Глава 8
Скрываясь от всех

Мы проснулись, когда утренний свет пробился сквозь пыльное окно и узкие щели между досками стен сеновала, но вставать было рано. Маруся принесла нам кое-что на завтрак, но Иван запретил ей появляться на сеновале до наступления темноты, так как это могло возбудить подозрения. Мы терпеливо ждали наступления ночи. Мы мало говорили друг с другом, но в нашем молчании не было неловкости. Сначала я злился на себя за то, что совершил ошибку, с головой ныряя в то укрытие к русским, даже не зная, куда попаду, за то, что дал захватить себя в плен. Но в конце концов я сумел убедить себя, что, воюя, тебе приходится принимать молниеносные решения, ценой которых может стать жизнь или смерть, что мы редко можем позволить себе роскошь обладания драгоценным временем, когда можно спокойно обдумать каждое свое действие и его возможный результат. Я успокоился, поняв, что я действовал по наитию, и что тогда мне был предоставлен лучший шанс на выживание, что я получил тактическое преимущество в той перестрелке. В конце концов, мне повезло встретить двух этих людей, которые пожелали мне помочь, разделить со мной пищу и кров. Дожидаясь окончания дня, я размышлял над своими будущими действиями. В результате тех размышлений я пришел к двум выводам. Во-первых, я не могу снова попасть в русский плен; во-вторых, должен выжить, чтобы дождаться возможности вернуться в немецкую армию. На какое-то время я решил вручить свою судьбу в руки двух беглецов, с которыми был едва знаком.

Наступил вечер, и Гриша объявил, что уже достаточно темно, чтобы мы могли начать работать. Мы выскользнули во двор и обошли вокруг дома, исследуя местность. Мы искали не вызывающее подозрений место, где можно было оборудовать наши убежища, а также материалы, из которых можно было их построить. Я предоставил двум бывшим полицаям возможность возглавить этот процесс. Через несколько минут они нашли подходящее место, и каждый из нас приступил к постройке укрытия. Строительным материалом служили жерди, которые мы нашли во дворе, и солома из конюшни. Убежище представляло собой небольшие норы, расположенные всего в 2 метрах от сарая, в котором держали корову. Оно было построено тем же манером, что и сарай, и мы старались встроить свои укрытия в старую постройку. Гриша оборудовал себе место с того края, где было лошадиное стойло, Иван устроился рядом с хлевом, а я расположился между ними. Вход в наши укрытия находился под круглым туннелем в конюшне под яслями. Мы работали всю ночь. Когда все было сделано, мы прошли несколько раз вокруг вновь построенных сооружений, разглядывая их под разным углом. Обойдя несколько раз вокруг маленького сарая, Гриша и Иван посмотрели друг на друга и улыбнулись, а потом, посмотрев на меня, снова заулыбались. Мы гордились своей работой. Должен заметить, что укрытия были построены очень хорошо, и было видно, что мои новые русские друзья были мастерами на подобные вещи. Мы так хорошо замаскировались, что, глядя со двора, ничего нельзя было заметить. Вскоре должен был наступить рассвет, время, которое подвергнет нашу работу строгому экзамену. Каждый из нас заполз на свое место, которое должно было стать его новым домом. Никто не знал, на сколько времени.

Я устроился на своем месте и на минуту замер, чтобы оценить свое новое убежище. Оно было тесным, и я не имел возможности даже вытянуть руки и ноги. Воздух был спертым и вонючим, но солома, которую мы принесли с собой, помогла сделать мое обиталище более удобным. Было темно так, что хоть глаз выколи. Сюда не проникал ни малейший луч света. Поначалу было трудно привыкнуть к полному отсутствию света, но вскоре я приноровился к нему и даже стал находить в этом какой-то комфорт.

Чуть раньше тем же вечером Маруся вышла из дому и отправилась к Гришиной жене, чтобы проинформировать ее о случившемся. Супруга Гриши жила на другой стороне городка, примерно в 2 километрах от нас. Примерно через час после того, как мы устроились в своих убежищах, около 3 часов ночи, мы поели прямо на месте, и впервые еду нам принесла Шура. Затем я попытался немного поспать, но, как оказалось, это было довольно сложно. Меня не оставляло ощущение, будто кто-то подкрадывается ко мне. Когда заперт в норе под землей, будто крот, то немудрено, что тебе кажется, будто кто-то постоянно ползает там, наверху, пока ты лежишь здесь на своей постели из соломы. Ко всему прочему, этот спертый затхлый воздух и скверный запах. Мы позаботились о том, чтобы обеспечить приток свежего воздуха в наши убежища, однако часть этого воздуха все же не проникала внутрь.

