На месте консьержа дюжий парень в форме морского пехотинца играет на компьютере в нападение на Россию, на меня посмотрел как-то странно, а при виде генеральши лихо взял под козырек.

Лифт распахнул створки, внутри мягкий свет, хорошо замаскированная камера, но именно эта меня не интересует, просмотрел, за чем наблюдают остальные в доме, ничего интересного, скучно живут высокопоставленные американцы, все знают, что каждый жест под наблюдением, высокая цена безопасности.

– Как сумели пронести бомбу?

– Существуют десятки способов, – ответил я любезно. – Могу перечислить основные, хотя их намного больше. От террора нужно не защищаться, а находить их логова и выжигать дотла.

Она бросила на меня взгляд, полный неприязни.

– Как делали вы?.. Сжигая целиком села?

– Так было всего пару раз, – напомнил я. – И еще в Советском Союзе. Зато сразу террор прекращался. Когда охотники видят, что перед ними не олень, а лев, поспешно разбегаются сами.

Она буркнула:

– Наша армия действует строго в рамках закона.

– Написанного еще римскими юристами, – согласился я. – А как насчет того, что иные времена, иные песни?

– Для этого существуют комиссии специалистов.

– А свое мнение?

– Наше мнение опирается за заключение специалистов.

– А гражданская позиция? – поинтересовался я.

Лифт быстро понес нас с этажа на этаж, генеральша продолжала объяснять:

– Поймите же, дипломат отвечает за свои слова, такой у него статус. Обычно он уполномочен сделать какое-то заявление, а в таких заявлениях специалисты проверяют каждое слово и прикидывают, как поймут, как истолкуют, не могут ли обратить какой-то речевой оборот против нас… Понимаете?

Я сказал убито:

– А я, значит, дурак, который не отвечает за свои слова?

Она почти улыбнулась, таким странным на мгновение стало ее лицо.

– Обидно? Но вы как раз отвечаете за свои слова, а дипломат говорит обычно от лица страны. Разницу улавливаете?

– Тогда мне повезло, – сообщил я. – В этом я настоящий американец: ни за что не хочу отвечать!

Она нахмурилась, но промолчала, а лифт едва заметно вздрогнул, останавливаясь, двери раздвинулись, выпуская нас в широкий длинный коридор, ярко освещенный и просматриваемый видеокамерами целиком, а еще тут же на выходе из лифта мы попали под зоркий взгляд второго сканера.

Барбара заметила мою ухмылку, нахмурилась.

– Что не так?

– Хорошее оснащение, – сказал я с чувством. – Эти бы средства да на атаку, а не защиту…

Она быстро посмотрела по сторонам пустой лестничной площадки.

– Какое оснащение?

– Видеокамеры АМ-24, – ответил я, – и зачем-то сканер ЦЦ-98М еще и здесь… Думаете, если я заметил, то больше никто? Плохо вы знаете оснащенность террористов.

Она огрызнулась:

– Мы им не по зубам.

– Защищающиеся всегда проигрывают, – ответил я мирно. – Всегда.

У одной из дверей она остановилась, вперила сердитый взгляд в крохотный «глазок». Там слабо блымнула вспышка, мигнул оранжевый огонек и сменился зеленым, что значит, защитная система Барбару Баллантэйн признала и позволит ей войти.

Я вздохнул, а когда генеральша распахнула дверь и жестом велела войти, покорно вошел, даже не замечая милитаристской роскоши прихожей, где на стенах старинные ружья времен Гражданской, а также однозарядные кольты и первые револьверы с барабанами.

Прихожая на самом деле не прихожая, а холл, американцы особенно отличаются от жителей России размерами квартир, но такое впечатляло больше в советское время, хотя и сейчас наша беднота завидует, хотя американская беднота живет ничуть не богаче.

Но комнаты мне понравились, никакой старины и вообще дурной роскоши. Американцы наконец-то перестали подражать Европе и выработали свою культуру, что при всем уважении к европейской мне нравится больше. Деловая простота, умелый дизайн, нацеленный не на показуху и бахвальство своим вкусом, что цветет и отвратительно пахнет и в России, а на место, где удобно отдыхать и работать.

На противоположной от оружия стене – крупное цветное фото женщины, что напомнила мне какую-то из актрис, но сразу вспомнить не мог, а в инет не полез, сказал учтиво:

– Красивая женщина. И снято очень умело.

Она ответила буднично:

– Моя партнерша. Она лесбиянка со стажем, а я так… недавняя. Возможно, узаконим свои отношения.

– У вас Америка, – напомнил я, – это даже приветствуется!.. Говорят, таких быстрее продвигают по службе.

