Глава 11

Пока меня торжественно несли обратно, я смогла увидеть еще один кусочек из жизни гарема.

Девушки были организованы группами человек по восемь – десять. У каждой группы была наставница с ключами на поясе, которая занималась досугом своих подопечных. Красавицы играли в прятки, некоторые группы слушали выразительное чтение специальных чтиц, других учили пению или игре на музыкальных инструментах.

Меня несколько поразило то, что среди наложниц было множество совсем молоденьких, лет одиннадцати-двенадцати. Девушки выглядели зашуганными и прятались по углам, словно дикие зверьки. Их опекали наставницы и старшие девушки.

Внутри дома были не все наличествующие женщины, моя… чуть не сказала «наставница» – домомучительница Сирейла упомянула, что большая часть наложниц в эту пору гуляет в тени деревьев на кипарисовой аллее или отдыхает в садах среди фонтанов. И опять в ее словах был намек на мое плохое поведение. Дескать, гуляют только те, которые хорошо себя ведут. А мне плевать! Главное, чтобы нормально кормили!

– Когда самую ничтожную из ничтожнейших рабынь допустят в спальню господина, – наставляла меня госпожа Сирейла, пока я лежала с примочками на ступнях на шикарной кровати и доедала третий поднос с едой, – ты должна раздеться и показать господину свое тело. Вот так. – Толстушка проделала какие-то странные телодвижения, поворачиваясь вокруг своей оси и покачивая жиром.

Я глубоко задумалась. У нас проблема. Лично мне покачивать было нечем.

– После этого ты должна упасть на колени, – закончила колыхаться смотрительница гарема, – и ползти в изножье кровати до тех пор, пока господин не позволит прикоснуться к своему телу.

– А если не позволит? Мне так и ползти дальше? А если кровать закончится? Разворачиваться – и олга? И так до бесконечности?

Толстуха окинула меня полупрезрительным-полунасмешливым взглядом из-под морщинистых век.

– Запомни! – наставила она на меня пухлый палец. – Ты должна быть покорной, тихой, уступчивой и выполнять все желания господина. Не перечить, не дергаться, не говорить, не почесываться, не кусаться, не скакать…

– Дышать можно? – влезла я в перечень.

Сирейла задумалась, перебирая в памяти устав использования господина, и милостиво разрешила:

– Можно.

– Как славно, – искренне обрадовалась я. – А то это могло создать определенные неудобства!

– Пора! – решила смотрительница гарема, твердой рукой отбирая у меня поднос. Там еще оставалось немного плова, и поэтому я не отдавала до тех пор, пока не доела.

– Обжора, – укорила меня Сирейла, не рискуя связываться. – Нам еще нужно тебя подготовить.

– С меня взять нечего! – напомнила я, бдительно высматривая, не завалялась ли еще где-нибудь пара лепешек с медом.

– О-о-о, – закатила густо насурьмленные глаза смотрительница гарема и хлопнула в ладоши.

В комнату тут же ворвался десяток девушек, которые мгновенно стянули меня с кровати, стащили с меня одежду и обвозюкали чем-то с тяжелым пряным запахом.

– Это что? – Я старалась не дышать. – Изощренная пытка?

– Это очень нравится мужчинам, – заговорщицки прошептала мне на ухо одна из девушек, игриво подмигнув. – Они от этого впадают в экстаз.

Я искренне пожалела мужчин, которым нужно нанюхиваться такой дряни для удовольствия. У меня от этого знойного амбре заслезились глаза и начался насморк.

После превращения меня в переносчика экстаза девушки расчесали мои волосы. Мне очень понравилось. И накрасили мне лицо. Это не понравилось вообще. Глаза щипало, кожу стянуло, губы вообще увеличились в два раза, стали липкими и склеились от густого жира.

Расшитый разноцветным шелком мешочек с красивыми шариками я, не доверяя никому, привязала себе на пояс.

– Замечательно, – счастливо воскликнула смотрительница гарема, удовлетворенно складывая ладошки у необъятной груди. – Господин будет доволен.

Я представила, как выгляжу, и поняла: будет! Если с испугу не помрет.

