См.: Оболенский Д. Византийское Содружество Наций. Шесть византийских портретов. М., 1998. С. 101–102.

См.: Ширинский С. С. Археологические параллели к истории христианства на Руси и в Великой Моравии. С. 204.

Медынцева A.A. Надписи на амфорной керамике X – начала XI в. и проблема происхождения древнерусской письменности // Культура славян и Русь. М, 1998. С. 176–177.

Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 276.

Местоположение последней Повесть временных лет указывает не совсем ясно: «иже есть над Ручаем, конец Пасыньце беседы и Козаре». Увязать это известие с реальной топографией древнего Киева до сих пор не удается. А. Л. Никитин видит здесь «бесспорную порчу имеющегося текста, поскольку лексема „беседа" никогда не обозначала в древнерусской письменности „улицы"» (Никитин А. Л. Основания русской истории. С. 36). Кажется, были и другие церкви; по крайней мере, остатки одной из них археологам удалось обнаружить (Рапов О. М. Русская церковь в IX – первой трети XII в. С. 192).

Имя Константина VII читается в Ипатьевском, Радзивилловском и Академическом списках Повести временных лет. Другие летописные списки, а также различные редакции Проложного жития Ольги и древнерусские хронографы либо совсем не называют имени императора, либо ошибочно указывают Романа I, Романа II и Иоанна Цимисхия («Ивана Чемьского»).

См., напр.: Левченко М. В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956. С. 217, 229, 231.

Фризе Хр. Ф. История польской церкви. С. 45.

Так, в XII в. именитый «варяг» Шимон привел к киевскому князю трехтысячную толпу воинов, слуг и прочей домашней челяди.

Летописная тема страха Ольги перед язычниками получила своеобразное преломление у О. М. Рапова, который предположил, что Ольга крестилась, дабы избежать страшной участи славянской вдовы – принесения ее в жертву на могиле умершего мужа (см.: Рапов О. М. Русская церковь в IX – первой трети XII в. С. 156, 161). Однако, категорически утверждая, что «будучи язычницей, она была обязана покончить жизнь самоубийством после смерти мужа», исследователь совершенно упустил из виду указание источников на то, что обычай жертвоприношения жен не был строго обязательным и предполагал добровольное согласие на это самой женщины: 1) «…многие из них [славянских жен] кончину своих мужей почитают собственной смертью и добровольно удушают себя, не считая жизнью существование во вдовстве» («Стратегикон» императора Маврикия, VI в.); 2) «И если умирает главарь [русов], то говорит его семья его девушкам и его отрокам: „Кто из вас умрет вместе с ним?" Говорит кто-либо из них: „Я"… И большинство из тех, кто поступает так, это девушки» (Ибн Фадлан).

По современному счету дней недели – среда, так как в Византии первым днем недели считалось воскресенье.

Цит. по: Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 222.

Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 220–310.

В некоторых новгородских летописях (Новгородская IV и так называемая Новгородская Карамзинская летописи) путешествие Ольги в Царьград и ее крещение там датировано 6466-м (то есть 957/958 сентябрьским) годом.

Делались попытки найти ее опровержение в самом тексте Константинова обрядника. Были выдвинуты два аргумента: 1) Константин называет Ольгу ее княжеским («языческим») именем («Эльга») вместо крещального – Елена и 2) не говорит прямо о принятии ею крещения. Но сфрагистические и нумизматические материалы конца X – начала XI в. свидетельствуют, что древнерусским князьям «было свойственно употребление княжеского династического имени в качестве официального» (Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 274–275). Молчание же Константина о крещении Ольги исчерпывающе объясняется «жанровыми особенностями трактата о церемониях, посвященного сугубо протокольным вопросам дворцовых приемов» (Там же. С. 271). Сам Константин видел свою писательскую задачу в том, чтобы «показать забытые обычаи наших отцов, и, подобно цветам, которые мы собираем на лугах, прибавить их к царской пышности для ее чистого благолепия». Приемы Ольги попали в трактат Константина, видимо, только потому, что это был первый случай в истории византийской дипломатии, когда посольство возглавила женщина. Разумеется, ни жанр книги, ни принципы работы над ней не воспрещали Константину походя упомянуть о крещении «архонтиссы Росии», но и не обязывали его сделать это.