Наконец мне удалось заснуть. Когда я проснулся, то на секунду высунул из своего убежища голову. Я понял, что день давно уже был в полном разгаре, солнце стояло на небе довольно высоко. Почти полное отсутствие света в наших норах сделало переход с ночи на день и обратно практически незаметным. Вот проходит день, и снова наступает ночь. Мы трое могли общаться друг с другом в своих укрытиях, но практически не разговаривали. Мы никак не могли знать, нет ли снаружи кого-нибудь, кто мог бы нас услышать, поэтому между собой мы договорились, что самое безопасное для нас будет в течение дня соблюдать тишину.

Самыми худшими были первые из проведенных в укрытии дней. В дневное время здесь становилось слишком жарко, настолько, что временами я сбрасывал с себя всю одежду. Кроме того, я весь покрылся вшами и чесался практически постоянно. В результате мое тело было покрыто язвами от жары и от почесов. На третий день я попросил у Шуры керосиновую лампу, чтобы избавиться от вшей. Терпеть я уже не мог. Она принесла мне лампу, но я быстро отказался от своей идеи, поскольку спичек, чтобы ее зажечь, не было.

Три женщины взяли на себя обязанность заботиться о нашей безопасности и кормить нас. Маруся заботилась о своем друге Иване, за Гришей присматривала его жена, а меня поручили заботам Шуры. В наших укрытиях было достаточно места, чтобы туда могли забраться наши няньки, принести нам еду и на некоторое время составить компанию. Еду нам приносили по утрам в 5 часов и в 10 часов вечера под покровом темноты. Утром нам давали по килограмму хлеба, суп и стакан воды, брюссельскую капусту, а также иногда кусок мяса, курицы или индейки. По вечерам, если повезет, мы ели жареную картошку с жареным яйцом и пили воду. От случая к случаю нас угощали и самогоном, который для русских был как луч света.

Шура забиралась внутрь моей норы с едой и сидела в темноте, пока я ел. Она жаждала моего внимания, и я охотно уделял ей его. Когда я заканчивал с едой, мы начинали разговаривать, и эти разговоры с каждым днем становились немного длиннее. Поскольку места для двоих было очень мало, у нас не было выбора, кроме как сидеть практически друг на друге.

На третий день она оставалась со мной очень долго. Я обнял ее, а она положила мне голову на плечо, пока мы разговаривали.

Мне никогда не удавалось толком разглядеть ее лицо при дневном свете. Как мне казалось, она была довольно привлекательной, но теперь мне думается, что в темноте, после того как ты больше двух лет не видел женщин вообще, любое существо женского пола будет для тебя выглядеть привлекательным. (За исключением тех трех женщин в русском штабе. Наверное, нужно будет провести в плену много долгих лет, чтобы прийти к мысли, что они привлекают тебя.) Шура, вероятно, достигла 30 с небольшим лет, то есть была со мной одного возраста. У меня было ощущение, что раньше она была более крупной, но поскольку после того, как разразилась война, еда стала скудной, она, скорее всего, сильно похудела. Она рассказывала мне истории о своем муже. Он ушел из дома больше двух лет назад, и прошло уже больше года с тех пор, как она в последний раз получала от него или о нем весточку. Она смирилась с фактом, что, скорее всего, он никогда не вернется назад. Она рассказывала мне о его пьянстве, о том, как он мог явиться в дом пьяным после ночи в кабаке и изнасиловать ее. Я внимательно слушал ее не перебивая, а она все говорила и говорила.

К тому времени, когда она закончила, она уже крепко обнимала меня обеими руками. Я поцеловал ее в лоб, и мы тихо посидели, прижавшись друг к другу, еще несколько минут.

– Очень благодарен тебе, – проговорил я, – ты рискуешь из-за меня жизнью. Ты же понимаешь, что, если меня поймают, нас расстреляют обоих.

Она погладила рукой меня по щеке:

– Я буду заботиться о тебе, пока все это не кончится, до конца войны. Ты можешь остаться здесь.

Прошло уже шесть дней, как я не видел ни лучика солнечного света. Я спрашивал у Шуры, как долго мне еще придется здесь сидеть, но она не переставала уговаривать меня потерпеть, говорила, что все изменится в лучшую сторону. Каждый день я порывался хотя бы час побыть на свежем воздухе, но моя сиделка удерживала меня от этого и заставляла оставаться в моей норе. Во время посещений, когда она приносила еду, Шура приносила новости о том, что происходит на войне, услышанные от русских солдат. Сюда прибыло еще очень много русских войск, которые полностью наводнили городок и его окрестности. Она говорила, что часто видела, как по улицам ведут немецких пленных. Эти новости приводили меня в полное возбуждение. Я хотел выбраться отсюда и воевать рядом с моими товарищами. Ей надоело слышать от меня это, и со временем она перестала пересказывать мне новости.

