Книга: Напряжение растет
Назад: Глава 21
Дальше: Глава 23

Глава 22

Медленно таяло освещение, угасая подобно солнцу. Белый свет прожекторов сменился устало-желтым, а затем и тускло-красным, рисуя отсвет последних секунд дня. Неведомо откуда налетел холодный ветер, притянувший за собой шорох песка, рассыпаемого из ручной горсти. В зале наступала восточная ночь — столь же холодная, как жарок бывает в пустыне день. И настолько же внезапная, как поворот рубильника.
Однако вот в музыке появляется устойчивый мотив, и картина звездного неба движется вперед, будто сцена спешит на встречу звукам, пролетая над городом, но не давая на него посмотреть.
Какая из них она?
— Ника! — Тихонько вырывается, стоит увидеть лицо той, что с права.
— Она почти неодета! — Произнес я возмущенно.
— Ты влюбился что ли? — Использует подлый прием Артем.
— Смотри! — Шепчет встревоженно Федор.
— Убийца, — вздрогнул Паша, углядев тусклый отсвет на клинке.
Ритм звучит в такт моей злости и биению сердца.
Но я же вижу кровавую царапину, что выступает на идеальной спине! И убийцу, что картинно замер, вновь занеся клинок!
И мы тоже замираем в восторге непонимания. Кровь на спине осыпается алой пылью, а под ней — бледная полоса кожи! Чистой кожи!
Но мне тоже нужно время для осознания увиденного. Потому что так не бывает. Даже не смотря на то, что хочется, чтобы было.
Выдох сам собой вырывается из грудной клетки. И тут же воздух в легких замирает вновь — в тревожном проигрыше музыки показываются еще двое наемников, что почти подобрались к вершине. Но добыча уже настороже — и клинки встречают отпор стальных вееров, что складываются и разворачиваются в хрупких руках, движимые таинственным, завораживающим волшебством. На сцене битва обретает форму танца, в котором битвы гораздо больше, а ошибки отражаются красными росчерками царапин на руке и спине Ники — ее подруга слаба в этой схватке, ее движения картинно запаздывают, вынуждая жертвовать собой, чтобы клинок не достиг тела союзницы. К счастью, раны несерьезны, и кровь осыпается пылью, вызывая облегченные вздохи из зала, пораженного разыгравшимся действом.
Я не верю в его смерть, этому танцу недостаточно драмы. Но я боюсь, что замысел обернется трагедией.
Танец становится быстрее, движения — резче. Партия Ники теряет плавность защитных уловок и мягких блоков. Она все чаще принимает клинки голой кожей, но и ее атаки, лишенные необходимости обороняться, кажутся смертоносными — и убийцы один за другим летят со сцены, заваливаясь резких ударов в глотку и глаза. Третий убийца, в испуге вставая над своей жертвой, пытается бежать, но ветер бьет ему в грудь, опрокидывая на ту, что оказалась сильнее загонщиков. Ника пропускает его, и веер картинно обозначает движение по горлу. На сцене более нет живых, кроме нее.
Луна на сцене заходит за тяжелые облака. Фонари уходят вниз, и неведомый наблюдатель, глазами которого мы смотрели эту сцену, вновь смотрит на тусклые звезды. Музыка тихнет, вновь сменяясь шорохом песка вечной пустыни.
— Зря ты ее пригласил, — хлопая в ладоши, наклонился к моему уху Артем.
— К целителю сейчас очередь из женихов выстроится, — сочувственно произнес он. — Особенно после такой рекламной акции.
— Никто не тратит просто так двести миллионов, — покачал он головой и встал вместе с залом для приветствия выступающих.
— Внимание, оценки! — Пролетело над головой. — Один… Два! Владетельный Куомо… Три! … Сияющий раджа Миттал… Десять! Будет ли рекорд этого дня?!
— Ребята, пора готовиться, — неуклюже приседая, прокрался к нам Игорь.
— У нас нет одной минуты! — Возмутился Паша.
Через десяток секунд ребята спустились со сцены, еще раз помахали руками зрительному залу и спокойно зашагали к выходу — как и предполагал к тому, что рядом с нами.
Шаг девушки замедлился, взгляд встретился с моим. Замер на секунду, а затем равнодушно скользнул по рядам ввысь.
В груди было холодно. Выстужено и проморожено.
Зачем он переживает? Я не могу проиграть. По крайней мере — ей.
— Идем.
— С тобой все в порядке? — Уцепился за руку Федор, тревожно посмотрев в глаза.
Я ведь здесь не для этого. И цель — вовсе не выиграть. Цель — она в дружбе и в том, чтобы эту дружбу через соревнования пронести и сохранить. А уже для этого надо выиграть соревнования. Победа — всего лишь путь к цели.