Житие Василия Великого // Жития святых, на русском языке, изложенные по руководству Четьих-Миней св. Димитрия Ростовского. Кн. 5 (январь). Ч. I. М., 1904 (репринт: Введенская Оптина пустынь, 1993). С. 22. Примеч. 2.

Эти и нижеследующие подробности представления Ольги императору не упомянуты в рассказе Константина; но вообще порядок приема иноземных послов во дворце Магнавры был именно таков (см.: Литаврин Г. Г. Путешествие русской княгини Ольги в Константинополь. Проблема источников // Византийский временник. Т. 42. М., 1981).

См.: Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 299.

Это единственный крупный праздник в церковном календаре между 9 сентября и 18 октября. Г. Г. Литаврин считает, что Ольга могла быть крещена накануне первого приема, 8 сентября, в день Рождества Пресвятой Богородицы (см.: Литаврин Г. Г. К вопросу об обстоятельствах, месте и времени крещения княгини Ольги // Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования, 1985 год. М., 1986. С. 55). Но маловероятно, чтобы Ольгу крестили до того, как состоялся официальный прием и ее представление Константину и Елене – это было бы нарушением дипломатического этикета.

Довольно распространено мнение, что Ольгино блюдо из собора Святой Софии и есть та самая «золотая чаша, украшенная драгоценными камнями», в которой 9 сентября ей были преподнесены деньги (см.: Оболенский Д. К вопросу о путешествии княгини Ольги в Константинополь в 957 г. // Проблемы изучения культурного наследия. М., 1985. С. 41; Рыбаков Б. А. Мир истории. Начальные века русской истории. С. 115; Сахаров А. Н. Дипломатия княгини Ольги // Вестник истории. 1979. № 10. С. 38). Г. Г. Литаврин резонно возражает на это: «Выдача особо важным персонам даров в чаше была… актом привычного этикета. Чаша уже не возвращалась от получившего ее вместе с деньгами в императорский вестиарий… т. е. чаша не имела ничего общего с ритуальным блюдом, подаренным Ольгой храму Св. Софии» (Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь. С. 203).

Дискос – священное блюдо, утвержденное на особом подножии, с изображением на нем Предвечного Младенца Иисуса Христа и с вырезанными по его окружности словами: «се Агнец Божий вземляй грехи мира». В разное время литургии дискос знаменует собой то вертеп и ясли, где родился Христос, то гроб, в который положили тело Спасителя (см.: Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. I. СПб., б. г. (репринт: М., 1992). С. 738).

См.: Карташев A.B. История Русской Церкви. С. 192–193.

A.B. Назаренко обратил внимание на то, что, судя по составленному Константином жизнеописанию его деда, Василия I Македонянина, «в представлении императора Русь была достойна архиепископа», ибо именно архиепископом именуется в этом сочинении отправленный на Русь в 60-х гг. IX в. безымянный архиерей (см.: Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 300).

Оболенский Д. Византийское Содружество Наций. С. 102.

Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 302.

См.: Аринъон Ж.-П. Международные отношения Киевской Руси в середине X в. и крещение княгини Ольги // Византийский временник. Т. 41. М., 1980. С. 120.

Карташев A.B. История Русской Церкви. С. 123.

В 968 г., на переговорах с послом Оттона I епископом Кремонским Лиутпрандом, ломбардцем по происхождению, василевс Никифор Фока бросил прямо ему в лицо презрительные слова: «Вы не римляне, а лангобарды!»

В действительности Константин Великий родился в Наиссе (современный Ниш, Югославия). Подлинная причина сделанного для франков исключения заключалась в военной мощи империи Каролингов, с которой Византии волей-неволей приходилось считаться. Сестра самого Константина Багрянородного была замужем за Людовиком Слепым.

См.: Аринъон Ж.-П. Международные отношения Киевской Руси в середине X в. и крещение княгини Ольги. С. 120.

Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. С. 133.

Карташев A.B. История Русской Церкви. С. 123.

β 956 г. воинственный эмир г. Алеппо Сайф-ад-Даула, заклятый враг греков, наголову разбил византийскую армию под командованием Иоанна Цимисхия. Грекам удалось отчасти выправить положение, захватив крепость Арандасу, где они взяли в плен двоюродного брата алеппского эмира Абу аль-Ашаира Ибн Хамдана. В 957 г. воюющие стороны вступили в переговоры по поводу перемирия и обмена пленными. Однако византийцы повели себя коварно, инспирировав покушение на жизнь Сайфа-ад-Даула. Эта попытка покончить с опасным врагом закончилась неудачей, и военные действия возобновились (см.: Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 238–239).