Дни переходили в недели. Все, что я мог делать, – это просто сидеть в своем убежище, в безопасности, доверясь людям, которые обо мне заботились. По мере того как тянулось время, я ощущал растущее беспокойство. Похоже, моему пребыванию здесь не будет конца, потому что это местечко по-прежнему занято русскими войсками. В то время как двое моих товарищей, кажется, были вполне довольны тем, что проводят время в укрытии, меня это не устраивало. Независимо от того, что происходит снаружи, они находились у себя дома. А до моего дома было далеко. Они были рядом с теми, кого любили. А мне нужно было вернуться в мой батальон.

Во второй половине дня 15 декабря снаружи послышалось какое-то движение, и монотонное течение дней в укрытии было нарушено.

Я услышал, что во дворе кто-то громко разговаривает. Я не мог точно разобрать, что именно говорили, но это был голос мужчины, который явно был на что-то зол. Потом я услышал, как он кричит требовательным голосом:

– Где они?

Маруся отрывисто ответила:

– Здесь никого нет!

Я слышал приближающиеся шаги, лязг лопаты, когда мужчина начал копать около конюшни. Потом послышался звук второй лопаты, вонзившейся в землю, когда к работе присоединился второй солдат. Вокруг все перевернули вверх дном. Мы сидели, замерев, в надежде, что нас не найдут. Я ничего не видел, но понимал, что они близко, где-то совсем рядом. Через некоторое время копать перестали. Солдаты ничего не нашли, потому что наши укрытия находились над яслями, а не под землей. Снова стало тихо, но здесь, в норах, наши жизни повисли на волоске. Время остановилось. Каждая минута тянулась будто час. Похоже, сегодня нам удалось уйти от своей пули. Прошло еще несколько длинных, полных волнения часов, когда нам рассказали о том, что приключилось.

После наступления темноты мы наконец услышали голос Маруси. Она принесла нам какую-то еду и сказала, что попозже ночью принесет еще. По ее словам, нас выдал сосед, который донес властям, что кто-то прячется на конюшне, потому что туда все время носят еду. Маруся предложила нам через два дня уходить отсюда. У нее были родственники в городке в 30 километрах отсюда, которые могли бы нас приютить. Теперь за нами по пятам шел НКВД, и она боялась, что эти люди вернутся. В ту ночь я так нервничал, что не мог уснуть. Я наконец собирался покинуть это место, но снова мне предстояло отправиться совсем не туда, куда я хотел бы.

На следующее утро, еще до восхода солнца, Маруся принесла всем нам немного еды. Этого было мало, но она сказала, что вечером еды будет больше. Прошло десять часов, прежде чем я услышал, как пришли Маруся и жена Гриши, чтобы позаботиться о своих мужчинах. Маруся наклонилась над моим убежищем и тихо предупредила меня, что Шура придет ко мне через час. Но не прошло и десяти минут, как я услышал выстрел и рассерженные голоса нескольких мужчин. Энкавэдэшники вернулись, и теперь они были совсем рядом с конюшней. Я слышал, как один из солдат приказал:

– Выходите!

У меня кровь застыла в жилах. Какое-то время никто не выходил. Потом кто-то несколько раз выстрелил из пистолета в землю перед нами и снова прокричал:

– Сейчас же выходите!

Я слышал, как Гриша и Иван медленно вылезают из своих укрытий. Их обнаружили, противников было больше, и у них не было другого выхода, кроме как сдаться. Я застыл в оцепенении, лихорадочно размышляя о том, не раздастся ли команда покинуть убежище и в мой адрес. Я ждал, что же будет дальше, но окрика, адресованного мне, так и не последовало. Теперь я мог только ждать… ждать, когда Иван и Гриша выдадут меня.

Еще несколько секунд прошло в тишине. Похоже, на меня никто не обратил внимания. Хотя я и не слышал больше голосов, снаружи то и дело раздавались шаги. Потом шаги стали удаляться от дома. Двор застыл в тишине. Прошел еще час, и ничего не происходило. Я начал верить, что мне удалось выжить, когда вдруг услышал шаги, которые приближались к входу в мою нору. Я решил, что меня, скорее всего, выдали. Я уже приготовился к худшему, но, к своему облегчению, услышал голос Шуры, которая прошептала:

– Оскар, это я!

Она забралась внутрь и сомкнула вокруг меня руки. Она нервничала и все еще всхлипывала и тяжело дышала, когда рассказывала мне о случившемся.

– Это сосед. Он понял, что мы кого-то прячем. Он разыскал офицера НКВД и рассказал ему, что здесь, во дворе, он сможет найти кого-то из тех, кто скрывается. Зачем он это сделал? Мы всегда хорошо с ним ладили.

– Это война, – сказал я мягко. – Она так давит на каждого из нас, на наши жизни. Это ощущается по-разному. Возможно, он просто хотел остаться в стороне, не быть замешанным в чем-то, в случае если кого-то поймают.

Женщина все еще продолжала плакать. Я тесно прижимал ее к себе.