На меня накинули расшитое серебром красное прозрачное одеяние из любимого тут газа. Сверху набросили плащ, чтобы вся округа не любовалась тем, что предназначено только для господина.

Вот тут я бы могла поспорить. Нужно опробовать на менее важных мужчинах, прежде чем подсовывать самому главному. Вдруг все закончится трагично? Кто тогда будет носить меня на руках?

– Пошли! – еще раз оглядела меня госпожа Сирейла. Собственноручно накинула на мою голову кружевную ткань, скрывшую мне обзор, и ткнула в спину.

– Хотя бы поверните в нужном направлении, – жалобно попросила я, не видя ни зги. – Вы же не хотите остаться на улице, если я не найду выхода и пойду через стены?

Девушки захихикали, подхватили меня под руки и осторожно повели. Впереди шествовала госпожа Сирейла и звонила в колокольчик, зычно оповещая обитателей дворца, что господину ведут новую корову… ой, гурию.

– Да будет благословен наш господин, – повторяли встречавшиеся нам люди. – Да будет семя его плодородно, а мужественность крепка!

Я откровенно не понимала. Мне это надо ему передать на словах? От каждого? А как конкретизировать? Имен-то они не называли. Дядя с хриплым басом и заиканием на слове «му-му-му-мужественность»?

– Как поживаете, госпожа Сирейла? – раздалось впереди.

Мы остановились.

– На все воля Творца, – закокетничала тучная смотрительница гарема. – Господин Агилар у себя?

– У себя, – с легкой ноткой зависти ответил мужчина. – От него только что вышла красавица Гюзель.

– А я тогда там зачем? – Я не выдержала и удивилась вслух. – Он небось уже до такого экстаза нанюхался, что еще чуть-чуть – и небеса близко!

– Ты порассуждай еще! – подтолкнула меня в спину госпожа Сирейла, бряцая многочисленными украшениями. Она была сейчас в легком белом наморднике, темно-красной бархатной безрукавке, желтой блузе и длинных юбках. Распорядительница гарема напоминала огромную тумбу, что стоит при входе на женскую половину. В этой тумбе еще стражники прячут вино и кости, сама видела. – Живо на язык станешь легче!

– На язык не выйдет, – фыркнула я, поддувая занавеску. – Он неотъемлемая часть для кормления и главный способ заработка еды.

– Пошла уже!

Меня пинком загнали вовнутрь и захлопнули дверь.

– А попрощаться? – расстроилась я. – А напутствие? А шербета за хорошее поведение?

– Амариллис? – раздалось откуда-то спереди. – Быстро иди сюда!

– Занавеску снять можно? – поинтересовалась я, переминаясь с ноги на ногу. Обувь мне до сих пор не выдали. Наверное, решили, что после пустыни и колючек это уже излишняя роскошь. – А то я не вижу, куда идти…

– Можешь все снимать, – милостиво разрешили мне издалека.

Я с радостью стянула надоевшую тряпку и позырила вокруг. Много места, еще больше роскоши, но указателей, куда идти, нет. Тогда пойду в дверь. Ближайшую.

Ближайшая дверь оказалась наружу и заперта.

– Иди уже, дочь греха! – прокричала смотрительница гарема в замочную скважину. – И смотри у меня!

– Смотрю, – согласилась я, беря из рядом стоящей вазы черешню.

Съев ягодку, я выплюнула косточку в ладонь и запулила ее в замочную скважину.

– Ой! – раздалось снаружи.

– Посмотрела, – сделала я вывод.

– Где тебя носит, рабыня? – Игривый тон потихоньку трансформировался в недовольный.

– Да иду я, иду, – отозвалась я, медленно волочась к двери, потому что вазы с фруктами и сладостями были большими и часто наставленными. – Готовлю свой выход…

– Выход куда? – заорал Агилар. – Быстро сюда, или я познакомлю тебя с палачом!

– Мы с ним уже знакомы, – дожевала я рахат-лукум. – И близко!

– Ты спятила?.. – В соседней комнате что-то разбилось. – Когда ты успела познакомиться с Ясиром близко?

