Глава 8

Мстислав Великий

Владимир Мономах оставил сыновьям обширное наследство – не меньше трех четвертей древнерусских земель, простиравшихся сплошным массивом от Новгорода до Киева и от Волыни до Верхней Волги. Это был впечатляющий династический успех, который, однако, не привел к выработке какого-либо нового порядка наследования; речь шла лишь о сужении круга возможных наследников киевского стола, то есть об оттеснении на второй план представителей старших линий Ярославова потомства – Изяславичей и Святославичей. Задача эта была благополучно решена: после смерти Мономаха киевское княжение беспрепятственно перешло к его старшему сыну Мстиславу. Примечательно, что оправдание этому явному нарушению принципа родового старшинства современники нашли не в каких-то государственно-юридических нормах и установлениях, а исключительно в личных доблестях Мономахова сына, его политическом и нравственном авторитете. По мнению летописца, право занять старший стол Мстислав заслужил потому, что был вылитой копией своего знаменитого отца, продолжателем его трудов во благо Русской земли («Се бо Мьстислав великый наследи отца своего пот, Володимера Мономаха Великаго») и еще в молодости победил своего дядю Олега.

В продолжение всего недолгого княжения Мстислава в Киеве политическое первенство Мономашичей было неоспоримым. В Новгороде и Смоленске сидели Мстиславовы сыновья – Всеволод и Ростислав; Переяславль, Туров, Волынь и Поволжье держали его младшие братья – Ярополк, Вячеслав, Андрей и Юрий. При жизни Мстислава все Мономашичи выступали сплоченным семейным гнездом, подавляя общими силами малейшие попытки представителей других ветвей княжеского рода выйти из подчинения великому князю.

Вокняжение Мстислава Владимировича в Киеве и отъезд Ярополка Владимировича на княжение в Переяславль. Миниатюра из Радзивилловской летописи. XVI в.

Первый пример подобного неповиновения подал сын Олега, новгород-северский князь Всеволод, женатый на дочери Мстислава. Напав врасплох на своего дядю, черниговского князя Ярослава Святославича, он выгнал его из Чернигова в Муром, видно считая, что тот утратил старшинство в роду после того, как согласился уступить Мстиславу киевский стол. Мстислав, может быть, и оставил бы поступок зятя без внимания, если бы ранее сам не урядился с Ярославом поддерживать его права на Чернигов. Во исполнение крестной клятвы Мстислав вместе с братом Ярополком в 1127 г. собрал войско, чтобы идти на Всеволода. Последний, не надеясь устоять против двух Мономашичей, послал за половцами. Те явились в количестве 7000 всадников и встали за рекою Вырью (приток Сейма), отправив в Чернигов гонцов с известием о своем приходе. Но в это время все Посеймье уже находилось в руках Ярополка, который посадил по всем здешним городам посадников, а в Курске – своего племянника, Изяслава Мстиславича. Половецкие послы были перехвачены, и степняки, не получив ответа от Всеволода, ушли назад в степь. Испуганный Ольгович ударил челом Мстиславу, прося оставить ему черниговский стол; с особым усердием он задабривал подарками киевских бояр, чтобы они повлияли на великого князя. В этих переговорах прошло все лето. В начале зимы в Киев приехал Ярослав, обеспокоенный медлительностью Мстислава. Летописец поясняет, что причиной тому был игумен Андреевского монастыря Григорий, почтенный старец, любимый Владимиром Мономахом и всем народом. В беседах с Мстиславом он всячески отвращал его от того, чтобы встать ратью на Всеволода за Ярослава. А когда великий князь напоминал о данной им Ярославу крестной клятве, Григорий возражал, что-де преступить целование – более легкий грех, нежели пролить христианскую кровь. Не зная, как поступить, Мстислав передал это дело на рассмотрение церковного собора, который поддержал андреевского игумена и разрешил великого князя от клятвы. Вероятно, духовенство выразило общее мнение киевлян, не желавших вступать в междоусобные счеты Святославичей. Мстислав послушался церковного приговора и отдал черниговский стол Всеволоду. Из этого видно, что Мстислав был не слишком усердным читателем «Поучения» своего отца, для которого «стояние» на условиях крестоцелования было залогом мира в княжеском семействе и личного душевного спасения. Впрочем, мучительная мысль о том, что он «преступи крест ко Ярославу», не оставляла Мстислава до конца жизни: «и плакася того по вси дни живота своего». Материальным вознаграждением за эти угрызения совести стали земли вдоль течения Сейма и Курск, отторгнутые Мономашичами у Черниговского княжества. Ярослав вынужден был довольствоваться Муромской волостью, и потомки его уже считались изгоями в роду Святославичей, вследствие чего Муром выделился в особое владение, независимое от черниговских князей.

В конце того же 1127 г. Мстислав посылал «братью» на полоцких Всеславичей, которые не могли забыть потерю Минска и время от времени опустошали пограничные новгородские и смоленские волости. Войска шести Мономашичей и трех союзных князей (в том числе черниговская рать Всеволода Ольговича) одновременно вторглись в Полоцкую землю с разных сторон. Полоцк и другие города сдались без боя, однако полного послушания от Всеславичей Мстислав так и не добился. Спустя два года они отказались предоставить свои дружины для организованного великим князем общерусского похода против половцев. Тогда Мстислав решил вырвать полоцкую крамолу с корнем. Дождавшись возвращения русских полков из степи, он бросил их на Всеславичей. Под ИЗО г. летописи сообщают, что «кривичские» (полоцкие) князья Давыд, Ростислав, Святослав и два сына умершего Рогволода были захвачены вместе с женами и детьми и приведены в Киев, где их посадили в три ладьи и «поточили» в Царьград «за неслушанье их»³⁵⁶, «зане, – говорит летописец, – не бяхуть в его [Мстислава] воли и не слушахуть его, коли и [их] зовяшеть в Русскую землю в помощь, но паче молвяхуть Боняку шелудивому во здоровье» (Ипатьевская летопись, под 1140 г.). Полоцкие города перешли под управление Мстиславовых сыновей и посадников.

Подчинив Полоцкую землю, Мстислав ввязался в борьбу с ее западными соседями – прибалтийской чудью и литовскими племенами. Войны с ними заняли последние три года его княжения, но имели только относительный успех. 14 апреля 1132 г., вернувшись из литовского похода, Мстислав умер³⁵⁷. Очень скоро в Киеве возникло естественное желание канонизировать последнего сильного князя, занимавшего великокняжеский стол. Необходимое для этого проложное житие было сочинено уже современником Мстислава, но согласия на канонизацию со стороны Константинопольской патриархии не последовало. Мстислав остался «неофициальным» русским святым, не внесенным в богослужебные книги, но поминаемым 13 апреля³⁵⁸.

Историки же согласны между собой в том, что этот князь жил, так сказать, отцовским капиталом и, несмотря на свою личную доблесть, не смог ничего прибавить к последнему³⁵⁹. Правда, незадолго перед смертью он заключил «поряд» со своим братом, бездетным переяславским князем Ярополком, передав ему великое княжение под условием, что затем оно перейдет к старшему сыну Мстислава, Всеволоду. Это соглашение могло бы послужить важным прецедентом для выработки нового династического принципа. Но замыслам Мстислава не дано было осуществиться. С его смертью завершилась целая историческая эпоха – эпоха относительного государственного единства древнерусских земель под властью киевских князей. Последующие владельцы «златого» стола уже не могли вернуть Руси даже видимости политической монолитности. Время киевских «единовластцев» в Русской земле безвозвратно миновало.