– Теперь все в порядке, и мы в безопасности. Нужно сохранять внешнее спокойствие.

Я не сказал больше ничего до тех пор, пока она не успокоилась.

– Оскар, когда из НКВД пришли вчера обыскать двор, они ушли с пустыми руками. Но они не ушли совсем. Вместо этого они остались где-то поблизости и продолжали наблюдать за тем, что происходит во дворе. Когда позже те две девушки вынесли из дому какую-то еду, сюда сбежались их агенты. Я видела все, что происходит, из окна. Они вбежали во двор, схватили девушек и приказали мужчинам выходить из укрытий. Они ничего не знали о тебе. Как только те двое выбрались наружу, офицеры сразу же увели их.

– С их стороны было очень милосердно не выдать меня.

Шура замешкалась на секунду с ответом, прежде чем прошептать:

– Оскар, все они мертвы.

– Они мертвы?

– Мертвы. Их казнили. Прямо в центре городка. Сразу же.

Она склонилась ко мне, и я обнял ее:

– Мне так жаль.

Я высунул наружу свободную руку и ухватился за доску, которую мы встроили в стену нашего убежища. Я сжимал ее изо всех сил.

– Они так много для меня сделали, а я почти не знал их. Я так многим им обязан. – Доска треснула, и это напугало Шуру. – Я должен уходить отсюда. Сегодня ночью. Ты в опасности. Они вернутся за тобой. Ты знаешь об этом. Мне нужно оказаться от тебя как можно дальше.

– Да, я знаю, – ответила Шура. – Но только не этой ночью. Не уходи сегодня ночью. Это слишком опасно. Подожди до завтра.

– Да, ты права. Пусть будет завтра. Но теперь тебе надо идти. Кто знает, не видел ли тебя кто-нибудь. Возвращайся в дом. Пожалуйста.

Она поцеловала меня и осторожно попятилась назад из норы по проходу.

На земле в укрытии она оставила мне ужин, завернутый в маленькое ручное полотенце. Какое-то время я просто сидел неподвижно, слишком расстроенный, чтобы есть. В конце концов я развернул свой ужин, который она оставила для меня. За многие недели мне впервые пришлось есть в одиночестве, без своих товарищей. Я свернулся на сене калачиком и уснул.

Снова появился и снова исчез дневной свет. Я опять остался сидеть в своем укрытии в надежде, что агенты НКВД не вернутся сюда в поисках остальных беглецов. На следующий вечер, как стемнело, я медленно выполз из своей норы. Но, оказавшись на открытой местности, я вдруг почувствовал себя очень больным и дезориентированным. За последние семь недель я ни разу не дышал свежим воздухом и не видел солнечного света. Шура через кухонное окно видела, как я рухнул на землю. Я просидел неподвижно на мягкой земле несколько минут, медленно и глубоко дыша, чтобы снова привыкнуть к окружающему миру. Выйдя из дому, Шура подбежала ко мне со словами:

– С тобой все в порядке?

– Да, все нормально. Просто мне нужно немного времени.

– Оставайся здесь, – велела она и побежала обратно в дом.

Потом почти сразу же вернулась с собранным для меня в узел большим полотенцем. Шура приготовила еды мне на дорогу. Я был очень благодарен ей за это. Улыбаясь, я посмотрел на нее и сказал:

– Спасибо. Большое тебе спасибо за все, что ты сделала.

– Куда ты пойдешь? – спросила Шура.

– Я думал об этом. Решил, что лучше всего будет пойти в сторону Днепропетровска. Думаю, что так у меня будет больше шансов найти немецкую армию. – В городе находился штаб вермахта, и я надеялся, что, вероятно, город все еще в наших руках.

Я начал подниматься с земли, и Шура помогла мне встать. Я несколько раз глубоко вздохнул и снова улыбнулся ей:

– Было приятно встретиться.

Она развернула меня вокруг и показала в направлении прямо на центр городка.

– Город находится примерно в 150 километрах отсюда в том направлении. Просто иди и иди в эту сторону. Не сомневаюсь, что ты найдешь его.

– Никаких сомнений. – Я застегнул шубу и положил сверток, который она приготовила мне, в один из карманов. Я повернулся к ней и крепко ее обнял. – Спасибо за все.

– Удачи, Оскар, – прошептала она мне на ухо. – Берегись и будь осторожен.

– Когда кончится война, я обещаю, что найду тебя. Мы обязательно снова увидимся.

Отступив на полшага назад, она улыбнулась:

– Посмотрим.

Я начал свой путь через городок, особенно стараясь не попасться на глаза соседям. Так быстро, как только мог, я постарался выйти на окраину. И вот я уже в полях, далеко за домами. Потом я принялся кружить вокруг городка в поисках железнодорожных путей, пока не вышел на них. Я был уверен, что железная дорога приведет меня прямо в Днепропетровск.