– Брехня, – обронила она равнодушно. – Вы не подумали, что вами манипулируют?

– Нет, – ответил я честно. – Хотя это несколько обидно, что дипломата слушают, а от меня могут и отмахнуться.

– Это реальность, – сообщила она, – в нашем информационном мире существует такое понятие, как вброс. Или утечка информации. В таких случаях услышанное можно принимать, можно не принимать, но у тех, кто занимается этим, в ушах застрянет. Они сделают какие-то выводы, доложат на ступеньку выше. Если информация того заслуживает, она пойдет все дальше, пока ее в распечатанном виде не положат на стол президента.

Я пробормотал:

– Думаю, эта уже попала…

Она кивнула.

– Не сомневайтесь. Туалет прямо по коридору, вторая дверь налево. Но с тем, что вы принесли в клюве, нельзя ни обвинить Россию, ни поблагодарить. Эта информация пришла как бы со стороны, понимаете?.. Но сами вы теперь активный игрок, хотите того или нет.

Я зашел в туалет, дверь закрывать не стал, чтобы не прерывать разговор, сказал оттуда, стараясь направлять струю наискось на стенку раковины, чтобы не заглушала мой голос:

– А то, что я в таких делах ни уха ни рыла, засчитают?

С стороны кухни донеслось звяканье посуды, я стряхнул, застегнул молнию и, не помыв руки, я ж в Америке, вышел на кухню, где генеральша опускает на поверхность индукционной плиты небольшой, но раздутый чайник.

– Всегда на ночь пью ромашковый чай, – сообщила она. – Работа изматывающая, а без него не засну… Вообще-то вы свою работу уже выполнили, однако интерес к вам мы проявляем не случайно.

– Почему?

Она взглядом указала на стул.

– Сядьте. Я привыкла, что мужчины обычно ниже меня, а вы прямо вровень, это задевает мое эго. Несмотря на то что вы не разведчик, это многие уже поняли, вам все-таки доверили совершить такой вброс или утечку, называйте как хотите. Это значит, вы котируетесь у них высоко, хотя и не по линии разведки.

– Высоко, – подтвердил я. – Всем твержу, что я представляю российский Центр по борьбе с глобальными катастрофами! На мой взгляд, это куда круче и выше, чем какая-то, уж простите, всего лишь разведка.

Какое к черту укачивание, здесь не зыбь и даже не жестокий шторм, секс с нею напоминает драку, в которой оба стараемся победить, повергнуть противника и поплясать на его поверженном теле.

Она сражалась отчаянно, вкладывая все силы, прислушиваясь к каждому своему позыву и собирая все ресурсы, но мой организм бодр и отзывчив, как Швейк на необитаемом острове, так что в конце концов она рухнула в постели навзничь и, раскинув в бессилии руки, отсапывалась тяжело и надсадно.

Я проговорил хриплым голосом:

– Уф… если уж выжил сейчас… то выживу всюду…

Она ответила с большим трудом:

– У меня… даже бои в спецназе… шли как-то легче…

– ЦРУ? – спросил я.

– Армейский, – ответила она. – Говорю же, оттуда пошла на повышение. Но ты силен… Но все равно не сможешь… не заставишь… отказаться от моей ориентации…

– И не думал, – буркнул я тоже срывающимся голосом.

– Хотя, – сказала она тем же задыхающимся голосом, – пару раз возникала мысль… Ты этого хотел?

Я фыркнул.

– Да какая разница?.. Секс в любом случае – это так мало. Меньше крошек со стола. Потому для меня в самом деле не важно.

Она отдышалась, спросила чуть другим голосом:

– Правда? А в вашем Советском Союзе…

– Теперь одна Россия, – напомнил я, – а не толерантный, раздираемый противоречиями и мультикультурный Советский Союз. А с Россией еще наплачетесь.

– То есть, – сказала она голосом чуть строже, – и у вас будут преследовать людей с нетрадиционной ориентацией?

– А их преследуют? – спросил я, уже возвращаясь в привычный наш драчливый мир. – На самом деле на них всем насрать. Просто не обращают внимания.

– А власти?

– У властей есть чем заняться, – сообщил я. – Госдеп не спит, только успевай обрубать его щупальца в моей стране. Сейчас даже люди попроще вслед за элитой понимают, что еще при их жизни предстоит переделывать свои тела. Сперва для продолжения жизни, потом для бессмертия… Будут в массовом порядке менять органы… в том числе и эти, а то и полностью откажутся от них… Кто ради интереса, кто по моде… И зная это отчетливо, даже примерно в каком году что случится, я стал бы участвовать в сегодняшних мелких баталиях, кому с кем и как совокупляться?

