На письменном столе несколько шариковых ручек и карандаши. Стены выкрашены в светло-серый цвет с белыми разводами.

Если рассуждать, как психолог, и исходить из того, что убранство дома или кабинета – это штрих в портрете пациента, то я охарактеризовала бы Марини, как аскета, очень сдержанного, безэмоционального. А ведь это не так. Значит, дизайн продуман именно для того, чтобы у его посетителей, партнеров и собеседников складывалось о нем ошибочное мнение. Очень интересный ход, мистер Марини, вы начинаете играть, еще до того, как успеваете сказать первое слово.

Я села в кресло и достала блокнот, в котором записала все вопросы к Марини, чтобы идти по намеченному плану и не запнуться в середине.

Минут через десять я заскучала, снова прошлась по кабинету, подошла к столу со стороны кресла хозяина кабинета. Вот и фото, первое и единственное. Я протянула руку и взяла снимок, спрятанный под зеркально чистое стекло с тоненькой серебристой рамкой.

На фотографии я увидела самого Данте и паренька лет пятнадцати. Поднесла к глазам. Мне показалось, что мальчика я видела, несомненно видела и даже более того, кажется, его знаю. Я нахмурилась, всматриваясь в лицо подростка – такие же черные волосы, как у Данте, а вот глаза карие и кожа немного темнее. Паренек довольно интересный, запоминающийся. Сережка в ухе, слегка вызывающий взгляд, длинные волосы, собранные в хвост на затылке. Я определенно его видела, снова посмотрела на стол и заметила в пластмассовой подставке стилет, он лежал ребром, в лезвии отражались солнечные блики, а инструктированная ручка привлекала внимание двумя черными овальными камнями, прижатыми к друг другу, образуя восьмерку. Похоже на антиквариат.

Я невольно протянула руку к стилету.

– Это мой младший брат – Чико.

Я вздрогнула, как всегда он напугал меня, появился эффектно и неожиданно. Как черт из табакерки.

Марини выглядел иначе, чем на той вечеринке и даже не как в тот вечер, когда подвез меня с работы. Сейчас на нем был белый тонкий трикотажный джемпер на голое тело и джинсы. Я видела все ту же цепочку у него на шее, под круглым вырезом, рукава закатаны до локтей. Очень крепкие руки для бизнесмена, отметила я, жгуты вен, сильные пальцы, скорее всего, он занимался или занимается спортом. Теперь я посмотрела на его лицо и поняла, что очень сильно нервничаю. Волосы Марини казались влажными и мягкими, словно он только что прошелся по улице под дождем, на скулах легкая щетина, а глаза чуть прищурены, и он пристально меня изучает. Я снова поразилась этому невероятно светлому цвету глаз, такой бывает всего у десяти процентов населения земли. Я даже где-то читала, что это мутация генов. В сочетании со смуглой кожей этот контраст был сногсшибательным, а белый джемпер настолько выгодно подчеркивал бронзовый загар, что мне захотелось уже в который раз зажмуриться.

Данте очень высокий, на полторы головы выше меня и потрясающе красивый, как с обложки глянцевых журналов. Я уловила запах его парфюма и сигарет, тело мгновенно отреагировало предательской дрожью. Иногда запах творит с нами нечто невообразимое, заставляет инстинкты просто вопить от насыщенности полученных эндорфинов или наоборот – запах может вызвать едкое отвращение. То, как пах для меня Марини, наверное, напоминало самый утонченный соблазн на уровне подсознания.

– Он почти на вас не похож, – выдавила я из себя.

– Чико – мой сводный брат, младше меня на двадцать лет. Он похож на свою мать.

Я аккуратно поставила портрет на стол и отошла от Марини на несколько шагов назад. Чем дальше он от меня, тем увереннее я себя чувствую.

– Присаживайтесь, Кэтрин. Селеста предложила вам кофе?

– Нет… То есть, я отказалась.

Он усмехнулся, и мне опять захотелось зажмуриться, а потом его взгляд потяжелел.

– Почему отказались?

Какая резкая перемена, даже тон голоса немного ниже, и это заставляет сердце биться чуть медленней, чем обычно. Я вдруг поняла, что этот человек может поставить взглядом на колени, если захочет, и он прекрасно знает об этом.

– Мне не хотелось кофе.

– А сейчас вам хочется?