– Да при вас же. – Я подумала, что с памятью у хозяина гарема как-то слабовато. Надо бы позвать лекаря, чтобы назначил попить господину правильных настоев. – Если мужчина щупает ваши ноги, то это явно близкое знакомство. Как вы думаете?

– Мужчины мои ноги не щупают. – В голосе послышалось едва заметное недоумение, мгновенно сменившееся гневом. – А ну быстро…

Я чуть не подавилась орехами, варенными в меду, и печеньем с изюмом. Мысленно матюгнулась и пошла на зов, вытирая рот кружевной тряпочкой.

– И не надо так орать! – застыла я в дверях. – Что уже, бедной девушке и кусочек халвы отщипнуть нельзя?

– Ты кто?.. – озадачился Агилар, удивленно вставая с ложа. – Я тебя знаю?

– Трудно сказать, – пожала я плечами, смочила тряпку водой из кувшина и начала возюкать бывшей занавеской по своей физиономии, стирая белила и все остальное непотребство. – Я сама себя не зна…

Тут я все же увидела…

О-о-о… А-а-а… Да-а-а-а… Мням!

Такое роскошное тело требовало вдумчивого изучения. Кончики пальцев зазудели от желания пощупать мускулы на руках, плечи, смуглую грудь, коснуться плоского живота… Дальше шелковая простыня. С… ого! И это тоже нужно изучить! Обязательно!

– Нравится? – послышался напряженный вопрос.

Я подняла обалдевший взгляд, чувствуя приятную истому по всему телу. Агилар снял тюрбан, и сейчас густые темные волосы раскинулись по широким плечам, завиваясь в мягкие кольца и обрамляя лицо изумительной красоты. Глаза цвета грозового неба манили покрыть их поцелуями…

Моя хищная суть заволновалась. Сжав руки в кулаки, я боролась с искушением. Возникло ощущение, что мои ногти удлинились и стали очень острыми, покалывая ладони.

– Что ты должна сделать, рабыня? – сощурил глаза Агилар, явно довольный моей реакцией на него.

Я игриво улыбнулась, опустила ресницы и скинула свое одеяние к ногам. После чего приподняла свою грудь и сообщила:

– Мне сказали, вы не сумеете это найти, поэтому велели показать. – Громко, с выражением: – Так вот, это – грудь!

Грозовое небо потемнело.

Мужчина властно протянул руку, призывая к себе.

Я кинула на него лукавый взгляд из-под ресниц и опустила одну руку ниже, на пупок:

– Здесь… запретное, как мне было сказано.

Грозовые тучи прорезала молния.

Мужчина подался вперед, наблюдая за игрой.

Я повернулась к нему спиной.

– Здесь, – пробежалась я по холмикам ягодиц, – то, что вы хотели изуродовать клеймом.

– Я не хотел, – раздался хриплый голос.

Повернувшись обратно, я откинула гриву волос, подошла к ложу. Опустилась на него и на коленях поползла, выгибаясь всем телом и не отводя взгляда от глаз моего «господина».

В какое-то мгновение между нами проскочила искра. Потом мне показалось, что от меня отделилась легкая, едва заметная дымка и устремилась к нему, укутывая в себя, заворачивая с ног до головы, притягивая ко мне.

Что-то темное и страстное опутывало мужчину сетями, показывая, как ему необходима я. Как воздух, как жизнь, как душа.

Какая-то могучая сила подкинула Агилара в воздух, приковывая ко мне толстой цепью желания. Вечного, горячего, неутолимого.

Он склонил голову, подчиняясь извечному зову женщины, обращенному к мужчине. Потянулся ко мне, становясь на колени.

– Кто ты? – сорвались с моих губ слова. – Чей? Кому принадлежишь? Для кого живешь?

– Твой раб, – тихо прошептал Агилар, стараясь коснуться меня хотя бы кончиками пальцев. – Я принадлежу тебе и живу только для тебя. – И отпустил свои чувства и желания.

– Хорошо, – кивнула я.

Мир вокруг закрутился, вращаясь все быстрее и быстрее.

– Не уходи! – поймали меня сильные руки, прижимая к груди. – Не покидай меня, Амариллис!