Я шел всю ночь по железнодорожным путям. Небо было темным, и единственным моим ориентиром были рельсы. Мне было приятно ощущать, как мои ноги снова ходят, но вскоре дорога утомила меня, так как я не пользовался этими мышцами много недель. Можно сказать, я потерял много сил от выпавших на мою долю испытаний.

И все же я сопротивлялся изо всех сил желанию остановиться и отдохнуть: ведь мне надо было как можно скорее попасть в Днепропетровск, чтобы свести к минимуму время, проведенное во вражеском тылу. То здесь, то там поблизости слышались шорохи и шелест, с которыми животные пробегали мимо по сухим листьям, оставшимся от убранного несколько недель назад урожая. Воздух был холодным, и это помогало мне быть начеку.

По моим расчетам, за ту ночь я преодолел около 50 километров. Мой путь привел меня к месту, где у русских проходил передний край. Хотя было темно, я ясно увидел то самое убежище, где пару месяцев назад я из-за своих сапог попал в плен. Здесь и начались все мои злоключения. Я продолжал брести через обширные поля пшеницы и брюссельской капусты. Начало подниматься раннее утреннее солнце. Я устал, но время поджимало.

По дороге мне попадалось все больше свидетельств войны. Я снова прошел через скрытую позицию, оборудованную на нашем участке обороны. Потом я миновал поселок, около которого нас атаковали русские танки. Я постоял там немного, наблюдая за местностью. Тот бой был жестоким. Мы понесли в нем тяжелые потери. Я во второй раз увидел остовы танков, которые мы тогда подожгли. Оглядываясь на ходу по сторонам, я видел огромное количество павших солдат, русских и немцев. Меня удивило, что тела все еще не убрали. Было видно, что некоторыми трупами уже успели поживиться животные. Но мне надо было идти дальше.

Везде, где я шел, оставались следы пребывания здесь наших солдат. Такой находкой стал стальной немецкий солдатский шлем, и мне хотелось верить, что он оставлен здесь специально, чтобы указать мне дорогу к своим. Днем мне пришлось держаться от железнодорожных рельс на некотором расстоянии и идти прямо через поля, где никто не мог бы меня обнаружить. По мере того как день подходил к концу, погода становилась все хуже, пока не испортилась совсем. Начался дождь, сначала мелкий. Но затем он превратился в настоящий потоп. Земля очень размокла, и идти становилось все труднее, особенно моим усталым ногам. Казалось, вся грязь липнет к подошвам моих сапог. С каждым новым шагом я все больше опасался потерять их в грязи.

Очень хотелось пить, но воды поблизости не было видно. Я прошел мимо старой артиллерийской огневой позиции, где нашел несколько пустых снарядных гильз. Некоторые из них стояли на днище и успели наполниться водой. Так мне удалось напиться.

Через несколько километров я вышел прямо на селение, которое было беспощадно разрушено артиллерийским огнем. Дождь успел кончиться, но я все еще был очень мокрым. Я решил пойти в селение, которое посчитал покинутым. Я думал, что смогу отыскать здесь какую-нибудь еду и что-нибудь попить. А может быть, найду и укрытие, где смогу отдохнуть. Я дошел до полуразрушенного дома. Верхний этаж был снесен взрывом. К моему удивлению, я обнаружил, что в доме жила женщина. Я подошел к ней и очень скоро понял, что она была вне себя от горя, вероятно, из-за того, что ее дом разрушили. Я попросил у нее стакан воды. Она посмотрела на меня с презрением и ничего мне не дала. Наверное, она поняла, что я немец, несмотря на то что я разговаривал с ней на русском языке. Потом я представил себе, что та женщина могла обо мне подумать, и поспешил прочь от того дома. Женщина повернулась и направилась прямо в селение, вероятно, для того, чтобы рассказать соседям, что поблизости находится немец. Я поспешил прочь. Выбираясь обратно, я постоянно оглядывался, проверяя, не преследуют ли меня. Но я никого так и не увидел. Наверное, здесь не осталось мужчин. Все мужчины были на фронте.

После этого я решил, что буду держаться подальше от местных жителей, которые очень подозрительно относились к незнакомцам. Я поспешил назад в поля, подальше от дорог и поселков, мимо которых шел мой путь. В тот день по дороге я обнаружил много небольших кладбищ, созданных моими немецкими товарищами. Я видел и то, что русские нарушили некоторые из могил. И вот внезапно наступила ночь. Я сделал небольшую остановку. Стоял и смотрел на огромные бескрайние небеса. Тот момент казался мне очень мирным, несмотря на ужасную погоду. Похолодало и пошел снег. Я размышлял о положении, в котором оказался, о серии событий, которые привели меня в эти места. Как ужасно было сознавать, что я оказался здесь один, замерзший, голодный и усталый. Я нахожусь в сотнях километров от дома, на чужой вражеской земле. В любой момент я могу попасть в плен или погибнуть. Мне хотелось оказаться снова у себя дома, с моей семьей, в уюте и тепле. Я потряс головой, чтобы снова вернуться в настоящее и сосредоточиться на ближайших задачах. Мне нужно было найти безопасное место, где я мог бы спрятаться, чтобы немного отдохнуть. Я миновал пшеничное поле, где наткнулся на старую траншею. Бродя на ощупь в темноте, я нашел там сухой участок, где и улегся. Вскоре началась сильнейшая снежная буря, но траншея была такой глубокой, что ветер не попадал в нее, а только обдувал сверху. А я был настолько вымотан, что быстро заснул, несмотря на то что чувствовал себя очень некомфортно на этом холоде и сырости.