A.B. Назаренко (как и ряд других историков) объясняет их отсутствие на приеме 18 октября тем, что они «были оскорблены (отказом в сватовстве. – С. Ц.) и покинули столицу империи уже после первого приема» (Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 302). Однако знание реалий киевско-царьградского маршрута не позволяет предположить, что русы возвращались в Киев мелкими группками, отдельно от торгового каравана.

Медлить с отъездом не следовало: путь из Константинополя в Киев занимал около шести недель, а ледостав на Нижнем Днепре, как правило, бывает в конце декабря (см.: Рапов О. М. Русская церковь в IX – первой трети XII в. С. 357). Между тем С. А. Высоцкий, исследовав фрески лестничной башни киевского Софийского собора с изображением новогодних празднеств («брумалий», отмененных Романом I и вновь введенных при Константине Багрянородном), связал эти сюжеты с пребыванием Ольги в Константинополе, что послужило поводом для предположений о зимовке русского посольства в византийской столице (см.: Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 297–298). Однако в этом вопросе преимущество имеет все же договор 944 г., запрещающий русам оставаться на зиму в Царьграде: «да не имеют власти зимовати у святаго Мамы [подворье русских купцов у церкви Св. Маманта]».

Оболенский Д. К вопросу о путешествии княгини Ольги в Константинополь в 957 г. С. 40.

В 955 г. Никифор Фока использовал русов при осаде арабской крепости Ходасы – и это последнее упоминание вспомогательных отрядов русов на византийской службе в правление Константина VII. Следующее сообщение хроник о русских наемниках в византийском войске относится к 960 г.

«Продолжение Регинона» было написано после 973 г. (см.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 268), поэтому упоминание в связи с крещением Ольги имени Романа II, как обоснованно полагает A.B. Назаренко, следует считать «банальным lapsus memoriae», ошибкой памяти хрониста (Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 284–287).

Сообщение Продолжателя Регинона никогда не пользовалось у российских ученых безусловным доверием. Некоторые дореволюционные наши историки отнеслись к нему с большим подозрением прежде всего по той причине, что усмотрели здесь чуть ли не зародыш того направления католической историографии, которое поставило себе целью, по выражению Е. Е. Голубинского, «восхитить нас у греков» (Голубинский Е. Е. История Русской церкви. Изд. 2-е. Т. I. М, 1901 (репринт: М, 1997). С. 81–83). Что касается собственно научных аргументов, то критический огонь велся сразу с нескольких сторон. СМ. Соловьев посчитал Ольгиных послов самозванцами: «Послы обманули, как после оказалось: ясно, что они принадлежали к числу таких варягов, которые по нескольку раз принимали крещение для того только, чтобы получать дары; на этот раз, чтоб получить хороший прием и дары от ревностного к распространению веры Оттона, они объявили себя послами Елены русской и просили епископа и священников для русского народа» {Соловьев СМ. Сочинения. С. 302. Примеч. 217). Случаи притворного обращения в христианство язычников, соблазненных возможностью получить богатые подарки, действительно нередки в средневековой истории. Но так поступали главным образом сами «варварские» вожди, а не их послы. Кроме того, выдать себя за посланцев русской княгини было не так-то просто, ибо, как мы знаем, с 944 г. киевский князь снабжал своих посланцев верительной грамотой. Были попытки объяснить посольство Ольги к Оттону целями, ничего общего с религией не имевшими (см.: Голубинский Е. Е. История Русской церкви. С. 81–83; Макарий, митрополит. История христианства в России. С. 254–260), или целью «может быть, отчасти политической, отчасти религиозной» {Иловайский Д. И. История России. С. 43); Б. Я. Рамм приписал миссионерскую инициативу самому Оттону (см.: Рамм Б. Я. Папство и Русь в X–XV веках. С. 33). Но двигаться в этом направлении – значит искажать точные и ясные строки «Продолжения хроники Регинона», к тому же находящие подтверждение в других немецких источниках, например в Хильдесхаймских анналах, где сказано: «…они [послы Елены] уверяли, что хотят отказаться от языческих обычаев и принять христианскую веру».