– Я вернусь, – пообещала я.

И упала в обморок. Не все же другим обламывать хорошие начинания!

– Амариллис… – Меня разбудил тихий стон.

Судя по звездам, сиявшим в открытые окна-двери с развевающимися от легкого ветерка прозрачными занавесками, – за полночь. Светила молодая луна, в полумраке помещения были погашены лампы и масляные светильники. Лишь курильница испускала легкий сладкий дымок благовоний.

– Ничего себе полежала, – пробормотала себе под нос, нежась в теплых мужских объятиях на удобной кровати.

Агилар лежал, склонив голову мне на плечо, и дремал с полузакрытыми глазами, уткнувшись носом в мою шею в очень неудобной позе.

Я пошевелилась, стараясь сползти пониже и дать ему возможность устроиться более удобно. К тому же ошейник больно впился в кожу и давил, несмотря на свой маленький вес и изящность. Съесть его, чтобы не мучиться, что ли?

Мужчина резко вскинулся от моих ерзаний и проснулся, выпуская из кольца своих рук.

– Тебя осмотрел лекарь и сказал, что ты упала из-за переутомления, – с тихим смешком произнес Агилар.

Я тут же себя пощупала во всех местах, ища переутомление или хотя бы его признаки. В конце концов, если я уже все отработала, то где мой ужин?

– Я не стал его разочаровывать, – продолжил Агилар, стягивая с меня шелковую простыню. – Все равно это станет правдой через какое-то время.

– Возможно, – не стала я спорить, откровенно разглядывая то, что мне предлагалось, и находя это весьма и весьма впечатляющим. – Так почему я потеряла столько времени?

Он надо мной навис и сказал со значением:

– Но я думаю, что ты упала от избытка чувств. Я тебе понравился. – И улыбнулся, показывая белые, как жемчуг, крупные зубы.

– Вероятно, – плотоядно облизнулась я, рассматривая то, что мне особенно понравилось. То есть все! – Еще варианты будут?

– Испугалась? – Черные брови сошлись у переносицы. В глазах цвета грозового неба мелькнули неуверенность и тщательно контролируемое железной волей желание.

По телу прокатилась волна похоти, зовущая этого мужчину сделать со мной все мыслимое и немыслимое, разрешенное и запретное…

– Угадал, – раздула я ноздри, вбирая в себя его запах. Запах распаленного мужчины, запах жизни и насыщения. – Я испугалась того, что я могу с тобой сделать, мой сладкий.

– Покажи! – бросил он мне вызов.

И мне стало не до рассуждений.

Девушки в обозе работорговцев и в гареме все время шушукались за моей спиной, мечтая о какой-то мифической любви Лейлы и Меджнуна, искренне ожидая от влюбленного мужчины причитаний, стонов, вздохов и длительного словесного изъявления чувств.

Наверное, я не женщина, потому что чьи-то долгие рассусоливания меня сейчас совсем не интересовали. Я умирала, так хотела ЕСТЬ! И не только в смысле обычной пищи.

Мое тело жило своей жизнью, испуская феромоны желания и требуя удовлетворения. Удовлетворения, которое мне мог доставить этот мужчина. И не важно, что я понятия не имела, как это достигается. Что-то внутри вело меня по правильной дороге, куда я позвала Агилара и не собиралась отпускать его.

Голод ударил в голову, затмевая все разумное, и я набросилась на мужчину, как оголодавшая хищница, как рысь, как тигрица. Обхватила руками его лицо, впилась в губы и целовала, пока Агилару от силы чувств не перекрыло дыхание. Я впитывала его страсть, желание, томление. Но как же этого было мало!

Тонкий ручеек насыщения, едва заметный, постоянно прерывающийся. Скорее дразнящий, чем наполняющий.

Я застонала от досады. Мало-мало-мало! Хочу еще!

– Что с тобой, сегилим? – Агилар скинул ошеломление, вызванное моим страстным натиском, и вернулся в свой обычный мир сильных мужчин.

Он перевернул меня на спину и навис сверху, пытливо заглядывая в глаза, ища причину раздражения.