От его вопроса по телу пошли мурашки, медленно, вдоль позвоночника до самого копчика. Эти слова были невероятно сексуальны, особенно именно таким тоном. Совершенно невинный вопрос произнесен так, что в нем слышен совсем иной подтекст.

Данте – очень тяжелый тип собеседника, кажется, что он говорит слишком открыто, обескураживая прямотой, а на самом деле ни одно слово не сказано просто так. Он играет в свою игру, охотник и жертва, ждет, когда что-либо выбьет почву из-под ног собеседника, и тогда он вас безжалостно сожрет. Хищник хочет, чтобы вы побежали, и он пустится по вашему следу, безошибочно точно, отыскивая вас по запаху страха и адреналина.

– Нет.

Марини усмехнулся и сел напротив меня, откинулся на спинку кресла. Я снова подумала о том, что мне хочется запустить пальцы в его волосы и ощутить какие они на ощупь.

– Итак, судя по тому, как вы одеты, у нас и правда строго деловая встреча, определенно вы умеете удивлять.

– Почему? Я ведь сказала об этом заранее.

Данте улыбался, хотя его глаза в этом не участвовали. Он словно изучал меня, и я в который раз отметила, насколько сексуальная у него улыбка, умопомрачительная, настолько притягательная, что хочется смотреть снова и снова. Его небрежная поза, полная расслабленность хищника, который слишком уверен, что жертве никуда не деться, заставляла меня то и дело смотреть на вырез его джемпера, на мышцы торса под тонким трикотажем, на длинные ноги, вытянутые на ковер. Бросила взгляд на туфли – начищены до зеркального блеска, ни капли грязи. Значит, он не ходил по улице под дождем, тогда почему у него влажные волосы? Принял душ перед моим приходом? Прямо здесь? В офисе?

– Потому что женщины часто говорят совсем не то, что думают.

Взгляд медленно заскользил по моей шее к вырезу блузки и снова поднялся к моему лицу. Я, кажется, начинала понимать, почему женщины сходят по нему с ума – он намеренно заставляет их чувствовать сексуальный подтекст в каждом взгляде, в каждом слове, превращая любую беседу во флирт, своеобразную охоту на живца.

Приманка он сам.

– Не нужно обобщать, мистер Марини, всегда есть исключения из правил. Я хотела поговорить с вами о своей пациентке, Аните Серовой. Вы ее знали?

Он пожал плечами, и я увидела, как напряглись мышцы на сильных руках, натянув ткань джемпера.

– А должен был? У меня плохая память на имена.

«А что ты запоминаешь, Марини? Тела? Родинки, татуировки?»

– В принципе должны были, эту девушку недавно арестовали за незаконную попытку проникновения к вам в дом.

Я посмотрела в блокнот и зачеркнула первый вопрос.

– Припоминаю, но смутно, ко мне в дом часто пытаются незаконно проникнуть хорошенькие женщины.

– Анита – не женщина, она – подросток, ей было всего шестнадцать.

– Было?

– Да, было. Анита покончила с собой несколько недель назад.

Данте скептически приподнял одну бровь.

– Печально, примите мои соболезнования.

Ни одного лишнего телодвижения, ни одной эмоции, ничего. Легкое сожаление и все. У него железная выдержка, а возможно, он и в самом деле ее не помнит или не знает.

– Я пытаюсь в этом разобраться, мистер Марини.

– А при чем здесь я?

– Анита упоминала вас в записях в своем дневнике.

– Думаю, вы бы удивились, если бы узнали, какое количество женщин упоминают меня в своих дневниках.

Подался вперед и взял в руки стилет, перевернул его острием вниз, потом обратно. Движения отточены до автоматизма, видно, что это привычное для него развлечение во время беседы.

– Нет, не удивилась бы, – парировала я, – только вряд ли эти женщины пишут о том, что вы резали их кожу стилетом и лили воск на их тело, или я ошибаюсь?

Стилет перестал крутиться в его пальцах.

– Все, что вы перечислили, это самые невинные вещи, которые можно вспомнить, побывав в моей постели, мисс Кэтрин Логинов.

Я покраснела от кончиков ногтей до кончиков волос.

– У вас были проблемы с законом за связи с несовершеннолетними?

Он снова откинулся на спинку кресла:

– Вы психолог или следователь? А может, мы на исповеди?