Пожалуй, самое оригинальное и сильное возражение против достоверности известия Продолжателя Регинона было выдвинуто Н. М. Карамзиным, который вообще отказался включить его в состав источников по древнерусской истории на том основании, что просьба прислать епископа и священников будто бы исходила от ругов, жителей острова Рюген, не далее как в 956 г. оказавших Оттону I военную поддержку (см.: Карамзин Н. М. История государства Российского. Стб. 110. Примеч. 395). Мнение знаменитого историографа было странным образом проигнорировано, и это дало повод А. Л. Никитину напомнить, что историки не вправе априорно отождествлять «Елену, королеву ругов» с Ольгой, так как «до сих пор никем не доказано, что „руги" Регинона Прюмского тождественны „русинам", а тем более – росам/русам…» (Никитин А. Л. Основания русской истории. С. 217). И это действительно так.

Сообщение Продолжателя Регинона лишено сколько-нибудь ясных географических ориентиров, по которым можно было бы установить местонахождение страны «ругов». Для того чтобы прочертить примерный маршрут Адальберта, A.B. Назаренко привлек краткое известие Жития святого Войтеха (начало XI в.), где сказано, что Адальберт по пути на Русь (согласно Продолжателю Регинона, отправной точкой немецкой миссии был Регенсбург) крестил Войтеха в городе Либице. «Либице, стольный город чешского князя Славника, отца Войтеха, находился несколько восточнее Праги, – уточняет Назаренко. – Значит, Адальберт двигался по… торговому пути Регенсбург – Прага – Краков – Киев» (Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 308). Но на самом деле ситуация сложнее. Обозначенный отрезок пути Адальберта (Регенсбург – Либице) выводит нас всего лишь на распутье, а не указывает на конечную цель его поездки. Дело в том, что Либице и Прага находятся в бассейне верховьев Эльбы, и если оставаться при мнении, что целью Адальберта был все-таки Рюген, то выбранный им маршрут – из Регенсбурга до Праги (с заездом в Либице) и далее вниз по Эльбе к Балтийскому морю – выглядит наиболее удачным из всех возможных, в чем нетрудно удостовериться, взглянув на карту. Между тем сухопутный путь, которым Назаренко отправляет Адальберта в Русскую землю, имеет по крайней мере тот недостаток, что он очень и очень нескор, и остается только гадать, почему Адальберт предпочел воспользоваться именно им, хотя Регенсбург стоит на берегу Дуная и у «епископа Руси» была возможность добраться до Киева более быстрым водным путем, присоединившись где-нибудь на черноморском побережье к торговому каравану русов.

Не лучше обстоит дело и с именем «королевы ругов», которое соотносится не только с Ольгой /Еленой. A.B. Карташев привел любопытное известие, что современницей Ольги была некая Росвита-Елена фон Россов (Hroswitha Helena von Rossow), одна из династических родственниц Оттона I, постригшаяся в монахини. Побывав в Константинополе и выучившись там греческому языку, она затем, как раз в те годы, когда Оттон назначил епископа к «ругам», миссионерствовала на острове Рюген (см.: Карташев A.B. История Русской Церкви. С. 126–127). Отметим, что биография этой Елены почти полностью совпадает с сообщением Продолжателя Регинона: она была в Константинополе и жила среди «ругов».

Кстати, не есть ли Росвита-Елена та самая монахиня Росвита (ум. в 984 г.) из Хандерсхеймской обители (в Брауншвейге, близ Гоцлара), небезызвестная в истории средневековой литературы Запада, от которой осталось несколько сочинений: поэмы духовного содержания (в том числе Vicedominus Theophilus – кажется, наиболее ранняя литературная обработка сюжета о Фаусте и Мефистофеле), первый образчик средневековой драмы в форме религиозной мистерии и два исторических труда – «Поэма о начале и основателях монастыря Хандерсхеймского» и «Панегирик Оттону Великому»? (см.: История средних веков / Сост. М. М. Стасюлевич. СПб.; М, 1999. С. 642–643).