– Я хочу большего, – прошептала я, притягивая его к себе. – Сейчас!

– И ты это получишь, – хищно оскалился он, опускаясь на меня.

– Не торопись, исталган, – шептал он мне, покрывая жаркими поцелуями мое лицо. – Я не хочу сделать тебе больно.

– Еще! – потребовала я, выгибаясь навстречу. – Хочу еще!

– Погоди, – простонал Агилар, припадая лицом к моей груди. – Ты такая узкая там. Я боюсь сделать тебе больно.

Мне уже было больно. Больно оттого, что темная суть рвалась наружу, призывая вцепиться в мужчину, оплести его телом и высушить, удовлетворяя свой скрытый голод.

Это все уже когда-то происходило со мной. Но где? Когда? Память не хотела откликаться, советуя использовать то, что есть сейчас, не оглядываясь на то, что было раньше.

Меня вел голый инстинкт выживания, подталкивая к Агилару. Мое тело разрывалось на части от двойственности: стремления следовать потаенным желаниям и боязни испытать на себе мужскую страсть. Наконец желание затмило рассудок…

Агилар застонал и больно прикусил нежную мочку моего уха, вызывая невольную реакцию. Рявкнул вполголоса, отодвигая:

– Немедленно прекрати! А то я не выдержу!

Он отстранился, взял с прикроватного столика сосуд. И протянул мне чашу с каким-то густым красным сиропом:

– Отпей глоток!

Я послушно отпила. На вкус приторно-сладкий с легкой горчинкой. Но подействовал на меня странно: голова стала легкой и пустой, а тело невесомым.

В один миг пришла резкая боль, словно во мне рвалась натянутая струна.

– Прости, нафасим, – прошипел Агилар сквозь стиснутые зубы, с трудом удерживая себя от движения. – Сейчас должно быть легче…

Я почти не слышала его слов, они доносились будто издали. Мои слух и зрение практически отключились, осталось одно осязание. И чудовищный нематериальный голод. Внутри возник непонятный жар, постепенно распространяясь по всему телу, следуя по кровотоку, возбуждая и сводя с ума.

Я провела ногтями вдоль спины.

Агилар застонал и медленно, безумно медленно начал свою вечную игру завоевания женщины.

– Скажи мне, – мучительно выдохнул он, – если тебе… будет больно.

– Не отвлекайся, – посоветовала я ему.

И мы, сплетенные на шелковых простынях, забыли обо всем. О своих страхах и неуверенности, о странной, причудливой игре «рабыня – раб – госпожа – господин» и о целом мире за нашими окнами и стенами!

Наш секс был изумительным. Необыкновенным. Неистовым. Такое впечатление, что мы, как голодающие, дорвались до мешка с хлебом и мясными припасами и не могли своими силами от них оторваться, пока не лопнем от обжорства.

Наши крики, наверное, всполошили весь дворец, и только понимание, что там на самом деле происходит, и мысль о неизбежном наказании могли удержать стражу от настойчивого стремления вломиться в господские покои. Хотя мои уши четко фиксировали возбужденные голоса под нашей дверью. Что характерно, не только мужские!

Я жадно вбирала ту необходимую мне силу, энергию, в которой мне до сих пор отказывали, держа на голодном пайке. Ласкала пальцами грудь и живот Агилара, вызывая под руками конвульсии сексуального удовольствия.

Смеялась и плакала от чувства острого насыщения и неотрывно пила-пила-пила все, что добровольно отдавал мне мужчина. Мне было мало! И когда пришел мой первый настоящий оргазм, дворец потряс единый слаженный вздох. И я заглотила этот выброс, как конфету, перекатывая во рту карамельную сладость полновесного удовлетворения, причем заглотила как пищу, как вино, как воду, словно это то, без чего мне невозможно жить.

– Сыта, – довольно пробормотала я, расслабленно падая на подушку и смежая веки. – Наконец-то сыта! Благодарю тебя.

– Спи, хоним, – прижал меня к себе Агилар. – Я разрешаю тебе спать.

Слабая усмешка искривила мои губы, перед тем как я провалилась в крепкий, глубокий сон. Нельзя быть таким большим и таким наивным…