Не знаю, на сколько времени я выбыл из реальности, но меня вырвали из сна так, будто мимо проехал локомотив. Открыв глаза, я увидел, что уже наступил день. Какое-то время, пока осуществлялся переход из глубокого сна в дневное бодрствование, я оставался на земле. Я полез в узелок, приготовленный для меня Шурой, и вынул оттуда кусок сушеного мяса и хлеб. И то и другое было жестким и твердым, но мой пустой желудок был рад и этому.

Мои приключения продолжились после того, как я поднялся на ноги и начал выбираться из траншеи. Перед тем как ее покинуть, я остановился и внимательно осмотрелся вокруг, желая убедиться, что я здесь один. Никого в пределах видимости не было. Я выбрался на землю, встал и пошел дальше. Я в общих чертах представлял себе, где нахожусь, сориентировавшись по направлению полетов самолетов люфтваффе над головой. Мне думалось, что они летели из района Днепропетровска к линии фронта. Я не знал, как далеко зашел и сколько мне еще нужно пройти, но был абсолютно уверен, что двигаюсь в правильном направлении, что в конце концов обязательно окажусь в безопасности на немецких позициях. Через несколько часов я вышел на группу людей, которые были от меня достаточно далеко, но шли в моем направлении. Я взял правее, чтобы выйти к линии деревьев, лесополосе от ветра между полями, чтобы они меня не заметили. Я дошел до лесополосы, спрятался за толстым стволом дерева и стоял так, не двигаясь и наблюдая за ними. Они прошли мимо, не заметив меня. Когда они отошли на достаточное расстояние, я пошел дальше.

Идти становилось легче по мере того, как становилось холоднее и земля замерзала. Светило солнце, давая немного тепла. Я шел так целый день, не заходя в деревни, которые попадались на моем пути. Единственными признаками цивилизации, с которыми я сталкивался, были случайно попадавшиеся мне навстречу сараи и небольшие домики, стоявшие отдельно в полях, похожие на острова в океане бесплодной земли. Снова наступил вечер, и нужно было искать место для ночевки. На эту ночь мне удалось устроиться лучше, чем вчера, – в стоге сена. Сено было собрано и оставлено в открытом поле. Я медленно забрался внутрь, стараясь не зарываться слишком глубоко. Там я подготовил себе небольшую нору и, забравшись туда, замаскировал вход. Этой ночью мне было по-настоящему удобно и тепло.

На следующее утро после освежившего меня сна я был готов покрыть оставшиеся километры до Днепропетровска. У меня почти кончилась еда. Для того чтобы немного утолить голод, я подобрал с земли немного найденного здесь же зерна. Наконец я увидел далеко впереди город Днепропетровск. Вид города, выросшего на ровной земле, придал мне новых сил. Я вышел к окраине города примерно к 4 часам пополудни. Домов становилось все больше, они стояли все теснее, по мере того как я углублялся к центру города. Я крался по узким улицам, не зная обстановки. На улицах почти не было видно людей. Стояла тишина. Никто не разговаривал. Тишину нарушали лишь звуки изредка проезжавших неподалеку машин. Ничто не указывало на то, занят ли город немцами или русскими. Отсутствие любых признаков, которые объясняли бы, что происходит в городе, пугало до дрожи. Я чувствовал опасность. Если я был не прав, принимая решения добираться сюда, я могу снова оказаться в тюремной камере.

Я дошел до знакомой мне части города. Прежде мне трижды приходилось бывать в Днепропетровске. Последний раз это было всего пару месяцев назад. Наша дивизия останавливалась в городе на Днепре примерно через две недели после отступления из Славянска. Мне довелось познакомиться с некоторыми районами города, и я сумел найти эти места. Я искал улицу под названием Половей № 6, и она нашлась довольно быстро.

На этой улице жил дантист, которого я однажды посещал. Три месяца назад он делал мне на зуб коронку. Мы подружились, и я чувствовал, что могу доверять этому человеку. Было около 5 часов вечера. Я дошел до небольшой лестницы у парадной двери в дом и осторожно постучал в дверь. Дверь открыла дочь дантиста. Бросив на меня быстрый взгляд, она повернулась, чтобы позвать свою мать: – Мама, здесь в дверях нищий. Можно я принесу ему кусок хлеба?