В итоге у нас остается всего три косвенных довода в пользу тождества «Елены, королевы ругов» с Ольгой: 1) королевский титул, плохо вяжущийся с миссионерской деятельностью Елены фон Россов и ее монашеским чином и, наоборот, довольно обычный в средневековой литературе Запада для обозначения древнерусского титула «великий князь»; 2) авторство Жития святого Войтеха – это сочинение принадлежит перу Бруно Кверфуртского, немецкого миссионера, который году в 1008 сам побывал в Киеве, и потому в его устах «Русь», куда направился Адальберт из Либице, скорее всего, означает Русскую землю; 3) сюжет об «испытании вер» в Повести временных лет (под 986 г.), где князю Владимиру приписан такой ответ немецким миссионерам: «идите опять [вспять, назад], яко отцы наши сего не прияли суть», что может быть истолковано как намек на неудачную поездку к Ольге епископа Адальберта. Скептикам все же следует помнить, что, как ни трудно связать сообщение Продолжателя Регинона с Ольгой, доказать противное еще труднее. Поэтому мы вправе использовать этот немецкий источник для реконструкции событий древнерусской истории конца 50-х – начала 60-х гг. X в., хотя и должны сделать оговорку о неизбежной шаткости любых исторических построений, возведенных на его основе.

В этом письме Агапит II благословляет Оттона на создание Магдебургской митрополии, и в данном контексте, по замечанию A.B. Назаренко, «…так, как…» (ita… quo) следует понимать именно в смысле «…там, где…» (Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 294).

См.: Аринъон Ж.-П. Международные отношения Киевской Руси в середине X в. и крещение княгини Ольги. С. 122, 123.

Выходец из саксонской (верхнелотарингской) знати, Адальберт, став монахом трирского монастыря Святого Максимина, последовательно занимал должности нотария кельнского архиепископа Викфрида (до 953 г.) и секретаря королевской канцелярии (с 953 по 958 г.).

В сентябре 959 г. Константин предпринял поездку в один из монастырей Малой Азии и на обратном пути вроде бы подхватил простуду, от которой не смог оправиться (здоровье василевса было подточено многолетним пристрастием к вину). Однако в Константинополе ходили упорные слухи, что супруга Романа II Феофано с согласия мужа поднесла свекру яд. Последующие события показали, что Роман II не питал теплых чувств к своей родне: свою мать, августу Елену, он пытался удалить из дворца, а сестер заточил в монастырь (см.: Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 16–17).

Путь из Константинополя до Франкфурта должен был занять около полутора месяцев (см.: Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 305).

См.: Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 303, 305, 306.

Время действия в сообщении Макария ошибочно приурочено к правлению императора Иоанна Цимисхия. В таком случае древнерусские сведения о деятельности греческого епископа на Руси могут восходить к XI–XII вв., поскольку упоминание имени Цимисхия в связи с крещением Ольги характерно уже для Новгородской I летописи и древней севернорусской редакции «Проложного жития св. Ольги» (см.: Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 278).

Розен В. Р. Император Василий Болгаробойца. Извлечения из летописи Яхьи Антиохийского. СПб., 1883. С. 223–224.

952 г. указан явно ошибочно. Может быть, правильно 962 г.? Впрочем, в современном церковном календаре освящение храма Святой Софии Киевской отмечено 960 г. (См.: Православный календарь на 2004 год. М.: Русскш Хронографъ, 2003. С. 111).

Данилевский H.H. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX–XII вв.). М, 1999. С. 363.

Там же. С. 361.

По археологическим наблюдениям, в 960-х гг. древнерусское христианство приобретает местные особенности погребального культа. Значительно расширяется география христианских находок (Киев, Шестовицы, Гнездово). Любопытно, что большинство христианских символов этого времени извлечено из женских погребений (см. Мусин А. Е. Меч и крест: новое религиозное сознание Древней Руси по данным археологии. С. 146). Может быть, пример княгини Ольги особенно сильно воздействовал на женскую половину населения Русской земли?

Конкретное содержание этого термина на Руси по источникам прослеживается плохо. У южных славян «милостником» был тот, кто принадлежал к низшему слою зависимых (служилых) людей. Никоновская летопись называет Малушу княжьей ключницей.

Поддерживаю предположение В. Н. Татищева, что этот Малко был не уроженцем Любеча на Днепре, а купцом (или дружинником) из поморского Любеча/Любека (см.: Татищев В. Н. Собрание сочинений: В 8 т. Т. I. С. 340).

Татищев В.H. Собрание сочинений: В 8 т. Т. I. С. 111.