Она вздохнула, ногой спихнула одеяло на пол.

– Что-то вдруг есть захотелось. Пойду приготовлю ужин. Хоть это еще по-старому.

Я сказал занудно, я же ученый, без этого не могу:

– По-старому готовила разве что твоя мама. А то и бабушка. Пять-шесть часов на готовку обеда. Курицу нужно было ощипать, разделать, выбросить говно, почистить… да и жарили, не отходя от жаровни, а то подгорит, если время от времени не переворачивать.

Она поднялась, потянулась всем крепким телом, что хотя и разогрелось в постели, но выглядит как выдернутый из горна раскаленный слиток металла, а совсем не вылезшее из квашни тесто.

– Да, – ответила она с мощным зевком, – но те изменения влезали как-то незаметно… Это не паспорт под кожу вживлять!

– То ли еще будет, – пообещал я злорадно.

Она фыркнула и, не одеваясь, мощно ушлепала на кухню. Я слышал, как там дала команду кухонному агрегату, лишь потом отправилась в ванную комнату.

Я подумал с усмешкой, что американцы в отличие от всех остальных народов мира всегда спешат перейти с любым собеседником на короткую ногу. Потому при знакомстве, называя себя, скажем, Робертом Тертглавом, тут же добавляют: но зови меня просто Бобби или Боб. А его собеседник тут же отвечает: а ты меня Тони, хотя его имя Томлинсон.

Сейчас в моде следующая ступень общения, когда протягиваешь руку, называешь имя и тут же деловито совокупляешься, чтобы повысить степень доверительности.

И в самом деле мы с нею повязались, и сразу на ты, хотя сказать «Барби» у меня язык все равно не повернется, пусть это как раз и есть уменьшительное от Барбары, нашей Варвары.

Вообще говорю с нею гораздо свободнее и откровеннее, чему, собственно, и служит этот переход на сокращенные имена и ритуальный секс, что теперь является обязательным, согласно правилам хорошего тона.

Я натянул трусы, это женщинам можно и нужно быть обнаженными, у них все внутри, потому запретов нет, а нам все еще пока нельзя, что и понятно, заглянул по дороге в туалет, а когда вышел в кухню и начал заглядывать через прозрачные стенки печи, что где готовится, она появилась со стороны ванной, уже с башней толстого махрового полотенца на голове, все еще обнаженная, что и понятно, в ее возрасте любая женщина гордилась бы такой могучей фигурой не то штангистки, не то борцуньи и демонстрировала ее при каждом удобном и даже неудобном случае, потому что для нас, мужчин, все такие случаи удобные.

– А тебя, – поинтересовалась она, – по возвращении в Россию не расстреляют за связь с американкой?

– Так не связь же была, – уточнил я, – а протокольный секс.

Она хмыкнула.

– Ваши старые чиновники разве разбираются в современных тенденциях?

– Все равно оправдаюсь, – ответил я. – Скажу, что все делал для отечества, с целью вербовки. Для блага страны и фатерлянда. А что скажешь ты родному госдепу?

– Отвечу честно, – сказала она. – Русский агент пытался завербовать, но я его поимела в свое удовольствие и не поддалась.

Я сказал потрясенно:

– В самом деле честно… Ты в самом деле глава сенатской комиссии?.. С другой стороны, лестно, что в удовольствие… И почему для нас такая ерунда все еще важна?.. Дикари, Фрейд потирает ладони.

Она фыркнула.

– Все равно тебе придется оправдываться.

– Так не в чем, – пояснил я. – Ничего же не было!.. Так, повязались просто пару раз. Без всяких там штучек. Это, можно сказать, теперь и не считается.

– Рада за тебя, – ответила она. – А то неловко было бы как-то. Не очень люблю, когда по моей вине убивают.

– Еще и медаль дадут, – успокоил я. – У нас в консервативном обществе очень важно, кто кого имеет. Это вообще главное.

– А то, что в моей квартире?

– Так я же со своим уставом, – пояснил я. – В этом случае наша рука выше… У тебя здесь уютно, кстати. Прекрасная кухня, все автоматизировано, здорово!.. Молодцы китайцы.

Она нахмурилась.

– Это насмешка?

– Вовсе нет, – заверил я миролюбиво. – Нельзя все стараться делать самим. Пусть Китай проектирует лучшие в мире кухни, а США продолжает двигать фундаментальные науки, как было всегда. Хотя для женщин кухни, конечно, важнее, но не для человечества…

Она посмотрела с подозрением.

– А это уже оскорбление. Женщины тоже часть человечества. Причем лучшая.

Я вскинул обе руки.

– Пойду одеваться.