– Отчего же? Я задаю эти вопросы с целью понять, почему моя пациентка добровольно ушла из жизни…

– А вы не смогли этого предотвратить? Мучают угрызения совести? Думаете, что вы сделали не так? Ищите виновных, доктор? Я подхожу на эту роль, не так ли? На роль виновного.

Я резко выдохнула от этой режущей прямоты. Браво, мистер Марини, вы тут же попытались нащупать мое слабое место, нанести удар, чтобы убедиться в своей правоте. Вы попали в цель.

– Не знаю, на какую роль вы подходите, просто пытаюсь понять, какое отношение может иметь к шестнадцатилетнему ребенку взрослый мужчина. В какие бы игры вы не играли в постели, я надеюсь, ваши партнерши достигли совершеннолетия!

– Я не знал эту девочку, я никогда ее не видел, и я понятия не имею, какого дьявола она писала обо мне в своем дневнике. Вы удовлетворены?

Нет, я не была удовлетворена, я увидела, что он злится, только не могла понять почему.

– Что вас больше всего шокировало в ее дневнике? Упоминание моего имени или перечисление того, что она хотела, чтобы я с ней сделал?

В этот момент он схватил меня за руку, я не ожидала, и кожу словно обожгло от прикосновения его пальцев. Я судорожно сглотнула.

– Отпустите.

– Вы боитесь прикосновений?

Да, его прикосновений я боялась, потому что они вызывали во мне совсем не те чувства, что должны были. Не вызывали отвращения, отторжения, а наоборот – первобытное странное желание еще больших касаний, сильных, властных, порабощающих.

– Мы снова обсуждаем мои страхи, мистер Марини?

– А чего вы боитесь, Кэтрин? Что пугает маленького доктора-психолога?

В нем меня пугало все, а особенно реакция собственного тела только на звук его голоса.

– Отпустите мою руку и давайте продолжим беседу, если вы не против?

– Против! Ответьте на вопрос, и я отпущу.

Я несколько секунд смотрела ему в глаза, его явно забавляла эта ситуация, где вопросы теперь задавал именно он.

– Равнодушие. Больше всего меня пугает именно равнодушие.

– Как сильно бьется ваш пульс, можно подумать, что вы и правда меня боитесь или возбуждены.

Я невольно облизала пересохшие губы и увидела, как он внимательно проследил за кончиком моего языка, светло-голубые радужки потемнели, он слегка надавил большим пальцем на мое запястье и, сминая кожу, провел им по тыльной стороне ладони.

– Какие холодные руки. Так вы боитесь или я вас возбуждаю?

Он не просто меня возбуждал, я превратилась в сгусток оголенных вибрирующих нервов, в моих мыслях я уже стонала под ним на этом столе, глядя в эти обжигающие глаза. Я почувствовала, как напряглись соски под кружевным лифчиком, и как влажно стало между ног. Боже… если я так на него реагирую, то как может отреагировать подросток, совершенно не знающий толк в таких утонченных играх на чувственность. Я не хотела, чтобы он отпускал мою руку, и в тот же момент появилось непреодолимое желание убежать.

– Ни то, ни другое, мистер Марини, я просто не люблю, когда меня трогают чужие люди. Мне это неприятно.

– Готов поклясться, что сейчас вам это приятно, более того – вы просто мечтаете, чтобы я трогал вас везде, Кошка?

– Что? – мои глаза округлились, и я резко отняла руку. – Как вы меня назвали?

Он засмеялся, сложил руки на груди:

– Я назвал вас кошкой. Вы такая же дикая, так же противитесь ласке, даже если про себя урчите от удовольствия.

Я почувствовала вспышку злости, нет, даже ярость. Он намеренно выводил меня из себя, намеренно ставил в неловкое положение, или же… он настолько умен и хитер, что умело увел разговор в нужное ему русло.

– Я не кошка, и вы понятия не имеете, что может заставить меня испытывать удовольствие, – выпалила я.

– А мне кажется, я прекрасно знаю, что именно, – Марини резко подался вперед, гипнотизируя меня взглядом.

– Вы слишком самоуверенны.

Я встала с кресла, а он остался сидеть.

– Я думаю, наш разговор окончен. Если у меня возникнут еще вопросы, я вам позвоню. До свидания, мистер Марини.