Гиляров Ф. А. Предания русской начальной летописи. М., 1978.

Πчелов Е.В. Генеалогия древнерусских князей IX – начала XI в. С. 141.

Соловьев СМ. Сочинения. С. 161.

Похожий пример отстранения от власти наследника-язычника имеется в болгарской истории конца IX в. Хан Борис, креститель Болгарии, на старости лет отошел от дел. Удалившись в монастырь, он передал власть в руки своего старшего сына Владимира. Однако, когда тот попытался восстановить в стране языческие порядки, Борис велел ослепить его и сделал своим наследником другого сына, Симеона.

Ср., напр.: «А мои ти куряни сведоми кмети [бывалые ратники]:…сами скачють аки серый влцы в поле…»; «по Руской земли прострошася половци, аки пардуже гнездо [выводок гепардов]» (Слово о полку Игореве).

В некоторых летописных списках окончание этой фразы читается иначе: «и град их и Белу Вежу взя», в связи с чем многие исследователи думают, что Святослав овладел также хазарской столицей – городом Итилем (см., напр.: Артамонов М. И. История хазар. С. 427. Примеч. 9). Но вероятнее всего, что второй союз «и» здесь поставлен ошибочно, поскольку он придает всему сообщению формально-логическую несообразность: о взятии второстепенной крепости на передних рубежах Хазарии упоминается после известия о падении столицы, расположенной внутри страны (это все равно что написать: «в 1812 г. Наполеон захватил Москву и Смоленск»).

См.: Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв. С. 147.

См.: Ногмов Ш. Б. История адыхейского народа, составленная по преданиям кабардинцев Шора-Бекмурзин-Ногмовым, дополненная предисловием и исправленная сыном его Е. Ш. Б. Ногмовым. Изд. 3-е, с изд. 1861 г. Пятигорск, 1893. С. 63–66.

В оригинале – «татарский хан». Наслаивание поздних исторических реалий на более ранние – вещь обычная в народных песнях, многочисленные примеры чему, в частности, имеются и в русских былинах. «…После падения Тмутараканского княжества, – замечает по этому поводу Ногмов, – наш народ (кабардинцы. – С. Ц.) не имел с ними (русскими. – С. Ц.) сношений в продолжение с лишком пяти столетий… Могло быть, что имя русских исчезло в памяти народной и было заменено именем татар, которые заняли на западе то место, от которого приходили русские к косогам…» (Ногмов Ш. Б. История адыхейского народа. С. 66). Наименование Святослава татарским ханом между прочим свидетельствует о том, что его поход на Северный Кавказ начался из восточной Таврики.

Напрашивается аналогия с каспийским походом Степана Разина, из которого безвестный казак Стенька вернулся грозным атаманом Степаном Тимофеевичем.

Гадло A.B. Восточный поход Святослава (К вопросу о начале Тмутороканского княжения) // Проблемы истории феодальной России: Сб. статей. Л., 1971. С. 61–62.

Территория расселения вятичей захватывала верховья Дона (см.: Никольская Т. Н. Земля вятичей: К истории населения бассейна верхней и средней Оки в IX–XIII вв. М, 1981. С. 7, 12–13).

См.: Петру хин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси IX–XI веков. Смоленск; М, 1995. С. 103.

Протевон – звание чиновника городского муниципалитета.

Лев Диакон принадлежал к тому поколению византийских историографов, которое в своих сочинениях возрождало классическую античную этно- и топонимику. Тавры были индоевропейским народом Северного Причерноморья, с VI в. до н. э. подпавшим под влияние скифов. Античные писатели размещали «тавроскифов» в горном Крыму и низовьях Днепра. В VI в. византийский историк Прокопий Кесарийский еще писал о них как о реально существующем народе. Лев Диакон первый соотнес этноним «тавроскифы» с русами Таврии и Среднего Поднепровья.

Возражение, будто Святослав не был наемником, а действовал по условию договора 944 г. о военной помощи и, следовательно, эти деньги были подарком, а не платой, отводится показанием Льва Диакона о том, что Калокиру было поручено «распределить» между русами «врученное ему золото».

См.: Чертков А. Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967–971 гг. М., 1843. С. 152.

См.: Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь. С. 89.