Голос матери ответил из соседней комнаты:

– Дай ему несколько рублей.

Девочка посмотрела на меня, и я улыбнулся ей:

– Это очень любезно с твоей стороны, но мне не нужны деньги.

Услышав мой голос, мать девочки сразу же появилась у двери. Она мягко отодвинула девочку в сторону, взяла меня за руку и повела в дом. Прежде чем закрыть дверь, она быстро осмотрелась вокруг, выглянув на улицу.

– Пожалуйста, садитесь, – предложила она.

Я сел на ближайший стул и посмотрел вокруг. Девочка стояла передо мной неподвижно и смотрела на меня во все глаза. На лице женщины промелькнуло беспокойство, и она сказала дочери:

– Пойди позови отца.

Когда девочка вышла выполнять поручение, женщина неловко улыбнулась мне, потом отвернулась и рухнула на стул, опустив взгляд в пол. Ее муж Николай находился в соседней комнате, где он занимался зубами. Девочка постучала в дверь и быстро распахнула ее. Она вошла в комнату и сообщила отцу новость. Николай сразу же поспешил за ней. Он подошел ко мне, и я встал, чтобы поздороваться. Он положил мне руки на плечи:

– Оскар, как я рад снова вас видеть!

– Здравствуйте, Николай.

Он отступил на полшага, чтобы как следует разглядеть меня.

– Оскар, – сказал он после этого, – что с вами произошло?

– Я все расскажу вам, но сначала можно попросить у вас стакан воды?

Он отвернулся и пошел к шкафу со спиртным:

– Никакой воды для вас, Оскар.

Вместо воды он налил мне стакан водки. Я с благодарностью принял его, поднял и выпил до дна. Наблюдая за нашим общением, жена Николая немного расслабилась. Она поднялась со стула, посмотрела на меня и спросила:

– Должно быть, вы голодны?

– Да, – ответил я. – Еще раз спасибо вам.

– Я приготовлю что-нибудь поесть. – Женщина повернулась и вышла на кухню. Ее дочь пошла за ней.

Николай повел меня в зал и попросил подождать, пока он закончит работать с пациентом, который, должно быть, уже думал, что Николай позабыл о его зубах. Я был рад спокойно посидеть, удобно расположившись у очага в этом доме, где на какое-то время мог чувствовать себя в безопасности от властей и шумных соседей. Николай вернулся через 10 минут и сел рядом со мной. Он охотно стал ждать, когда я расскажу ему о том положении, в котором очутился. Я поведал ему о том, что со мной приключилось: о плене, заключении и побеге. Я доверял этому человеку. У меня просто не было другого выхода, если я хотел найти дорогу назад, в свою дивизию. В свою очередь, Николай поделился со мной новостями с фронта. Немецкая армия не вернулась в Днепропетровск, как я надеялся. Вместо немцев пришли русские войска, которые теперь контролировали город. К этому времени фронт сместился на запад, передовая проходила где-то между Никополем и Кривым Рогом. Я проделал весь свой путь, чтобы просто узнать, что и здесь я не смогу почувствовать себя в безопасности.

Мы поговорили еще какое-то время о том, что с нами происходило за эти несколько месяцев. Вскоре жена Николая позвала нас на кухню ужинать. Это была самая чудесная еда, которую мне довелось пробовать с тех пор, как я побывал дома в июне. Внутри желудка стало так тепло от картофеля и овощей! Я съел все до последней крошки. Когда с ужином было покончено, тарелка была чистой, как будто она стояла в посудном шкафу. Было видно, что семья была приятно удивлена этим. Когда мы закончили ужинать, женщина принесла нам по чашке горячего кофе, и мы продолжили наш разговор, сидя вместе за кухонным столом. Сделав несколько глотков, Николай предложил дочери выйти из-за стола, и мы остались втроем, чтобы обсудить мои злоключения.

Мне нужно было выбраться из города, отчаянно попытаться найти дорогу обратно через фронт на территорию, контролируемую немцами. Разумеется, для этого мне придется идти прямо в сторону русской передовой, через район боевых действий. Такой путь обязательно стал бы для меня гибельным. Но безопасной дороги просто не существовало. Не мог я и остаться здесь. Николай не предлагал мне этого, и он был прав. Но даже если бы он предложил, я не принял бы этого предложения. Я уже видел, что произошло с добрыми людьми, которые прятали меня от властей. И я ни в коем случае не должен был подвергать такому риску его семью.