Я развернулась и направилась к двери. Внезапно он оказался впереди меня, и его рука легла на круглую ручку, отрезая мне пути к отступлению, я услышала его голос прямо над своим ухом.

– В следующий раз придумайте причину для встречи со мной поубедительнее.

– Следующего раза не будет! – ответила я. – Дайте мне выйти.

– Будет, – его дыхание обжигало затылок и у меня пересохло в горле, – будет, и вы прекрасно это знаете. Хотите, я подожду, пока вы снова позвоните или сэкономим наше время, и я это сделаю сам? Например, завтра приглашу вас куда-нибудь?

Я резко обернулась:

– Сделайте одолжение, мистер Марини, избавьте меня от вашей самоуверенной наглости. Со мной это не работает.

Голубые глаза вспыхнули любопытством, и он облокотился о косяк двери прямо над моей головой.

– А что работает, Кэтрин?

Он вдруг убрал прядь волос с моего лица, а я замерла, осознавая, настолько он сейчас близок ко мне.

– Ничего из привычных для вас методов.

– Хотите сказать, что, как психолог, видите меня насквозь?

– Вот именно, – нагло ответила я и хотела открыть дверь, но он вдруг схватил меня пятерней за горло и жадно впился в мой рот губами, от неожиданности я задохнулась, но его напор был настолько яростным, что у меня потемнело перед глазами и подогнулись колени. Он не целовал, а просто взял мой рот, самым наглым образом, самым невероятным и властным. Это было настолько развратно и порочно, что мне показалось, у меня завибрировал каждый нерв на теле от первобытного возбуждения. Словно это не поцелуй, а голый, пошлый секс, когда тебя берут прямо в одежде. Его язык переплетался с моим, а губы мяли, отбирали, порабощали, трахали мой рот. Я даже не обратила внимания, как он выдернул шпильки из моих волос и локоны упали мне на лицо. Я понимала, что вопреки всему отвечаю на поцелуй, отвечаю с диким голодом, с безумием, которое потекло по венам, словно мне впрыснули дозу героина, против моей воли, и кайф уже овладел всем телом. Запретный, порочный, грязный кайф. Пальцы на моей шее переместились к скулам, удерживая, не давая оторваться, другой рукой, он зарылся в мои волосы на затылке. Я задыхалась, меня трясло, как в лихорадке, а каждое влажное касание губ заставляло взвиться от возбуждения, примерно так можно чувствовать себя в преддверии оргазма, но это только поцелуй, но какой… меня никогда так не целовали. Господи, мне сейчас казалось, что до этой секунды меня вообще не целовали. С моих губ невольно сорвался стон, и в тот же момент Данте резко выпустил меня.

Мой пульс просто зашкаливал, а сердце билось так сильно, что стало больно в груди. Данте улыбался, но улыбка тронула только его чувственные, влажные губы, а глаза наоборот казались непроницаемыми и очень темными.

– Это вы тоже предвидели? Вашу реакцию? А, доктор?

Я распахнула дверь и бросилась вон из кабинета, пролетая мимо секретарши, лихорадочно поправляя волосы, одергивая жакет. Он всего лишь поцеловал, а у меня было такое чувство, что меня отымели, жестко, сильно, до синяков и… самое ужасное – мне это понравилось.

– Мы нашли четыре похожих случая. Не в нашем районе. Четыре, Ферни. Достаточно для того чтобы получать разрешение на расследование. Стеф связалась с начальником округа и через час все подробности тех самоубийств лягут на мой стол.

Алекс смотрел на экран компьютера и автоматически прокручивал страницу вниз вверх.

– Смотри, Ольга Мински, семнадцать лет, выпускница, покончила с собой в общественном месте, недалеко от рынка, рано утром полгода назад. Неблагополучная семья, девочка посещала заведения сатанинской тематики. Никто не удивился, что она закончила так плачевно. Обрати внимание оружие самоубийства – стилет. Теперь дальше, четыре месяца назад Кристина Шульц, пятнадцать лет, то же самое – неблагополучная семья, мама-одиночка, алкоголичка, девочка покончила с собой на улице, недалеко от набережной в предрассветное время, оружие самоубийства – стилет. Никто и не подумал связать эти самоубийства вместе. Они произошли в разных районах, а так как не было открыто дело, то сведения потерялись в архивах. Три месяца назад Елена Попович, шестнадцать лет, увлекалась готикой, посещала тематические вечеринки, не употребляла наркотики. Она покончила с собой на Городской площади у фонтана, перерезала вены и чем? Стилетом, Ферни, стилетом!!! И Ксения Спаркс из многодетной семьи, покончила с собой тем же методом. Затем мы имеем Аниту Серову и Веру Бероеву. Всех их связывает несколько вещей – национальность – они русские, цвет волос – блондинки, возраст – примерно одинаковый, ну и оружие самоубийства.