Эту дату называет византийский историк Иоанн Скилица, тогда как Повесть временных лет неверно датирует первый поход Святослава в Болгарию 967 г.

См.: Дринов М. С. Южные славяне и Византия в X веке. М., 1876. С. 96.

В Ватиканской рукописи хроники Константина Манассии текст, повествующий о русском нашествии на Болгарию, сопровождает миниатюра, на которой изображены русские воины, гонящие отнятое у болгар стадо быков и баранов. Над миниатюрой надпись болгарского переводчика: «рускыи плен еже на блъгары» (Мутафчиев П. Русско-болгарские отношения при Святославе // Сборник статей по археологии и византиноведению. Т. IV. Прага, 1931. С. 79).

Никитин A.A. Основания русской истории. С. 224.

Гиляров Ф. А. Предания русской начальной летописи. С. 301.

Никитин Α.Λ. Основания русской истории. С. 224–225.

Характерен пример Л. Н. Гумилева, который в своих трудах превратил Хазарский каганат чуть ли не в средоточие мирового зла (см., напр.: Гумилев Λ.Η. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989. С. 139–217).

Петрухин В. Я. Славяне, варяги и хазары на юге России. С. 117.

Это опровергает мнение М. И. Артамонова, что целью похода на Волгу было овладение территорией Хазарии и утверждение контроля над торговыми путями со странами Востока (см.: Артамонов М. И. История хазар. С. 427–429). Заметного оживления торговли Руси с Востоком после 969 г. по археологическим материалам не прослеживается.

См.: Хрущев И. П. О древне-русских исторических повестях и сказаниях: XI–XII столетия. Киев, 1878. С. 116.

Лилит – коварный, обольстительный и жестокий женский демон в мифологии семитских народов Передней Азии.

См.: Демин A.C. Художественные миры древнерусской литературы. М, 1993. С. 49–51.

Якушкин П. И. Путевые письма. С. ИЗ–114.

В некоторых преданиях Овручского уезда Ольга, восстающая против мужа, носит имя Катерины (Коробка H.H. Сказания об урочищах Овручского уезда и былины о Вольге Святославиче. С. 5). Катерина олицетворяет в былинах неверную жену.

Демин A.C. Повесть временных лет // Древнерусская литература: Восприятие Запада в XI–XIV вв. М, 1996. С. 112.

См.: Королев A.C. История междукняжеских отношений на Руси. С. 224.

См.: Толочко П. П. Древний Киев. Киев, 1983. С. 42.

См.: Мусин А. Е. Меч и крест: новое религиозное сознание Древней Руси по данным археологии. С. 146.

См.: Татищев В. Н. Собрание сочинений: В 8 т. Т. I. С. 111.

Фроянов И. Я. Начала русской истории. С. 814.

Гуревич А. Я. Избранные труды. Т. 1. М; СПб., 1999. С. 238.

На малорослость Иоанна намекает его прозвище Цимисхий – грецизированная форма армянского слова «туфля» (он происходил из армянской знати).

Как отмечают комментаторы «Истории» Льва Диакона, М. Я. Сюзюмов и С. А. Иванов, «транскрипция этого имени в форме „Сфендославос" позволяет заключить, что в то время в славянском языке сохранялись носовые гласные» (Лев Диакон. История / Пер. М. М. Копыленко; коммент. М. Я. Сюзюмова, С. А. Иванова; отв. ред. Г. Г. Литаврин. М., 1988. С. 188).

Во второй половине X в. византийская армия комплектовалась в основном из крестьян.

Тут Лев Диакон заставляет Святослава цитировать Библию (2 Цар., XVI: 7–8).

Жители Константинополя были совершенно непривычны к военным действиям. Лев Диакон приводит один характерный случай, когда в 967 г. Никифор Фока, дожидавшийся в цирке начала конских состязаний, решил развлечь себя и публику зрелищем военных игр. Он дал приказ воинам сойти на арену и, разделившись, «обнажить мечи и шутя наступать друг на друга, упражняясь таким образом в военном искусстве. Но жители Византия [Кон-

стантинополя] были незнакомы с военным делом. Их ослепил блеск мечей, напугал лязгающий натиск устремившихся друг на друга воинов; пораженные необычным зрелищем, они ринулись из театра и побежали по домам. Вследствие давки и беспорядочного бегства немало их погибло, многие были жалким образом растоптаны и задушены».