Мы перебирали различные варианты, и ни один из них не был хорош. Я находился теперь в глубоком русском тылу. Преодолевать огромные расстояния, которые теперь отделяли меня от моих товарищей, было бы глупо. Наступила зима, и находиться вне помещений было опасно не только из-за холодной температуры. Это увеличивало для меня риск быть пойманным. Отправиться автобусом или поездом я тоже не мог, в первую очередь из-за отсутствия документов. По мере того как мы перебирали варианты, разговор становился все менее оживленным и более мрачным. Скоро мне придется уйти отсюда и вернуться на улицы города. Я должен прийти к какому-то решению.

А потом Николай придумал план. Он понимал, что несколько выходил за пределы допустимого риска, но, по его мнению, план был выполним. Николай сказал мне, что, поскольку я знаю польский язык, я могу вступить в польскую армию. В городе находился штаб русской армии. Может быть, я могу обратиться туда с просьбой направить меня в польскую армию. А когда я окажусь там, мне будет проще находиться вне досягаемости для русских. Сначала жена Николая посмеялась над этой идеей. Но когда мы продолжили обсуждать эту тему, она заметила, что, таким образом, я смогу спокойно ходить по улицам, так как у меня появятся документы. Я смогу передвигаться по местности и в конце концов найду дорогу на немецкую сторону.

Я поскреб подбородок и посмотрел на обоих. Они тоже смотрели на меня в ожидании реакции. Я снова опустил голову, склонившись над чашкой с кофе. Это было безумием, но могло оказаться для меня лучшей возможностью. Не поднимая головы, я ответил:

– Думаю, что это прекрасная идея.

Я знал, что Николай с женой хорошо относятся ко мне. Меня снова поразила доброта людей на этой земле, в чем я уже имел возможность убедиться, те усилия и те жертвы, на которые они идут ради меня. Мне было неудобно думать об этом, сознавая, что я принес на их землю так много несчастий и разрушений. Я вспомнил наш путь от Славянска, когда мы взрывали и сжигали все на своем пути. Мы принесли столько бед простым людям, таким, как Николай и его жена.

Было безумием даже подумать, что для того, чтобы обезопасить себя от Красной армии, мне придется отправиться прямым ходом в русское военное учреждение. Это само по себе требовало отдельного планирования. Я спросил Николая, не будет ли он так любезен добыть для меня несколько русских рекомендательных писем.

– Я займусь этим прямо сейчас, – ответил он и с этими словами встал из-за стола, надел пальто и вышел из дому.

Его супруга тоже встала и начала убирать со стола.

– Не беспокойтесь, Оскар, – сказала она мне, – все будет хорошо. А пока я настаиваю, чтобы вы провели эту ночь здесь с нами.

Я еще раз поблагодарил ее за ужин и за гостеприимство. Я оставался сидеть за столом, чтобы составить ей компанию, пока она мыла кастрюли и тарелки. Закончив, она вышла и вскоре вернулась с одеялом и простыней, которую собиралась постелить на диване. Постелив мне постель, она, смутившись на секунду, сказала:

– Если хотите, можете принять ванну и почиститься.

Я был грязен, и она явно беспокоилась за состояние одеяла и самого дивана.

– Конечно! Еще раз спасибо!

Я не принимал ванну несколько недель, даже месяцев, с тех пор как попал в плен. Я уверен, что этот факт не ускользнул от ее внимания.

Когда я закончил мыться и вернулся в зал, Николай уже успел возвратиться. Он, волнуясь, вручил мне сложенную вместе пачку бумаг. Я открыл их и стал внимательно изучать. Там говорилось, что я являюсь польским гражданином, что немцы отправили меня на работы в Россию. Документ был подписан 19 декабря полковником Малиновским. Николай посоветовал мне захватить бумаги в пункт набора новобранцев, который располагался в другом конце города.

– А теперь вам нужно пойти и немного поспать, – добавил он. – Вам придется начать действовать прямо с раннего утра, но не слишком рано, чтобы не вызвать лишних подозрений.

Я пожелал супругам спокойной ночи и устроился на диване для сна. Я предвкушал это. Сон на диване был для меня еще одной роскошью, которой я был лишен много месяцев.

Я проспал всю ночь и поднялся рано утром следующего дня. Затем спокойно вышел из дому и направился в сторону улицы Москравской. Николай тоже встал, чтобы проводить меня. Когда я выходил из дому, он предупредил меня, чтобы я нигде не упоминал о встрече с ним, иначе кто-то сможет отследить путь к нему по поддельным документам. Я кивнул и снова поблагодарил его. Теперь, когда у меня были документы, я чувствовал себя гораздо увереннее. Я открыто шел через город в пункт призыва на воинскую службу. По дороге я высоко держал голову, как будто те бумаги были для меня щитом, способным отразить нападение любого, кто вздумает причинить мне вред. Я прибыл на место примерно к 9 часам утра и обнаружил, что пункт призыва представлял собой большой военный объект, как и аналогичное учреждение в Германии. Николай полагал, что если меня здесь примут на службу в польскую армию, то направят в окрестности Харькова в места формирования. Пришло время воплощать план в действительность.