Ребята выдохнули с видимым облегчением.
— И как же тогда жить? — обеспокоенно зашагал рядом Пашка.
Паша пристально и с интересом посмотрел на Свету.
Нас вели чуть в сторону от выхода и ближе к сцене, заведя за гигантское полотно экрана. Справа высились металлические фермы, увитые проводами, приборами с довольно смутно угадываемым назначением и массивные колонки в рост человека. А сам зал технической части шел еще на добрую сотню метров внутрь. Но туда нам было не надо.
Нас уже ждали — и пришлось изрядно прибавить в скорости, буквально пробегая выкрашенные в желтый и зеленый коридоры, краем глаза отмечая попытки тут все облагородить и украсить. Но аскетизм места, где зарождалось чудо, достойное сцены, неохотно пускал к себе роскошь, делая ее вид нелепым и ненужным в залитых белым светом подземных помещениях. Всюду сновали люди, с любопытством поглядывая на наш бег — это те, чья работа уже завершена или начнется после. Другие, кто непосредственно отвечал за выступления, пытались консультироваться на бегу и подсовывали планшетки с бумагами на рассмотрение и подпись. Всех их как-то незаметно завязал на себя Артем, умудряясь читать одновременно два листка, держать футляр от бессменной скрипки, отвечать на вопросы и бежать в том же темпе, что и мы. К слову, работники выдыхались довольно быстро и со всем соглашались.
— Так, все, сцена, — опираясь руками на колени, выдыхал слова Игорь, глядя на конструкцию в круглой комнате. — Осторожнее, двигаемся только по дорожкам.
— Фортепиано есть, — облегченно произнес Пашка. — А как оно будет видимо со сцены? Справа или слева?
— Сойдет. — Согласился он и внезапно заробел, встав перед дорожкой соляным столбом.
— Пф, — с демонстративным пренебрежением отреагировал брат. — Это ж не прививка!
— Если страшно, — начал успокаивающим голосом Артем, приобняв Пашку за плечо. — То представь зрителей голыми. Говорят, помогает.
Та звонко отвесила ему пощечину.
Сверху уже гремело объявление нашей школы и княжества. Вот тоже странно — ни одной фамилии.
— Удачи! — Прозвучало под гул подъемных механизмов и шелест отъезжающего в сторону потолка.
— А им зачем? — Заинтересовался Пашка, поднимая крышку фортепиано.
— Ребята, ничему не удивляйтесь, — Сосредоточенно произнес Артем, освобождая скрипку от чехла. — Если произойдет… всякое, не останавливаемся и доигрываем. Не забывайте, если что — нас ждет вертолет!
Над головой уже добродушно шумел зал.
— Всегда готов! — Отозвался я.
Через десяток секунд сцена замерла в выжидающей тишине. Лиц не разглядеть, но внимание ощущалось всей кожей. А еще — кроме него что-то давило на плечи, откусывало часть воздуха от дыхания и размывало пыль, подсвеченную прожекторами, в воздухе.
Предложить Свете руку и дать ей простор в танце, не мешая. Я не умею танцевать — но она умеет за двоих.
Из рук родилась одна звездочка и сделала вокруг нас оборот. И еще одна, еще несколько — пока не замкнулся круг, двигаясь вслед за нами, продолжая композицию, завершая ее.
Звездочки моргнули во вспышке, но тут же ужались до половины яркости — будто что-то вытягивало из них силу. Но у меня ведь ее — океан!
Да и зачем на него смотреть — ведь любоваться Светланой гораздо интереснее. Вот для кого танец — не испытание, а счастье. Ее движение словно рождается само, не требуя контроля и усилия. Вот она шагает, пропуская под подошвой линию круга, вот закручивается с закрытыми от удовольствия глазами, вот… Расстегивает тайный механизм, который должен потихоньку отматывать край платья, чтобы лезвие кольца его срезало! А кольца нет!
Свет — чуть тише. Чтобы было видно! И от круга отрывается крошечный разряд, ударяя в лоскут и поднимая его ввысь!
Вновь отрывок ткани мелькнул в свете — и снова крошечный разряд от круга не дал ему упасть, со вспышкой откинув чуть дальше. И тут же — подхватить первый. А потом и еще один! И еще! Скоро треск стал заметен, и его пришлось вплетать в один ритм с музыкой, выбивая вспышками паутины молний ритм. Целый океан искр вокруг нас! И счастливый смех Светы, который дороже всех аплодисментов в мире!
Мир вспыхивает искорками в последний на сегодня раз. В глазах медленно исчезают радужные и световые разводы — надо только проморгаться тщательнее. Исполняем последний элемент на сегодня — поклон. И внимательно прислушиваемся к аплодисментам. А их нет.