Ферни смотрел на экран компьютера, на то, как быстро Алекс открывал страницы, как лихорадочно говорил, у него даже пальцы подрагивали, а в пепельнице дымилось несколько окурков.

– Только Вера Бероева немного не вписалась в общую картину – она хорошая девочка из хорошей семьи, пусть с маленьким достатком, но все же. Он прокололся, понимаешь? Он почему-то здесь прокололся. Если бы Вера и Анита не учились в одной школе и не жили в одном районе, мы бы даже не узнали об этом, не стали бы сравнивать. ОН почему-то убил с интервалом меньше месяца, сорвался или почуял опасность.

– УБИЛ? То есть ты уже считаешь, что это убийства? Вспомни об уликах, вспомни про то, что нет ни единого свидетеля, никаких следов насилия. Ничего! На стилете только их отпечатки пальцев, только этих девочек.

Ферни сам достал сигарету и закурил.

– Я не уверен, но я думаю, нужно начинать расследование. Если он не убивал их, то точно заставлял это делать, что тоже расценивается как преступление. Но нет… я уверен, что убивал… уверен.

– И каким образом, Ал? Как он убивал? Их собственными руками? Ты придумал очередного серийного маньяка, Алекс?

В этот момент Алекс вскочил с кресла, и оно с грохотом упало на пол.

– Стеф! Офицер Стеф! Идите сюда!

Молодая женщина в полицейской форме зашла в кабинет.

– Сядьте вот здесь. Да, вот так.

Алекс поднял кресло и усадил лейтенанта Теппер, развернул спиной к себе.

– Раслабься, так словно ты спишь, не сопротивляйся.

Алекс обхватил Стефани сзади и взялся пальцами за ее запястья.

– Вот как он это делал. Да! Ферни! Ты гений! Он делал это их руками! Он был вынужден рассекать ткань, а не резать, одним движением. Рубить. Делать резкий удар, вот почему раны настолько глубокие.

– Но они должны были сопротивляться!

– Нет, он накачивал их какой-то дрянью.

– Свидетельство экспертизы…

– Плевать, проверь снотворные и наркотические препараты. Пересмотрим снова заключение экспертизы. Поднимай патологоанатома на ноги. Не отдавать тело Веры родителям, пока идет следствие.

– Ты никогда этого не докажешь.

– Докажу. Уверен, что как только получу все доки по предыдущим жертвам будут еще зацепки.

Алекс повернулся к Фернандо.

– Мы должны получить разрешение на расследование, уверен, мы найдем еще немало сюрпризов. Весь расчет был на то, что мы изначально даже не обратим внимания, не свяжем их вместе. Только с Верой прокололся, что-то заставило убить ее раньше, что-то заставило дать сбой в его отлаженном механизме.

– Стеф, тереби округ, пусть высылают документы раньше, Ферни погнали к Беркли за разрешением.

– Он сейчас на выезде, перестрелка в южном секторе.

– Едем туда, нужно идти по горячим следам. Стеф, собери мне все, что сможешь, на Данте Лукаса Марини.

– Есть, сэр.

– Ты у меня умница, Стеф, давай, за работу.

Алекс потрепал лейтенанта Теппер по голове и, схватив куртку, быстро пошел к выходу. Стеф усмехнулась и посмотрела на Ферни, слегка задрав кудрявую голову.

– Он в ударе, да? Снова в форме?

– Он всегда в форме, фанатик хренов! Не мог подождать со своими выводами до понедельника. Прощай уикенд на природе! Черт бы его побрал.

– Хочешь пончик?

Стефани протянула Фернандо булку, присыпанную сахарной пудрой.

– Хочу, – Ферни откусил кусок пончика и, посмотрев на Стеф, пробормотал с полным ртом, – напиши рецепт для Линды, она давно просила, а я все забывал. Эй! Заславский, подожди, я с тобой!