— А где все? — Громко вторит удивлением Артем.
— Какая еще эвакуация? — Возмущаюсь я. — Что случилось?
— Так это, стало быть, пробой высшего уровня защиты, стало быть. — Откашлялся собеседник. — На сцене, стало быть. Вот всех и эвакуировали.
— А я из гардеробной, это самое. — Хмыкнул он. — Я-то уйду, а если сопрет кто чего?
— Ребята, смотрите, — пересушенным от волнения голосом просипел Паша, показывая рукой ввысь.
— Семь, восемь, — не веря, сияя от счастья, шептал Федор вслух, — девять, десять…
— Одиннадцать? — Словно не веря, с удивлением произнес брат.
— Одиннадцать, — с удивлением обвел нас взглядом Артем.
— Одиннадцать…
— А? — Обернулся к ней капитан.
— Ребята, вертолет! — Подхватил я товарищей за плечи и повел к выходу.
Перед трехэтажным домом царила деятельная суета, созданная из трех десятков коробов и страшно недовольного старика, таскающего их с кухни во двор.
Наверное, если пройти за ним внутрь дома, то можно и узнать, что именно — «никогда», но Михаилу было слегка боязно. Оттого он наблюдал за происходящим с безопасного удаления. Позади стратегически грамотно разместились дочери, с любопытством поглядывая из-за спины. И Брунгильда, успевшая вымахать до такого размера, что удерживать ее от «вкусного аромата» приходилось им вдвоем.
— Никогда в жизни у меня не было такого ученика! — Поставив последнюю вынесенную коробку на другую, провозгласил старик. — Пропадает черт те знает где! Возвращается с какой-то баб…бабушкой! Громит сцену! И что я слышу после всего этого?! «Пришлите тридцать этих замечательных шоколадных тортов?!»
Но у него совершенно не укладывалось в голове, что их домоуправитель, уже ставший незаменимым и практически членом семьи, все-таки сделал эти торты. Сразу же! Все тридцать! Что как-то не очень вязалось с той волной гнева, что изливалась на всех доступных для звуковых волн окружающих.
— Может, я сам вас отвезу вместо такси? — робко предложил Михаил.
— Да мне совсем не сложно…
Из черной машины выскользнули услужливые водители и заспешили к коробкам.
Один из них тут же ринулся открывать багажник, а второй — дверь в салон.
— Уроки делать! — Напоследок гаркнул наставник, указав пальцем на воспитанниц.
Машина медленно покатила со двора. Грустно вздохнул Михаил — как бы он хотел навестить сыновей. Но, как объяснил наставник детей, даже его, со всеми связями и сетью благодарных учеников, к участникам вряд ли пустят. Вот торты — те да, доставят. Позади так же грустно вздохнули дочери — тоже скучали. Ладно хоть Брунгильда есть в качестве источника шума, иначе в доме стало бы совсем тоскливо.
Как-то незаметно для себя, Михаил дошел до комнаты младшего сына и остановился возле двери. Заходить внутрь — не совсем педагогично. У сына должна быть личная площадь, гарантированная от чужих посягательств. Там, где он будет чувствовать себя комфортно — и еще уйма других слов, налагающих табу на вход без стука и ведома.
Решившись, Михаил приоткрыл дверь и буквально просочился внутрь. В свете дня, пробивавшегося сквозь высокие окна, виделся «хаотичный порядок», непонятный пришедшему со стороны, но привычный самому отцу семейства. Все разложено по мере использования. Порядок определен расстоянием вытянутой руки. Блокнот и ручка разложены в трех местах. Заготовки изделий лежат так, чтобы не сбросить случайно на пол, а нагромождение рядом с ними — это материалы для продолжения работы, чтобы не искать и не потерять мысль. Обычного подросткового мусора нет — мама научила, что чисто там, где не мусорят и убирают за собой сразу.
Не смотря на это, ряд специфичных камней отсутствовал. Крайне специфичных, негодных ни для чего, кроме… А вот это можно было выяснить. Михаил вытянул ленту с ячейками целиком и положил на стол, напряженно вглядываясь в отсутствующие элементы. Затем, не скрывая волнения, достал из кармана блокнот с ручкой и выписал всю гамму вновь. Резко зачеркнул, выдернул лист и еще шесть, что были под ним, из блокнота и тщательно порвал, сложив обрывки в карман. Позже он сожжет их, чтобы никто со стороны никогда не получил часть тайны себе в руки.
Он доверяет сыну. Доверяет, как мастеру, не смотря на его юный возраст. Он лично учил его и принимал экзамен. А значит, он не станет это использовать.
Назад: Глава 21
Дальше: Глава 23